15

Спустя две недели Аннабель и дедушка Эд сидят за столиком в придорожном кафе в Уайт Сулфур Спрингс, что в штате Монтана, когда официантка вдруг замирает, прежде чем вручить им меню.

– Твое лицо мне кажется знакомым, – говорит она, прищуриваясь и пристально глядя на Аннабель. Кафе расположено в маленьком белом домике с вывеской «ЕДА». Аннабель сразу вспоминается нехитрая снедь, которую покупала Джина после ухода Этого Негодяя Отца Антония – никаких излишеств, банки и коробки, которые обычно стоят на нижней полке магазина: кола, бобы, рисовые хлопья. Но здесь «ЕДА» выглядит иначе: два яйца, стопка блинчиков, бисквиты под соусом. На официантке бордовая майка с эмблемой футбольного клуба «Гризли» в виде медвежьей лапы, раздирающей грудь. После изнурительного марафона по бесконечному штату Монтана это кажется еще одним дурным предзнаменованием.

Аннабель пинает дедушку Эда под столом, и он хмурится. Исключено – говорит его хмурый взгляд. И, наверное, он прав, потому что как эта женщина может узнать ее по новостным репортажам почти годичной давности? Она совсем не похожа на ту девушку со школьной фотографии, которую тогда показывали по всем каналам: с длинными волосами, яркими глазами и блестящим будущим.

– Откуда вы, ребята?

– Из Сиэтла. – Аннабель ждет. Интересно, щелкнет ли что-то в голове у официантки?

– Далекий путь от дома.

– Можно и так сказать, – отвечает дедушка Эд.

Заказ принят. Стаканы наполняются водой. Подают кофе. Прошло сорок три дня с той минуты, как в сиэтлской закусочной «Дикс» Аннабель сорвалась с места испуганной белкой и понеслась куда глаза глядят. Она пробежала шестьсот девяносто восемь миль. Четырнадцать последних дней она преодолевает двести двадцать две мили, почти треть пути, бегом по ЛОУНСЕМ – ХАЙВЕЙ.

ОДИНОКОЕ ШОССЕ – лучшего названия и не придумаешь. Здесь можно пробежать сколько угодно миль вдоль выжженных прерий и не увидеть ни одной машины, а по ночам все вокруг черно, как в угольной шахте. В глубоком космосе и то больше света. В глубоком космосе больше активности. Иногда взрывается звезда, но на Лоунсем-хайвей единственное, что взрывается, – это колесо на фургоне дедушки Эда, и теперь они едут на хлипкой маленькой запаске.

На Одиноком шоссе нет Wi-Fi. Нет устойчивой телефонной связи. Так что одиночество гарантировано. Она бы все отдала, чтобы услышать, как Джина в миллионный раз наказывает ей надеть светоотражающий жилет. И кто знает, что происходит дома? Дедушка Эд останавливается в любом мотеле, где есть телефон, но междугородные переговоры ограничиваются лишь короткими фразами: «Мы в порядке. Вы в порядке? До свидания», – под нетерпеливым взглядом администратора.

Все опять изменилось. Блаженство Айдахо ушло. Темная сторона побеждает. Хищник. Сет Греггори. Страх. Если природа не терпит пустоты, то воображение ее обожает.

Эти бескрайние просторы, где одна дорога переходит в другую, где вдалеке вдруг мелькнет неровный хребет снежных гор, становятся игровой площадкой для ее мыслей. Они носятся как угорелые, кувыркаются и дерутся, как школьники младших классов на переменке. Дежурный учитель дует в свисток, кричит: «Прекратите!». Но никто не слушает.

Хищник повсюду. Он пристально смотрит на нее. Показывает язык и сверлит пальцами в ушах. «Что, думала, сможешь забыть меня?» – дразнит он. Не в этом ли отчасти ответ на вопрос, почему все так произошло? Чтобы его никогда, никогда не забывали и никогда, никогда не упускали из виду?

«Я выиграл», – говорит он. Да, это так. Последнее слово осталось за ним, разве нет?

