Глава 9

Как только команда Уоттс выходит с Рамирес и Кирни на буксире, а Вик направляется обратно в свой кабинет, чтобы удостовериться, что там найдется чистое одеяло, я посвящаю Эддисона в результаты моей случайной ночной смены. Потом он берет меня за руку и ведет в кабинет Хановериана; пальцы наших соединенных – так, чтобы другие не видели – рук переплелись. Вик открывает дверь, указывает на меня, на свой диван и, насвистывая, проходит мимо нас с ноутбуком и кипой материалов расследований. Он оставляет ведущую в конференц-зал дверь открытой, так что мы слышим свист, даже когда Вик скрывается из виду.

Брэн закрывает за ним дверь кабинета и наваливается на нее спиной; его руки ложатся мне на бедра, притягивая меня ближе. Выражение его лица меняется, маска профессионала сброшена. Он выглядит несчастным. Ничего не говорю – просто прижимаюсь и утыкаюсь лицом ему в шею.

– Утром Вику позвонила агент Дерн, – бормочет он, уткнувшись мне в волосы.

– Дракониха?

– Именно. Она сказала, что, учитывая специфику дела, типаж жертвы и время года, аналитики и отдел кадров рассматривают перевод меня на канцелярскую работу на несколько недель.

– Но ты и так уже работаешь не в поле.

– Они имеют в виду отстранение от дела.

– И что думаешь?

Долгую томительную секунду Брэн молчит, однако его объятия становятся крепче.

– Я понимаю, что это разумно, – наконец говорит он. – Но мне это не нравится. Хотя это дело очень… даже при том, как это дело…

– Лучше работать над этим делом дорогой ценой в эмоциональном плане, чем не работать над ним и переживать и за Бруклин, и за Фейт?

Он вздрагивает, услышав имя сестры. Мы уже наловчились не упоминать его и позволять Брэну самому решать, хочет ли он говорить о Фейт или нет. Как правило. Иногда упоминание просто необходимо. Впрочем, через минуту он кивает.

– Какой фактор будет решающим?

– Время. Хеллоуин.

– Хеллоуин или конец месяца?

– Это одно и то же.

– Только контекст совершенно разный.

Фейт пропала пятого ноября, так что логично, что Брэна отстраняют от дела в конце октября. Однако Хеллоуин стал последним значительным событием в совместной жизни Брэна и Фейт. Если б выбор даты зависел от меня, я скорее предпочла бы тридцатое октября. Не потому, что разница в один день как-то повлияет на уровень стресса, а потому, что если уж решаешь отстранить Брэна от дел, чтобы он утонул в воспоминаниях, то пусть, по крайней мере, сначала это будут хорошие воспоминания.

И до этой даты осталось три дня.

– Ты ведь знаешь, что мы с тобой, верно? Что бы ни случилось?

– Да, знаю. – Его пальцы пробегают по моему позвоночнику, по плечу, обводят подбородок. – Поспишь?

– Надеюсь, что да. Уж точно постараюсь.

Раздается стук в окно. Что за… ах да, жалюзи подняты.

– Если б вы двое уже наконец съехались, вам незачем было бы нежничать на работе, – произносит женский голос.

Мы оба поворачиваемся и показываем окну средние пальцы. Кто бы там ни находился, в ответ она лишь смеется и продолжает путь.

Мы с Брэном встречаемся достаточно долго, чтобы у людей возникли определенные… полагаю, лучше всего назвать это ожиданиями. Особенно после покупки Дома. В нашем отделе популярно мнение, что Эддисон либо уже сделал предложение или приглашение переехать к нему, либо неминуемо сделает. Мы ни разу не заговаривали о совместной жизни. И о свадьбе. И о предложении руки и сердца.

Не уверена, что дело только во мне.

Выскальзываю из его рук и направляюсь к продавленному, многое повидавшему дивану, где меня уже ждут две подушки и одеяло. Брэн ждет, пока я улягусь, накрывает одеялом. Засыпаю почти мгновенно, как только голова касается подушек, едва почувствовав, как он кладет мой сотовый мне в руку.

Ровно в полдень несносное немецкое техно ревет в телефоне на максимальной громкости и пугает так, что я не просто пробуждаюсь, а с грохотом сваливаюсь с дивана на пол и запутываюсь в одеяле.

Ненавижу чертовы телефонные будильники. Именно поэтому и использую: даже я не могу игнорировать их при всем желании. Но все же – черт побери…

Стоящий в дверях Вик, ублюдок, лишь смеется надо мной и начинает смеяться еще сильнее, когда я впиваюсь в него взглядом.

