Под одной крышей
Юбки газет не читают и наук не знают — это для благородных и тех, кто хочет получить профессию. Но в Гестеле юбки особые. Граф Бертон так прямо и сказал:
— Завтра же в класс, учиться наравне со всеми. Чтобы наверстать, наставник будет с вами заниматься после уроков. В библиотеку привозят газеты — надо читать «Западный вестник» и «Коронную почту», а на другой день кратко пересказывать наставнику, что там пишут.
— Можно спросить, ваше сиятельство? — робко подняла руку Лара. — Я в политике не разбираюсь…
— У вас, ан Ларита, память медиума, ее следует развивать.
— Ласка не видит, как ей быть?
— Читайте вслух.
Ласка, едва ее привезли, нашла Лару, вцепилась ей в руку и почти не отпускала. Ночью проверяла раза по три — здесь ли Ласточка?
Голову она обвязывала платком по самые ноздри, как при игре в жмурки — боялась, что засмеют за страшное лицо.
— Ты не забивайся в угол, — наставляла ее Лара. — Кто станет обзываться, сразу мне скажи, я за тебя любой шею намылю.
Расписание уроков привело Лару в тихий ужас. Что это — стенография? А физика, о чем она? Биология — вообще страх божий. Дядька Рудис говорил: студенты-биологи — это которые живых лягушек режут.
Старший класс во все глаза смотрел на новеньких, шептался и шушукался. Почему сюда малявку привели? Ведь точно посвящение не проходила, ей к младшим надо. Вдобавок слепая.
А биологию тут вел священник, вот так чудо! Молодой, высокий, долгогривый, с вытянутым бритым лицом и большими — словно у Лисси, — глазами.
— Барышни, с нынешнего дня у нас учатся Ласточка и Ласка. Пожалуйста, встаньте и покажитесь… спасибо. Так вот, здесь все друг к другу обращаются по позывным. Мой позывной — Отец Конь. — Назвавшись, он снял с головы священнический обруч и положил перед собой на кафедру.
«Медиум!.. Как его в церкви терпят? Почему он не расстрига?»
— Чтобы ввести новых учениц в курс дела, я расскажу о живом электричестве.
Лара жадно слушала, стараясь понять и запомнить.
По словам Отца Коня, всесильный Громовержец, сотворив людей, устроил их тела как электрические батареи, правда, слабенькие — людской ток улавливают только чуткие приборы. А своим избранникам Господь дал способность слышать чужие токи на расстоянии, порой даже видеть их.
— В теле ток передается по нервам, словно по проводам. Медиатор усиливает его и посылает в эфир. Вот суть эфирной связи. Сегодня тема моей лекции — нервная система.
Было увлекательно, хотя половина слов наставника звучала загадочно, как та «вивисекция» у Эриты. Лара записала его рассказ, как могла, посадив в тетрадке пару клякс. С чистописанием у нее слегка не ладилось.
— Есть вопросы по уроку?
Потянулась и Лара, чтобы разобраться со своими страхами:
— А мы будем резать лягушку?
Священник посуровел:
— Ласточка, я с вами дополнительно займусь Законом Божьим. Вам известно, что такое «обет непролития крови», обязательный для моего сана?
Класс захихикал, а Ласка в утешение незаметно погладила ее по ноге.
— Лягушку мы возьмем в кабинете анатомии.
Она умерла давным-давно и уже выцвела в желтоватом растворе, замаринованная злыми студентами, которые, наверно, успели стать докторами и профессорами. К виду вскрытой квакушки Лара кое-как притерпелась и вместе со всеми смотрела, как внутри тела идут ниточки-нервы. Порою ей вспоминались слухи, ходившие в сумасшедшем доме — об ученых, которым отдают на растерзание бедных безумцев.
— Вот это — головной мозг. У человека он гораздо больше.
— Не у всякого… — прошипели сзади.
— Вы о себе, Ветка?.. — рассеянно бросил Отец Конь, не оборачиваясь. — Наука позволяет просвечивать череп катодными лучами. Об этом вы услышите в свое время на уроке физики.
История, география — медиум все должен знать. Ларе открывались удивительные вещи — скажем, в средней Кивите, где начинается поповская земля, раньше была страна язычников. Оттуда появились мудрость и алфавит, а еще старые боги, которым нельзя поклоняться. Оказалось, Мориор — имя древнего бога войны, а владыка волн Мананта — бог моря.
Клякс в тетрадке Лары прибавлялось, промокашка покрылась пятнами.
Здесь богато содержали за казенный счет — ручка, запас перьев, чернильница-непроливайка, карандаши. Лампы больше керосиновые — весь ток маленькой электростанции уходил в лаборатории и главный корпус, а газовые трубы сюда далеко тянуть. Кастелянша выдала Ларе и Ласке темно-охристые камлотовые платья с белыми фартучками и со шнуровкой на спине, белье и постельные принадлежности.
