Глава 31

30 ноября стоит невероятная по меркам Флориды погода. Несмотря на нависшие серые тучи и моросящий дождь, солнце светит ярко, отбрасывая радужные блики, а его сияние выглядит золотистым и живым. Прекрасная, противоречивая и почти идеальная картина.

Сегодня похороны Фейт.

Дорога до кладбища проходит в тишине. Все автомобили битком набиты людьми (насколько позволяют правила дорожного движения и здравый смысл). Процесс парковки похож на клоунаду: всем приходится вертеться, как клоунским машинкам. Кладбище расположено за пределами Тампы – неподалеку на небольшой возвышенности, потому что устраивать погосты на уровне моря неразумно. Мы идем группками по извилистым дорожкам к холмику, который Ксиомара и Паул выбрали последним пристанищем для дочери. Тут вся наша команда, а также Дженни и Марлен Хановериан. Кроме того, хотя сейчас одна из последних недель семестра, все три дочери Вика отпросились на несколько дней из школы, чтобы быть здесь. В конце концов, Брэн – член семьи почти всю их жизнь. Марлен довольно быстро позволяет уговорить себя сменить костыли на кресло; Вик велел ей не упрямиться, потому что земля скользкая от дождя. Это правда. Правда и то, что всего пару недель назад Марлен пережила новую серию микроинсультов, и все волнуются за нее.

Инара, Виктория-Блисс и Прия тоже здесь. И мать Прии, Дешани, – суровая и прекрасная, как всегда. Прия с нашей первой встречи несколько смягчилась: теперь она вряд ли захочет, чтобы все горело пламенем, только чтобы потанцевать в огне. Дешани не изменилась и, вероятно, никогда не изменится. Обе Шравасти одеты в белое: насколько бы чуждой культуре и религии предков ни ощущала себя Прия, некоторые традиции неизменны. Что касается Инары с Викторией-Блисс, они никогда не одеваются в черное на похороны, как и все бывшие Бабочки, которым приходилось носить черное каждый день в Саду. На Инаре платье темно-брусничного цвета, гармонирующее с ее золотистой загорелой кожей, на Виктории-Блисс – королевского синего, почти под цвет глаз, только немного ярче. Когда-то давно они в течение года ходили на похороны погибших при разрушении Сада девочек: для выживших это стало своего рода ритуалом.

Паул – последний оставшийся из своей семьи: единственный ребенок родителей, которые сами были единственными детьми и уже умерли. Однако многие родственники Ксиомары еще живы. Некоторые за последний год переселились во Флориду, поскольку Пуэрто-Рико все еще оправляется от последствий урагана «Мария». Другие уже жили во Флориде, а третьи приехали, путешествуя, и принесли с собой сердечное тепло оставшихся на родине. Пуэрториканцы перемешались с соседями и подружились: этой дружбе уже десятилетия. На кладбище присутствуют Рафи и Альберто в компании крошечной вспыльчивой женщины – видимо, жены Рафи. Рядом – стайка детей. Некоторые, похоже, отпрыски Мэнни: судя по тому, как жмутся к нему, пока он «пасет» их – и других заодно. За его спиной две пожилые женщины уводят остальных ребятишек с пути едущей коляски. До прошлой ночи я не встречала Стэнзи, однако вот она – толкает коляску Лисси. На коленях у той сидит малыш, а рядом идут мужчина и две женщины. Мужчина – жених Стэнзи. Женщина с радужно-узорным шарфом на голове и осунувшимся от болезни лицом – Аманда, а рядом с ней – ее жена. Иан, разумеется, тоже здесь – в темных очках, идет слегка пошатываясь. Его поддерживает за спину супруга. На вопросы любопытствующих оба отвечают, что все еще обсуждают, соглашаться на терапию или нет. Полагаю, проще дать такой ответ, чем пытаться объяснить всем, почему отказаться от терапии – не значит сдаться и приготовиться умереть. Возможно, Иану осталось всего несколько месяцев, однако он намерен прожить их полной жизнью. Он не сдается.

Рядом шагает Сачин Карван. На лацкане его пиджака по-прежнему желтая лента. В то место, где она перекрещивается, воткнута крошечная радужная заколка.

