Выпроводив Штейна, я вспомнил о таблетке, что держал под рукой, и вернул ее в коробочку. Не пригодилась. А ведь только что я не мог не упустить каких-то деталей, равно как не мог не сказать лишнего и ненужного! Странно… Больше суток никакой головной боли – пожалуй, никогда прежде так не бывало. Отказало ЧПП, сдох «демоний»? Вообще-то это было бы неплохо, но только не сейчас, а по истечении срока полномочий через два года. Сейчас – катастрофично… Тогда какого же рожна он пытался вчера натолкнуть меня на верный путь?!

Что-то должно произойти помимо моей воли, это вернее. Может быть, решение задачи окажется до смешного простым. Может быть, Кардинал прикажет забрать у меня тему. Может быть… да что угодно может быть!

Что дома, что в Конторе мой компьютер не даст доступа пользователю без моего личного пароля, и проходит секунды три, пока он одобрит мои папиллярные линии, проведет ДНК-анализ выделений потовых желез и определит по температуре пальца, что с ним имеет дело живой Малахов, а не хладный труп. Это раздражает, но терпеть можно. Зато у обоих компьютеров нет голоса и они не спрашивают отвратным, лакейским тоном, что желает их повелитель. Вот это мне нравится.

Для начала я решил немного поиграть в математическую статистику. В меру сил, конечно. Что не мое, то не мое, но, если врач не знает, чем отличается абсцисса от абсцесса, он уже не врач, а коновал. Разумеется, я не рассчитывал на то, что сейчас как по волшебству откроется Сезам и в руки мне свалится готовое решение. Так бывает только в старых наивных фильмах: приходит жуть какой умный герой, с хрустом разгрызает проблему, попутно уворачиваясь от пуль негодяев, – и готово: заложники спасены, и планета не взорвется. Где уж тут. Я всего-навсего хотел получить лучшее представление о проблеме. Без сомнения, аналитики Нетленных Мощей уже выжали из исходной информации все, что могли, а мои ребята, прежде чем разбираться с чужими наработками, начнут с того же, с чего и я. Если уже не начали.

Короче говоря, я заказал картины распределения самоубийств – всех чохом и немотивированных отдельно – по следующему набору параметров:

1. Возраст.

2. Пол.

3. Образование.

4. Социальный статус.

5. Семейное положение.

6. Регион.

7. Индекс здоровья по последнему обследованию – отдельно по основным показателям.

Поразмыслив и пощипав себя за ухо (скверная привычка, никак не могу отделаться), я добавил еще несколько пунктов:

8. Дата события и время суток.

9. Способ ухода из жизни.

10. Предшествующие попытки самоубийства.

11. Наличие свидетелей.

12. Групповой/одиночный суицид.

Факты – упрямая вещь, но статистика гораздо сговорчивее, как сказал кто-то умный. Черта с два. Целый час я рылся в ворохе гистограмм, как скарабей в навозе, пытаясь слепить мало-мальски рациональный подход к проблеме, и не преуспел. Я и не слишком надеялся.

Мужчин-самоубийц оказалось несколько больше, чем женщин, но расхождение не было очень уж существенным; стариков – несколько меньше, чем людей молодого и среднего возраста. Впрочем, само по себе это еще ни о чем не говорило: стариков вообще меньше. Я вывел новые цифры – в процентах к представительности возрастных групп – и убедился, что был прав.

Ниже всего оказался детский процент. Вообще ни одного случая до шести лет и нормально низкий фоновый уровень – до 13. Но выше 13 лет кривая резко устремлялась вверх, делала перегиб где-то на 18 и достигала «полочки» примерно к 23–24 годам, практически не меняясь по средним и старшим возрастным группам. Возрастная кривая «нормальных» самоубийств была другая. Ну и что?

Здоровье. Естественно, прежде всего меня интересовало здоровье психическое. Оперируя выборкой, включающей в себя только тех, кто в последние годы проходил толковое психиатрическое обследование, я узнал, что процент умалишенных самоубийц за последний год действительно вырос. Пожалуй, это следовало запомнить – хотя подсчитанная неопределенность оценки почти в точности равнялась наблюдаемому росту. Все-таки выборка оказалась не слишком большой. Рассматривать статистику отдельно по шизофреникам, параноикам и еще бог знает по кому сейчас просто не имело смысла.

Притом сведись проблема исключительно к самоубийствам умалишенных – не стал бы Нетленные Мощи так трепыхаться.