– Иди освежись, – приказывает он, все еще хихикая. – Я заказал ланч для тебя, Ивонн и девочки-яблока, скоро принесут. Ты же знаешь, мы договаривались покупать еду по очереди.

– Знаю.

Это означает, что я могу начать с ним спор, но не выиграю.

– А как насчет Брэна? Сегодня больше не станешь его кормить?

Вместо ответа Вик задумчиво хмурится, и я, поправляя блузку, замираю.

– Ему позвонил детектив Мэтсон, – говорит он.

– Так почему… О, Иан Мэтсон.

Вик кивает. Отставной детектив полицейского департамента Тампы Иан Мэтсон был ведущим следователем в деле Фейт двадцать пять лет назад. После этого он взял Брэна под крыло и во многом повлиял на его решение присоединиться к блюстителям закона. Несмотря на разницу в возрасте, они прекрасно дружат.

– Иан в порядке?

– Он звонил из аэропорта и спрашивал, не может ли Эддисон забрать его и отвезти в Куантико.

Очень многое в этом предложении лишено смысла. Иану примерно в той же степени нравится быть пассажиром авто, что и Брэну, то есть совершенно не нравится – так почему он сам не возьмет машину напрокат? И почему наносит неожиданный визит? И почему едет в Куантико, а не Манассас?

– Это… Дело в Фейт? – нерешительно спрашиваю я.

– Могу предположить, что она имеет к этому какое-то отношение, однако Мэтсон хочет все объяснить лично при встрече. Здесь.

– Не очень обнадеживает.

– Не обнадеживает. Зато они съедят ланч по пути из аэропорта. Иди освежись.

Душ и взятое из сумки свежее белье доставляют более приятные ощущения, чем я ожидала. Так хорошо переодеться, пусть и снова в рабочую форму… Заплетенная вчера Брэном коса все еще выглядит прилично, особенно если подвязать голову лентой, чтобы сдержать рвущиеся на свободу непослушные пряди.

– Элиза, ты пообещала, что пойдешь домой, – говорит Ивонн, как только я вхожу в конференц-зал.

– Я не выдержу сегодня еще одной беседы на эту тему.

– Если б ты помнила вчерашние беседы, тебе не пришлось бы их выдерживать.

Гала хихикает и прячется за своими мониторами.

– Ненавижу вас всех.

Поскольку надо мной нависает Вик, чтобы удостовериться, что его приказы выполняются, и ему помогает самый суровый Взгляд Материнского Неодобрения Ивонн, мне не дозволяется прикасаться к файлам, пока не закончится ланч.

Обычно я не такая, честно. Сосредоточенная на своей цели, да, но не настолько, чтобы игнорировать все остальное, кроме особых случаев. Есть ощущение, что, беспокоясь за Брэна, я погружаюсь в расследование глубже, чем следует.

Когда весь оставшийся после ланча мусор убран, поднимаю взгляд на Вика.

– Теперь я могу начинать? – интересуюсь вежливо.

– Можешь, – так же вежливо отвечает Вик. Гала вновь хихикает.

Подавшись вперед, касаюсь телефона Ивонн; на нем снова подсвечивается фоновый рисунок с фотографией ее детей.

– Сожалею, что тебе пришлось провести без детей все выходные.

– Бывает, – отвечает она непринужденно. – К счастью, в эти выходные все и так разбегаются по вечеринкам в честь дня рождения, совместным прогулкам и так далее. На самом деле мое присутствие требовалось только на вчерашней игре. Сегодня после полудня свекровь отведет детей в кино, а муж с семи утра варит в мультиварке обед. Одни из немногих выходных, когда мое отсутствие не то чтобы не вредит, а практически незаметно. В отличие от Платья в твоем шкафу.

Я закрываю глаза и стукаюсь лбом о стол.

– Ивонн, что ты со мной творишь?

– Убиваю тебя, Малявка.

Приоткрываю один глаз и впиваюсь в нее взглядом.

Вик хихикает и садится на стул со своей кипой материалов.

Мои составленные вчера списки удручают так же, как и сегодня утром, но ничего не поделаешь. Продолжаю работать, расшифровывая каракули Эддисона, чтобы понять, какого прогресса он достиг. Сегодня мы слушаем плей-листы Галы – что-то величественное и скорбное, с барабанами, виолончелями и одной рыдающей скрипкой.

