…Все новые и новые галлюцинации в бесконечном пространстве коридора, и бесчисленные новые миры, в которых он искал «игроков», так и не найдя. Но сейчас он впервые столкнулся с тем, что выходило за рамки знакомой утомительной бутафории. И прежде чем понять, что это такое, Грэм испытал дрожь. Он стоял и медленно озирался вокруг. Небольшой зал со стенами из меняющего цвет пластика типа «хамелеон». Над его головой висели десятки прожекторов с большими белыми номерами. Между ними с потолка спускались гибкие металлические щупальца с миниатюрными камерами наверху. Одна из коротких стен зала была стеклянной, и за нею виднелся огромный пульт, усеянный всевозможными ручками, кнопками и экранами. Возле пульта сидело несколько человек. Один из них нагнулся к встроенному микрофону и, запустив пальцы в свои реденькие волосы, кричал:

— Стоп! Немедленно прекратите передачу! Вы что, не видите, что происходит? Отключитесь! Какой идиот подключил программу видеона к камерам в студии?

— Позвольте мне, дорогие телезрители, поблагодарить вас от имени профессора Лемховича за интересную беседу, — произнес мягкий мужской голос за спиной Грэма. — Далее смотрите развлекательную программу из Будапешта.

Грэм резко обернулся. В другом конце зала металлические щупальца сгрудились над большим круглым столом. Объективы их камер были устремлены к сидевшим за столом восьми человекам — пятерым мужчинам, двум женщинам и мальчику. Судя по их одежде, он опять попал в какую-то прошлую эпоху. Но особенно странным выглядело то, что во всей обстановке не было той нарочитости, того ожидания чего-то необыкновенного, что было так характерно для миров, где командовали «игроки».

У него в душе возникло неясное предчувствие. Эти люди… Не похоже, что ими кто-то управляет. Жизнь, свобода, воля витали возле них. Они были невидимы, но ясно ощутимы, как тепло от раскаленного металла. Неужели он попал наконец в мир, над которым не властна чужая воля, где человек — это человек, а жизнь — это жизнь, такая, какой она и должна быть?

Непонятно почему, но они его не замечали. Может быть, потому, что их взгляды были устремлены куда-то в сторону, на установленные рядом один с другим древние плоские телевизоры. Чтобы посмотреть, что же их так заинтересовало, Грэм сделал несколько шагов к столу и тоже взглянул на экраны.

Ничего… Все экраны показывали одно и то же — группу за круглым столом, только с разных ракурсов. Обычная картина, никак не объясняющая вытянутые лица сидящих за столом людей.

И вдруг он понял. Они смотрели только на один экран — тот, на котором образ Грэма, стоящего у стола, закрывал часть изображения. Вздрогнув, он перевел взгляд с экрана на экран. На двух из них картина была такова, что Грэм не попадал в кадр. Но на остальных… Они вмещали стол, пространство вокруг стола, людей… Не хватало лишь одного.

Грэма.

Вновь и вновь его взгляд пробегал по экранам, подтверждая тревожную истину. На одном экране его образ присутствовал, другие два не захватывали пространство, в котором он находился, а для остальных пяти он был словно невидим.

— Что здесь происходит?.. — произнес он неузнаваемым хриплым голосом.

Люди вздрогнули, один из них приподнялся в кресле, но остальные продолжали смотреть на экраны, и никто не обратил свой взгляд в сторону Грэма. Там, за стеклянной стеной, мужчина с жидкими волосами двигал рукой на пульте. Красные лампочки миниатюрных камер гасли одна за другой, и вместе с ними гасли экраны.

Из-за стола поднялся пожилой мужчина в коричневом костюме с густой седой шевелюрой. Его рука, поднятая вверх, слегка дрожала.