Кое-что даже получше, чем в Дворянском институте: вместо общих спален на тридцать коек — келья на двоих. Остальное как в хороших пансионах — прачечная, поход строем на обедню в храм, потом вкусный суп, котлета с кашей, хлеб с маслом и чай.
Ласка на занятиях устала, начала тихонько ныть. Осовев после обеда, в библиотеке она положила голову на пюпитр, как на подушку:
— Я буду тебя слушать!
И задремала. Еще бы, за день так наволновалась.
Лара читала «Коронную почту». На первой странице жирный заголовок: «ДЕВЯТАЯ ЗВЕЗДА УПАЛА В ЭНДЕГАРЕ!»
«Падение ожидалось в южной Кивите, однако до входа в атмосферу „темная звезда“ изменила курс и рухнула на семьсот миль западнее, в штате Олби республики Эндегар. Это произошло 25 полевика в 22.75 К. Обсерватория Клейстена сфотографировала огненный след инопланетного корабля. Поступают телеграммы о многочисленных жертвах и значительных разрушениях в Стеринге, близ которого упал вражеский корабль. К 07.60 26-го стало известно, что из кратера вышли две боевые машины, которые опустошают окрестности Стеринга. Их Величества через посланника Высочайше уведомили президента Эндегара, что готовы выслать на помощь опытные воинские части…»
— Граф велел читать газеты? — не утерпела белобрысая Ветка, заподозренная Отцом Конем в недостатке мозга; она сидела за соседним пюпитром и делала вид, что штудирует учебник, а на самом деле искала, как завязать разговор с новенькими. — А твоя слепушка дрыхнет. Чего ее в старший класс взяли?
— Чтоб я о ней заботилась. Она сообразительная, все поймет.
— Вы сестры, да?
— Нет, мы в эфире познакомились.
— У вас были дела в нелегале? вас батальон выловил? — лезла в душу Ветка.
— Нам сказано — помалкивать. Я не строю из себя, не думай, просто тайны — не мои.
— Да, я тоже кое в чем была замешана, пока сюда попала, — похвалилась Ветка. — А кто с вами приехал — ты их знаешь?
— Так, наглядно — нас вместе везли. — Лара слукавила, чтобы не открывать своих знакомств. Она решила про себя, что о падении звезды, Бургоне и кротах лучше держать язычок за зубами. Статс-секретарь на прощание верно сказал: «Говорить в эфир — ценный дар. Но дар молчать куда важнее».
— Меня в секретные гадалки запрягли. — Ветка не стерпела и проговорилась. — Я жила в Гастории, в порту — прикинь, какое место! Там деньги ходят, а дельцы — тузы громадные. Хозяин заставлял подслушивать морскую биржу, кабаки и корабли — где какой груз, какие цены. Еще ворам, контрабандистам помогал… На вейском дурмане попался. Его в тюрьму, а меня сдали этим… колпакам.
Едва речь зашла о Тайном ордене, Ветка понизила голос и оглянулась:
— Лучше в дисциплинарный дом, чем к монахам. Они вообще без жалости. Если вещаешь, значит, царю тьмы продалась. Я им: «Верую в Гром и Молот!» А они: «Врешь, еретица, колдовка!» Я бы там пропала… Хорошо, батальонные на меня вышли. Явились с ордером — «Слово и дело императора», против такого не поспоришь. А то бы увезли в Кивиту, где слово-дело силы не имеет…
— Мне в скорбном доме посидеть пришлось, — поделилась в ответ Лара. На откровенность надо приоткрыться, иначе дружбе не бывать. — Повезло, попался умный врач, он меня вызволил.
— Да, правда — с вами везуха приехала. Ты чуток не застала — было такое зрелище! Дирижабль привез здоровый ящик, как вагон, на тросах опустил у мастерских. Вроде судовой движок, будет нам ток крутить — здорово! Глядишь, к осени в кельях лампочки повесят…
— Ветка, давай, учи урок. И мне еще много читать…
Лара взяла «Западный вестник». Там тоже много любопытного. Вот, например: «Его Синего Императорского Высочества отдельный полк полевой жандармерии Высочайшим повелением расформирован с 23 полевика».Куда теперь денутся Сарго с Удавчиком?
Вести, прежде казавшиеся скучными, стали привлекать внимание. Лара искала — что из газетных строк может коснуться ее или близких?
Указ о новом военном налоге…
«А из жалованья кадетов вычтут или нет?»
Храмовая партия внесла в парламенте проект — ужесточить кары за безбожное вещание и лунатизм…
«Попы свирепеют! Неужели они протолкнут свою затею? Совсем житья не станет».