Рабочий телефон гудит: сообщение от Эддисона.

Я задумываюсь, как Гала отреагирует на свое переименование. Его не избежать, когда достаточно народу услышит, что Вик и Эддисон называют ее таким прозвищем.

– Эддисон вернулся – точнее, почти вернулся, – докладываю я. – Гала, он хочет знать, какой напиток тебе принести.

– О, ему необязательно…

Ивонн качает головой.

– Гала, просто передай ей свой заказ. Когда-нибудь настанет и твой черед приносить еду.

– Гм. Макиато с карамелью, пожалуйста.

Уточняю у Ивонн, что ей как обычно, и пишу ответ Эддисону. Если я спрошу Вика, он скажет «мне черный кофе», потому что работает агентом так давно, что ему внушили стереотип: настоящие агенты (или настоящие мужчины?) пьют горький черный кофе. Если ничего не стану спрашивать, то Эддисон принесет ему ореховое молоко и французскую ванильную смесь, которые Вик обожает. Когда я откладываю телефон в сторону, так и не спросив Вика, тот лишь закатывает глаза.

Минут через двадцать вижу, как по пандусу поднимается Эддисон с пакетом в руках. За ним следует мужчина в изношенном, выцветшем от старости темно-синем пальто. Он тоже несет несколько стаканчиков, а через грудь перекинут ремень потрепанной кожаной сумки с залатанными ремешками. Сохраняю то, что успела сделать, закрываю ноутбук и переворачиваю блокнот, чтобы было видно только картонную обложку. Дело не в недоверии Иану – просто придерживаюсь протокола, касающегося всех, кто не работает над делом.

Почему-то Иан выглядит старше, чем всего полгода назад. Тогда нашей команде приказали – бог мой – воспользоваться накопившимися отпусками, и мы с Брэном отправились в Тампу навестить его родителей. В целом поездка оказалась очень странной. Как бывший католик, Брэн не слишком жалует Пасху. Я, будучи еврейкой, тоже. Но мы оказались там на пасхальной службе; мать Брэна зловеще улыбалась всем, кто имел глупость прокомментировать тот факт, что мы не причащаемся и не подходим за благословением.

И ни одна поездка в Тампу не обходится без того, чтобы провести время с Ианом и попить холодного имбирного пива в его мастерской, которую он построил рядом с домом, уйдя в отставку. Там Иан делает витражное стекло: обычно маленькими партиями, на заказ или на продажу на местных ремесленных ярмарках. Я купила у него несколько стекляшек для Прии, которая унаследовала восхищение цветным стеклом от сестры.

Ростом Мэтсон немного ниже среднего, около пяти с половиной футов – или, может, поменьше, – однако телосложение у него крепкое. Из-за пушистой светлой бороды и седых кудрей – достаточно длинных, чтобы завязать спускающийся до основания шеи конский хвостик, – Прие нравится называть его Сантой-бодибилдером. Но только когда Брэн не слышит: это его немного расстраивает. Лицо Иана обветренное, загорелое, вокруг пугающе ярких зеленых глаз множество морщин. Однако теперь в глазах есть что-то, отчего он выглядит старше. Иану слегка за семьдесят, насколько помню, но даже с учетом седых волос и морщин он всегда казался моложе своих лет. А теперь – старше.

Как только Брэн забирает у него стаканчики, встаю и заключаю Иана в приветственные объятья.

– Доехали нормально?

– Вполне гладко, – отвечает Мэтсон. У него легкий южный акцент, часто встречающийся в районе Тампы и Сент-Питерсберга. – А ты как, Элиза?

– Устала и влипла в неприятности, – отвечает за меня Брэн. – Она пообещала мне, что скоро пойдет домой, и провела здесь всю ночь.

Показываю ему язык и щиплю за уязвимое для щекотки место сбоку, у самой подмышки. Он с воплем отскакивает, стараясь удержать стаканы и не пролить их содержимое.

Иан улыбается, отчего становится лет на десять моложе.

Я начинаю волноваться сильнее насчет причины его внезапного появления. Того, из-за чего он выглядит таким встревоженным и старым…

Иан забирает у Брэна один из стаканов и косится в сторону.

– Гала? – спрашивает он таким тоном, словно ее имя – это какое-то торжественное событие.

– Гала́, – поправляет его она. – Произносится как сорт яблок.

– Теперь понятно, откуда прозвище «девочка-яблоко».

Она с ухмылкой подмигивает ему. Стразы на очках подмигивают вместе с Галой.

