– Не сон… Было на самом деле…

Насте понадобилось время, чтобы смириться с этой мыслью. Потом она посмотрела на Армандо, чья забинтованная голова словно символизировала общий неблагополучный ход событий:

– Когда? Когда это случилось?

– Позавчера.

– Черт…

Нужно было срочно подсчитать, сколько же дней осталось до истечения Леонардового ультиматума, но цифры совсем отбились от рук, не хотели ни складываться, ни делиться, и в конце концов Настя поняла лишь одно – времени у нее осталось очень мало, какие-то жалкие крохи, за которые она уже ничего не успеет сделать…

– Я все испортила, – пробормотала она приговор самой себе. – Я все загубила…

– Принцесса, вы были без сознания почти сутки…

– Это не оправдание… – она вдруг физически ощутила нехватку света и свежего воздуха, темнота и холодные стены как будто душили ее, мешали увидеть нечто важное, мешали увидеть выход, а он обязательно должен был существовать… Настя завернулась в плед, спрыгнула с кровати и вскрикнула – холодный каменный пол обжег ей ноги. Армандо встал на колени и поспешно всунул Настины ступни в ботинки.

– Мне надо выйти, – пробормотала она. – Выйти, вылезти, дальше, дальше…

Ботинки оказались чужие, на пару размеров больше, чем нужно, и лишь благодаря поддержке Армандо Настя смогла выбраться из комнаты. Через коридор он вывел ее на террасу, и Настя сначала зажмурилась, а потом открыла глаза и увидела, что выход действительно есть, по крайней мере, выход из темных стен. Она увидела, что за пределами холодных комнат и ночных кошмаров все так же существует другой мир, по-хорошему неизменный. Солнечный свет плясал на метровых залежах снега, горы упирались вершинами в небо, воздух слегка обжигал гортань, но это была приятная боль, как будто лекарственные горные ароматы убивали все вредное и нехорошее, что притащила с собой Настя из нижнего мира, мира городов, асфальта, автомобилей…

А также мира заговоров, ультиматумов и никому не нужных поединков с эгоистичными вампирами. Глядя отсюда, с террасы затерянного в горах старого дома, обнаружить в последних лионейских событиях здравый смысл было еще сложнее.

– Что это за место? – спросила Настя, когда шестеро выживших собрались в большой комнате на первом этаже.

– Это ее дом, – ответил Давид. Он пострадал меньше всех, а точнее, не пострадал вовсе. Сам он считал иначе, втихую скорбя о потере любимых солнцезащитных очков, но не решаясь даже в шутку заявить об этом вслух, ибо Бернар потерял еще двоих бойцов, а сам отделался переломом руки. У Армандо была разбита голова, а из всего отряда Гарджели-младшего остались лишь двое, один человек и один вампир.

В итоге, второй поход за Елизаветой стоил жизни семерым. Бернар поминал этих семерых уже вторые сутки, так что за столом сидел скорее не Лионейский офицер, а его пьяная телесная оболочка.

– Ее дом? Чей – ее?

– Елизаветы, – пояснил Давид. – Она купила себе этот дом, наняла слуг из местных… Думала найти здесь приют. Тихую гавань. Хотя бы на время.

– Откуда ты это знаешь?

– Когда мы нашли этот дом и стали его обыскивать, в подвале обнаружился один из ее слуг. Последний. Единственный, кому удалось спастись. Тощий, как скелет, и перепуганный, как… Как не знаю что. Он кое-что рассказал…

Насте потом показали этого слугу, и она подумала, что помимо слов «тощий» и «перепуганный» стоило добавить «с безумным взглядом», хотя какой еще мог быть взгляд у человека, несколько месяцев прятавшегося в холодном подвале и питавшегося мышами, жуками, мхом, а под конец сгрызшего до костей свои собственные пальцы. Он не пытался бежать, потому что бежать ему было некуда – ближайшие поселения Елизавета употребила в первую очередь, а потом дни и ночи напролет бродила по округе в поисках пищи. Их обоих, и госпожу, и слугу, раздирал жуткий голод, и оба они к моменту появления отряда Насти и Давида Гарджели балансировали на грани, отделяющей жизнь от смерти. Но если судьба слуги никого в этом мире не интересовала и ему полагалось незаметно сдохнуть в подвале, то с Елизаветой все было гораздо сложнее, ибо обнаружились заинтересованные лица…

По крайней мере, одно.