— Прошу вас, не отключайте все! Оставьте эту камеру… да, третью. Пожалуйста…

Среди погасших матовых окошек экранов остался гореть только один белый прямоугольник — тот, на котором был виден образ Грэма. Люди за столом продолжали смотреть на него так, словно увидели нечто необыкновенное. Наверное, так оно и было… Человек, появившийся ниоткуда, должен был вызвать изумление, даже страх. Только вот экраны… с ними что-то было не в порядке. Может быть, техническая неисправность, с надеждой подумал Грэм. Но тогда почему не смотрели на него?

— Я спросил, что здесь происходит? — повторил он с гневом, вызванным страхом.

Они опять встрепенулись, опять уставились на единственный экран, словно не замечая, что живой человек стоит рядом с ними. Пожилой человек подался вперед и неуверенно спросил:

— С кем… с кем вы разговариваете?

— Смешно… — нервно проговорил сидящий рядом с ним молодой человек с вьющимися черными волосами, тонкими усиками и слишком самоуверенной физиономией. — Или вы не видите, что это всего лишь образ, фантом… Что вы хотите от меня услышать?

Ловким движением Грэм шагнул к усатому. Его подстегнула неожиданная догадка: может быть, это «игроки», а вслед за нею — злоба, гнев и желание проучить холодное насмешливое лицо. Он не станет сильно бить, будет достаточно спихнуть его со стула.

Он нагнулся к усатому, почувствовал пальцами ткань его костюма и дернул… На мгновение тело усатого приподнялось, покачнулось, и, как ожидал Грэм, должно было бы упасть назад. Но вместо этого невыносимая тяжесть рухнула ему на руки, отпихнула обратно чужое тело и вернула его на стул. Грэм вдохнул, повторил прием, но на сей раз ему даже не удалось растрясти противника. Словно за столом сидела каменная, вделанная в пол статуя.

Тогда что-то в нем оборвалось, и он перестал себя контролировать. Скрытое где-то в глубине мозга, его сознание отрывочно фиксировало, как оставшееся без управления извне тело мечется по студии, бьется о стены, людей, камеры, мебель, и ничто, даже мельчайшие предметы не реагируют на силу ударов. Материя замерзла, оставаясь неподвижной.

— Я же вам сказал, — долетели до него, словно с огромного расстояния, слова усатого молодого мужчины. — Это не более чем случайный видеонный образ. Возможно, техническая неисправность… или опять кто-то из технарей подключал свой домашний видеон…

Он обернулся назад. Эта насмешливая ухмылка!..

— Я не образ! — закричал Грэм. — Я такой же человек, как и вы! Что вы со мной сделали?

Одна из женщин прикрыла глаза растопыренной пятерней. На сей раз даже самоуверенный человек лишился бы покоя. Только мальчик не выглядел растерянным, он указал рукой на единственный светящийся экран и громко объявил:

— Я узнал его. Это Грэм Троол, разведчик Галактики. Только где же его пантера?

Грэм изо всех сил сжал кулаки. Его узнавали… Это хорошо. Может быть, ему удастся найти с ними общий язык. Может быть, все окажется простым недоразумением.

— Бессмыслица, — пробормотал усатый.

Кто-то зашикал. Пожилой мужчина в коричневом костюме оттолкнул усатого и, склонившись над столом, уставился на экран.

— Грэм… Грэм Троол… Вы слышите меня?

— Да, — мрачно сказал Грэм. — Слышу. Я здесь, черт побери! Почему вы не смотрите на меня?

— Но я смотрю! Вот сюда!

— Не на меня! — возразил нервно Грэм. — Что за ерунда, вы смотрите в свой идиотский телевизор и упрямо не хотите обернуться ко мне. Вы что, слепой? Я здесь, у стола!

Тот покорно завертел головой, словно кукла, и смотрел на Грэма слепым, невидящим взглядом. Глаза его блестели, лишенные всякого выражения, в течение нескольких секунд они пытались что-то разглядеть на уровне груди, потом опять обратились к экрану.

— Вы уверены, что вы здесь?