Лара поймала себя на том, что чтение захватывает ее, как чашка кофе с кардамоном.
Немудрено! Семь месяцев пришлось читать лишь «Малый Громовник» да «Утешитель страждущих» — больше в безумном доме ничего не дозволялось. Какое там «Дамское чтение»! Даже «Прилежную пчелку» не давали.
«Если б я прожила там год, точно бы свихнулась насовсем. Прямо келья гробовая, чтобы прозреть духовными очами — сидеть в строгом затворе, на постном корме, книжки про духов, про небо и темное царство. А уж соседи!..» — Лара поежилась от воспоминаний. Одна все ангелов видела — мол, они поют за окнами, носят пироги, цветы и розовое масло. Другая, наоборот, дьяволов ловила, пока ей не вольют микстуры.
А тут вправду святое место. Тишь, зеленые сады, ручьи в каменных берегах, чугунные мостики, дорожки укатаны. Никто не выспрашивает, как в полиции: «Ты слышишь голоса?»
Странное дело — то, что в жизни считают безумством, колдовством и ересью, здесь обычно и привычно. Даже больше — этому в Гестеле учат!
«Сколько ж девчонок и ребят сидят в клетках, под замком, опоены настойками и бромом — невиновные! Или в домах покаяния за ногу прикованы, чтоб не летали… Если Отец Конь правду говорит — а он, вроде, мужчина порядочный, — то выходит, из них пытками, отравами дар Божий вышибают. Господних избранников портят… Нельзя так! Их надо сюда… Или что — казны не хватает их учить? Ну, будет дирижаблем меньше, а деньги отдать графу Бертону — на платья, на учебники…»
Прижав к себе дремлющую Ласку, Лара вздохнула.
«И еще — можно час в день говорить круговым вещанием: „Вы меня слышите? Говорит Гестель! Не бойтесь, идите сюда! Перестаньте там работать на воров, приходите к нам жить и дружить!“ Я бы взялась. Даже задаром».
Потом она представила, с кем бы хотела связаться в эфире.
«Ласточка вызывает Огонька Хавера… Ласточка вызывает Огонька…»
— Огонька? — Ветка вскинулась от учебника.
Лара спохватилась: «Я что, шептала? Тьфу!»
— Ты его знаешь, да? Слышала его позывной? — пристала Ветка. — Он с весны в батальоне. Сорок раз сидел в карцере за болтовню в эфире. Все ищет девчонку, познакомиться… Тут Огоньку никто не нравился, ему подай чудесную и неизвестную.
— Значит, дурак! — отрезала сердито Лара.
— Точно, дурень. Поймаешь сигнал Огонька — не отвечай, а то привяжется.
— Вот еще, ребят слушать! К дьяволам их, не нужны.
— Есть и приличные, с кем поговорить можно. В батальоне обер-офицеры… — Ветка поджала губы, мечтательно подняла глаза. — Такие шикарные щеголи…
— Только голову морочат!
«Скорей бы шлем надеть. Я его вызову. Нет, не вызову! И лучом на меня выйдет — не отвечу. Просто послушаю, как стонет… А вдруг он меня не ищет? Надо кого-нибудь подговорить… Во, Ласку! Пусть ему намекнет, как бы случайно, и расскажет, как он отозвался. А если он меня забыл?..»
Муки сомнения одолевали Лару: «Вдруг кто-то с ним дружит и поможет связаться с Эритой?.. Или она подъедет к Бези и уговорит ее на Огонька выйти? Нет, Бези такой подлости не сделает! Надо с ней встретиться, сказать, чтоб не устраивала им через эфир свиданий… Но Эрита — тоже Темная Звезда, как Бези ей откажет? Мы клялись друг другу помогать… О, как все сложно!»
Граф Бертон со странным чувством внес в список ученицу по имени Лисена Тор-Майда. Простолюдинка, дворянка — кто стал левитантом, должен быть записан как левитант, а какая судьба впереди — на то свобода воли.
Лисси звонко заявила:
— Я хочу стать собой — такой, какая есть!
Недаром, видимо, одна из давних ересей учила, что мужчины и женщины — разного рода. По этому запретному учению мужами стали звери, сбросившие шерсть, а женщинами — ангелы, снявшие с плеч крылья. Вот они, вспоминая громовое небо, и стремятся ввысь, но взлетать им позволено лишь в забытьи.
«Ее глаза — небесного цвета. Случайно ли?.. Страшная, соблазнительная ересь — верить, что мы наполовину хищники, наполовину ангелы…»
Отправив дочь в особый корпус, Бертон вызвал в кабинет Бези.
Эта девица с ее вольными манерами напоминала трактирную прислугу, бойкую модистку — только не эфирную вещунью.