Шира и ее ima Илла тоже здесь. Брэна их присутствие, кажется, напугало, особенно если учесть, что всего три недели назад отца Ширы похоронили возле исправительной колонии Колмана. Однако она хлопнула Эддисона по плечу, заявив, что раз я ей сестра, то он ей брат и они, разумеется, не могут пропустить такое. Илла же только погладила его по щеке и сказала «добро пожаловать в семью». Мой отец – кстати, Брэн никогда с ним не встречался – собирался приехать вместе с Широй и Иллой, но поскользнулся на обледеневшей дорожке возле дома и получил перелом бедра, так что какое-то время проведет в реабилитационной клинике.

Никто не упоминал мою мать и не спрашивал, приедет ли она. Она годами не разговаривала со мной.

У подножия холма Брэн останавливается, колеблясь, и прислоняется спиной к дереву. В листьях собирается и капает на землю вода. Я встаю рядом с ним и машу рукой Шире с Иллой. К моему легкому удивлению, с нами остается Инара, а не Прия.

Брэн бросает на нее косой взгляд.

– Тебе необязательно оставаться с нами, ты же знаешь.

Та лишь спокойно улыбается.

– Мне нужно, правда.

– Будь осторожна, Инара. Если кто-нибудь тебя услышит, может подумать, что ты почти такая, как я.

– Почти.

Брэн хмыкает и опять переключает внимание на толпы взбирающихся на холм родственников девочек.

– Мы уже потеряли надежду, что этот день когда-нибудь настанет…

– Неправда, ты не терял, – мягко поправляет Инара. – Ты перестал ждать, что этот день настанет. Если б ты потерял надежду, то ушел бы из CAC.

– С чего ты так решила?

– Потому что потеряй ты надежду, то не трудился бы так усердно, чтобы такой день, как этот – или более радостные дни, – настал для других.

Она встает на цыпочки, целует его в свежевыбритую щеку и отходит, чтобы присоединиться к остальным.

– Надежда – такое странное понятие, Элиза, – шепчет Брэн.

Он тянется к моей руке. Я переплетаю наши пальцы, и мы следуем за Инарой.

Вообще-то Фейт похоронили две недели назад в присутствии Брэна, его родителей и Лисси, однако Ксиомара желала, чтобы для ее маленькой девочки организовали похороны иного рода. Она хотела чего-то менее грустного, где не будет присутствовать крохотный гробик. Поэтому на сегодня намечено открытие надгробия. Когда похоронная компания узнала, кому оно предназначено, то отказалась брать плату и пообещала сделать все вдвое быстрее обычного. Они сказали, что Фейт и так ждала слишком долго.

Прошел почти месяц, а я до сих пор поражаюсь, на какую необычайную доброту способны люди: не только по отношению к Эддисонам, но и ко всем пострадавшим семьям. Встречались и жестокость, и различные притеснения, однако многочисленные проявления искренней доброты со стороны незнакомых просто непостижимы. Я в курсе, что Илла обратилась к Лауре через адвокатов Уайеттов, чтобы выразить сочувствие. Ведь Илла жила в браке с мужем много лет, в течение которых он совершал чудовищные преступления, и ничего не подозревала до его ареста. Ей лучше, чем другим, знакомо чувство сокрушающей вины за случившееся, даже если ты знаешь, что не виноват.

– Listos? – спрашивает Ксиомара, как только мы добираемся до вершины холма. Брэн, не выпуская моей руки, пробирается сквозь толпу. Мы останавливаемся рядом с его родителями.

– Bueno.

С этими словами она и Паул берутся за концы тяжелого сиреневого покрывала, укутывающего надгробие, и сдергивают.

Лисси, Стэнзи и Аманда дружно издают испуганный смешок и застенчиво закрывают рты руками.

– Розовое, – растерянно бормочет Лисси. – О, tia, ей бы это очень понравилось.

Надгробие окрашено в розовые тона, с оттенками розы и гвоздики. Чуть ниже изогнутой верхушки большими буквами выбито имя Фейт. Под именем сделано круглое отверстие, а ниже – даты рождения и смерти. Мы не знаем, когда именно она умерла: записи в дневниках, которые ей удавалось вести – причем тайно, – обрываются за несколько месяцев до вероятной кончины. То ли у девочки закончились записные книжки, то ли она была уже слишком больна, чтобы писать, – этого мы никогда не узнаем. Честно говоря, сомневаюсь, что Брэн станет когда-нибудь их читать. Некоторые вещи лучше не знать. Под датами – изящная надпись на английском, ниже – перевод на испанский.

– Это… из «Властелина колец»? – шепчу я.