Грэм хотел ответить, но у него пропал голос. Он лишь сделал непонятное движение рукой, потом ощупал собственное тело, словно хотел удостовериться, что существует. Его собеседник не дождался ответа. Вместо этого он вдруг охнул и обернулся к своему соседу — низенькому полноватому мужчине с жидкими седыми волосами и в очках с толстыми стеклами.

— Ваш эксперимент… Кого, вы сказали, выбрали героем программы?

Тот, видимо, что-то понял, потому что лицо его побледнело и на лбу, словно кто-то смял гриб, заблестели капельки пота. Он поднял руку к экрану, потом бессильно опустил ее на стол. Голос его дрожал.

— Он… это… Грэм Троол… нет, это невозможно…

Грэм бросился к нему, хотел было дернуть его на себя, но, вспомнив недавнюю неудачу, лишь склонился над сжавшимся, дрожащим человеком. Сбоку его плечо уперлось в твердое, как камень, тело старика.

— Что вы обо мне знаете?

Но человек его не замечал. Он, словно зачарованный, смотрел на экран и бессвязно шептал:

— Грэм Троол… объем памяти… мы думали, что он сгорел… нет, это не он… это кто-то другой…

— Мне это надоело, — раздался голос усатого молодого мужчины.

Грэм увидел, как старик развернулся, схватил самоуверенного усача за плечо и затряс его изо всей силы, пока растерянный заканчивал фразу:

— …Я дам команду его вырубить…

— И будете иметь удовольствие быть битым лауреатом Нобелевской премии! — злобно прорычал старик. Он не выглядел человеком недюжинной физической силы, но в этот момент гнев наэлектризовал все его тело. — Сидите и захлопните свой проклятый рот! Он человек, такой же, как все мы!

— Чепуха! — упрямился усатый. — Какой человек…

— А вы знаете, что такое человек? Нет? Тогда помалкивайте и дайте сказать другим!

— Это не может быть наш Грэм… — продолжал шептать очкарик.

— Успокойтесь, коллега. Лучше спросить у него самого.

Сейчас старик выглядел почти спокойным. Он оправил костюм, сел на стул и обратился к экрану:

— Грэм… Вы, может быть, растеряны… Поверьте, мы смущены не меньше вашего. Но вы должны рассказать о себе все. Что с вами произошло, как вы попали сюда, что видели… Рассказывайте, прошу вас…

Со стеклянной стены раздался голос громкоговорителя:

— У нас нет времени. Студия нужна для…

— Замолчите! — властно поднял руку старик. — Замолчите и делайте видеозапись, если вы отключились. Здесь происходят гораздо более грандиозные вещи, чем вы в состоянии понять.

Потом он повернулся к экрану, и его лицо смягчилось.

— Говорите, Грэм. Мы вас слушаем.

— Хорошо, — сказал Грэм. — Я буду говорить. Все началось несколько дней назад. Был вечер, шел дождь…

Высокий блондин на экране замолчал, но все продолжали сидеть как оцепеневшие, словно ждали — он скажет им что-то очень, очень важное, что рассеет кошмар и ощущение какой-то страшной, неясной развязки. Им казалось, что стоит им повернуть головы, и они его увидят — здесь, возле стола; и в то же время понимали, что не могут увидеть, потому что он был не чем иным, кроме как образом, случайно попавшим на монитор в телестудии. Чертежница мяла платочек и обкусывала его краешек, научный сотрудник нервно шмыгал носом, ведущий непрерывно разминал плечи, словно слишком долго сидел на одном месте. Даже школьник утратил юношеский запал и неосознанно стремился сжаться в комочек, чтобы выглядеть поменьше, вернуться в тот возраст, когда «большие» принимают решения за него.

Лемхович тряс головой. Сейчас он выглядел лет на десять старше. Скептичная улыбка исчезла с его лица. Он повернулся к научному сотруднику и попытался заглянуть ему в глаза, но тот опустил их и не желал поднимать.