— Ваша дальность вещания?
— Со шлема — до двух тысяч миль. Если на пути луча нет грозового фронта.
— На какой дистанции определяете другого медиума, когда он молчит?
— Миль пятьсот. Лишь бы на нем было достаточно металла — револьвер, кошель с монетами.
— Вам, барышня, надо не учиться, а учить. Согласны быть наставницей?
— Сколько жалованья? Какое жилье, содержание?
— Третьего дня ваш полк распущен, но звания вас никто не лишал. Значит, как штабс-ротмистр и личная дворянка, вы…
— Кто… дворянка? — Девица расширила глаза; рот ее изумленно приоткрылся.
— Разве вам не объявили? Таков закон. По званию вы — благородная особа.
— Значит… я могу подписываться «ан Бези»? или «кавалер-девица»? — Она все не могла поверить. — Это правда? Ваше сиятельство, вы не шутите?
— Ничуть. А почему вы так удивлены?
— Но я… невысокого происхождения. Я знала, но… думала, это ко мне не относится.
— У нас не Фаранге с кастами. В империи человек может высоко продвинуться благодаря заслугам. Как мне записать вашу фамилию?
— Гиджан! Бези Гиджан!
«…медиум, позывной — „Безуминка“», — закончил граф строку. — Поздравляю, ан Бези, вы зачисл… Ан Бези!
Она вырвалась из кабинета и понеслась по коридору, хохоча и подпрыгивая, как девочка:
— Я дворянка! Я дворянка! Я дворянка!
«Все-таки она плохо воспитана… Кавалер Карамо будет счастлив расспросить ее о жизни и обычаях дьяволов».
Как складывались фамилии у мориорцев, Бертон уяснил с первого раза, и Хайту спросил напрямик:
— Из какого стана?.. Значит, Хайта Канитан.
— Лифэ, гэуджили.
— Не дрожи так, я тебя не съем. Говори правильно.
— Да, господи!
— Нет, так обращаются к богу. Я — гере граф, господин, или его сиятельство.
— Да, гере граф господин его сиятельство!
«…несовершеннолетняя сирота под опекой Гестеля, личная прислуга ученицы Тор-Майда, 20 унц/мес, одежда и харчи хозяйские».
Ниже граф приписал: «Скотница, уход за инопланетным живым механизмом по кличке Пата. 15 унц/мес».
И еще: «Дрессировка Паты в опытах по лечению на базе лазарета — 10 унц/мес. Плата за лечение — в пользу Х. Канитан».
Сам граф в услугах Паты не нуждался — род Тор-Майда славится крепким здоровьем, а Бертон был еще не стар и полон сил. Но кавалер Карамо, изучавший цивилизацию Мориора, — застарелый ревматик… Если россказни о пегой свиноухой животине хоть наполовину верны, эта боязливая Хайта (по глазам — хитрая бестия!) справит себе не только приличный гардероб, но и все приданое, включая мотокарету.
Последней из особ, вызванных в Гестель благодаря интригам Ее Императорского Высочества, оказалась худая, болезненного вида рыжая женщина, державшаяся напряженно и испуганно. Для встречи с графом она надела лучшее, что у нее было — возможно, припасенное для похорон, — и выглядела как ряженое чучело. На платье у ворота прицепила напоказ гражданское серебряное «Око за храбрость» — государи таки нашли, чем ее наградить. И привела всех деток — младшие прятались за юбками, старшенький цепко держал мать за руку, исподлобья хмурясь на графа.
— Мой позывной — Шельма, ваше сиятельство. Сама не знаю, как я бунтовать решилась. Наболело все, вот и осмелела. Стало жалко за девчонок… Своим я кое-что на пансион скопила, уж в приют не попадут.
Бертон старался рассмотреть ее детей. Нередко дар передается по наследству. Будущие медиумы?.. Их не угадаешь. Старшего сынка пора проверить.
— …и мой, глядишь, вам пригодится. — Она толкнула мальчишку вперед. — Я его берегла, вещать не допускала. Так что он без эфирного имени.
«Есть! Еще один… Ну-с, добро пожаловать, новый жилец эфира. Наверно, уже пробовал тайком? Если мать прятала шлем под замок, ты надевал на голову кастрюлю? Или прикладывал молоток ко лбу?»
— Место штатской наставницы вам подойдет? У нас мало опытных учителей. Будете жить за церковным садом, там жилье женских служб.
— Ох, не знаю, смогу ли?
— Поглядите на меня. Я не медиум, но уже десять лет учу их говорить и слушать.
Подписи были поставлены, печати наложены, ключи и бирки с номерами выданы.
