Глава 28

Майское дерево

Накануне суда, отвечая в камере на вопросы журналистов, Рэй Лэмфер, как и раньше, отрицал свою вину. Доказать, что пожар устроил именно он, если и удастся, то с помощью лжесвидетелей и подтасовки фактов. «Может, я и выпивал иногда, и вел себя легкомысленно, но был ничем не хуже тех, кто и сейчас свободно разгуливает по улицам Ла-Порта, – заявил Рэй. – О так называемом “расчленении” мне ничего не известно. Конечно, у Ганнесс я когда-то работал, но не знал, что она убивала людей, и не видел, как она это делала»¹.

Ханна, престарелая мать Лэмфера, убеждала газетчиков, что безоговорочно верит своему сыну. Дрожащим голосом, не отнимая от глаз платка, она рассказывала, как, наполняя любовью каждый стежок, до десяти лет сама шила мальчику одежду. Будучи ребенком, он был для матери всем на свете, а теперь Рэй в заключении, и это разбивает ее сердце. «Видит бог, мой сын невиновен! – воскликнула женщина. – Он сам мне написал, а Рэй за всю жизнь не произнес ни одного лживого слова!»²

Эдвард Моллой, редактор «Ла-Порт уикли геральд», напоминал своим читателям, что «суд должен только установить, поджигал ли Рэй Лэмфер дом на холме, то есть совершил преступление или нет». Моллой настаивал, что не следует превращать процесс в развлечение для публики. Так случилось, что на той же странице газета поместила броское объявление о спектакле городского театра, где будут давать «высокоморальную» пьесу падре Джеймса Вона «Женщина с Запада». Артисты разыграют «внушающие благоговение сцены церковной жизни, их будут сопровождать особые эффекты, например, появление на подмостках конной упряжки»³. Шоу действительно пользовалось успехом у зрителей, плативших порой по доллару за билет, и собрало благоприятные отзывы в прессе. Однако, вопреки предупреждениям редактора, самым важным событием в городе оказался суд над Лэмфером.

Утром в понедельник, 9 ноября 1908 года, в зале на втором этаже начались слушания. В 10:00 заместитель шерифа Энтисс привел обвиняемого, и многочисленные зрители удивились его спокойствию и уверенности в себе. Несмотря на шестимесячное заточение, Рэй – в новом костюме, свежей рубашке, галстуке и начищенных до блеска башмаках – выглядел здоровым, сосредоточенным и гораздо более ухоженным, чем обычно. Во время дневного перерыва Лэмфер охотно позировал перед камерами репортеров ежедневных чикагских газет ⁴.

Его адвокат Уирт Уорден был в городе хорошо известен. Три года назад он участвовал в процессе, который, хоть и уступал настоящему, тоже привлек большое внимание общественности. Тогда, правда, Уорден сам оказался на скамье подсудимых.

В декабре 1904 года двух сестер из Мичиган-Сити – одну звали миссис Лула, другую – миссис Собински – задержали в универмаге за кражу шуб. Во время слушаний, проходивших в начале 1905 года, адвокат Уорден и его партнер, мэр Ла-Порта Лемюэль Дарроу, представили в качестве свидетельницы некую Роуз Дак. Она назвалась продавщицей одного из чикагских магазинов и заявила, что в марте прошлого года лично продала обвиняемым женщинам эти меха. Сестер тогда оправдали.

Однако дальнейшее расследование показало, что на самом деле Роуз Дак (настоящая фамилия – Бойс) за двадцать пять долларов согласилась дать ложные показания. В марте 1905-го комиссия, назначенная судьей Джоном Рихтером, представила двухстраничное заключение. В нем утверждалось, что Уорден, Дарроу и третий адвокат, Джон Тальбот из Саут-Бенда, «совместно спланировали и способствовали лжесвидетельству [миссис Дак]»⁵. В январе 1906 года Дарроу и Тальбота признали виновными в нарушении профессиональных норм и запретили заниматься адвокатской практикой в штате Индиана. Уорден же был оправдан⁶.

Судья Рихтер, возбудивший разбирательство, приведшее к запрету на профессию для Тальбота и Дарроу, председательствовал теперь на процессе Лэмфера. Отклонив ходатайство защиты о снятии с подсудимого всех обвинений, судья, как предписывал закон, удалил из зала свидетелей и перешел к выбору присяжных⁷.

На формирование жюри ушло четыре дня. Предстояло опросить сто пятнадцать кандидатов – в основном уважаемых местных фермеров или коммерсантов в возрасте от тридцати одного до семидесяти двух лет⁸. Всем задавали одни и те же вопросы: приходилось ли кандидату в присяжные читать об этом деле, знал ли он миссис Ганнесс, сформировалось ли у него представление об ее участи, мертва она или жива, знаком ли он с Лэмфером, считает ли его виновным или нет, сможет ли судить непредвзято.

