Эпилог

1 сентября 2008 года. Москва

Осень наступила словно по календарю. В воскресенье еще шумел пыльной уставшей зеленью август, а в понедельник, первого, с утра небо ватное, и дождь печатает желтые листья в асфальт.

Любовь, доставая плащ, подумала, что лето промелькнуло незаметно, словно его и не было вовсе.

Не было…

Все это время она сознательно грузила себя работой, а тактичный Андрей Петрович не напоминал ни о чем.

И ближе к середине августа она поймала себя на мысли: «А может, ничего и не было вовсе?»

Не было…

В ту квартиру она с тех пор не заходила ни разу. А тут, вечером, внезапно для себя решила зайти. И едва успела, переступив порог, щелкнуть выключателем, как сразу ей в лицо зевнул раскрытой дверью кабинет. Все там было так, как всегда…

В углу стоял ее любимый с детства пуфик. Над ним горою нависал громадный книжный шкаф. У окна стоял аккуратный письменный столик, на котором одиноко белела сильно исхудавшая стопка бумаги. Впрочем, белела ли?! Сощурив глаза, всмотрелась внимательнее и с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, подбежала к столу. Облизав пересохшие вдруг губы, неспешно, словно в замедленной съемке, опустилась в стоящее рядом кресло…

На самом верхнем листе летящим, чуть уходящим вверх, знакомым каждому мало-мальски посвященному в поэзию человеку почерком было начертано: «Таня Ларина, написано мною собственноручно в Москве в 2008 году от Рождества Христова». А ниже текст…

 

Знай, в каждом городе живет

Посланник ангельский, хранитель.

В сердцах растапливая лед,

Как по щитам, читая в лицах

Людских, что в душах их творится…

Он гениев сопровождал,

Неискушенных ограждал,

Заблудшим помогал найти

Маршруты к светлому пути.

Случилось в некую мне пору

В московский приземлиться город.

И все, что дальше приключится,

Расскажут вам теперь страницы.

Хотя о том не говорят:

С собой уносят и хранят

На небе память о заданьях,

Но повстречал в Москве я Таню…

 

 

Ей было двадцать, может, боле,

На первый взгляд – одна из тех,

Кому никак не наиграться,

Не повзрослеть, не налетаться,

Но осуждать летящих – грех…

Ныряя cнова в облака,

Ее крылатая душа,

Сводя с ума друзей и близких,

Могла такое натворить!

Но разве можно не простить

Инопланетное созданье!

В ней – ни угрозы, ни вреда,

А уж тем более тогда.

(Она ж пока еще не знала,

Что значит взрослая игра.)

Она сидела утром ранним

В одной из светлых «Кофеманий»

В саму себя погружена,

Таких инфант не видел я,

Признаться вам, уже давно.

Что поразило – у нее

В глазах отсутствовало дно —

Лишь отстраненность от Москвы,

Витая там, где, горы, море,

С собою на салфетках споря,

Держала ручку как перо,

Зачеркивая, исправляя,

В исканиях своих сияя…

Вот так, по названным приметам

Я встретил юную комету.

Вы, верно, ждете от меня,

Ее подробных описаний…

На удивление, друзья,

Мою хариту звали Таня!

 

 

Так появившись ниоткуда,

Ее окликнула подруга,

Рассеяв тотчас все черты

Нездешней, чистой красоты

Своими звонкими шагами

И слишком дерзкими духами,

Пакетами Lacoste и Hugo,

Рассказами о новом клубе.

Я не запомнил клуб, увы,

Я с светским обществом на «Вы».

Она по-прежнему красива,

Хоть не оду́хотворена,

В ней верх земная сторона

Взяла с приходом модной дивы:

Для большинства – весьма смазливой,

Под стать столичным нормативам,

По мне – наружностью банальной —

Нет ни изюминки, ни тайны.

Таких я за день десять раз

Встречал в рекламе, в spa, в отеле

В шаблонном облике моделей,

Что так волнует вас, так манит?

Одно лишь громкое названье!

Пусть в современной красоте

Я нынче многого не знаю,

Дам с внешностью универсальной

Все забывают моментально.

 

 

Они о чем-то говорили,

Но я всего не понимал,

Лишь незаметно наблюдал

Преображенье нашей Тани.

Не спорю, в ней осталось тайна,

Но все мирское, взявши верх,

Хранило прежним только смех,

А по нему легко узнать

О человеке, даже дать

Психологический портрет,

Преувеличенья в этом нет.

Походка, смех, глаза и руки —

Вот составляющие звуки,

Мелодии любого жанра

И даже, несмотря на то, что

Всяк творенье уникально.

 

 

Не зря так часто говорят:

«Влюбился он в небесный взгляд»,

Или «в воздушную походку».

Сейчас то редкость… больше проку

Влюбиться в громкую фамилью,

Карьерный блеск, доход стабильный

Или финансовый успех.