– Я еще не совсем пришла в себя, – сказала Настя, разгрызая крекер из сухого пайка. – Так что чуть помедленнее, Давид. Не все такие умные, как ты.

– Ладно, – сказал Давид.

– Ладно, – сказал Бернар, громко рыгнул и упал лицом на стол.

Давид дотронулся до его шеи и с глубокомысленным видом произнес:

– Думаю, будет жить.

– Давид, – напомнила о себе и о своей просьбе Настя. – Начни сначала.

Начало, по мнению Давида Гарджели, выглядело так. Леонард, как и все люди с грандиозными планами, был слегка не в себе. Леонардово «слегка» заключалось в том, что прежде чем создавать новую идеальную расу, нужно досконально ознакомиться с трудами предшественников. То есть отыскать, препарировать и изучить все разновидности божьих тварей, населяющих эту планету. Другим его пунктиком, очевидно, было наследие расы демонов, но сейчас речь шла не об этом.

Поскольку Елизавета Прекрасная, она же Спящая ведьма юга, она же Рыжая Соня, она же обладательница еще бог знает скольких разных имен и прозвищ, была весьма заметным и оригинальным божьим творением, она присутствовала в Лео-нардовых списках, а значит, рано или поздно должна была попасть ему в руки. При этом Леонард понимал, что Елизавета – дама весьма своеобразная, удержать ее на достаточный срок будет сложно, и уж совсем маловероятно, что она позволит себя препарировать и изучать свое строение. Поэтому Леонард применил особый подход, сделав Елизавету не подопытным кроликом, но союзником, используя высокомерно-потребительское отношение Елизаветы к роду человеческому, а также ее заветное желание извести Иннокентия. Краткосрочный роман с Покровским, который тогда служил у Леонарда, тоже пришелся к месту и ко времени.

Однако потом случилось неизбежное – Елизавете надоело. Где-то в начале прошлого лета она недовольно скривила ротик и сообщила Леонарду, что намерена покинуть его и гулять, как и раньше, – сама по себе. Леонард то ли не мог, то ли не хотел ее удерживать, а потому согласился. Елизавета получила щедрое выходное пособие, на которое и был куплен домик в горах. Другим прощальным подарком Леонарда стало средство для убийства Иннокентия. Что именно это было – оставалось только догадываться, но догадываться стоило и о кое-чем другом: о происхождении этого средства, этого лекарства от бессмертия. Иннокентий находился во власти Леонарда слишком короткий срок, чтобы его исследовали должным образом, а значит, смертоносное средство было получено иным путем, и таким иным путем могла быть только сама Елизавета.

Со своим обычным легкомыслием – а иначе говоря, с привычкой к бессмертию – Елизавета могла и не сообразить, что способ убить Иннокентия одновременно являлся и способом убить и ее саму. Она приняла дары Леонарда, исполнила свою давнюю мечту, то есть избавилась от Иннокентия, и отправилась в только что приобретенную горную резиденцию, надеясь на тихую спокойную жизнь. Она даже наняла прислугу и заплатила прислуге жалованье, что доказывает ее изначально вполне миролюбивые намерения. Зачем платить тому, кого ты собираешься выпить завтра или на следующей неделе? Получается, что питаться прислугой она не собиралась. Поначалу.

А потом пришла болезнь. Возможно, у нее были и другие проявления, но главным симптомом оказался неодолимый голод, вскоре лишивший Елизавету самоконтроля и чувства самосохранения. Она не могла отправиться за едой в большой город, потому что ей не хватало терпения и не хватало сил – она должна была убивать постоянно, питаться чаще в несколько раз, а хватало выпитых жизненных сил ненадолго. Неизвестно, кто первым пал жертвой ее голода – то ли слуги, то ли ближайшая деревенька, но вскоре живых не осталось ни в самом доме, ни поблизости.

Наверное, еще на ранней стадии болезни, еще не утратив ясности рассудка, Елизавета обратилась за помощью к Леонарду, и тот пообещал прислать доктора Бромберга с лекарством. Опять-таки неизвестно, успела ли Елизавета сообразить, что ее болезнь – дело рук того же Леонарда и того же Бромберга…

Зато известно наверняка, что когда лекарство посредством Филиппа Петровича все же было доставлено Елизавете, она уже и не помнила о нем и не видела в нем смысла. Ей нужна была только еда, все больше и больше.

