Глава 30

Тея

Джимми и я шли по Центральному парку, от Верхнего Вест-Сайда до Верхнего Ист-Сайда, под ярким солнцем и густой влажностью. В городе все еще пахло дождем, что прошел накануне ночью, но небо было совершенно синим, без единого облачка.

– Красиво, – сказала я, прогуливаясь по дорожке. – Мне нравится этот кусочек зелени посреди бетона и стали.

Джимми издал какой-то звук, но больше ничего не сказал. Он довольно резко обрушился на меня из-за чека в ресторане, и теперь в его темных глазах скрывалась тысяча невысказанных мыслей.

Все утро я говорила о себе и своем прошлом. Рассказывать ему было все равно что разворачивать подарок, слой за слоем.

Но, возможно, Джим хотел – или ему было необходимо – рассказать о своем детстве. Я с трудом могла представить восемнадцать лет скитания по приемным семьям практически без хороших воспоминаний.

«Воспоминания в его случае вряд ли такой уж подарок».

Тем не менее, мама и папа всегда твердили, что говорить о плохих вещах – это способ лишить их силы.

– Эй, – позвала я, сунув руку в его ладонь и сжав ее. – Ты в порядке?

– Конечно. – Он ответил на пожатие. – Наверное, устал. – И выразительно посмотрел на меня. – Мало спал прошлой ночью.

– Спойлер: сегодня ночью ты опять не выспишься.

Он издал смешок, который смягчил острые углы его черт.

«Он в порядке. Мы в порядке, и мы в Нью-Йорке. Не стоит себя накручивать».

Пока мы гуляли по музейным галереям, мое художественное образование вернулось ко мне вместе с моей любовью к живописи. Мы стояли перед вермееровской молодой женщиной с кувшином воды, и я с благоговением смотрела на ее красоту.

– Это солнечный свет, – сказала я. – Видишь, как он наводняет комнату? Как блестит на кувшине и стекле в окне. Вся эта синева и золото… – Я покачала головой. – Такой простой момент, что становится почти неземным. Что-то божественное есть в этой молодой женщине, в том, как она открывает окно, чтобы впустить утро.

Я любовалась картиной, пока не обнаружила, что Джимми смотрит на меня со странным ностальгическим выражением на лице.

– Что такое?

– Я вспомнил наш первый разговор. Как мы стояли перед картиной в «Голубом хребте». Ты описывала, как свет падает на плод.

– Я помню.

Он кивнул.

– Но это продолжалось недолго. Тот идеальный момент.

– Тогда – нет, – сказала я. – Теперь – да.

Его глаза смотрели на меня так, как я смотрела на Вермеера. Джим кивнул и перешел к следующей картине.

Мы прошли по музею и попали в египетские галереи, которые я так мечтала увидеть. Но теперь они не тронули меня так, как Вермеер.

– Мне нравятся артефакты, – пояснила я, когда мы шли мимо ярко-синего бегемота в витрине. – Я люблю историю и ритуалы. Это никуда не делось, но…

– Но что? – спросил Джимми.

Я положила руку на стеклянную витрину, где висело полуразрушенное каменное лицо правителя; от его глаз и головы ничего не осталось.

– Не знаю, – пробормотала я. – Все по-другому. Будто та часть меня, которая была одержима Египтом, теперь исчезла.

Я не могла сформулировать мысль, пока мы не направились к крылу Саклера и не встали перед храмом Дендура, который перевезли из Египта кирпичик за кирпичиком через всю Атлантику и собрали здесь.

Я ожидала, что у меня захватит дух при виде храма и двух огромных статуй, которые его охраняли. Но я вздрогнула и потерла руки.

– Могила.

Джимми посмотрел на меня сверху вниз.

– Нет, – поправилась я. – Это святилище, а моя амнезия… Вот как это ощущалось. Могила, а «Голубой хребет» был пирамидой, где хранились все вещи, необходимые мне для жизни. Но это была не жизнь. Вот жизнь, и мне больше не нужна пирамида. Я свободна.

Мы стояли бок о бок перед памятником. Я вдохнула через нос и выдохнула.

– Ладно, – сказала я, сунув руку в ладонь Джимми. – Идем дальше.

