Книга: Год лемминга
Назад: ГЛАВА 6 Ловля на «мизере»
Дальше: 2

1

– Откройте, нам надо поговорить.
Ответа опять не последовало. Я стоял на лестничной площадке уже минут пять, время от времени произнося сакраментальную фразу из мыльной оперы, и уговаривал себя не злиться. Очень уговаривал. Звонок свистел жаворонком. Всякого другого человека, кроме того, что стоял по ту сторону двери, давно бы вывели из себя безостановочные рулады, а этому хоть бы хны.
Палец, до упора вдавивший кнопку звонка, начал неметь.
– Откройте.
За дверью точно кто-то был. Если бы он даже не заглянул дважды в «глазок», я бы не усомнился – не так уж трудно ощутить присутствие человека в метре от себя. Труднее не ощутить.
С третьего этажа спускалась тетка с тощим хозяйственным баулом, в модной нелепой шапочке а-ля хан Кончак над краснолицым блином. Этого я не учел. Не шапочки, а того, что квартира Кручковича окажется в четырехэтажке без лифта. Памятник исторической застройки, что поделаешь. Тола на него пожалели. Непривередлив в жилье этот Эраст Христофорович, ничего не скажешь.
Тетка с настороженным любопытством обшарила меня взглядом.
– И чего звонить зазря? Нету человека дома, не видишь разве? Нет, звонит…
Оторвав палец от кнопки, я улыбнулся как можно обаятельнее:
– Да дома Растик, это точно. Спит, должно быть. Мы с ним вчера… – и я выразительно щелкнул по горлу.
– А-а, – сказала она. – Ну звони, звони.
Дождавшись, когда внизу хлопнет дверь, я побарабанил костяшками пальцев:
– Может, все-таки откроете, Эраст Христофорович? У меня к вам дело.
Теперь я услышал дыхание. Тип, что стоял за дверью, даже не очень старался вести себя тихо.
– Мне очень жаль, но, если вы не откроете, я буду вынужден выбить дверь. – Я не был уверен, что у меня это получится.
Пауза – и первый приглушенный ответ:
– Попробуйте…
Наконец-то.
– Может, лучше добром, Эраст Христофорович? Я не отниму у вас много времени.
– Что вы знаете о добре такого, чего не знаю я? Вы кто?
Я распахнул куртку и показал «пайцзу». Несколько секунд длилось молчание – он смотрел в «глазок».
– Мне с вами не о чем разговаривать. – Сказано было ровно, но мне почудилось, что он едва заметно подчеркнул «с вами».
– А я думаю, мы с вами найдем общую тему. Не так ли? Зачем вам шум, гам и выломанная дверь? Вы ведь не мальчик, понимаете, что разговор все равно состоится, а вот где и как – зависит только от вас. Отоприте по-хорошему, и к вам войду только я…
– Вы не один?
Я ухмыльнулся так, чтобы сквозь стекляшку «глазка» он мог видеть мою ухмылку в наиболее выгодном ракурсе.
– Разве функционер бывает когда-нибудь один?
Я нагло врал. Час назад, чтобы оторваться от охраны, мне пришлось применить совершенно новый трюк, специально сберегаемый на черный день. Так хотел «демоний», а охрана тоже умеет учиться.
Тяжелое дыхание за дверью.
– Все равно. Я буду стрелять.
Ого.
Он смотрел в «глазок». Я остался на месте, решив не суетиться, – «демоний» предупредит, когда станет по-настоящему опасно.
– Не будьте ребенком, Эраст Христофорович, зачем тревожить соседей и полицию? Кстати, включите переговорник, я вас плохо слышу.
– Зато я вас хорошо.
– Напрасно вы так. Я не причиню вам вреда, обещаю вам.
За дверью послышались странные звуки – как будто ухала лесная сова. Я понял: Кручкович смеялся.
Резко, с оттяжкой щелкнули дверные запоры.
– Входите.
Он был мал и плотен, с ежиком седеющих волос, низким лбом и далеко выступающими надбровными дугами, заросшими кустистыми бровями. Типичный неандерталоид, связующее звено. Что скажут антропологи, уверяющие, что кроманьонцы не брачились с неандертальцами, а питались ими по праздникам?