– Мы нашли этот чемодан, – сказал Давид. – Она не притронулась к содержимому, и может быть, в этом был смысл…

– То есть?

– Я не уверен, что Леонард прислал ей лекарство.

– Он прислал ей смерть?

– Очень может быть. Не забывай про конечную цель Леонарда – уничтожить все живое, созданное не им. Елизавету он изучил, и теперь она подлежит уничтожению.

– Тогда почему он не убил ее сразу, быстро, еще когда она была у него под боком? Чего было тянуть резину?

– Анастасия, – усмехнулся Давид. – Из тебя никогда не получится уничтожитель миров. Нет в тебе грандиозности замысла, нет нужного размаха…

– Да, и крыша у меня никуда не уехала.

– Про крышу я бы с тобой поспорил, но вернемся к Леонарду. Пойми, кроме Елизаветы, у него еще миллион всяких дел. Я же говорю – у него есть список дел, которые нужно сделать, чтобы перевернуть мир вверх тормашками. Список дел на сегодня, на неделю, на месяц, на год.

– Откуда ты знаешь про списки?

– Он начал их оставлять еще пятьдесят лет назад. Мой дед видел наброски. Сначала он смеялся, а потом… Короче говоря, Елизавета – это только один из множества пунктов этого плана. Есть и другие.

– Например?

– Иннокентий. С помощью Елизаветы он уничтожил Иннокентия. Галочка в плане.

– Понятно. Почему он не убил ее после того, как она уничтожила Иннокентия?

– Потому что были и другие пункты плана.

– Не понимаю. Леонард сделал ее больной, она рехнулась от голода, бегала тут по горам и набрасывалась на все, что шевелится… Какие другие пункты плана она могла выполнить в таком состоянии?

– Люциус, – сказал Давид, и Настя схватилась за голову. – Что такое?

– Ты и вправду думаешь, что можешь мне объяснить то, что там случилось – с Люциусом и всеми остальными? Потому что я даже боюсь начинать думать об этом, у меня сразу трещит голова и… Лучше бы это был сон.

– Это был не сон.

– Черт.

– Это был пункт плана.

Настя махнула рукой, что означало – валяй, рассказывай, раз уж ты такой умный, а я вся такая разбитая и несчастная… Давид довольно ухмыльнулся – ему определенно нравилось объяснять устройство вещей и чувствовать себя всезнающим мудрецом, что было несложно на фоне пьяного Бернара, спящего Армандо и затеявших партию в кости солдат.

– Люциус – это важная фигура, – сказал Давид. – Он не просто божья тварь, он как бы гарант нынешнего миропорядка. Невозможно перевернуть мир вверх тормашками, не задев при этом Люциуса. Его нужно или привлечь на свою сторону, или уничтожить.

– Они общались, – напомнила Настя. – Люциус и Леонард.

– То есть они пытались договориться, – подхватил Давид. – Мы знаем, что Люциус, отрезанный от своего источника силы….

– От кого?

– От него, – Давид ткнул пальцем вверх. – Или от них. Которые там.

– Космонавты?

– Бери выше. Боги.

– Ты веришь в этих?..

– Дело не во мне, дело в Люциусе. Он верит, и похоже, что у него на то есть веские основания.

– Ладно. Дальше?

– Отрезанный от источника силы, Люциус постепенно слабел. То есть деградировал. Что ему очень не нравилось. Он боялся, что превратится в такое же ничтожество, как этот… Как его?

– Локстер.

– Вот именно. Наверное, поэтому Люциус и вступил в переговоры с Леонардом, он хотел понять, сможет ли Леонард вернуть ему прежнюю силу. Если бы Леонард пообещал ему это, Люциус помог бы ему в этой затее с новым будущим.

– Не сторговались?

– Я думаю, Люциус быстро понял, что Леонарду союзники нужны лишь на время, а потом он от них избавится. Они так и не договорились, но… – Давид со значением посмотрел на Настю, вероятно ожидая, что она подхватит его мысль, но Настя отрицательно замотала головой, что означало – давай сам, без меня.