Мы направились на выставку Леонардо да Винчи и оставались там до тех пор, пока не увидели столько, сколько мог выдержать Джимми, прежде чем ему стало скучно, – а потом вернулись к яркому солнцу, и пространство между нами уже не казалось таким уж большим.

– Пункт номер два в моем списке: пикник в Центральном парке, затем прогулка по Боу-Бридж. Умираю от голода.

– Как насчет хот-дога? – кивнул Джимми в сторону продавца на улице.

– Мне отчаянно нужен хот-дог. – Я ахнула и схватила Джимми за руку, глядя на него широко раскрытыми глазами. – Это же ее реплика.

Он ухмыльнулся.

– Дай угадаю. «Офис»?

– Я ждала два года, чтобы куда-нибудь ее вставить. Вот теперь моя жизнь идеальна.

Он закатил глаза.

– Хватит, женщина. Давай раздобудем тебе хот-дог.

Мы купили два хот-дога, два лимонада и два маленьких пакетика чипсов и отнесли их на скамейку в тени огромного дуба.

После того, как мы поели, Джимми скомкал сал-фетку.

– Кажется, мне мало.

– Сейчас, – сказала я, вскочив на ноги.

– Нет, я сам.

– Не в этот раз. – Я поцеловала его в щеку. – Пять минут.

Я вернулась с еще одним хот-догом для него, с дополнительной горчицей и соусом.

– Черт, я забыла салфетки.

– Тея, подожди. Я схожу.

– Нет. Ты ешь.

Я вернулась к продавцу, практически прыгая от счастья, и пришла обратно с кучей салфеток.

– Вот, пожалуйста, – заявила я, плюхаясь на скамейку рядом с ним. И сделала глоток своего лимонада. – Боже, сегодняшний день не может быть более совершенным.

Джим не притронулся к своему хот-догу. Я озадаченно посмотрела на него, и он отвел взгляд, уставившись на парк.

– Что там дальше? – спросил Джим. – Боу-Бридж?

Я кивнула.

– Это одна из самых фотографируемых достопримечательностей в Нью-Йорке. Так красиво и романтично. – Я подтолкнула его руку. – И если с тебя хватит картин и красивых мостов, сегодня вечером мы можем пойти… Я не знаю. На Рестлманию или что-то в таком духе.

Он не улыбнулся, просто встал и отдал свою еду бездомному, сидевшему на соседней скамейке.

– Ему это нужно больше, – пояснил Джим в ответ на мой взгляд.

– Хорошо.

Милый поступок, но грусть снова появилась в его глазах.

Мы пришли к Боу-Бридж, изящной арке, перехватывающей озеро, и пересекли его вместе с дюжиной других туристов.

– У нас нет ни одной совместной фотографии, – сказала я, вытащив свой телефон из рюкзака. – Это будет первый кадр на моем телефоне с момента аварии. Думаю, это уместно. Моя старая жизнь прямо рядом с новой, и ничего нет между ними.

Мы приблизились друг к другу, я подняла телефон и развернула треснутый экран, чтобы захватить нас, зеленые воды озера и Нью-Йорк, возвышающийся за верхушками деревьев.

– Скажи «чиииз», – протянула я, и у меня перехватило горло. Услышав слезы в моем голосе, Джимми повернулся ко мне, и тут раздался щелчок.

Мы наклонились над телефоном, чтобы посмотреть кадр.

– Не очень весело. Я, очевидно, собираюсь плакать, а ты смотришь на меня. – Я покачала головой и сглотнула. – Ты так много на меня смотришь…

Слова разваливались на части. Джимми притянул меня к себе.

– Я никогда так много не плакала, – сказала я ему в грудь. – А может, нет. Но точно не испытывала так много сильных эмоций. Ужасное горе и чистое счастье.

Мы несколько минут стояли на мостике, обхватив друг друга руками. Джимми до сих пор не сказал ни слова.

Я всхлипнула и еще раз взглянула на нашу фотографию.

– Сделаю получше. Хотя от слез мои глаза кажутся по-настоящему синими.

– Ты сине-золотая, как та картина, – сказал Джимми. – Нет ничего прекраснее, когда на тебя падает солнечный свет.