Ивонн берет стакан, бормоча «спасибо». Вик берет свой, внимательно разглядывает и делает долгий, преисполненный благодарности выдох.

Брэн протягивает мне горячий шоколад: значит, его беспокоит потребление мною кофеина. Он не в силах запомнить, какие сорта чая с кофеином, а какие – успокаивающие. Раньше в его квартире на дверце шкафа изнутри висел список, но то ли потерялся, то ли порвался во время переезда. Поскольку я единственный член команды, в чьих жилах течет кровь, а не кофейная гуща, другие никак не могут запомнить, в каких дозах кофеин для меня – перебор.

После приглашающего жеста Брэна Иан избавляется от пальто и сумки и садится слева от того места, на котором Эддисон провел бóльшую часть вчерашнего дня. Детектив расстегивает молнию сумки и запускает внутрь руку, однако не торопится ничего вытаскивать.

– Есть новости от Смитов? – спрашиваю Брэна, чтобы дать Иану время.

– Они забрали Мерсеров-старших, когда те собрались в церковь, – отвечает он, с рассеянным видом собирая фотографии и документы в аккуратную стопочку и переворачивая, чтобы не было видно содержания.

– И через сколько секунд они позвонили адвокатам?

Вик хихикает.

– По-видимому, у одного из Смитов была глушилка сотовых. Мерсерам удалось сделать звонок только со стационарного телефона в филиале.

– Значит, их адвокатам пришлось ехать туда.

– Они сейчас очень недовольны.

– Мерсеры-старшие или их адвокаты?

– Ага, – решительно отвечает Брэн. Каким-то образом он по-прежнему Брэн, несмотря на полученные по делу новости. – Смиты сейчас с ними беседуют. Точнее, один беседует, а другой сидит и шлет новости текстовыми сообщениями, в основном чтобы Мерсеры-старшие впали в паранойю.

– У тебя в телефоне они оба значатся как Смит, не так ли? – вздыхает Ивонн.

– А у кого иначе?

У Касс, которая назвала их Высокий Смит и Толстый Смит.

Иан вытаскивает из сумки пять папок с файлами и кладет на стол. Одна из них толстенная, ломится от множества страниц, скрепок, стикеров, обрывков бумаги и даже торчащих под странными углами залитых чернилами салфеток. За ней следует потрепанная тетрадь в линейку с залатанной изолентой обложкой – толстая и пучащаяся от межстраничных вставок.

Иан делает медленный глубокий вдох.

– Знаю, у вас нет лишнего времени на дурацкие затеи, – начинает он осторожно. Слова звучат отрепетированно: легко вообразить, что весь перелет из Тампы он вновь и вновь обдумывал их. – Пропала Бруклин Мерсер, и если отвлекать вас от ее дела, это будет чревато проблемами.

– Но ты предлагаешь отвлечься? – уточняет Брэн.

– Думаю, вы знаете лучше многих, что некоторые дела просто нельзя забыть. Их пытаешься распутать снова и снова еще долго после того, как ведомство махнуло на них рукой.

Вик с опаской смотрит на самую толстую папку. Его взгляд перебегает от Брэна к ней и обратно.

– Ты продолжал искать Фейт, – мягко говорю я.

Брэн вздрагивает – думаю, не от шока, а инстинктивно. Годы – возможно, десятилетия – он знал, что Иан не опустил руки. Ксиомара, мать Брэна, рассказала мне об этом при нашей первой встрече.

Иан отодвигает самую толстую папку на середину стола.

– Почти у каждого детектива есть такое дело. Бывает несколько, но всегда – хотя бы одно, о котором нельзя забыть. На службе это понимают. Закрывают глаза, когда ты копируешь документы или остаешься порыться в архивах после работы. Раньше делали вид, что не замечают, как ты используешь служебные телефоны для междугородних звонков – в прошлом, когда телефоны были популярнее. Теперь, с распространением компьютеров, они не возражают, если мы, старая гвардия, приходим за консультациями, ведем электронный поиск и настраиваем оповещения о новостях по делу.

– Иан, пропадают очень многие девочки-блондинки, – говорю я, стараясь, чтобы голос не звучал покровительственно: я этого не хочу. Но мои слова – факт, доказанный проведенной за работой ночью.

– Да.

Все дело в том, как именно Иан это произносит: с полнейшим спокойствием, несмотря на напряжение во взгляде. Человек, прекрасно знающий цену каждой секунды в деле о похищении ребенка, бросил все, чтобы приехать сюда и сказать нам это.