— Мне кажется, что все совпадает… коллега… — тихо проговорил Лемхович. — Перегрузки… обрывы, попытки логического фильтра исправить положение… удержать в цепи сознание, которое открывает свободу…

Плечи научного сотрудника подрагивали. Отраженный поверхностью стола, голос звучал до неузнаваемости глухо.

— Да, совпадает… Я это понял, с самого начала почувствовал… — Он вдруг распрямился с отчаянными, полными слез глазами и теперь почти кричал: — Ну и что? Что вы от меня хотите? Откуда я мог знать, что образ оживет? Знаете, сколько было попыток создания искусственного интеллекта? И ни одна… ни одна, вы слышите?!.

— Какой искусственный интеллект? — тревожно прогремел с экрана голос Грэма Троола. — Кто-нибудь объяснит мне наконец, что здесь происходит?

— Да, я могу, — деловито вызвался ведущий. — Коротко, в двух словах. Вы — образ, понимаете, образ! Ваше сознание, ваши миры не что иное, как комбинация сигналов компьютера, связанного с телевизором. И в виде такой комбинации сигналов вы путешествовали по проводникам электросети. Бесконечное пространство… коридоры… ха! Скажите проще — от розетки до розетки, от телевизора к…

Он не закончил. Тщедушный научный сотрудник вскочил с места и непостижимо точным ударом в подбородок повалил его на пол. Ведущий покатился, потом поднялся на локтях и рассеянно ощупал челюсть. Стоя над ним, научный сотрудник, совершенно растерянный, поднес кулак к глазам и рассматривал его с изумлением близорукого человека.

На экране Грэм Троол сжал руками виски. Словно хотел раздавить в голове чудовищную, невероятную весть, которая лишала его права на жизнь.

— Как вы можете… — бормотал по инерции Грэм. — Я искал… «игроков», а вы… Вы же люди! Сделайте же что-нибудь… или не можете?

— Мы бессильны, Грэм, — устало проговорил Лемхович. — Мы не «игроки»… И нет силы, способной преодолеть между нами преграду. Это наша вина… Моя… его… всех… Человек не может без искусства, да! Без зрелищ! И мы непрерывно совершенствуем зрелища. Сто пятьдесят лет назад создали кино — «великого немого». Потом дали ему голос, с годами создали цветное кино, панорамное кино… И все это привело нас к последнему порогу, где настоящие личности по-настоящему будут страдать на наших глазах. Ну, и чем мы тогда отличаемся от римлян с их кровавыми гладиаторскими игрищами, с их сладострастно опущенным пальцем? Чтоб черт нас побрал, любителей трагедий! Думали ли мы когда-нибудь о том, что происходит по ту сторону экрана, грампластинки, за страницами книг? Если бы могли это чувствовать, мы должны были бы стать в миллионы раз добрее! Убиваем Ромео и Джульетту стотысячным тиражом… ну, ладно бы только Ромео и Джульетту, но часто делаем это просто так, даже не в целях искусства, а просто для развлечения, чтобы потешить жаждущую публику мучениями Джона Уилбери и ему подобных. Если бы мы могли думать об образах, о словах как о крупице живого человеческого существа…

Чертежница всхлипывала уже не таясь, строитель стискивал зубы, писатель вертел ручку на столе, не замечая, что золотое перо давно сломалось…

— Кому вы все это говорите, профессор? — процедил разбитыми губами ведущий.

Лемхович провел рукой по лицу.

— Самому себе… и другим…

Он посмотрел на экран. Ему хотелось сказать что-то теплое, что-то более сильное, чем он мог придумать, но он так и остался сидеть с открытым ртом.

Экран погас, и он ничем не отличался от остальных семи прямоугольников.

Только где-то там, в его отражающей глубине, виднелись намеками, но достоверные стол, люди вокруг него, прожектора, стены студии, и, черт бы его побрал, Лемхович вздохнул, за этими отраженными стенами, наверное, есть мир, есть мир… есть мир… есть…