Прежде чем я успела ответить, он притянул меня к себе и крепко поцеловал. Отчаянно. Почти собственнически. Мои глаза распахнулись. Он хмурился, как будто поцелуй причинял ему боль.

– Черт, Джимми. – Я всмотрелась в его лицо. – Что с тобой сегодня?

– Ничего.

– Этот поцелуй не был «ничем».

– Давай доберемся до отеля, и я тебя снова так поцелую.

– Ты пытаешься сменить тему с помощью секса. Это не работает.

Он склонил голову.

– Ладно, немного работает. – Я снова скользнула в его объятия. – Ты уверен, что в порядке?

– Все хорошо, Тея, – сказал он почти тем же тоном, каким сообщил, что заплатит за завтрак. – Пошли.

Его настроение колебалось между задумчивым/ворчливым и романтическим/внимательным. Он сводил меня с ума, но я решила прикусить язык, пока мы не остались одни в нашей комнате.

– «Артхаус», – прочитал Джимми вывеску. – Разумеется.

– Моя тема, – сказала я с усмешкой.

Комната была уютной и чистой, отсюда открывался частичный вид на парк.

А еще там стояла огромная кровать.

– Боже, у нас будет столько секса на этой кровати, – сказала я, снимая сандалии и подпрыгивая на матрасе. – Иди сюда, Джимми.

Мне вдруг понадобилось обнять его, он казался таким далеким. Джимми подошел к тому месту, где я стояла, и без слов обнял меня за талию. Поцеловал меня в живот, горячо дыша сквозь тонкий хлопок моей рубашки. Я обхватила руками его голову, прижала к себе и провела пальцами по волосам.

– Ты хороший парень. Я хочу быть хорошей девушкой тебе под стать.

– Ты и так хороша, – хрипло сказал.

Я покачала головой.

– Я позабочусь о тебе, – сказала я, проводя руками по его плечам, груди. – Ты заботился обо мне месяцами, и теперь моя очередь.

Он напрягся.

– Что такое? – спросила я. – И не говори, мол, ничего.

– Не знаю, – признался он. – Я не привык, чтобы обо мне заботились.

– Я поняла, – тихо сказала я. – Я видела твое лицо, когда принесла тебе кучу салфеток. Просто салфетки…

Он начал отвечать, и вдруг его глаза расширились.

– Черт возьми, твои лекарства. Ты забрала их из сейфа в том отеле?

Я застыла и превратила свое лицо в идеальную маску «вот дерьмо». Мои глаза расширились, а губы приоткрылись.

– Твою мать. – Его лицо побелело, и он провел рукой по волосам. – Мы должны вернуться. С-с-сейчас же…

– Джимми, постой, – позвала я, удерживая его за рукав. – Я шучу. Конечно, забрала. Сразу после того, как нашла наш новый отель. Ты, наверное, был в душе. Оно в моем рюкзаке.

Он смотрел на меня целых десять секунд, а затем вырвал свою руку из моей.

– Какого хрена, Тея?

– Что?.. Прости, – сказала я; мое сердце заколотилось, когда вина наполнила мои вены, грязная и густая. – Прости, Джимми. Это была шутка. Я…

– Вообще п-п-поганая шутка. – Его раздражение росло, судя по вернувшемуся заиканию. Он ни разу не заикался с тех пор, как мы приехали в Нью-Йорк.

Я спрыгнула с кровати.

– Прости. Я не подумала…

– Не подумала, что я испугаюсь до смерти? Или в п-п-принципе не подумала?

– Второе, – сказала я тихим голосом. – Так я делаю. Когда все становится плохо, инстинктивно перевожу все в шутку. Чтобы поднять настроение. Мне очень жаль.

Он снова посмотрел на меня, затем отвернулся, положив руки на бедра.

– Все хорошо. Я просто устал.

– Ничего не хорошо, и тебе не нужно уставать, чтобы злиться, – сказала я, скользя в его объятия. – Ты должен на меня злиться, если я снова что-нибудь выкину. И у нас все равно все будет в порядке. А я обещаю думать, прежде чем сделать еще какую-нибудь глупость. И не делать ее.