Я захлопнул за собой дверь, демонстративно показывая: я один, слово держу. Куртку снимать не стал.
– Вон там ручка. Поверните.
Я повернул. Лязгнуло, толстые стальные полосы вошли в пазы. Да, выбить такую дверь плечом с разбега не удалось бы и слону.
– Можно пройти в комнату?
– Можно.
– Тогда позвольте. Вы загораживаете проход.
Он потоптался в недоумении, как бы пытаясь понять, что тут вообще происходит, и косолапо вышел из прихожей. Что-то в нем было любопытное, и я терялся в догадках, что бы это могло быть, пока – уже в комнате – не рассмотрел его внимательно.
Он был ОТМЕЧЕННЫЙ.
Сомнений быть не могло. Третья стадия. Последняя.
К такому повороту я не был готов.
– Вы не удивлены, что к вам пришел функционер? – спросил я, чтобы как-то начать.
– Не удивлен. О чем вы хотите со мной говорить?
– О Филине. Матвее Вениаминовиче.
– Ах, о Моте? В первый раз слышу.
– Простите?
– Не знаю никакого Матвея, говорю вам.
Я вздохнул.
– Во-первых, можно сесть? Спасибо. – Я сел, не дожидаясь приглашения. – А во-вторых, зачем вы пытаетесь упорствовать? Установлено, что вы имели с Филиным регулярные контакты в течение длительного времени. Может быть, вам это безразлично, Эраст Христофорович, зато далеко не безразлично мне.
Он молчал. Стоял, ссутулившись, и смотрел в никуда. Отсвечивала белая склера над радужкой глаз.
– Да вы присядьте, в ногах правды нет. Если у вас какие-то проблемы, я помогу вам, обещаю. Само собой, при условии, что вы поможете мне.
Правую руку он держал в кармане, и чувствовалось, что там не просто кукиш. Не нравилось мне это.
– Выпить хотите? – спросил он.
Бутылка водки была весьма початая. И никаких признаков закуски, вообще ничего постороннего не было на этом столе по правую руку от меня, кроме глубоко въевшихся в полировку следов от стакана.
– Нет, не хочу.
– Я уже тоже. – Он все-таки сел. – Что ж, рано или поздно… А лучше бы никогда. Право слово, лучше. Вы откуда – из Духовного Здоровья?
– Из Санитарной Службы.
– Один черт. – Но тон его несколько изменился. Как видно, сильно его допекла СДЗН. – Все вы из одного инкубатора. Дети малые в «живом уголке», один ежика принесет, другой птенчика – живите, мол, зверюшки… А если зверюшки не хотят? Птенчик подбитый, чахленький, из естественного отхода, а ему червяка силой в клюв пихают – кушай, пушистик, не огорчай деточек…
Кручкович помотал головой и опять надолго замолчал. Мои надежды на то, что мне удастся разговорить его, таяли.
– Когда вы в последний раз видели Филина?
– Вчера.
– Не мелите чепухи.
– Каков вопрос, таков ответ.
Я сосчитал про себя до десяти.
– Напрасно вы не желаете сотрудничать, Эраст Христофорович. Только зря теряем время, а времени у меня мало. Если вы думаете, что вас оставят в покое, то очень сильно заблуждаетесь. Я хочу вам помочь. Никто, кроме вас, не будет виноват, если мне придется уйти.
– Что ж, уходите. ВЫ хотите мне помочь?! ВЫ?!! – он снова заухал. – Глупо. Мне ничто не поможет.
– Почему?
– Поздно. И не хочу.
Можно было не сомневаться, что он вполне адекватно оценивает свое состояние. Одной ногой он был уже ТАМ. По ту сторону.
– Пить точно не будете? – спросил он. – Тогда я вылью.
Вместо ответа я налил себе полный стакан с мениском и ухитрился донести его до рта не расплескав. Водка была плебейская, с резким вкусом – как раз то, что мне сейчас было нужно. Можно и без закуски, с одного стакана не развезет.