Брэн кивает:

– Отрывок из песни Сэма. Читал ей каждый вечер. Мы успели осилить «Хоббита» и большую часть трилогии. Сэм был ее любимым персонажем. Она говорила: «Естественно, он пошел в Мордор с Фродо: они же были друзьями».

Глядя, как ее лучшие подруги обнимаются, утешая и поддерживая друг друга, я думаю, что у Фейт была хорошая компания, разделяющая ее мнение.

Иан выходит вперед и осторожно встает на колени перед камнем. В руках у него покрытый тканью предмет. Он разворачивает слой за слоем и демонстрирует маленький солнцеуловитель: похож на ожерелье Фейт, только не сверкает. Иан свернул работу в мастерской, понимая, что для него слишком опасно работать со стеклом и печью даже под присмотром. Очень может быть, что это последнее творение Иана Мэтсона. С помощью Брэна он цепляет солнцеуловитель на крошечные крючки внутри отверстия в надгробии.

Ох, смотрится просто идеально…

Вся большая семья, не обращая внимания на клочья тумана, расстилает брезент, покрывала и расставляет целую армию корзин для пикника. Аманда усаживается рядом с Лисси и Стэнзи, посадив малыша Лисси к себе на колени, и открывает банку имбирного пива.

– Помните, как миссис Сантос ушла в декретный отпуск и у нас был ужасный учитель на замену, который терпеть не мог девочек?

– И тогда Фейт убедила всех мальчиков не поднимать руки, чтобы ему пришлось спрашивать девочек, – смеется Стэнзи. Она растянулась на краю покрывала, обнимая и подруг, и жениха.

– Он все равно вызывал мальчиков.

– А они всякий раз говорили, что не знают ответа, – усмехается Лисси и прислоняется к колесу своего кресла-каталки. – Кажется, нам потребовалось всего три недели на то, чтобы сломить его волю, да? После чего до возвращения миссис Сантос за нами присматривал библиотекарь.

– Помню ночь, когда Фейт уговорила нас позволить ей посмотреть ужастик под нашим присмотром. – Рафи предлагает Брэну пиво, хотя еще нет и девяти утра. – Брэндон, я и Мануэлито вне себя от страха, подскакиваем от каждого шороха и каждой тени, а маленькая Фейт спокойно сидит, скучает и качает головой… Ни капельки не испугалась.

По вершине холма разносятся смех и болтовня – на испанском и на английском. Одна из кузин Ксиомары перешла в иудейскую веру, чтобы выйти замуж за своего возлюбленного; они с Иллой с удовольствием занимаются сравнением идиша с ладино. Шира прилипла к Касс и Мерседес, которых встречала всего несколько раз, зато слышала о них бессчетное количество всего, и к подруге Мерседес Ксении. Они сидят в окружении кузин и рассказывают об одной из поездок Фейт в Пуэрто-Рико: как девочку бесило, что незнакомые люди принимали ее за туристку и спрашивали, где ее семья. И насколько быстро раздражение сменялось озорством. Шира улавливает разговор по-английски и широко раскрывает глаза при частых переходах на испанский. Ксения же мягко выговаривает фразы на «классическом-выученном-в-школе» испанском с украинским акцентом.

Неподалеку Дешани и Дженни сидят рядом с Марлен и abuela Сесиль и слушают, как женщины обмениваются рецептами. Прия, Инара и Виктория-Блисс сбежали вместе с дочками Вика и устроились на покрывале, где уже сидят Альберто с кузенами его возраста; мальчики краснеют, а девушки не обращают на них внимания. Вик с Паулом и Ксиомарой, Мэтсонами и Карваном, довольный, наблюдает за остальными и слушает разные истории. За смехом следуют слезы, за слезами – завтрак, а потом – снова смех. После месяца скорби – целой жизни – настало время празднования.

Брэн вновь притягивает меня к своей груди, кладет подбородок мне на плечо и со смехом помогает Рафи усадить брыкающегося Мэнни, пригвоздив его к месту рассказом про танцы в средней школе, Лисси и шитье.

Только через несколько часов, когда мы уже собираемся уходить, а дождь угрожает перерасти в серьезный ливень, я замечаю обратную сторону надгробия:

Поразительная доброта.