Мои попытки уловить какую-то связь с образованием и семейным положением жертв также не дали результата. Почти то же самое, что и для фона. Распределение по времени суток оказалось в первом приближении равномерным. Сравнительные таблицы способов самоубийств выявили лишь одно – «экзотики» по аномальному суициду наблюдалось заметно больше. Например, в статистике суицидальных отравлений почти три процента пришлись на отравления серной кислотой и более семи процентов – этиленгликолем. Дешевые и легко доступные автомобильные жидкости, почему бы ими не воспользоваться, если в домашней аптечке нет барбитуратов…

Опять же: ну и что? Кроме вывода о том, что несчастные жертвы, по-видимому, были одержимы манией покончить счеты с жизнью как можно скорее. Так это и без того интуитивно понятно.

Групповых актов выявилось не больше, чем в фоне, преобладали одиночки. Для 18,7 процента самоубийц попытка лишить себя жизни была не первой, в том числе для 2,9 % – третьей или более. В 55,1 % случаев для повторной попытки был применен тот же способ, в 20,4 % – сходный по типу. Как раз это было понятно: мне приходилось слышать о том, что потенциальные самоубийцы частенько «зацикливаются» на каком-либо одном способе лишить себя жизни. Заодно подумалось о том, что в число выбравших сходный, но не тот же способ естественно включить приятеля Ольги, как его… Андрей, кажется. Не все ли равно, обо что разбиться: о дерево или об асфальтовую дорожку у больничного корпуса?..

Даст мне это что-нибудь? Нет, конечно.

Беглая пробежка по социальным группам показала, что готовым решением не пахнет и здесь. Везде наблюдался более-менее пропорциональный рост, а отлавливать эффекты второго порядка я не собирался. Бросалось в глаза только одно: большее, чем в других социальных слоях, увеличение частоты самоубийств в тюрьмах и исправительно-трудовых учреждениях. Здесь я на всякий случай поставил мысленную «птичку», хотя без дополнительной информации ни в чем не был уверен. Все-таки любая пенитенциарная система далеко не рай для оказавшихся внутри ее людей, там и нормальный уровень самоубийств отнюдь не низок. Причем в лагерном мире не так-то просто вычленить из общей массы чисто немотивированные самоубийства – где-где, а там мотивов хватает.

Свидетели происшествия наличествовали примерно в каждом десятом случае. Гм… Не понимаю, для чего я вообще ввел этот пункт. Работа со свидетелями к математической статистике никакого отношения не имеет, и пусть ею занимаются те, кому положено этим заниматься.

Я вынужден был констатировать, что вся эта лавина данных весьма далека от категорий здравого смысла. Примерно так я и ожидал. Впрочем, здравый смысл – настолько примитивно организованная материя мышления, что она должна помещаться не в головном мозге, не в спинном даже, а где-нибудь в коленной чашечке…

Ладно, проехали.

Я вздохнул и перешел к распределению по регионам. Сенсаций не оказалось: повсюду примерно одно и то же, с незначительными отклонениями, дисперсия мала. Уже одно это уничтожало на корню всякие гипотезы об эпидемии. Но пусть мои ребята покопают и в этом направлении, останавливать не буду… И заведомо ложные гипотезы полезны. Лучше искать то, чего не существует в природе, чем искать вообще неизвестно что.

Правда, в сельской местности процент оказался несколько меньшим, чем в городской, но что это означало – влияние свежего воздуха или скверную работу структур, информирующих Домоседова, – я не понял. Вполне можно предположить, что информация из малообжитых районов приходит с опозданием на несколько дней – вот вам и разница в статистике.

В 35 процентах случаев самоубийство совершалось дома, 59 процентов приходилось на тот же населенный пункт или ближайшие окрестности. В остальных случаях люди лишали себя жизни вдали от привычного места жительства, в том числе чуть менее двух процентов выпадало на заграницу.

Какой-либо закономерности тут не просматривалось. Обыкновенное среднестатистическое распределение населения по территории. Запрошенные мною точные данные подтвердили, что расхождение начиналось с десятых долей процента.

Строго говоря, такой вывод уже кое-что дает, рассудил я. Выходит, ненормальным самоубийцам ВСЕ РАВНО, ГДЕ уходить из жизни, важен результат, а не обстановка. Вывод интересный, аналитики за него, несомненно, уцепятся, а что он даст мне сейчас?

Ничего.

Дата. С первого взгляда было ясно, что Нетленный не врал. Экспоненциальный рост.

Стоп!.. Мне показалось, что я напал на некую мысль. Не в дате дело. На дату – наплюнуть… Ага, вот оно что: распределение по регионам оказалось практически равномерным – в процентах к численности проживающего там населения, разумеется. Но ведь так не бывает! Не знаю, с чем связан сей прискорбный факт, какой геофизический или человеческий фактор играет тут роль – такие вопросы спокон веку в ведении Службы Духовного Здоровья, – но есть регионы, в которых количество самоубийств из года в год ЗАМЕТНО ПРЕВЫШАЕТ средний фоновый уровень! Я немедленно затребовал суицидальную статистику за позапрошлый год, развернул ее в трехмерную гистограмму по регионам и провел сравнение. Так и есть: теперь региональные «пики» и «впадины» заметно сгладились, а некоторые из не очень явно выраженных вершин исчезли почти совершенно! Итак, запишем: всплеск аномального суицида не связан с региональными особенностями и проявляется равно по всей терри…

Стоп. Такой вывод я уже делал. Пока он никуда меня не привел, кроме как ткнул носом в то, что аномальный суицид – это не суицид фоновый. Так я это и сам знаю.