– А вы храбрый, – заметил он. – Нервы в порядке, как будто и не функционер. Странно, что о совести еще не заговорили, проникновенным таким голосом, из чрева… Только зря вы старались, никакого разговора у нас с вами не будет.
– Какие дела у вас были с Филиным? – спросил я.
– Не знаю ни филина, ни сыча. Уходите.
Уйти действительно хотелось страшно – пусть сюда придут люди Штейна и займутся тем, что они лучше всего умеют. Команда взломщиков человеческих душ. А я рвану в Коломну. Никто не обещал, что сын придет в сознание раньше чем через несколько дней, но я хоть посмотрю на него, постою на пороге палаты…
Затылок кольнуло: сиди не рыпайся.
А кроме того, Кручкович мог покончить с собой до появления опергруппы.
– Постарайтесь меня понять, прошу вас. Кстати, меня интересуют не столько ваши воспоминания о работе с Филиным, сколько задокументированные наработки. Может быть, у вас что-то отыщется, Эраст Христофорович? Если поискать?
Внезапный рев показал, что я попал в точку. Такая удача мне даже не снилась.
– Убирайся вон, подонок! Застрелю.
Пистолет оказался неуклюжим «ТТ» – излюбленное оружие комсостава в середине прошлого века и бандитов – в конце его. Я такие штуки только в музее видел, в одном зале с седельными пистолетами. Теперешние мокрушники предпочитают бронебойную «гюрзу» или новомодный «тарантул».
– У вас и патроны к нему имеются? – спросил я.
– Не беспокойся. Вынь руки из карманов. Медленно.
Пришлось чуть помешкать, изобразив, будто рука зацепилась за подкладку, – поисковая головка мозгокрута не сразу взяла моего собеседника. Режим воздействия я настроил заранее.
– Положите пистолет на пол, – сказал я.
Он положил.
– Подтолкните его ногой ко мне.
Он повиновался, словно заводной болванчик. Оружие оказалось в приличном состоянии. Тусклая табличка на рукоятке гласила: «Батальонному комиссару В.В. Кручковичу от командования. 1941 г.» Я трижды передернул затвор – два желтых бочоночка покатились по давно не чищенному ковру. В третий раз затвор щелкнул вхолостую.
Не пугал, отметил я с мрачным удовлетворением. Будь патрон последним – другое дело. Последний он хотел оставить для себя, или я уже совсем ничего не понимаю, – зато предпоследним запросто – нечего терять! – мог уложить одного знакомого мне любителя соваться в чужие дела.
В чужие?.. Ну-ну.
– Где комп?
Он молчал, как «болван» для битья в камере психоразгрузки. Хорошо еще, что дышал. Неслышно обругав себя кретином, я изменил режим с полного подавления на частичное.
– Где комп?
Говорить он все еще не мог – после шоковой дозы редко кому удается это сразу. Показал глазами. Дрожали бескровные губы. Комп карманного формата отыскался в шкафу между книгами. Самый обыкновенный ширпотребовский комп для невзыскательных пользователей. Наверно, у меня здорово горели глаза, когда я раскрыл его и включил. Мозгокрут аккуратненько лежал на стуле, где я только что сидел, и я старался держаться подальше от прямой линии между ним и Кручковичем, чтобы не произошло перехвата объекта. Такие казусы иногда случаются.
Пусто. Ничего, кроме операционной системы и довольно убогого набора оболочек.
Не страшно. Нашелся подсолнух – найдутся и семечки.
– Где остальное?
Он по-прежнему молчал. Я осторожно уменьшил интенсивность до минимальной.
– Теперь вы можете говорить?
– Могу, – сказал он деревянно. – Да. Говорить.
– Где то, что вы от меня прячете?