Желанней тот, кто признан светом,

Будь он похож хоть на скелета,

С глазами, словно у крота,

Не верят в вечные приметы,

От прежних ценностей лишь пепел.

На что нам зеркала души,

Когда он бусы «Живанши»

Нам покупает! Так полсвета

Мы с ним увидеть поспешим!

 

 

Вот так толкуют нынче дамы,

Но сей мотив не раз в романе

Читатель мой еще застанет,

А посему вернемся к Тане.

Кому-то, может, и она могла

Такою показаться —

Пустому светскому красавцу,

Заметь ее он в пестрой стае

Беспечных барышень из Raй́а.

Но Таня не ходила в Rай,

Хоть видно, что любила танцы,

В подобных райских уголках

Из ночи в ночь одно и то же —

Пресытившись, спешишь подняться…

Москва блудливая похожа

На пятизвездочное ложе.

 

 

Татьяна, слушая подругу,

Вдруг отстранилась к прежним думам,

За коими ее застал

И в ней Поэзию узнал…

Как часто сам я отдалялся

От дум земных и устремлялся

В безлюдный край, а как иначе,

К прелестной Музе вместо клатча

Или йоркширского терьера,

В руках державшей томик белый

Шекспира раннего или Бодлера,

Вдруг просветленный взгляд на мне

Остановив, она извне

Вновь в «Кофеманию» вернулась,

В ней все вверх дном перевернулось,

И собственным глазам поверив,

Она ко мне шагнула первой.

 

 

О чем заговорил впервые

С моею юной героиней,

Я рассказать вам не посмею…

То сокровенное мы с нею

Делить поклялись на двоих.

У Тани облик был влюбленный,

А потому рассказ о ней

Амурным почерком я начал

И о Москве теперь добрей

Я напишу, гораздо ярче.

До дружбы с Таней

Этот город

Ничто уж для меня не значил.

Конфликт в столице появился,

С тех пор в Москву и я влюбился!

 

 

Есть в этом городе сердца,

Они страдают без конца

Отчасти от идеализма

И отзвуков максимализма

И оттого, что помнят кодекс

О благородстве. Верят в совесть,

Таких сердец не так уж много,

На них Москва теперь убога.

Приспособленческие гены

Сместили прежние манеры.

Где нет морали – есть кокетство

И на любой конфликт – ответ,

 

 

Что цель оправдывает средства,

И потому конфликтов нет…

А тем, кто хочет быть собой,

Им, правда, тяжело с Москвой.

Что в современном пониманьи —

Служить достойно воспитанью?

Литература? Может, Театр?

Вы помните такие строчки,

Они запомнились мне очень:

«Ей рано нравились романы,

Они ей заменяли все…»

Теперь подруг и папу с мамой

Готовы дружно заменить

Соцсети, фильмы и журналы —

Взялись всех жизни научить…

Увы, на глянцевой культуре

Навряд ли вырастут натуры,

Способные мечтать о большем,

Да чем жених на черном «порше».

Золя на это бы сказал:

«Вам срочно нужен Мопассан».

 

 

Да, к слову, Таню воспитали

В традициях не этих дней —

Она попала под влиянье

Премудро-творческих людей,

Виан, Корта́сар, Гете, Пушкин,

Уайльд, Гессе вели c ней дружбу.

Она в их обществе порой

Бывала чаще, чем с семьей —

Родители ее в разводе.

Я слышал, нынче это в моде.

Благодаря учителям

И восприимчивости сильной,

Она мудра не по годам

Была в минуты очень зыбких

И слишком острых ситуаций.

Своим умением держаться

Могла бы Таня состязаться

Не с сверстниками, а c царицей —

Так рано тонкость с интуицией

Проснулись в девичьей душе.

Тому причиной, как уже

Вы знаете, был выстрел в детство:

Развод родителей ей сердце

Дал проницательней в сто раз,

И в нем открылся третий глаз.

 

 

Простите мне мои прыжки

На тему с темы. Романистов,

Столь нашей героине близких,

В строфу я снова возвращаю.

Хоть меж собою отличались

Они серьезно, и о многом

Ее духовным педагогам

Друг с другом б захотелось спорить,

Сумели все же передать

Вложив в свою простую повесть,

Ей лучшее и развивать

Старались в ней свою способность

Иначе жизнь воспринимать.

Свой Дар передает вперед —

кто через книги, кто – по нотам.

Наступит день, тот самый Кто-то

Лицом бессмертным будет избран

И на служенье к Фебу призван.

 

 

Училась Таня в МГУ,

На факультете журналистов —

Полуфилологов-лингвистов,

В душе немножечко артистов,

А сердцем преданных перу

Студентов. Многие в долгу

Перед любимой alma mater,

В талантах воспитавшей как-то

Профессиональных репортеров,

Редакторов и режиссеров,

Примером ставших для других.