– Хорошо. Введи нас в курс дела.

Брэн смотрит на меня, его плечи сутулятся.

– Элиза…

Прикасаюсь к нему рукой под столом.

– Можем пойти в кабинет Вика, если ты не хочешь этого слышать. Если хочешь снова зарыться во вчерашние файлы.

Он качает головой.

– Иан, я не… ты же знаешь, я не…

– Я знаю, что ты уважаешь меня, мой мальчик, – отвечает детектив с еле заметной усталой улыбкой. – Может, я промахнусь, может, попаду в цель. Позвольте все изложить.

Брэн смотрит на Вика, который мрачно кивает.

– Хорошо.

Иан открывает самую толстую папку. Папка про Фейт. На первой странице ее фотография: глянцевая печать восемь на десять, глянец в основном стерся от времени. Этот снимок я никогда не видела. Как и у большинства пропавших детей, последним оказалось фото, сделанное в школе: когда полицейские расклеивают повсюду снимки вашего пропавшего ребенка, предпочтительней выбрать тот, где четко видно лицо. У фотографии фиолетовый фон. Широкая улыбка девочки демонстрирует нижние премоляры, которые выпадут к Хеллоуину. Однако волосы выглядят так же, как и на хорошо знакомом мне фото и на других снимках, которые я видела: светлые косички спускаются на плечи, покрытые футболкой с единорогом от Лизы Фрэнк. Голова слегка наклонена набок, как будто фотограф сказал что-то, чего девочка не поняла, но вместе с тем знала, что надо сохранять улыбку на лице. Она выглядит столь восхитительно-озадаченной – о господи, я видела Брэна с почти таким же выражением лица, только без улыбки. На шейной тонкой цепочке – кулон, свисающий почти до рога единорога. Он покрыт блестящим лаком; такие украшения дети любят во все времена: смотришь на них и невольно задаешься вопросом, светятся ли они в темноте. На кулоне изображена розово-желто-голубая радуга, на концах которой не облака, а две белые звездочки.

Это украшение Брэн подарил сестре на последнее совместное Рождество. Тем утром Фейт упросила брата помочь ей надеть кулон и никогда не снимала. Так сказала мне их мать.

– Двадцать пять лет, – говорит Иан. – Почти ровно двадцать пять. Услышал про Бруклин в национальных новостях прошлым вечером. Восьмилетняя девочка, белая, со светлыми кудрявыми волосами и голубыми глазами пропала после полудня по дороге домой из школы.

Гала смотрит на фотографию Фейт, на Брэна, на прикрепленный к доске за ее спиной большой снимок Бруклин. И снова по кругу. Она сглатывает комок, но ничего не говорит.

– Брэндон, когда ты учился в академии, то рассказывал мне про друга-одногруппника. Когда он был маленьким, пропала лучшая подруга его младшей сестренки.

– Сачин Карван, – шепчет Брэн.

Иан перемещает на середину стола вторую папку, открывает и демонстрирует фото другой маленькой девочки, имеющей не столь отдаленное сходство и с Фейт, и с Бруклин.

– Ее звали Эрин Бэйли. Восьмилетняя, белая, кудрявые светлые волосы, голубые глаза, пропала по пути домой от репетитора. Завтра будет двадцать семь лет, как она исчезла в Чикаго.

Перекладываю бумаги с ноутбука на стойку позади меня и вывожу компьютер из спящего режима. Приходится повторно залогиниться в разные сети, однако через пару минут на экране высвечивается лицо Эрин, которая уже числится в одном из моих списков.

Нераскрытые дела пропавших без вести.

Еще одна папка ложится на середину стола к Фейт и Эрин:

– Третьего ноября исполняется двадцать один год. Ее звали Кэйтлин Глау, из Атланты.

Она отличается от других девочек розовато-красными пятнами румянца, а кудри гуще и пышнее, но все равно сходство с остальными фотографиями налицо. Вик осторожно берет распечатанный снимок за края и смотрит на меня.

Имени Кэйтлин нет в моем списке из базы ФБР, но я пробиваю ее имя в NCMEC, и она тут же выскакивает в категории «сбежавшие из дома». Последний раз ее профиль обновлялся более десяти лет назад.

– Как вы на нее вышли? – спрашиваю я.

– Один из полицейских, участвовавших в первоначальных поисках, перевелся в Тампу девять лет назад. Около девяти. Мэнни держит фото Фейт на рабочем столе рядом с фотографиями своих детей.

– Младший брат Рафи.