Странно. Совсем не похоже на эпидемию – нет картины распространения. Даже если предположить неожиданную активацию сразу сотен, если не тысяч, природных очагов и учесть мобильность заразных попрыгунчиков… нет, не получается.

Стоп! В третий раз. Прежнюю формулировку вывода побоку, пишем новую. Итак: существует неизвестный нам фактор (вероятно, один, а не группа), определяющий наблюдаемый всплеск. И фактор этот практически не зависит от простых, понятных вещей, и уж меньше всего – от региона.

А от чего еще он может зависеть? От политической системы, что ли? Глупости. То есть и от нее, родимой, зависит, конечно, но крайне слабо. При любой системе люди жить хотят. А тут словно кто-то сверху спускает разнарядку: в этом месяце каждого стотысячного (или тысячного) – в расход…

Меня даже по’том пробило от этой мысли. Что же получается? Фактор – глобальный? Разумеется. Выходит, в нашем привычном мире, вполне терпимом, а кое-где даже уютном, в мире, где двенадцать миллиардов человек со своими автомобилями, реакторами, правительствами, благотворительными фондами, камнями в печени, компьютерными сетями, малыми войнами и глобальными противоречиями, спецслужбами, еженедельными перечислениями на счет, футбольными матчами, канарейками, эпидемиями, орбитальной обсерваторией «Цвикки» и детским стишком «Есть ли уши у горбуши?» живут себе и намерены жить дальше, – существует НЕЧТО, неизвестное нам, в чем было бы еще полбеды. Хуже, что это неизвестное – убивает.

Для проверки я вывел динамику «фонового» суицида во времени, наложив на нее метеоусловия, и убедился, что ошибки нет никакой. В дни, когда прыгало атмосферное давление и геомагнитное поле проявляло нестабильность, число «фоновых» самоубийств было заметно больше нормы. Собственно, я и раньше об этом слышал. Не у всех гранитная психика, и невротики сами регулируют свою численность, как ни цинично звучит такая формулировка. Я еще раз вернулся к аномальной статистике и снова заказал картину распределения во времени, но с более мелкой сеткой. На первый взгляд колебаний, явно выходящих за рамки случайной погрешности, не оказалось, однако программа сравнения уверенно выявила корреляцию с коэффициентом 0,09.

Примерно так я и думал. Суицидальные невротики первенствовали и здесь, однако «тонули» в массе случаев, не объяснимых ничем, кроме действия пресловутого НЕЧТО. Между прочим, и среди «фоновых» самоубийств всегда имеется известный процент необъяснимых. И если часть их при условии предельной скрупулезности следствия (а кому это надо?) все же удается более или менее правдоподобно объяснить, то вторая часть вообще не объясняется никакими разумными причинами, зато могла бы быть предотвращена обычной психотерапией – если бы склонные к суициду неврастеники не зацикливались на своем пунктике, заранее уверенные, что никакой психотерапевт им не поможет.

Иными словами, неизвестный фактор действует не избирательно. Не точечное бомбометание, а бомбовый «ковер». Что и требовалось доказать.

Группировать свои скудные выводы и размышлять над ними я пока не стал. Все-таки это неполная статистика. Несмотря на весь профессионализм «летучего отряда», какое-то количество немотивированных самоубийств должно было попасть в раздел мотивированных и наоборот. Трудно расписываться и за психически неполноценных – у них могли быть иные мотивы, отличные от наших. Наконец, некоторое количество самоубийц попросту не удается обнаружить – скажем, не все утопленники всплывают. Следовательно, нужно затребовать полную информацию о пропавших без вести за последние годы. Может, немытым трудоголикам Воронина и академичным экспертам Лебедянского удастся извлечь из нее что-нибудь рациональное.

А главное – им не придется впадать в популяризацию, объясняя мне суть своих изысканий.

Пусть работают. Толковый администратор не упражняется в спускании директив – он создает условия для того, чтобы подчиненная ему команда выкладывалась в полную меру сил, а сам стоит неподалеку, как нахальный любитель у гроссмейстерской шахматной доски. Правда, в шахматной практике подобных любителей гонят взашей, справедливо опасаясь их «свежего взгляда» и несдержанности языка, – но кто ж выгонит меня?

Не я же.