Парфенов, Познер, Боровик

Немало выдали улик,

Как сила в слове заключалась,

Лишь c ним бы верно обращались.

 

 

Журфак был самым разношерстным

Из ломоносовских ячеек.

У тех язык и ум был острый

У этих – Tods еженедельник,

Одни шумят в курилке душной,

Прогуливая полсеместра,

Другие – нужное с ненужным

Зубрят в библиотеке местной.

Здесь много странных персонажей,

Сторонниц готики и гранжа,

Принцесс манерно-эпатажных,

Муз декадентного искусства

И барышень иного русла,

Наследниц избранных фамилий,

Чьи предки преданно служили

Науке – кто, а кто – культуре,

Политике, архитектуре…

А внучкам их досталась честь

Попасть на факультет невест.

 

 

Уж много лет всем первым курсам

За их деканом повелось

Читать всемирную исторью,

В сердцах еще наивно знойных,

С начальных дней стремяcь вложить,

Какой не подобает быть

Второй древнейшей из профессий.

(Назвал так Аграновский прессу.)

Так вот, легенда факультета

Рассказывал своим студентам

О тонкостях четвертой власти —

Он был рассказчиком прекрасным

И в чем-то очень Дон Кихотом,

Ведь был уверен, что кого-то

Смысл тех речей найдет и тронет,

Студент Учителя поймет,

Что значит в деле Дон Кихот.

 

 

Студенческая жизнь, отчасти

Вступительной являясь частью

Для многих юных институток

К публичной жизни – от прогулок

Из факультета к факультету,

Девчонок учит всем секретам:

Походки на высоких шпильках,

На лекции о Метерлинке,

Снимая с пиджака ворсинки,

От старшей узнают подружки,

Что лучшие десерты в «Пушкин»,

И их потом уже не тянет

В столовой пудинг есть овсяный.

Пробел между «хотеть» и «мочь»

В них дразнит голод и помочь

Старается их спеси ярой:

«Я создана носить тиару» —

Читается на этих лицах,

Таких девчонок – полстолицы!

 

 

Они спускаются в метро,

C толпою не сливаясь бледной,

И c видом взбалмошной царевны

Дают понять, что в подземелье

Они лишь временно. Им трон

Зарезервирован с рожденья.

И бросив на вагон надменный,

Слегка превосходящий взгляд,

Они семнадцать раз подряд

Клянутся про себя, что вскоре

Судьба перевернет им горы.

Фантазии подобны лести,

Под скрипы рельс приятно грезить,

Но скоро оборвется нить —

Им через станцию сходить.

 

 

В своих мечтах она живет

Уже без проездных билетов,

На суперскоростной карете

Шофер теперь ее везет

От Третьяковского проезда

По мелким будничным делам.

Поверить только, что в madame

От первокурсницы неместной

Остался лишь акцент одесский!

Итак, мечтательнице честной

Пора освобождать вагон,

И ей пока что неизвестно

О скором будущем своем:

Что встретится на третьем курсе

Ей аспирант смешной и шустрый…

 

 

Она, влюбленная в него,

Забудет глянцевые грезы

И будет счастлива от розы

И от свидания в кино.

Однажды с предпоследних лекций

Сбежав с ней по весне гулять,

Он сцену из картин советских

Напомнит городу опять

О чувствах университетских

И на Тверской, у дома пять,

Предложит руку ей и сердце…

Они наймут себе жилье,

Начнут этап совместной жизни,

Сыграют свадьбу, только ближних

Собрав за праздничным столом.

Уедут в Грецию потом,

Чтоб десять дней побыть вдвоем.

 

 

И став женою аспиранта,

Продолжив ездить на метро,

Живя на среднюю зарплату,

Она забудет про Etro

И прочие капризы глянца

И будет тихо улыбаться,

Родив и сделавшись наседкой,

Когда чванливые студентки,

Зайдя в вагон, на пассажиров

Полузадумчиво-тоскливых

Посмотрят строго и брезгливо,

Она по вздернутым носам

И гордым девичьим глазам

Узнает прежнюю себя:

«Такой была когда-то я».

 

 

Отец воспитывал принцессой

Свою чудеснейшую дочь,

Катал ее на мерседесах

И, все дела оставив прочь,

Устраивал по выходным

(Она два дня бывала с ним)

Сюрпризы, праздники, но честно,

Важней всего для Тани – вместе

Побыть с ним было, им двоим

В те дни принадлежал весь мир.

Она всегда на первом месте

Была для папы, говорил

Он это Тане и курил,

Задумавшись, в воскресный вечер,

А дочь в тот миг старалась крепче

Обнять его, момент прощанья

У них всегда так проходил:

В машине сидя, он следил,

Как машет папе ручкой Таня…

 

 

Порой насколько счастье просто —

Когда себя ребенком взрослый

Способен снова ощутить,

Ведь детство можно разбудить

В любом из вас – вот бросит мальчик

Вам, промахнувшись, в ноги мячик,

И вы с улыбкою азартной

Уже пасуете обратно.