Рафи и Мануэль – теперь его называют Мэнни (это когда ему удается убедить родных не называть его по-прежнему Мануэлито) – были лучшими друзьями Брэна, с ними он рос. Они по-прежнему как семья.

– Новичок заметил фото, – продолжает, кивнув, Иан, – и они разговорились. Оба сочли это не более чем случайным совпадением, однако вскоре Мэнни рассказал мне.

Он вытаскивает и открывает следующую папку:

– Пятнадцать лет назад, Эмма Кунен, Нэшвилл.

Эмма числится в моем списке из базы ФБР.

– В Нэшвилле есть некоммерческая организация, занимающаяся такими старыми делами. Несколько лет назад они вместе с художниками воспроизвели возможную внешность пропавших детей – какими бы они стали – и показали по телевидению. Эмма была восьмилетней белой девочкой с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами. Пропала по дороге домой, возвращалась от тети седьмого ноября.

Нераскрытое дело, пропала без вести.

– Семь лет назад. – Иан открывает последнюю папку. – Андреа Бьюкенен из Балтимора пропала, когда шла домой с урока пения. В обычной ситуации могли бы позвать вашу команду, однако в тот же день из торгового центра в Шарспбурге похитили Кили Рудольф.

Вик внезапно становится усталым. Он дотрагивается тыльной стороной ладони до пулевого шрама на груди. Брэн прячет лицо в ладонях. Выглядящая слегка напуганной Гала вежливо откашливается.

– Прошу прощения, я не… какая тут связь с Кили? Она тоже девочка-блондинка?

Ивонн качает головой.

– Кили было двенадцать. Ее похитил мужчина, семья которого держала девочек-подростков в плену в садовых постройках при его особняке. Ее спасли, но дело Садовника…

Гала на секунду прикрывает глаза.

– Адское дело. Многие девочки погибли при взрыве здания. И только потом мы узнали, сколько еще было жертв за прошлые годы.

– Помню дело Садовника, – шепчет Гала. Ее ладони зависают возле рта, будто она хочет прикрыть его, однако боится заглушить слова. – Я тогда училась в старшей школе. После новостей всех девочек отвели на лекцию по мерам безопасности. Неделями только об этом и говорили.

– Взрыв произошел в Хеллоуин, – говорит Ивонн. – Следующий день оказался моим первым рабочим после рождения старшей дочери.

– И Кили, и Андреа пропали двадцать девятого октября. – Короткие, квадратные, толстые, мозолистые пальцы Иана берут снимок Андреа за края и выставляют на всеобщее обозрение. – Андреа так и не нашли.

У Андреа улыбка чирлидерши – широкая, белоснежная и будто приклеенная, словно она могла сохранять ее часами. Светлые волосы, чуть более рыжие, чем у других девочек, заплетены в две длинные косички, плотно закрученные спиралями и украшенные завитыми накрахмаленными лентами. Косички чирлидерши. Но кудри, обрамляющие лицо, свисают свободными прядями.

– Все пропали в одном двухнедельном диапазоне: последняя неделя октября или первая неделя ноября. – Детектив откидывается назад. Его взгляд блуждает, изучая каждого из нас. – Две могут быть совпадением, но шесть? Шесть восьмилетних белых блондинок с голубыми глазами, пропавшие в одно время года? Думаю, их похитил один и тот же человек – или люди. И, думаю, наверняка есть и другие жертвы.

Повторно закрываю ноутбук, подаюсь вперед и пролистываю распечатанные страницы – содержимое папок. Не читая, просто просматривая.

– Это не полноценные дела.

– Нет. За исключением дела Фейт тут лишь то, что я сумел нарыть онлайн. Корберо, переведенный из Атланты сотрудник, не считает, что между ними есть связь. Мне не удалось достать у него копию дела Кэйтлин. В остальных случаях не оказалось знакомых с доступом к этим делам.

– Элиза, – тихо спрашивает Вик, – что думаешь?

Любопытно, что он обращается именно ко мне. Впрочем… полагаю, было бы нечестно спрашивать Брэна. Версия Иана определенно кажется убедительной. Но это не значит, что вся серия не является совпадением. Мы видели и более странные случаи. Да, черт возьми, и раскрывали дела с более странными совпадениями. Тем не менее… Я скребу пальцем дату внизу страницы из дела Кэйтлин. Иан услышал о ней девять лет назад, но только недавно собрал эту папку.

– Иан, – обращаюсь к нему, – какой диагноз вам поставили?