* * *

На фоне этого безликого пейзажа они с Хищником снова в классе «микс медиа», вырезают картинки из журналов по дизайну. Она видит его раскрытый журнал, где на развороте представлен красивый, благоустроенный двор с подсветкой на деревьях и освещенным фонтаном, встроенным в скалистую стену.

– Похоже на дом Уилла, – говорит она ему. Она впервые упоминает Уилла при нем. После расставания так приятно притворяться, что Уилл – просто мимолетная мысль, даже если на самом деле он не выходит у нее из головы.

– Уилл?

– Мой бывший. Его родители – адвокаты.

– Вау. Фантастика. И что случилось с Уиллом-бывшим?

Уилл-бывший – это произносится с таким сарказмом, что наводит на мысли о ревности. Чья-то ревность поначалу будоражит, пока она не становится монстром.

– Он решил, что нам нужно попробовать встречаться и с другими. Мол, у нас все «слишком серьезно». – Она заключает эти слова в воображаемые кавычки.

– Выходит, Уилл богатый, но тупица.

– Ух ты! – поддразнивает она.

– На, возьми себе Уилла и его чудо-дом. – Он вырезает страницу ножницами. Выглядит глупо и театрально, но не зловеще. Они смеются.

– Его родители были очень милыми, – говорит она. – Пока не убедили его порвать со мной.

Они оба смотрят на страницу, теперь разрезанную пополам.

– Я долго не решался заговорить с тобой, ты такая красивая, – произносит он наконец.

И ей это ужасно понравилось, не так ли? Она буквально купалась в его словах. Что еще нужно для счастья – всего лишь пара комплиментов? Ее самооценка восстановлена. Дело в том, что – стыдно признаться – с ним она никогда не чувствовала себя грязной водой, стекающей в сливное отверстие ванны. Он хотел ее. Он желал ее. Она использовала его, как думает сейчас, и посмотрите, что из этого вышло. Она была для него девушкой-трофеем, а он служил ей для поднятия самооценки.

«Нет ничего зазорного в том, чтобы флиртовать, Аннабель, – говорит доктор Манн. – И чувствовать себя красивой. И быть милой в общении. Ничто из этого не означает, что ты провоцируешь кого-то на неблаговидные поступки».

Одинокое шоссе – как экран в большом кинотеатре.

И на этом экране сплошь фильмы ужасов.

Аннабель винит Лоретту в том, что эта часть пути настолько безрадостная и мрачная. Впрочем, это несправедливо, потому что Лоретта всего лишь заботится о безопасности Аннабель. Если бы Аннабель бежала по US12, а не по пустынному шоссе номер 200, она столкнулась бы со слепыми поворотами, ей пришлось бы протискиваться по узким обочинам, держась за перила, чтобы не рухнуть с высоты крутых лесистых склонов. Любой попутный грузовик мог бы запросто столкнуть ее вниз. Но даже такой финал лучше, чем медленная смерть в лапах Хищника.

Одинокое шоссе – возможно, и более безопасный маршрут, но и здесь случается всякое. Подтверждение тому – два придорожных мемориала с искусственными цветами и фотографиями женщины и мужчины, погибших в автокатастрофе.

Одна мертвая женщина, один мертвый мужчина. Когда она видит второй букет цветов и постер, обветренный и поблекший, «Всегда в наших сердцах», Аннабель застывает как вкопанная. А потом сгибается пополам, будто ее ударили под дых. Она опускается на корточки возле фотографии. Женщина так молода. Блондинка, красивая. У нее добрая улыбка. Аннабель плачет.

Позже в тот день она пытается позвонить доктору Манн, но телефон по-прежнему не ловит сеть. Все мертвое. Плоское, отчаянное, пустое. Безжизненное.

Понятно, что эта затея – гораздо более серьезное испытание для головы, а не для тела. Впрочем, и телу достается: в последнюю неделю ей приходится каждый день прикладывать к колену лед и принимать противовоспалительные средства. Но невозможно сбить отек отчаяния пакетом замороженного горошка и тайленолом.