Он кивнул и отстранился.

– Еще рано. Давай пойдем в… куда ты там хотела.

– Подожди, Джимми. Мы должны поговорить.

– О чем? Я взбесился, а ты извинилась. Нечего обсуждать.

– Тебя мотает весь день. Иногда ты здесь, со мной, а иногда за миллион миль отсюда. Или даже злишься на меня.

– Нет.

– С завтрака, когда я рассказывала о своей жизни до аварии. Я подумала, может, ты тоже хотел поговорить о своем. Может быть, тебе нужно…

– Нет.

– Джимми…

– Не о чем говорить. Все в прошлом.

– Да, но…

– Почему это важно, Тея? Просто забудь.

Я уставилась на него.

– Почему это важно? Потому что речь о тебе. Ты важен для меня. – Он начал отворачиваться, но я схватила его за руку. – Нет. Мы поговорим об этом.

– О чем? О моем испорченном детстве?

– Да! Или обо всем, что тебя сейчас так расстраивает.

– Ты хочешь услышать об этом, Тея? Почему? Какая, на хрен, разница?

– Не знаю, – сказала я. – Но я хочу. Потому что я забочусь о тебе.

Он вздрогнул, как будто слова его ударили.

– Хочешь знать, на что это было похоже? Хорошо. Давай поговорим об этом. Давай поговорим о том, как одна приемная мать каждый день приходила домой с работы и запирала меня в шкафу до обеда, чтобы ей не пришлось иметь дело со мной. Или о расистском ублюдке, который увидел, как я болтаю с чернокожим другом после школы, когда мы учились в третьем классе. Тот мужик приковал меня к забору на заднем дворе в разгар зимы и сказал, что оставит меня там на неделю, если снова увидит меня с этим парнем. А как насчет Дорис, приемной матери, с которой я прожил дольше всего? Она оскорбляла меня изо дня в день, пока я не стал думать, что меня зовут Гребаный Дебил или Здоровенный Дурак. Она позаботилась о том, чтобы я каждый гребаный день моей жизни знал, что я н-н-ничто и никто.

Его кожа покраснела, лицо стало маской ярости и унижения.

– И это д-д-долбаное заикание. Ты слышишь его, Тея? Это дерьмо ты хочешь услышать?

– Да, – сказала я, слезы текли по моим щекам, а голос дрожал. – Да, я хочу это услышать.

– Это чертовски жалкая история.

– Нет. Это то, что случилось с тобой, и это важно.

– Да, это случилось, Тея, – сказал Джим, тяжело дыша. – Ты хотела знать, на что это было похоже? Вот как все было. Это то, что я знаю. Такова жизнь.

– Так и есть, – прошептала я. – Ты и я. Прямо здесь. Сейчас.

Он уставился на меня, а мое сердце болело за него. И все же Джим был полон яростной гордости за то, что все пережил, но не сломался. Он все еще оставался хорошим человеком.

«Лучшим. Он заслуживает всего».

Я двинулась к нему. Мои руки держали его лицо, мой лоб прижимался к его. Джим закрыл глаза.

– Я все испорчу, – хрипло сказал он. – Или твои лекарства окажутся неэффективными.

– Ничего из этого не произойдет, – ответила я. – Или, наоборот, все сразу. Или, может быть, я испорчу все слишком большим количеством плохих шуток. Но мы не можем жить в ожидании этого.

Он отступил достаточно, чтобы не разжимать объятий и иметь возможность обвести меня взглядом.

– У меня никогда не было ничего такого хорошего.

– У меня тоже, – сказала я. – Я никогда ни к кому такого не испытывала. Никогда. – Я поцеловала его раз. Другой. – Я тоже напугана. Но позволь мне…

«Любить тебя».

– …заботиться о тебе.

Я поцеловала его в губы. Каждый уголок его рта.

– Пожалуйста, позволь мне. Позволь мне быть с тобой так же, как ты был там для меня. Ты вернул меня к жизни.

– Боже, Тея. – Он целовал меня между словами. – Ты уже делаешь то же самое.

Его руки поднялись, одна зарылась в мои волосы, другая легла мне на поясницу. Прижимая меня к нему. Я почувствовала пылающий в нем огонь.