– Но Люциус – это еще один пункт в плане Леонарда. Он должен быть устранен. Я плохо представляю, что это вообще такое – ангелы и как их можно устранить, но на основании того, что мы с тобой видели…

– И это был не сон? – еще раз спросила Настя. – Нет? Жаль.

– Я предполагаю, что для удара по ангелу нужно, чтобы он принял видимую форму.

– Зачем?

– Потому что тогда видно, где он находится.

– А-а, – Настя вдруг поняла, что на самом деле все очень просто, и нет никаких причин для головной боли и тоски о непознаваемости мира. – То есть это была ловушка, но не для нас, а для Люциуса. Елизавета оказалась при смерти, а тут еще мы явились, и Люциус просто обязан был явиться и защитить Елизавету… Потому что… Потому что он должен защищать все виды божьих тварей? Не допускать их вымирания? Поэтому, да?

– Остановимся на этой версии, потому что я понятия не имею, что значили все эти его последние слова насчет младшего брата и какого-то возвращения.

– И он назвал ее Валентином, – напомнила Настя. – Это странно.

– Еще бы. Поэтому будем придерживаться твоей версии: Елизавета – это божье творение в одном-единственном экземпляре, ей нельзя позволить умереть, и Люциус приходит ей на помощь. Этого и ждет Леонард, а точнее, его посланец, Локстер.

– Со своей трубой.

– Я бы сказал – с ангелоуловителем.

– Таких слов не бывает.

– Пока не было такого устройства – не было такого слова. Появилось устройство – вот тебе и название. Ангелоуловитель – очень даже неплохое название…

– Черт с ним, с названием, меня волнует Локстер.

– Что ж, я думаю, он давно тут вертелся. Как только Елизавета перебралась в эти края, наверное, он держался неподалеку, он ведь знал, как будут развиваться события. Через него Елизавета, должно быть, и сообщила Леонарду о болезни, а потом через него же получила ответ… И потом, кто-то должен был отправить тебе посылку в Берлин. Вряд ли это была Елизавета.

– Когда я сказала, что меня волнует Локстер, я имела в виду – он сдох?

Давид пожал плечами:

– Тела я не видел, но он был в самом эпицентре этого взрыва… Вряд ли от него что-то осталось, и я думаю, что это был еще один пункт в плане Леонарда: от Локстера тоже рано или поздно надо было избавляться. Локстер, наверное, думал, что убивает бывшего коллегу, а на самом деле убивал еще и себя. Бедняга. – Тут Давид увидел выражение Настиного лица и поспешно поправился: – Подонок. Мразь.

Настя согласно кивнула, закрыла глаза и в который раз попыталась сложить цифры. Она мысленно представила их пластмассовыми рыбками в аквариуме, рыбок нужно было подцепить и аккуратно подвести друг к другу…

– Тихо-тихо-тихо, – шептала она. – Сейчас, мои маленькие, сейчас, мои хорошие…

Коснувшись друг друга, рыбки срослись в одну рыбку покрупнее, Настя потянула удочку вверх, вытягивая на тонкой леске ярко-синего окуня, на боку у которого была выдавлена цифра….

– Пять?! Осталось пять дней?

Она посмотрела на Давида:

– У тебя ведь был спутниковый телефон?

– Был. Увы… Погиб смертью храбрых вместе с моими любимыми солнцезащитными очками… Но, – Давид перешел на заговорщицкий шепот, – есть второй комплект.

– Где?

– Там, внизу. Остался в машине.

– Значит, нам нужно спуститься к машинам и взять этот второй комплект, – Настя поспешно встала из-за стола и удостоилась изумленного взгляда Гарджели-младшего.

– Кхм, – сказал он. – А куда, собственно, такая спешка?

– Вниз, к машинам.

– Разумеется, – задумчиво произнес Гарджели, еще раз оценил серьезность Настиного лица, явно остался недоволен увиденным и в меру своих способностей попытался поднять Насте настроение. – Ха, разумеется, мы спустимся вниз. Не думаешь же ты, что я собрался просидеть здесь до весны?

Настя не улыбнулась.

– Но я не понимаю, к чему такая спешка. Нам всем крепко досталось, и тебе тоже. Есть смысл передохнуть, а уже потом…

– Пять дней, – сказала Настя. – Осталось всего пять дней.