Мыть полы в женском корпусе полагалось по очереди — на каждом из двух этажей келья за кельей впрягались наводить порядок. Само собой, новеньких ставили в черед на следующий день, как вселятся. Младшая ли, старшая — давай, таскай воду, ерзай тряпкой, отжимай и выливай. Лара поняла, что для Ласки поблажек не будет.
Та призналась шепотом:
— Я не умею.
Действительно, а где ей было научиться? Когда другие учатся от матерей, наглядно, она уже без глаз сидела, как обуза. Так бы в углу и зачахла, не откройся ее дар. Наверно, он от боли и тоски прорезался до срока. Дальше ясно — напялив шлем по самый нос, передавай приказы Цереса.
— Ты сиди, я одна справлюсь.
— Так нельзя. Дай мне хоть тряпку выжимать.
— Нет уж! Лучше пой. Мне будет веселей.
Подвернув до колен рабочие шаровары, заткнув сорочку под пояс и затянув платком волосы, Лара босиком поспешила с ведрами к крану, а Ласка нашла место в коридоре, чтобы ее не задевали, и начала:
У старой кладбищенской церкви
Студент в черном платье стоял,
Обрек он себя горькой смерти,
В руке склянку с ядом держал.
Над ним насмеялась девица,
С богатым пошла под венец.
Осталось ему отравиться,
Принять свой ужасный конец.
Из келий начали выглядывать девчонки:
— А голосок-то ничего.
Студент простился с белым светом; могильный дух крюком поволок его в темное царство. Изменщица, раскаявшись, рыдала на могиле: «Куда ты ушел, мой желанный? Я жить не могу без тебя!»— и ее убило молнией.
Лара шуровала, размашисто орудуя тряпкой. Ласка не умолкала, завела другую песню:
Молодой монах молился:
— Почему я не любим?
Пала с неба ангелица
И предстала перед ним.
Ни пера на ней, ни пуха,
Ни одежки, ни белья.
Подмигнула молодуха:
— Брат монах, я вся твоя!
Коридор большой, широкий — в старину строили просторно, чтоб у монахинь было и света, и воздуха вволю. Лара вспотела, но размаха не убавила — ших, ших.
Белобрысая Ветка понаблюдала, послушала Ласку и, скрывшись на время в келье, вышла — тоже в подвернутых штанах, босая и с платком на голове. На чей-то косой взгляд ответила просто:
— Чего смотришь? Она для нас поет, я для нее помою.
А Ларе сказала:
— Макни еще разик, и воду сменю.
Подхватила с плеском ведра, унеслась.
Косточка, старшая на этаже — чернявая, уже сильно фигуристая девушка с верховьев Куруты, где до сих пор барский суд, а колдунов бросают замерзать в снегу, — подумала, прищурилась и молвила:
— Нитка, почему не подпеваешь? На литургии в хоре заливалась, а тут…
Поняв атаманшу, кое-кто нырнул переодеться, а другие, с голосом, прибились к Ласке с Ниткой, уже певшим вместе:
Есть в столице у нас развеселый квартал.
Он казармой большой называется.
От зари до зари там горят фонари
И студенты по улицам шляются.
Они песни поют и в начальство плюют
И еще кое-чем занимаются.
За высокой решеткой, отделявшей девиц от мужского корпуса и Мельничного сада, скучился пяток ребят, следивших издали за бойкой кутерьмой на запретной территории:
— Свистни наших — представление пропустят!
— Слышите? Поют, что ли?
— А какой сегодня праздник?
Там, через две решетки и аллею, мелькали розовые ноги, белые сорочки, брызгал смех. Оттуда неслись задорные выкрики:
— Куда глядишь, зенки нахальные?
— Мал еще глазеть! Приснюсь, родимчик будет!
— Подсадите мелкого, ему не видно!
Пареньки терлись о прутья решетки, щелкали языками:
— Иий-ех, картинка!
— Айда к нам, в догонялки сыграем!
— Эй, Вишня! Портки сзади лопнули!
— Умри, Табак! — Повернувшись к ним, названная Вишня смело вздернула на животе сорочку, а подружки за спиной, перемигнувшись, дружно потянули ее шаровары вниз. Как в песне: «И предстала перед ним». Визгу было! А за аллеей вопили: «Уррра!», молотя ладонями по прутьям. На шум выбежала наконец наставница:
— Безобразницы, что вы себе позволяете, мигом все в корпус!
— А-а-а, они из-за забора дразнятся!
— А сами — зачем выставились?!
Коридор сиял чистотой, певицы забились в келью Ветки, а дежурная дама выносила приговор за озорство:
— Все, кто кривлялся у ограды, останутся без ужина. Если не назовете зачинщиц, то и без завтрака.
Выдавать своих позорно, а самим назваться — нужна смелость. Конечно, вперед выступила Косточка, потому что главная, за ней Вишня, поскольку не отвертишься, а для священного числа и Лара. Открылся карцер — унылое место.