Или подруга у «Стрелы»

Ждет не дождется встречи с вами,

А вы бежите со спины,

Чтоб ей глаза закрыть руками.

А сколько раз тянуло в зиму

Снежками забросать любимых

И жизнерадостных друзей…

 

 

Все эти чудосостоянья

Не в шутку продлевают жизнь,

Поэтому, наверно, мама

Любимой нашей героини

Столь молода и так красива —

Она была наделена

Душой ребенка. И смогла

Во многом передать и Тане

Свои мистические знанья,

Шестое чувство, интуицью,

Ведь дети чувствовать людей

И видеть истинные лица

Способны с самых первых дней.

Случалось, многие сперва

Не верили, когда она

Произносила вслух свой возраст

И тут же добавляла новость,

Что у нее есть вдвое младше

Себя единственная дочь —

Во многом схожа с ней точь-в-точь.

 

 

В них было больше, чем родство,

Они ровесницы по душам,

И потому, наверно, лучше,

Чем мама, не могло быть друга.

Не каждой девочке, скажу вам,

Дают в подарок небеса

Все то, что в маминых глазах

Узнала Таня о своей

Бесценной миссии в судьбе

Родительницы и подруги.

Они с годами друг для друга

Смогли стать тем же, чем был юг

Для птиц во время зим и вьюг.

Когда же Таня подросла,

Их дружба сделалась духовней,

И наконец себя как с ровней

Вести для мамы день настал.

Вот почему для нашей Тани

Она была не просто мамой.

 

 

Когда-то, двадцать лет назад

Весной такси в Нескучный Сад

Везло беременную даму —

Вы правы, Танечкину маму.

За нею сверху наблюдали

Мои небесные друзья,

Храня от всяческого зла.

Вдруг с нею пожилой водитель

Заговорил не как таксист,

А как чудесный покровитель

Еще не рожденных детей

И их прекрасных матерей.

Он многое ей предсказал,

А под конец всего сказал:

«Запомни, дочь, слова мои,

Только от истинной любви

Рождается ребенок-гений,

В минуты страстных наслаждений,

Как инь и ян, душа к душе

Взаимно тянется в сплетенье

И отдают как в отраженье

Друг другу все, что есть вообще

У них от нынешней Вселенной.

Собрав родительские гены,

Чтоб их умножить в продолженьи,

Скажу иначе – в малыше.

И вот все лучшее, что в вас,

Небесное, сверхчеловечье

Свернется коконом тотчас —

Не объяснить такое речью.

Когда приблизится момент,

Даст небо пятый элемент

В лице особого ребенка.

Тем двум, чьи чувства были к Богу

За знаком “да” устремлены.

Твое дитя – дитя любви,

Господь тебя благослови».

Москва тем временем влекла

Искателей земного счастья.

Попасть к ней в хищные объятья

Мечталось всем – от карьеристов

До начинающих артистов.

Так каждый со своим талантом,

Cверхчеловеческим азартом,

Умом иль длинными ногами

К столичным мчался берегам.

Для них благословенье Бога —

Проникнуть в светскую струю,

Тогда элита Таганрога,

Листая свежий номер Vоgue’а,

На заключительных страницах

Cлучайно в праздничной девице

Узнает дочь своих соседей

Иль чью-то бывшую жену…

 

 

И вот банальнейший конфликт

Усовремененной принцессы:

С одной посмотришь стороны —

Ей хочется любви, как в пьесах

Пера бессмертного Шекспира,

Но те, кто нимфами любимы,

Обычно из другого мира…

Да – молоды, да – романтичны,

Но с ними жизнь проблематична,

Хоть и умеют превращать

Свиданья в сказочный Эдем,

Но сказки и Эдем не вечны,

А нимфы гибнут от проблем!

Они ж изнежены Олимпом —

Как нелегко живется нимфам!

 

 

Но в мире что-то изменилось,

Возможно, нимфы истребились?

Ведь те, кому слегка за двадцать,

В мужчинах стали разбираться

Не хуже хищноглазых женщин,

Которых жизнь сквозь столько трещин

Заставила перелезать,

       чтоб стать как эти в двадцать пять!

Хитры, расчетливы, опасны,

Трезвы душой, как old madame,

И холодны не по годам,

Максимализм в огонь льет масло –

Им хочется всего и сразу!

Итак, включив расчет и разум,

Закрыв все чувства в темной клетке,

Готовы нимфы к нужной сделке.

 

 

Москвою правят власть и секс.

Не то чтоб для кого-то новость,

Как эта ядерная смесь

Гасила в людях стыд и совесть,

Толкая с прочных рельс в капкан,

Напоминающий вулкан,

Где все горят в столичной лаве

И создают тугие сплавы

Циничных сверхпорочных братств.