Нет ничего удивительного в том, что большинство кандидатур было отклонено. О судьбе миссис Ганнесс и Рэя Лэмфера многие читали в местной прессе. Испытывая недостаток новостей во время затянувшегося отбора присяжных, Гарри Барр Дарлинг, редактор «Аргус-бюллетень», придумал необычный способ развлечь своих читателей. В номере от 10 ноября, прибегая к привычным пространным и не слишком внятным метафорам, Дарлинг превзошел сам себя. В заметке на первой полосе он сравнил суд присяжных в деле Лэмфера с древним весенним ритуалом:

Каждый присяжный держит длинную ленту, одним концом привязанную к вершине майского столба. Все дело строится на том, что миссис Ганнесс мертва. Если доводы обвинения перевешивают аргументы защиты, майское дерево падает, чтобы снова выпрямиться, как только присяжные опять начнут склоняться к мнению, что ее нет в живых. Правда, доказывая вину Лэмфера, властям штата придется потрудиться. Пока на каждой ленте не появится несмываемая надпись «Рэй Лэмфер», процесс не закончится. Неопровержимость улик должна развеять малейшие обоснованные сомнения в виновности подсудимого. Только тогда тайна миссис Ганнесс будет раскрыта, заседатели единодушно (!) признают Лэмфера причастным к смерти женщины и вернут запятнанные именем убийцы ленты. Однако жюри, без сомнения, не нарушит их первоначальной белизны, пока паутина доказательств не свяжет заключенного по рукам и ногам⁹.

К обеду 10 ноября успели отобрать семь заседателей. Перед самым перерывом Лэмфер вдруг побледнел, застонал и уронил голову на стол. Рэй попытался было подняться, и все увидели, что из носа и горла у него идет кровь. Заместитель шерифа Лерой Марр бросился к подсудимому, вывел его из душного зала в прохладный коридор. Публика испуганно загудела, шериф Смутцер выбежал следом, но, вернувшись через несколько минут, объявил, что у Лэмфера просто «слабое кровотечение и он скоро сможет принять участие в слушаниях».

Хотя чикагские газеты опасались, что здоровье Лэмфера может поставить под угрозу весь процесс, на следующее утро подсудимый как ни в чем не бывало вновь появился в суде. Правда, отвечая на вопросы журналистов, врач ла-портовской тюрьмы озвучил зловещее подозрение: «Боюсь, что у Лэмфера начальная стадия туберкулеза»¹⁰.

О физическом состоянии Лэмфера газеты не писали, однако выпуск «Чикаго дейли джорнэл» за среду был посвящен психологическому портрету обвиняемого. Статью под заголовком «Трусость и ненависть: психолог о главных чертах характера Рэя Лэмфера» иллюстрировал его портрет, на котором некоторые части лица и головы были отмечены стрелками. Доктор Фицджеральд – «френолог и специалист в области исследования личности» – утверждал, что «из всех знакомых [миссис Ганнесс] глуповатый Рэй – слабый психически и морально, но в то же время скрытный, как кот, с меньшим чувством благодарности, чем иные представители кошачьего вида, – больше других подходил на роль ее помощника, этакого Пятницы»:

Первое впечатление, которое создает фотография, – так это то, что на ней изображена смесь человека и куницы. Выпуклость черепа между висками, соответствующая развитости лобной доли мозга – вместилищу воображения, утонченного ума, доброжелательности или сострадания, законопослушности, религиозности, врожденной способности мыслить логично, – почти незаметна…

В отличие от миссис Ганнесс, Рэй Лэмфер неспособен сам спланировать убийство, но люди такого склада всегда готовы добить увечных и беспомощных.

Он, конечно, трус, но ревнивый и мстительный по отношению к тем, кто, по его мнению, ограничивает его свободу, отказывает ему в деньгах, ведь его тело и душа подчиняются звериному началу. Голова и лицо подсудимого говорят о том, что перед нами распущенный человек с извращенными наклонностями. Коварные и жестокие кошачьи глаза смотрят настороженно. Нос – под стать звериному взгляду – усиливает впечатление хитрости и отсутствия воображения.

Суммируя свои высоконаучные изыскания, Фицджеральд пришел к выводу, что «с точки зрения френологии и физиогномики Лэмфер принадлежит к типу человека, находящегося на низкой ступени развития. Животные наклонности препятствуют обучению и воспитанию, хотя его мать, по-видимому, постоянно прилагала усилия в этом направлении. В течение многих лет Рэй вел антиобщественный образ жизни, и человеческие части его мозга, поскольку не могли нормально функционировать, просто атрофировались»¹¹.