— Здорово повеселились.
— Ага, ты видела, как Табак челюсть отвесил?
— Ну еще бы. В бане не мылся, пупка не видал… Вы с Лаской хорошо придумали — мыть с песней, — улыбнулась Ларе Косточка. — Теперь вы под общей крышей.
Шли дни, сменялись недели. Месяц полевик закончился, начался липец. Учебный год клонился к завершению, близилась урожайная вакация, когда многие отправятся домой.
В Гестеле появились мастеровые в картузах, в просторных серых блузах, с трубками в зубах, инженеры в форменных кителях и фуражках. За Пастырским садом шла спешная стройка — ставили движок внешнего сгорания для электростанции.
Через ворота то и дело въезжали ломовые полки, запряженные тройками тяжеловозов, двухтрубные тягачи с прицепами — везли ящики, известку, камень, черепицу и кирпич.
Толки роились как мухи:
— Тюремный корпус отстраивают.
— А где он такой? — интересовалась Лара.
— За Мертвым садом, там монахов хоронили. Они встают ночами и в кладбищенской часовне служат… Правда, я сама видела! Идут вереницей, в руках свечи, лица белые-белые, одни кости…
— У дворянок наставница новая — жуть! Иноверка, курит как паровик, а ругается — говорят, заслушаешься. За обедом спросила: «А выпить? Что, здесь даже пива не дают?»
— А лунатичка Лис — дочь Бертона! Вселилась со служанкой, вроде белой вейки — в ошейнике. Та спит на полу, у кровати.
— В тюремном корпусе бригада день и ночь орудует. Будет новая лаборатория — сторож сказал по секрету, за две папиросы.
К бывшей монастырской тюрьме, где в старину держали нарушителей церковного устава и еретиков, возили оборудование, катушки электрического кабеля, а кругом высился свежий забор — не подглядишь.
— Ловкач Гуди туда сунулся — уж на что вор, и то поймали, накостыляли по шее. У мастеровых рука тяжелая.
— Страх какой! На кладбище святых сестер что завелось!.. Прямо среди дня — мы с Ниткой зашли положить по цветку на могилы…
— Скажи лучше — с Табаком встретиться.
— …а из кустов свинья как выглянет! И человечьим голосом нам говорит: «Дай кусь!» Мы без памяти бежали, ног не чуя. Наверно, оборотень!
— Нет, это дух монашки. Ее заживо замуровали — согрешила с кавалером. Дух голодный, ясно? Надо отнести туда пирог от ужина.
— Тебе охота призраков кормить? Сама и неси! С пирогом вместе в склеп утащат…
— Возрадуемся, дети мои! — возгласил после литургии Отец Конь. — Несмотря на звездную войну и дефицит бюджета, его сиятельство добился для Гестеля больших ассигнований! В честь этого события назначен благодарственный молебен. Спевка хористов — после ужина.
Шельма звала Ласку к себе:
— Иди, у нас лучше будет!
— Спасибо, нет, я с Ласточкой.
Кроме уроков вещания они встречались в лазарете, куда Хайта водила тайком Пату на поводке. Шельма, тертая жизнью, быстро привыкла к процедурам, а Ласка, слава богу, не видела, как выглядит лечебное животное. Гладила и дивилась:
— Ой, сколько ножек! Она из заморской страны?
— Издали, — уклончиво отвечала Хайта. — Долго ехал!
— Мама, тяа?
— Она говорящая! как здорово! А что она еще умеет?
— Всякое разное. Лучше всех умеет кусь и грызь.
— Скажи: «Пата».
— Я! Пата, я!
Под неутомимым длинным языком и вязкой серой слюной рубцы Ласки отступали, замещались гладкой кожей. Края кривых слезящихся щелей превращались в веки, появились брови и ресницы, но глаза оставались молочными бельмами в красных прожилках. Шельма изучала себя в зеркале:
— Хм, желтуха как будто спадает. Хотя наверняка не скажешь…
Она хитрила, чтобы заплатить поменьше. Но здоровье трудно скрыть — лицо посвежело, кожа расправилась, даже седые волоски растаяли в прическе, к волосам вернулся блеск. Впору снова замуж выйти.
— Лизь, лизь — сорок унция, — скромно пропела Хайта, тоже следившая, как хорошеет рыжая наставница.
— Золотая моя, что так дорого?
— Похороны — тридцать унция. Красный гроб, поющий поп.