Беги от них, как от отравы, —

Во имя роскоши и славы

Разменивать себя не надо,

Им не оправдана цена,

Нам честь дается лишь однажды,

Как и душа – она одна,

Так береги ее от лавы.

 

 

Москва по-прежнему больна

Своим земным непостоянством,

В ней одержимость обновляться

Подобна женскому капризу —

Быть каждый вечер в новом платье,

Но я, позволите, замечу —

Одним искусством одеваться

Не удивишь собою, дамы.

Стиль, согласитесь – лишь оправа,

А пустоту не спрятать рамой,

Как, впрочем, и любой шаблон

Шедевром никогда станет,

К чему бы ни был он приписан.

Носить улыбку Моны Лизы

Дано лишь редким единицам,

И наша русская столица

Была одной из этих жриц.

 

 

И мы готовы ей простить

И дождь, и смены декораций,

И неприлично быстрый темп,

Попробуйте вы с ней расстаться

На дней пятнадцать и тогда меня поймете,

Господа, ведь вам приятней просыпаться

В объятьях той, что каждый раз

По-новому влюбляет вас

Своей загадочною натурой.

Непредсказуемость амурна,

Пленит и сердцем, и душой —

Все то же самое c Москвой.

Она бывать умеет разной:

Подругой, матерью, сестрой,

Возлюбленною иль женой

И даже незнакомкой. Стервой.

Капризной снежной королевой,

Но c сердцем андерсенской Герды.

Да… не соскучишься с такой!

Любая светская девица,

Помимо йоркского терьера,

Считает правилом сдружиться

С каким-нибудь холеным геем,

Какой бы ни была подруга,

Гораздо лестней будет с другом

Нетрадиционных ориентаций

Ходить на Russian Fashion Week,

Критиковать стиль trash & freak

И обсуждать, как на Юрате

Сидело бежевое платье,

Что Хромченко похорошела,

Долецкая помолодела,

Но, несомненно, взял Гран-при

Простой минимализм Шахри.

 

 

«Жизели» гей не скажет «нет»,

Идея посетить балет

Ему приятнее футбола,

Хоть он лицо мужского пола.

Искусство, мода, spa, диеты —

Он станет искренним экспертом

В любом из названных вопросов.

Гей пользуется бо́льшим спросом

В профессиях, где культ на внешность —

Редактор мод, PR и fashion,

Век глянцевых коммуникаций

Благословил его с лихвой:

С его идеями считаться,

Помимо дам, привык любой,

Гламуру подданный «герой».

 

 

Но вскоре появился Стас.

Знакомьтесь – денди, ловелас,

На вид – за тридцать с чем-то лет,

Спортивный, холост и эстет.

Носил дизайнерские фраки,

На ужин афродизиаки

С друзьями в Вed’e поглощал.

Стас гармонично совмещал

С весельем свой серьезный бизнес

И брал все лучшее от жизни,

Во всем всегда на высоте.

Он разбирался в красоте

Со званием профессионала,

А значит, в тот случайный вечер

Не мог быть Стасом не замечен

Соседний стол в курящем зале —

Там с мамой ужинала Таня.

 

 

Заговорил он с ней спокойно,

Держался вежливо, достойно

Без лишних слов и комплиментов —

Он образцовым этикетом

Расположить к себе сумел.

Хочу признаться, этот вечер

Был знаковым для ихней встречи,

Ведь Стаса в зале появленье

Совпало с днем ее рожденья.

В любой другой момент знакомства

Стас, вероятно, на привет

Смог получить лишь только «нет».

Давайте к Тане мы вернемся.

Сама собой удивлена,

Что на знакомство согласилась,

Оставив имя с телефоном,

Она с поклонником простилась.

Пора ей к празднику спешить,

Чтоб ночь свою не пропустить.

 

 

Стас просыпался в восемь с лишним —

К десьти его ждала работа,

Так, каждодневные заботы —

Звонки-звонки, переговоры,

За бизнес-ланчем разговоры:

Где поместить свою рекламу,

В каком из новых ресторанов

Заводят девушки знакомства,

Что нынче пользуется спросом

На рынке бизнес-инноваций,

Кто из московских светских львиц

Достойней зрительских оваций

(Мужчины обсуждать девиц

Всегда не прочь – им дай бы повод).

Со встречи к встрече – вот и вечер,

От дел пора передохнуть,

Стас в фитнес-клуб cвой держит путь.

 

 

Помимо фитнеса и моды

У Стаса были также хобби:

Машины, доски, аквабайки,

Любитель скоростной разрядки

Летал по трассам и воде.