Французский тост, который приносят Аннабель, огромный, как словарь. Хэш из солонины для дедушки Эда напоминает жалкие тушки сбитых животных, которые Аннабель каждый день видит на дорогах. Он начинает ковыряться в этом месиве, и она вынуждена отвести глаза.

– Я знаю, что где-то видела тебя совсем недавно. Хотя, может, ты просто немного похожа на мою племянницу. Скорее всего, так и есть, – говорит официантка. – Далеко едете, ребята?

Обычный треп в придорожном кафе, догадывается Аннабель. «Откуда вы?» и «Куда путь держите?» – наверное, это самое важное, что нужно знать о человеке.

– Округ Колумбия, – отвечает дедушка Эд.

– Вау. Путь неблизкий. Езжайте осторожно и поскорее сматывайтесь из Монтаны. Нам обещают, что завтра подойдет грозовой фронт. Вряд ли вам захочется попасть в такое на дороге, если только вы не самоубийцы.

– Электрошоковая терапия, – говорит дедушка Эд, глядя в упор на Аннабель, которая тоже смотрит ему в глаза.

– Вжик! – официантка прорезает рукой воздух.

«И готово», – говорит ее рука.

* * *

Может быть, виной тому разлитое в воздухе электричество, но после обеда настроение у Аннабель ухудшается. Да и дедушка Эд явно не в духе. Он ищет место, где можно починить колесо, но ни одна автомастерская не работает. Сегодня воскресенье. «Che cazzo!» – в сердцах восклицает он. (Лучше не переводить.) В любой другой день Аннабель уже давно трусила бы по дороге. Но утром она вырубила будильник и снова уснула. Потом они отправились в закусочную завтракать. У нее сегодня «отгул», как бывает у Джины в адвокатской конторе О’Брайена и Беллоу. Это второй выходной Аннабель с тех пор, как она пересекла границу штата Монтана.

Сила воли покидает ее. С каждым днем бег занимает все больше времени. Она не знает, сможет ли двигаться дальше.

Аннабель впала в депрессию на Одиноком шоссе, да и кто бы выдержал. Впала в депрессию. Похоже на один неверный шаг, вызывающий падение в темную и опасную расселину, но именно это и произошло. Похоже, дедушка Эд угодил туда же. Вот уже полторы недели он не выходит на бодрящие вечерние прогулки – с тех пор как пропала телефонная связь. «Ты – трудяга, Белла Луна, – сказал он. Это высочайший комплимент с его стороны. – Ты не из тех, кто сдается. Мы это знаем. Но ты можешь остановиться в любой момент, как только пожелаешь». Она не знает, хочет ли он этим сказать: «Пожалуйста, остановись». Святой Христофор только покачивается, свисая со светильника над ее койкой, куда она повесила медальон. Святой держит рот на замке.

Еще немного статистики: впереди более пятисот миль по Монтане. Это почти столько же, сколько она пробежала до сих пор. Границы штатов давно стали чем-то вроде больших призов на пути, но в Монтане этот рубеж кажется недостижимой целью. Аннабель уже толком и не знает, зачем все это делает. На Одиноком шоссе можно многое растерять: колесо, жизнь, надежду, рассудок.

Ее депрессия пронизана тревогой.

Каждый шаг вперед означает, что она все ближе к Сету Греггори. Разум взрывается и визжит, как игровой автомат для пинбола.

Остаток воскресенья они проводят в мастерской «У Хэла». На самом деле мастерская – это задний двор его дома. Хэл сбрызгивает покрышку мыльной водой, чтобы по пузырькам найти место прокола, замазывает его резиновым цементом, вставляет жгут и сдирает с них пятьдесят баксов.

– Пятьдесят баксов! Можно подумать, я не узнаю жулика, когда увижу его? Mortacci tua! – бросает дедушка Эд, выруливая со двора, и вытягивает руку ладонью вперед.

Mortacci tua: чтоб ты сдох. Так тебе, Хэл.

Той ночью Аннабель лежит в постели и прислушивается к далеким раскатам грома. Святой Христофор зловеще покачивается над ее головой, как ладанка во время мессы. Если это обещанная грозовая буря, то даже она не вызывает ничего, кроме разочарования.