Сады Гестеля порой казались Ларе бесподобными, а иногда — стенами, в которых бился ее голос, не находя выхода. На занятиях — хоть с Шельмой, хоть с Отцом Конем, хоть с кем, — одни обручи, никаких шлемов! Дальнее вещание — для тех, кто прошел курс науки, сдал экзамен. Передавать вести по цепочке обручей — значит, раскрыть свои чувства четырем-пяти посредникам, которых ты не знаешь. Старшим вроде Косточки довериться опасно — вдруг разболтают? В девчонках чужие секреты плохо держатся…
А так хотелось крикнуть в эфир: «Огонек! где ты?!»
Прямо хоть крадись к движку внешнего сгорания или генератору электростанции, чтобы прижаться лбом! ДВС не заземлен — стоит на каучуковых подушках, чтоб не трясся…
Подкатила к Безуминке:
— Бези, лапушка, найди его!
Та отвела в сторонку, взяла за плечи:
— Ласточка, на гигаине было проще, там половина вещания — треп. В прямом эфире слухачей навалом. Кроме дежурных, сидит группа на прослушке нелегалов. Еле-еле не по службе перемолвишься. К тому же я с батальонными мало знакома — кому верить?.. Одно скажу — Удавчик в деле, в каком-то ведомстве, но не у Бертона.
— Ага, своего ты сразу запеленговала, только шлем надела, — надулась Лара, отвернувшись, — а мне помочь не хочешь… Уйди, не трогай.
— Какой он «мой», что ты воображаешь?! Он сам на меня вышел!
— И час вещания совпал. Еще скажи — случайно!
Так и поссорились. Ларе стало совсем одиноко. Вот тебе и ангельские голоса, и вольный эфир! Все разбежались по своим кельям, кто в дворянский корпус, кто в отдельный домик, будто и дружбы не бывало… Осталась только Ласка — привязалась, нельзя бросить.
«На вакацию уговорю ее поехать со мной в Гаген. Тетки Ласку плюшками накормят, а то худоба худобой. Лишь бы глаза прочистились… А как же ей без Паты? вдруг все обратно зарастет рубцами?..»
Десятый шар упал во второй храмин-день липца, в конце полнолуния. Удар пришелся еще западнее, в страну Тахона, о которой Лара наверняка знала лишь то, что это страна дикая и грязная. Книги говорили о Тахоне так: «Туда не дошла ни одна армия. Край Великой земли у льдистых морей, где равнины и болота, где дождь и ветер, где ездят на овцебыках и собаках, где люди низкорослые, лишайные и косоглазые, темные ликом, где хижины из шкур и палок, где столица Золотого Короля кочует, как скотное стадо». Оттуда телеграмм не приходило — лишь полыхнуло небо при падении звезды, и раздался приглушенный гул.
На теле Мира появилась новая незаживающая язва. В Эндегаре, собрав армию, остановили мориорские машины и окружили кратер запретной зоной, но город Стеринг пришлось бросить — вся земля под ним была изрыта патами, превратившимися в живые сверла. В газетах печатались виды пустых и рухнувших домов, безлюдных улиц, где ветер носит тряпье и обрывки бумаги.
На голову промышленного Эндегара многие призывали гром и молнию — торговый соперник империи! Как стерпеть, когда тамошние заводчики перебивают торг нашим воротилам? А их политики и генералы? — наложили лапу на тингайский каучук, тянутся к жарким островам, лезут в Тахону… Но взглянешь на картины разорения, на караваны растрепанных беженцев — тоже люди, над всеми одна беда.
При виде карты, где отмечались места падения шаров, Ларе становилось жутковато — словно небо по линейке забивало гвозди в материк, прокладывая какую-то границу.
Она мечтала о шлеме. Заранее решила, что согласна и на карцер, лишь бы выйти в дальний эфир.
Наконец, в дождливый день за ней пришел нахмуренный наставник:
— Идемте, ан. Пора наукой заниматься.
Вот тюремный корпус, о котором столько сказок — де, там призраки стонут, кровавые пятна на стенах и тому подобные ночные страсти. Старинные заброшенные здания мало-помалу обрастают призраками, будто плесенью и мхом.
«Если тут духи водились, они разбежались. Электричества не любят. Чистенько, побелка свежая…»
Но, шагнув в лабораторный зал, Лара ощутила себя так, словно на самом деле вошла в дом с привидениями. Или перенеслась на месяц назад, во дворец Птицы-Грозы.
— Рад вас видеть, ученица, — скрипуче приветствовал ее Рикс Картерет, осунувшийся и поблекший. Три знакомых кресла с колпаками стояли на своих привычных местах, и свод потолка был так же давяще низок, и окошки напоминали бойницы.
— Как… вы… — еле смогла вымолвить Лара.
— Точно так же, как и вы. Медиумов мало, а ученых еще меньше. Продолжим с того, на чем остановились в прошлый раз.
— Я гигаин пить не буду!!