Зимою в снежной красоте

Его приезда ждали Альпы,

Свои поездки по стандарту

Он разделял на те, что служат

Как дополненье имидж-нуждам:

Сардинья – летом, в сентябре —

Милан и Монц, в календаре

Его расписаны на год

Событья значимые от

Гран-при Ферарри и концерта

В La Scala нового балета

До Каннского кинооткрытья

И даже тайного прибытья

В Нью-Йорк какой-нибудь звезды.

 

 

Но были и такие дни

В его до лоска пестрой жизни,

Когда от светских па и мыслей

Хотелось вырваться на волю

Как можно дальше – на Кавказ;

Про горы был наслышан Стас,

Влюбленный в высь сильней, чем в море —

Он был романтик, как Печорин.

Но от условностей столицы

И Путин может измениться.

Так вместо Закавказья края

Стас стал раз в год по Гималаям

В паломничество отправляться,

Чтобы в молчаньи пообщаться

С самим собою в медитациях.

 

 

В ночной Москве, как всем известно,

Все те же лица – томно в креслах

Столично-модных ресторанов

Сидят за кофе и скучают,

Другие дерзко изучают

Недавно прибывших красоток,

Слегка хмельных полукокоток,

И через несколько минут

С уловом пойманных подруг

Охотники уже решают,

Где лучше всем продолжить ночь.

На Бронной – Аиста терраса,

Там чинно все сидят до часу —

Старлетки, леди, ловеласы.

Московский глянец – этой касте

Я уделю пять строф отдельно,

Ну а пока заметить смею,

У Новикова очень часто

Увидеть можно было Стаса.

 

 

Тот вечер не был исключенье,

Гарсон уже принес печенье,

Фруктовый фреш, имбирный чай;

Стас был с друзьями.

Ранний май

Гулял по улицам вечерним,

Стас был приятным предвкушеньем

На этот вечер отвлечен

От холостяцких развлечений.

С момента чудного знакомства

Прошел час с лишним.

Легкий ром

Лишь раздразнил волну эмоций,

И наш герой, взгянув на номер,

Почти что наизусть знакомый,

Решив услышать Таню снова,

Набрал уже те десять цифр.

Каким он показался маме,

Вы догадались, если Таню

Она с ним отпустила в свет.

 

 

«Серьезный, есть в нем интеллект»,

Умен, должно быть, раз в очках,

На впечатлительных сердцах

Оправа сартровско-мужская

Сей отпечаток оставляет,

Да беспокоиться ли надо,

На вид он безобиден, правда?

Но вы не знаете – кто Стас,

К тому же ангелы бессильны

От страсти отвлекать мужчину,

Когда ему, присев на плечи,

Все шепчет-шепчет что-то нечисть.

А он не видет ничего,

Кроме каприза своего.

 

 

«Ее ничем не удивить,

Ну, в смысле всех таких приемов», —

Подумал Стас и пригласил

Он леди в парк аттракционов.

В любой it-girl живет принцесса,

У каждой девушки всегда

Есть ахиллесова пята —

Об этом помнил Дон Жуан,

И Стас об этом тоже знал.

Ночь утопала в огоньках,

А в это время где-то в парке,

Скользя по горкам на коньках,

Тонула Таня в облаках

Своей наивной головою —

Как был доволен Стас собою!

Да, у него все получилось:

Она почти в него влюбилась.

 

 

Такого не было ни разу

C ней. На катке, ну а потом,

Когда с луною вспыхли стразы,

Прогулка в воздухе. Вдвоем

C ленивой круглой карусели

На город бросили две тени

Он и Она.

На колесе

Все ближе поднимались к звездам,

И приближалось волшебство.

Мгновенье в вечности замерзнув,

Зажгло еще одну звезду

Их поцелуем в ту весну,

Ведь нет минуты ярче той,

Когда вас кружит над Москвой

Меж звездным небом и землей.

 

 

Проходят дни – она, мечтая,

В своем безлюдье пребывает

Вдвойне странней и молчаливей,

По-отрешенному счастливый

Бросает взгляд на повседневье

В таком вот длительном затменьи.

Прошло уже намало дней,

Она все в том же настроеньи,

Рассеянней, лицом бледней

И сторонится всех друзей.

Ей больше хочется молчать,

А в ночь с бессонницей играть

В «не веришь – веришь» у окна

Нет, наша Таня не больна,

Она всего лишь влюблена.

 

 

Не дай вам Боже в кавалеры

Заполучить коллекционера.

Игра совсем не стоит свеч —

Для них вся жизнь из новых встреч

И неизбежных расставаний

Построена.

Ведь нет желанья

Остановиться и начать

Главу совсем иного плана.

Подобно страшному капкану

Для них понятье постоянства,

И с легким дендинским жеманством

Они (естественно, не сразу)

Свою отточенную фразу

Тебе преподнесут в момент,

Когда решат свести на нет

C тобой все будущие ра́зы

Ну и дальнейшее общенье:

«Я не исчез и не играюсь —

Я просто очень опасаюсь

Таких серьезных отношений».