В тот же самый день, в среду, 11 ноября, через двадцать четыре часа после выхода безнадежно путаной статьи о майском дереве, Дарлинг напечатал еще одну заметку. Называлась она «Сенсационная находка: кости!» и опять воскресила утихшую несколько месяцев назад полемику. На последней неделе мая прокурор Смит получил письмо от Джулиуса Трулсона, заключенного тюрьмы города Вернон, штат Техас. Трулсон – считалось, что этот мелкий жулик, скрывавшийся под именем Джонатана Тоу, состоял в родстве с пресловутым питсбургским миллионером Гарри Тоу, убившим известного архитектора Стэнфорда Уайта, – утверждал, что в нескольких преступлениях был сообщником Белль Ганнесс.

Подробно и очень грамотно вернонский сиделец описал, как, ответив на одно из объявлений, в январе 1903 года, встретился с Белль в Чикаго, и она предложила ему работу. Ганнесс сказала, что «проводит незаконные операции» – она имела в виду аборты, – «поэтому иногда ей приходится избавляться от трупов. За помощь в этом деле Белль обещала хорошее вознаграждение».

Через четыре с половиной года, будучи женатым на Мэй О’Рэйли из Рочестера, штат Нью-Йорк, Трулсон решил избавиться от надоевшей супруги и отвез ее на ферму Ганнесс. И вскоре тело молодой женщины вместе с еще одной жертвой он с помощью Лэмфера закопал у железной дороги, недалеко от участка Белль. Через несколько месяцев Трулсон помогал Лэмферу зарывать в землю еще шесть трупов.

Как-то в марте 1908 года, испугавшись Асле Хельгелейна, которому не давала покоя судьба пропавшего брата, Белль предложила Трулсону «спалить дом и вместе сбежать во Фриско». Джулиус уговаривал вдову «не паниковать, чтобы не навлечь на себя подозрений». Обсудив положение, Трулсон и Лэмфер тем же вечером решили, что, пока Белль сама с ними не разделалась, ее надо устранить. Потом они подбросили монетку. Лэмфер проиграл, и мужчины условились, что он проникнет ночью в хозяйскую спальню, ударит женщину по голове и, уничтожая следы совместных преступлений, подожжет дом. Сам Джулиус в ту же ночь уехал в Чикаго. Однажды, когда Трулсон ехал через Техас, его арестовали за фальшивые чеки. А на эти показания Джулиуса подвигли «угрызения совести, которые не дают ему спать по ночам»¹².

По сравнению с потоком других писем, адресованных властям Ла-Порта, послание Трулсона казалось таким убедительным, что Смутцер немедленно отправился в Техас. 21 мая, прибыв в город Вернон, шериф допросил заключенного. Тот поклялся, что сообщил чистую правду, и подписал девятнадцатистраничное признание.

Однако, не успев вернуться в камеру, Трулсон все опроверг и сознался, что сочинил историю с единственной целью – «вырваться из лап техасских властей». Дальнейшее расследование показало, что, пока Белль совершала свои страшные преступления, он сидел в исправительной тюрьме Элмиры, штат Нью-Йорк, что его бывшая жена Мэй О’Рэйли жива, а сам он «не мог обходиться без наркотиков, от которых у него разыгрывалось воображение». Гарри Трулсон, проживавший на Манхэттене, в трехэтажном доме номер 34 на западной Сорок седьмой, заявил, что его брат просто ненормальный: «Он повредился рассудком пять лет назад, когда на углу Бродвея и Двадцать третьей попал под троллейбус»¹³.

Хотя Джулиус Трулсон и пошел на попятный и существовали доказательства, что он просто сочинил свое «признание», некоторые разглядели в откровениях заключенного элементы правды. Он якобы сообщил такие детали, о которых не мог знать не причастный к делу человек, поэтому полностью выдуманным письмо Трулсона считать нельзя¹⁴.

Среди тех, кто ему поверил, были сосед Ганнесс, Дэниел Хатсон и заместитель шерифа Марр. Эти двое, как писал Гарри Дарлинг, за несколько дней до начала процесса над Лэмфером отправились в окрестности фермы и начали копать в том месте, где, по признанию Трулсона, должны были находиться тела жертв. Их Хатсон и Марр не обнаружили, зато извлекли из земли несколько костей, которые заместитель шерифа принял за человеческие.

Это открытие и породило сенсационный заголовок в «Аргус-бюллетень» от 11 ноября. Однако в самой статье Дарлинг сделал вывод, что «не стоит принимать всерьез признание Трулсона» и вся эта история «не имеет никакого отношения к процессу Лэмфера»¹⁵.

Во второй половине дня в четверг, 12 ноября, после отклонения ста трех кандидатур, было сформировано жюри. На скамье присяжных заняли места двенадцать мужчин. Самому младшему исполнилось тридцать четыре года, самому старшему – шестьдесят пять. Среди них оказались девять фермеров, плотник, галантерейщик и продавец. Обычно присяжных изолировали от внешнего мира в местном отеле, но на этот раз двенадцать кроватей установили прямо в совещательной комнате. Членам большого жюри будут разрешены ежедневные прогулки, но, чтобы избежать взаимодействия с публикой, проходить они будут «только под присмотром шерифа Смутцера и его помощников»¹⁶.