Прибывшие из Куантико улетают завтра. Брэн с нами. Бóльшую часть месяца он отсутствовал, проводя время с семьей и все организовывая. Помогал родителям закрыть фонд с наградой за нахождение Фейт, что само по себе вызвало сильные переживания у всех троих. Не считая перелета в Чикаго на похороны Эрин Бэйли, почти все время после пресс-конференции он провел в Тампе. Когда Вик напоминает ему, что можно побыть здесь подольше, если хочется, Брэн лишь качает головой. Его большая семья осталась в этом городе на пару недель – на День благодарения и поминальные службы. У него уже дергается глаз всякий раз, когда tia или prima спрашивает, когда он собирается остепениться и завести детей со своей gringa.

Вполне вероятно, его большая семья не в курсе, что я выучила испанский.

Шира и Илла сопровождают нас в аэропорт: их рейс в Денвер двумя часами позже. Шира быстро подружилась с Ксенией – к легкому удивлению Мерседес, и они обмениваются контактами, стоя в очереди на досмотр. Когда мы усаживаемся в самолетные кресла, Брэн достает из сумки книжку кроссвордов на тему бейсбола и протягивает мне.

– Серьезно?

– Я уже заполнил все бумаги, ничего не осталось.

– Могу это исправить, – говорит сидящий перед нами Вик.

– Не надо, пожалуйста.

Учитывая, что Вик с Дженни принимают у себя не только Хановерианов, но и Шравасти, Инару и Викторию-Блисс, народу набирается слишком много даже для верного минивэна Дженни. Помогаем переправить всех домой. Никого не удивляет, что Марлен тактикой мягкого запугивания убеждает остаться на ужин. В итоге мы покидаем жилище Хановерианов уже почти в полночь.

Машина Брэна припаркована возле Дома. Однако когда я дохожу до фонаря, где обычно наши пути расходятся, Эддисон указывает прямо, в сторону моей квартиры.

Что ж, я не против.

Карабкаемся вверх по лестнице, волоча за собой сумки. К двери приклеен простой белый конверт. Срываю его, отпираю дверь и бросаю вместе с ключами на кухонный стол. Брэн тычет в него пальцем:

– Разве не нужно его открыть?

– Я и так знаю, что там.

Он тычет снова.

Я смеюсь.

– Это напоминание об аренде. Надо сообщить до конца месяца, собираюсь я продлять арендный договор или нет.

– А…

– Пойду в душ, смою дорожные запахи.

Все еще странно залезать в шкаф, где больше не ютится неуклюже в углу, словно клоун с ножом, старое свадебное платье. Приятно-странное чувство, но все равно непривычное. Я никогда прежде не осознавала, как похоже Платье на назойливого соседа: занимало место, причиняло неприятности, никогда не платило за аренду… Быстро принимаю душ и чищу зубы, затем переодеваюсь в футболку «Федеральный Бабский Расследователь»: подарок от Мерседес, явно предназначающийся для того, чтобы Брэн при виде нее поперхнулся. Из той поры, когда Брэн был лишь Эддисоном. Когда возвращаюсь, он уже лежит в кровати с извещением в руке.

Перекладываю медвежонка в форме ФБР на прикроватную тумбочку и ложусь рядом. Брэн трясет бумагой:

– Что решишь?

– Мне нравится квартира, но я сыта по горло необходимостью продираться каждый раз сквозь бюрократические дебри из-за того, что они отказывают принимать платежи заранее или онлайн. Так что не знаю.

Брэн делает глубокий вдох.

– А что, если ты переедешь ко мне?

– В Дом?

– Обязательно называть его с большой буквы?

– Наверное, необязательно, однако я годами твержу тебе то же самое про хоккей.

Он мягко бьет меня подушкой, а я в ответ пользуюсь тем знанием, которым никогда, ни при каких обстоятельствах не поделюсь с Мерседес или Прией – знанием его единственного уязвимого для щекотки места. Брэн, извиваясь и смеясь, отползает, затем обеими руками и одной ногой прижимает меня к матрасу.

– Перестань, женщина!

– Ни за что.

За этим следует поцелуй – медленный, заставляющий таять, очень-очень глубокий.

– Переезжай, – шепчет Брэн мне в губы.

– Ты уверен? – Своим вопросом я намекаю на тот давящий груз, из-за которого все это время мы не могли двигаться дальше.

Брэн усмехается и снова целует меня.

– Уверен. Переезжай ко мне. Я даже позволю тебе декорировать всё по своему вкусу.

– Что ж, как можно отказаться от столь щедрого предложения?

Прилетевшая в лицо вторая подушка – ничтожная плата за его возмущенный смех.

– Listo.