Он молчал. Я знал, что с ним происходит: мучительная, отчаянно безнадежная борьба человека, неумолимо затягиваемого в зыбучий песок. Отменно ясное сознание и понимание невозможности изменить хоть что-то. Наверно, нечто похожее должны чувствовать летаргически спящие, слыша, как безутешные родственники заказывают похоронной конторе кремацию мертвого, по их мнению, тела… Под мозгокрутом некоторые седеют в пять минут. Но он виноват сам, подумал я с ожесточением. Он, а не я. Это я выполняю свой долг, а он просто трус. Подонок. Дерьмо. Отрыжка человечества. И подумать только! – я, именно я, лично, занимаюсь разговорами с этой подлой, выжившей из ума мокрицей, вместо того чтобы быть сейчас с моим сыном!..
Не сдержи я себя – и его зубы врачам пришлось бы выковыривать из гланд.
Все-таки было немного не по себе.
– Зря вы не согласились помочь мне добровольно, а ведь я вас предупреждал… Простите, мне некогда делать у вас обыск, – я выразительно указал на мозгокрут. – Это мультирежимный прибор, видели такие? Ну, не видели, так слышали. Если я снова включу полное подавление, минуты через полторы вы умрете от спонтанной остановки сердца. Не страшно вам умирать по чужой воле, не по своей?
Он молчал. Я и не собирался выполнять свою угрозу – просто увеличил интенсивность воздействия на одно деление.
Теперь он был готов отвечать, но опять утратил дар речи.
– Вон там?
Оторвать плинтус руками мне не удалось, пришлось поискать инструмент. Гвоздодер сделал дело в минуту.
Разгибаясь и сдувая с находки пыль, я подумал, что Кручкович не был так уж неосторожен, храня дискетку дома. Понимал, сколь малы шансы попасть под качественное следствие после самоубийства. На общем фоне. А может быть, рассчитывал уничтожить запись позднее.
Не успел… А возможно – не захотел. Хорошо, что психика самоубийц устроена иррационально!
Дискеточка-монетка при ближайшем рассмотрении оказалась занятной – с явно и грубо сцарапанным ахтунгом. Разрушающаяся при попытке копирования спецдискета! – наверняка из «хозяйства» Филина, больше неоткуда… Я жадно затолкнул ее в дисковод.
В затылке внятно укололо.
– Ах ты!..
Кручкович полз. Черт знает, как это ему удавалось, но он полз к мозгокруту – медленнее, чем ленивец, мучительно оскалившись – десны на виду, – со страшным трудом отвоевывая каждый сантиметр. Он был похож на погибающего в пустыне, стремящегося на грани потери разума во что бы то ни стало выбраться к людям, забывшего все, кроме одного-единственного: ползти, ползти, ползти…
Я даже не ударил его – настолько был поражен. Сильный враг. Обыкновенно даже минимального воздействия мозгокрута в режиме подавления воли хватает, чтобы объект не посмел и моргнуть без приказа. Все-таки люди очень различны. Как любил говорить один мой знакомый патологоанатом с призванием инженера, человеческий организм являет собой классический пример не доведенной до ума конструкции, впопыхах пущенной в серию на кое-как отлаженном конвейере. Разброс по параметрам прочности колоссальный. Одному для остановки сердца достаточно резкого чиха над ухом – другого пуля в висок всего лишь укладывает на больничную койку сроком месяца на два. Но никогда еще я не видел человека, пытающегося по собственной воле ползти даже при минимальной интенсивности подавления.
Этот – полз…
Пришлось слегка форсировать режим.
– Встать. Кругом. Шагом – арш! Стоп. Сесть.
Он выполнил требуемое. Я выждал секунд двадцать и вновь перевел прибор на минимум. Второй попытки неповиновения можно было не опасаться, ни у какого супермена на такое пороху не хватит.
И в этот момент на меня нашло затмение: я решил не умыкать дискетку у Кручковича, а переписать ее содержимое, осознав свою ошибку мгновением после того, как, дрожа от понятного возбуждения, выбрал соответствующую команду…
Вот примерно так и случаются мировые катастрофы – иногда оттого только, что какому-то идиоту взбрело на ум шевельнуть не вовремя пальцем.