 

 

Как распознать их, как узнать?

Порою их не угадать…

Одним из них и был как раз

Уж всем известный этот Стас.

Страшней всего, чтоб вам понять, —

Ему хотелось доверять!

И Стас об этом знал прекрасно.

Вот в этом-то и вся опасность,

Когда обманчивая внешность

Обезоружив, обожжет

Вам крылья,

А потом в дальнейшем,

Наслушавшись всех этих бред-шоу,

Нам всем становится трудней

Поверить в искренность людей.

 

 

Ей столько хочется сказать

Ему при встрече, но пока

От Стаса не было звонка,

Хотя прошла почти неделя.

Вот постепенно стали с тела

Сползать мурашки эйфории,

А те душевные стихии

Умолкли и сплелись в комок

Печальных мыслей, дум, тревог.

Да все вокруг, в чем нету Стаса,

Воспринимается напрасным.

Болезненна и уязвима,

Ей стала жизнь невыносимой

И намертво застывшей тенью,

Собою заслонившей солнце —

Вот как Душа в ней к Стасу рвется!

 

 

Реальность спряталась в туманы,

Свои мильон терзаний Таня

С достоинством должна пройти.

От всех храним мы взаперти

То, c чем был связан первый шрам.

Свидетели сердечных ран

Ей ни к чему,

А это значит,

Ее одну сейчас оставим

В плену своих воспоминаний,

Опомнится – опять поплачет,

И так по многу-многу раз,

Пока всех слез из юных глаз

Она не выльет на подушку

В обнимку с плюшевой игрушкой.

 

 

Друзей у Стаса не водилось,

Судьба с ним так распорядилась.

Знакомых был обширен круг —

На день приятелей, подруг,

С кем можно весело, красиво

Потратить время. Балерины,

Банкиры, тележурналисты

И рестораторы, артисты,

Они в лицо Героя знают

И постоянно приглашают

Кто на показ, кто на премьеру.

Жизнь в свете – это как карьера,

Работа над самим собой,

Чтобы со временем любой

Приход твой оценил бы честью,

Ну а пока быть в нужном месте

Всем новичкам желаю я,

Раз им так хочется туда.

 

 

Читал ли он? GQ и Тatler,

Немножко увлекался art’ом.

Но это так – по настроенью,

Он Винзавод с Газгалереей

Частенько путал. Но зато

По театрам был большой знаток.

Фоменко – мастер «Трех сестер»,

А «Три товарища» – у Волчек.

О «Современнике» он очень

Осведомлен, один актер

Когда-то в театре том был мэтром

И Стасу дедом – по секрету.

Но разговоры о высоком

Стас вел при случаях особых.

Не каждой барышне охота

С мужчиной обсуждать «Идьота»,

Не лучше ли пойти в кино?

 

 

Он их любил по трафарету,

Дарил волшебные букеты

Ванильно-желтых орхидей,

Прогулки в парках, рестораны

И приглушенный свет в кальянной.

План идеального свиданья

Один и тот же, как всегда,

Нам цель понятна и ясна:

В миг наступившего прощанья,

Чтоб был конец завоеванью:

Раз – поцелуй, два – вот и спальня,

На три – под мягким одеялом

Устало шепчет «мне пора».

Но уходя, откроет тайну,

И тайна эта такова:

Что для мужчины будет подвиг,

Для леди может стать провалом,

И как бы ни было бы больно,

Не может леди не признать,

Что лишь была одной из многих.

 

 

Итак, мечтал он о своем —

Увидеть мир, построить дом

Вдали от родины советской,

Влекла его иная местность,

Но историческая воля

Своею судьбоносной ролью,

Растасовав иначе карты,

Вернула мысленно обратно

Героя – в прежнюю страну,

Поняв, что случай на кону,

Герой себя повел иначе

И стал со временем богаче.

Поблекли прежние порывы,

Все невозможное возможно

По новым правилам игры,

Он стал циничней, осторожней

Ромео умер в нем, увы.

 

 

Друзья, поверьте мне на слово,

Но в Стасе ничего такого, особенного

Не нашлось – подругам Тани удалось

Всего за несколько минут

                    прийти к такому заключенью,

Взглянуть насквозь и за секунды

Нарисовать портрет занудный —

Для них был Стас и стар, и скучен —

Мне ж поручили все озвучить.

Он никакой – вердикт Кристины,

Нелепый, есть от мистер Бина в нем что-то,

Может быть, очки?

Напоминает он кого-то…

Да нет, не Бин, а Гарри Поттер

(Но только двадцать лет спустя).

Зачем тебе такой мужчина?

Он несуразный для тебя,

И, разложив его по полкам,

Подруги Стаса окрестили

В такое сказочное имя.

 

 

Стас жил на верхнем этаже

В заоблачно высокой башне.