– Пять дней до?..

– Через пять дней истекает ультиматум Леонарда.

– Ну и что?

– Как – ну и что? После этого он начнет действовать, и если мы за эти пять дней не найдем способ его остановить…

– Мы сделаем это позже.

– Что?

– Если мы ничего не добьемся за эти пять дней, мы будем пытаться дальше. Может быть, тогда нам будет даже проще, потому что Леонард начнет действовать, обнаружит себя, и…

– Поверить не могу! – изумленно выдохнула Настя. – Леонард убил твоего брата, он – твой кровный враг, а ты предлагаешь подождать и посмотреть, что будет дальше?

– А я не могу поверить в это, – сказал Давид и довольно невежливо ткнул в Настю пальцем. – Ты еле на ногах держишься, ты бледна как смерть, у тебя вполне может быть сотрясение мозга, но ты мчишься спасать мир и боишься, что не успеешь это сделать за пять дней. Поверить в это не могу. Кто тебе сказал, что судьба мира лежит исключительно на твоих плечах, а? Тебе ведь всего двадцать лет, но ведешь ты себя как… Как сорокалетняя вдова, потерявшая мужа, детей и всех родственников, у которой не осталось в жизни ничего, кроме борьбы с мировым злом! С чего ты решила, что все зависит только от тебя? Думаешь, таких Леонардов не было раньше? Были, и мир как-то справлялся без тебя. Ты не единственный воин в этой битве, Анастасия, есть Смайли, есть король Утер, наконец, ты летала за помощью в Берлин – да, да, я в курсе… Они справятся, а ты… А ты расслабься, в конце концов. Как говорят американцы – найди себе жизнь. Нормальную полноценную жизнь, а то у меня складывается такое впечатление, что ты эту жизнь где-то потеряла, а теперь пытаешься заменить ее чем попало…

– Жестоко, – проговорил сидящий у камина вампир. Настя молча запустила в его сторону пластмассовой кружкой.

– У меня есть своя собственная жизнь, и с ней все в порядке, – отчеканила она, глядя Давиду в глаза.

– Оно и видно, – вздохнул тот. – Я вот только не пойму, когда это случилось.

– Что именно?

– Когда мы с тобой познакомились, ты была такой… милой девушкой. Спокойной, приятной. Ты никуда не торопилась. Ты получала удовольствие от жизни. Куда все это делось?

– Когда мы с тобой познакомились, у меня вот тут, – Настя хлопнула себя по шее, – сидел червяк-беспамятник. Поэтому я была спокойной и милой. А сейчас мне никто не мешает быть самой собой, и если тебе не нравится, какая я на самом деле, это твои личные проблемы!

– Справедливо, – заметил вампир.

Настя повернулась к нему, чтобы ответить чем-то резким, но поняла, что ничего обидного в реплике вампира нет. Она застыла с открытым ртом, глядя, как вампир в синей жандармской форме раз за разом бросает кости на каменный пол, и чувствуя в этой невинной картине какую-то потаенную угрозу, а точнее – ускользающее, не дающееся в руки знание об этой угрозе.

Давид воспринял мрачную сосредоточенность в ее лице на свой счет и поспешно заявил:

– Ладно, буди своего Армандо, и начнем спускаться. Раз уж такая спешка… Пять дней и все такое… – последнюю фразу он уже проворчал вполголоса, однако Настя ее услышала, и слова про пять дней наложились на смутное ощущение тревоги, каким-то образом связанной с вампиром, бросающим кости.

Может быть, она и вправду сильно ударилась головой, иначе откуда такое медленное неповоротливое слияние увиденного и услышанного? В виске забилась скорострельная боль, а цифры, проклятые цифры, непрошеными гостями выстроились перед Настей, самодовольно ухмыляясь и с прискорбием сообщая, что…

Если до истечения Леонардова ультиматума осталось пять дней, значит, неделя до поединка с вампиром уже истекла. Два дня назад. И поскольку в эти два дня никаких вестей от Насти в Лионею не поступало…

Настя плохо помнила правила судебного поединка и, в частности, понятия не имела, что же происходит, если поединщик одной из сторон не явился в положенный срок…

В любом случае, ничем хорошим это кончиться не могло.