– Мы позаботимся друг о друге. – Моя голова откинулась назад, когда его рот скользнул по моей шее. – Не важно, что произойдет.

Его руки обвились вокруг моей талии. Я обхватила его лицо с сильной, точеной челюстью и поцеловала, медленно и глубоко, давая ему все. Запечатывая обещание ему.

Он издал глубокий грудной звук, а затем его поцелуй стал жестким и яростным. Я захныкала, сгорая в приливе охватившего меня жара. Снова и снова Джим завладевал моим ртом, сводя меня с ума. Он снял с меня рубашку. Я стянула с него футболку.

– Душ, – пробормотала я, пока его руки ласкали меня. – Я хочу в душе. Как дождь нашей первой ночи…

Мы переместились в ванную, раздевая друг друга по пути. Я включила воду, и мы стояли под струями, кожа к коже, крепко обнимая друг друга. Я чувствовала его член между своих ног, огромный и жесткий, но заставила себя выскользнуть из объятий Джима.

– Я позабочусь о тебе, – заявила я. – Прямо сейчас.

Я подошла к Джимми и намылила его широкую спину. Минуту он терпел, потом повернулся и снова потянулся ко мне. Я подарила ему один дерзкий поцелуй, пока мои руки исследовали его грудь, кубики пресса, двигались все ниже.

– Тея…

Я упала на колени и взяла его в рот, лаская огромную, жесткую плоть.

– Твою мать… – застонал Джим.

Вода лилась на нас, теплая и чистая. Я попробовала на вкус каждый сантиметр его члена, а затем взяла его глубоко в рот. Рука Джима врезалась в плитку над моей головой, и этот звук подстегнул меня. Я хотела довести его до пика. Жадно ловя каждый звук, каждый тихий стон. Он запустил пальцы в мои волосы.

– Сильнее, – попросила я.

Его рука потянула мои пряди, удерживая меня на месте.

«Да, о боже, да».

Джимми напрягся, а затем излился в мой рот. Я пила его, сосала и поглаживала, чтобы взять все до последнего, потому что это было мое.

– Боже, Тея.

Голова Джимми опустилась, вода текла по его лицу и лилась на меня дождем. Сбегала ручьями по рубленым плоскостям его тела, мышцам рук и плеч. Настоящее мужское совершенство. Его глаза открылись и нашли мои. Мое сердце застучало от чистого, грубого желания на лице Джима.

– Иди сюда. – Все еще тяжело дыша, он поднял меня на ноги. Желание в его глазах вызывало дрожь, несмотря на горячую воду. – Мой черед.

Его слова упали между нами восхитительной угрозой, обещанием того, что он собирался со мной сделать. Страсть свернулась в тугую боль в лоне.

– О боже…

Он захватил мой рот в жгучем поцелуе, а его рука скользнула между нами, между моих ног. Джим принялся выводить круги по моей плоти, а затем сунул в меня два пальца.

Я задрожала и подалась вперед.

– Да… – Я прильнула к нему, обхватив рукой за шею. – Боже, да… Пожалуйста…

Он прижал меня к стене, удерживая своим телом, ртом и пальцами, которые доводили меня почти до грани. Вдруг Джим отступил.

Я всхлипнула от разочарования. Звук эхом отозвался в ванной и превратился в стон, когда Джимми встал на колени и стал ласкать меня языком. Он целовал меня теми же посасывающими движениями, и я почти мгновенно кончила – яростный экстаз разорвал меня. Я схватилась за Джима, впилась в него ногтями, пока под веками взрывались звезды.

Джимми поднялся и обхватил ладонью мое лицо. Поцеловал меня, открыто, жадно. Свободной рукой перекрыл воду. Не говоря ни слова, вытащил меня из ванной и уложил на кровать. Он стоял надо мной, как воин, готовый победить.

Что и сделал.

Джим вошел в меня одним сильным толчком. Я вытянула руки над головой и выгнула спину, а он перенес свой вес на одно предплечье и закинул мою ногу на изгиб другого, беря меня сильно и глубоко.

Я полностью отдалась ему, обнажив свое тело и сердце.