Из панорманых витражей

Москва ему казалось краше

Всех первых мировых столиц.

Когда звучал в квартире Prince,

Под вечер, за стаканом виски,

Он к стеклам приближался близко

И опрокидывался взглядом

На набережную. C нею рядом

Большим сияющим пятном

Сверкал на Стаса Белый дом,

Футуристичекое сити

И ламп бесчисленные нити,

И МГУ, и Кремль, и храм

Спасителя – такой экран,

Лишь небожителям он дан!

 

 

Итак, как славный мой Онегин,

Герой наш был довольно предан

Укладу аристократичной жизни.

Внести уют в квартиру призван

Был архитектор из Тосканы,

Тот многоярусно и странно

Скрестил барокко и Восток —

На слух, о да, культурный шок.

Но все в итоге оказалось

Достойным индивидуальность

Героя нашего дополнить,

Деталей всех сейчас не вспомнить.

Роскошный авторский проект,

Все гармонично. Даже плед

Из кашемира под камин

Был куплен темно-голубым,

Фарфор немецкий, ой, а двери!

И весь фотоархив Pirelli!

Москва, в тебе так много одиноких

И беспризорных женских душ.

Ну и зачем нам нужен муж?

Толкуют в обществе подруги,

Сегодня ж двадцать первый век,

Мы наконец пришли к свободе!

А это значит, человек,

Мужчина ль, женщина ль – неважно,

Имеет право выбирать

Себе в попутчики хоть пять!

Ведь моногамия не в моде.

Но по Венериной природе,

Влюбляясь, леди забывают

Все мысли, сказанные ранее,

И шарм случайных приключений

Сгоняют на последний ряд —

Теперь для них важней в сто крат

Фундамент прочных отношений.

 

 

Зачем им свет? Ведь знаю я,

У них есть собственное солнце —

Двухгодовалое дитя,

Оно растет, поет, смеется,

Не видят мамы – им известны

Занятий ряд поинтересней:

С утра салоны красоты,

Пилатес с йогой до полудня,

Затем с подругой в Prado людном

Час с лишним праздной болтовни,

Там уж гляди – пора домой

До пробок, чтоб к пяти покой

Заслуженный себе позволить.

Прислугам знак – не беспокоить

Ни телефоном, ни детьми,

Ей нужно выспаться – к семи

Проснуться и опять начать

Себя куда-то наряжать.

Вот из роскошной гардеробной,

Блистая красотой холодной,

Выходит светская жена.

По совместительству она

Еще и мама молодая,

Но мама, ночью отдыхая,

Дитя вверяет гувернанткам

И не считает недостатком,

Что из-за новой вечеринки

Ребенка няня-филиппинка

На иностранном языке

О заколдованной реке

Баюкает под колыбельню

Из ночи в ночь еженедельно,

А там и месяцы-года…

 

 

Пройдет детсадовское время,

Начнутся колледжи-лицеи,

Ребенка переселят в Лондон

Или в швейцарский пансионный

Какой-нибудь закрытый клуб.

Не за горами институт —

Калифорнийский или Оксфорд.

Вернется юношей он взрослым,

Обученный от «а» до «я»,

Но так и не узнав себя.

В семье, оставленной когда-то,

Возросший без сестры и брата

И нежной маминой любви.

Он мстить всем женщинам земли

Начнет, сердца ломая c кровью,

Что значит – в детстве не любим.

Надеясь сделать маме больно.

А может, сложится иначе —

Свою семью вчерашний мальчик

Построит в будущем контрастно

И обретет очаг домашний

В жене – без светского тщеславья,

И в детях, не привыкших к няням,

Встречающих его с работы

Своей улыбкой и заботой.

В поездках на моря всем вместе,

Зимой в катаниях воскресных

На санках или на коньках,

В строительстве снеговика.

Он посвятит себя своим

И в будни и по выходным

И будет преданным отцом —

Чем сам был в детстве обделен,

Одарит всех своих любимых —

Таких подарков на витринах

Вам не найти, они все в нем.

Он будет идельным мужем,

Жену по-прежнему на ужин

Не перестанет приглашать

И не разучится с годами

В машину дверь ей открывать —

Приятно удивлять цветами,

Ходить в кино, дружить домами

С cемьей ее родного брата,

Гулять в саду с ней вечерами,

Держа ладонь в одной руке,

В другой – терьер на поводке.

Работа, дом, семья, собака,

Как многим кажется, однако,

Что эта жизнь легко наскучит.

Найдем замену ей получше?..

 

 

Но мне пора. Ждет снег колючий.

Дантеса пуля смерть пророчит.

Меня ждут в двести лет назад.

Где Смерть моя. И я ей рад…

 

 

И подпись…

 

 

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

 

 

Сердце в будущем живет;

Настоящее уныло:

Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, то будет мило.

 

А.С. Пушкин <1825>