Самым удивительным было то, что, услышав шипение потревоженной гадюки, я не кинулся ничком на пол, как подсказывали мне здоровые инстинкты. Я ударил по кнопке, вышвырнув дискетку из дисковода, – и лишь тогда упал, группируясь в прыжке, когда в этом уже не было никакой необходимости. Подлый «демоний» не подсказал вообще ничего. Подобрав дискетку, я понял причину и перевел дух. Верил бы в чудеса – дал бы себе зарок поставить свечку. Дискетка была горячей на ощупь – я заплясал, дуя на пальцы, – но быстро остывала, меняя цвет; можно было только поражаться тому, как мне повезло. Дискеточке этой было сто лет в обед, явно изделие первых выпусков, иначе не скисла бы от времени. Тесно и шумно стало бы в комнате. Визжали бы рикошетирующие осколки, меняя тональность визга по мере превращения их в облачка пыли…
Кручкович сидел смирно, хотя мне показалось, что на его лице мелькнуло сначала злорадство, а затем горькое разочарование. Но мало ли что может показаться в такую минуту!
Того, чего я опасался, не произошло – остывшая дискетка оказалась работоспособной. Экран высветил куцый список файлов, явно взаимозавязанных. Запустить?.. Нет, после.
– Как этим пользоваться? – спросил я.
– Смотреть. Играть.
Вот как. Игрушка.
– Как часто?
– Один раз в месяц по пять-семь минут.
– Это и есть лекарство? – решил я уточнить на всякий случай.
– Лекарство. Да.
– Принцип действия?
– Мерцание. Резонансная последовательность на основе тэта-ритма. Ноу-хау.
– Ловушки для чрезмерно любопытных есть?
– Нет.
– Это ваше средство в самом деле дает какой-то полезный эффект?
– Да.
Я прошелся по комнате, обдумывая.
– Почему вы скрывали это?
Он молчал. Я повторил вопрос, но и тогда не услышал ответа. Кручкович страшно мучился, лицо его дергалось гримасами, струйка слюны стекала из угла рта – он пытался сказать мне что-то и не мог. Я и забыл, что человек, находящийся под подавлением, способен только на самые простые ответы.
– Филин участвовал в вашем заговоре молчания?
– Да.
– Почему он покончил с собой?
Молчание. Новая серия гримас. Черт с ним, с Филиным. Покончил с собой – и покончил. В сущности, сапожник всегда без сапог. Вот и Кручкович тоже – отмеченный. Поделом.
– Счастливо оставаться, – пожелал ему я. – К сожалению, я обещал вам помочь, и мне придется сдержать слово. Своим бездействием вы совершили преступление против человечества и, следовательно, попадаете под статью Уголовного уложения. Но я избавлю вас от знакомства с Трибуналом по делам государственной важности. Вы умрете сами. Тихо.
Он казался маленьким и жалким, как перебитая мышеловкой мышь.
Я положил дискетку в карман.
– Копию я вам не оставлю, уж не взыщите. Да вам она и не нужна, коли вы решились. Пистолет, простите, тоже не отдам – я не уверен, что вы не выстрелите мне в спину. Лечить вас принудительно мы не имеем права. Сказать по правде, у меня нет никакого желания спасать такого подлеца, как вы. Как врач врачу дам совет: когда приспичит, лучше всего используйте веревку, узел сделайте побольше и поместите под ухом. Перелом шейных позвонков – это безболезненный уход, гарантирую. Еще могу посоветовать предварительно зайти в туалет, если вас интересует эстетика. Видите ли, при повешении кишечник и мочевой пузырь, как правило, опорожняются… – Он не отвечал, и я, забрав мозгокрут, направился к двери. – Всего хорошего пожелать вам не могу и не хочу. Прощайте.
У бордюра набережной я остановился и, размахнувшись, запустил пистолет на самую середину. В феврале в черте города река никогда не замерзает.
Черная вода тяжело всколыхнулась.
Затылок не болел.
Только на полпути к дому я вспомнил, что совет, данный объекту, находящемуся под подавлением, после снятия воздействия обычно воспринимается объектом как приказ. Но это уже не имело никакого значения.
Назад: ГЛАВА 6 Ловля на «мизере»
Дальше: 2