— Разве я предлагал? — скрипел ученый старикан, настраивая приборы. — Пока граф не составит новую микстуру, ограничимся прямым эфиром. Меня интересует ваша точность наводки и дальнобойность. А также зрение за горизонт…
— Готово! — Открылась другая дверь в зал, и пара ассистентов вкатили по утопленным в пол рельсам платформу на колесиках. На платформе стояло высокое, выше роста, сооружение вроде клетки из деревянных брусьев, а внутри этой конструкции Лара увидела… Эриту! Пожалуй, Лис возмутилась бы таким видом и нарядом — кавалерийские штаны, короткая и узкая рубашка, а главное — ан-эредиту держали в неподвижности ремни и пояс, словно выставленного на площади преступника.
— Добрый день, ан. — Лара невольно кивнула и попыталась сделать книксен.
— Благодарю, ан. — Пошевелившись, Эрита скривилась. — Надеюсь, я все-таки подниму это в воздух.
— Честно сказать, я считала, что наука и учеба выглядят как-то по-другому… — Садясь под колпак, Лара то и дело косилась на клетку с принцессой. Ассистент поднес ко рту Эриты трубку от сосуда с голубой жидкостью — так в кондитерских пьют через соломинку.
— Запишите: влито полпинты, концентрация — ползолотника на пинту.
— Сейчас я засну, — спешно заговорила Эрита, облизнув губы. — Позовите… передайте… пожалуйста!.. вы…
Ее слова замедлялись, язык перестал повиноваться, и вот голова Эриты свесилась набок, только глаза остались полуоткрытыми — они продолжали смотреть на Лару, не отрываясь. В них мерцали то ли слезы, то ли просьба, ставшая слезами.
— Она слышит?
Ассистент установил на лоб принцессы медный кружок с проводами.
— Проверка связи. Ан Эрита, ответьте «да».
Качнулись стрелки на приборах.
— Медленно начинайте подъем.
Клетка заколебалась и стала отрываться от платформы.
— Превосходно. Замечательно. — От удовольствия профессор улыбнулся, как оживший труп. — Поставьте стопор. Надо измерить ее тягу и отметить, сколько она продержится на лету. Наблюдайте!.. А теперь вы, голубушка. Сделайте пробный вызов и получите ответ. Вещайте сразу на большую дальность, сколько сможете.
— Любой медиум?
— Да, только государственный, чтобы он мог себя назвать.
Лара медлила, глядя на Эриту.
«А, и ей не удалось связаться! Значит, Безуминка отказалась?.. Молодчина Бези! Нам надо мириться… Побоялись кадету писать, Ваше Высочество? Конечно, выследят, государю-отцу донесут… такая царственная цаца — и шуры-муры с кадетишкой… И что, я стану угождать вам?»
Не успела она позлорадствовать, как ощутила стыд.
Ведь вместе клялись: «Чтобы один помогал другому».
Соврать ей? Притвориться, что связалась, наболтать чего-нибудь, чтобы поверила?..
«Не для того клялись. Ну, а что я скажу ему?..»
— Говорит Ласточка из Гестеля! Вызываю Огонька из двадцать второго батальона!
В жаркой белокаменной Делинге, за полторы тысячи миль от тюремного корпуса, модно одетый парнишка в легком платье и широкополой шляпе, шагавший под сенью магнолий в компании праздных гуляк, сбился с ноги от неожиданности.
— Дьявол… Лари, ты? Вот подарок! Привет! Пеленгуешь меня?
Сарго, оглянувшись, издал звериное рычание, а Удавчик зашипел через плечо:
— Придурок, ты нас запалишь. Заткнись. На улице это не делают.
Гривастый брюнет в дымчатых серых очках, приданный бывшим жандармам для усиления, как доброволец, немного отстал, поравнялся с Огоньком и внушительно шепнул:
— Если не умолкнешь, я устрою тебе обморок и понесу на руках.
Огонек ума приложить не мог, как Лари слышит его — с обруча, с такого расстояния!
«Девчонка — просто клад! О, гром господень, как же давно я не видел ее!..»
— Пеленгую, нормально. Где ты?
— Восточная Делинга, — только и сумел промолвить Огонек, поглядывая на подземного воина.
— Одна девочка… ты с ней носился на ракете, и не только… передает тебе привет. Она тебя помнит… сволочь, она тебя помнит, ты слышишь?! Можешь к ней вернуться, миловаться с ней — а ко мне не подходи! Я тебя ненавижу! Конец связи!
Огонек остановился столбом посреди тротуара.
«Она меня любит!»
Повернувшись, Удавчик хотел рявкнуть что-то ужасное, но лишь выдохнул:
— Чертовы влюбленные сопляки!
Конец первого сезона.
Назад: Служить империи
На главную: Предисловие
