За призраками не надо гоняться. Призраки умнее живых и лучше их знают, когда и где им надо быть и когда, что и кому говорить. Шестой не делал записей о призраках, но если бы делал – упомянул бы этот факт обязательно. Если ты хочешь поговорить с призраком, то не надо его караулить. Он сам придет тогда, когда это уместно, когда вам двоим будет удобно говорить, и скажет все, что надо. Призраку ничего не надо объяснять, он все знает, и даже лучше тебя.

– Передай ему спасибо, – взволнованный молодой голос настиг Шестого ночью, по дороге из туалета, напугав при этом чуть ли не до обморока.

Для новичка, с трудом смирившегося с существованием Тук-тук-тука, темные коридоры теперь стали сосредоточением страхов, и незримый призрак даже виновато вздохнул, когда он испуганно подскочил.

– Просто передай ему спасибо. – В голосе, который исходит из ниоткуда, который просто рассеян в темноте вокруг, было такое облегчение, что пробирала дрожь. – Он правильно решил. Пусть отдаст им билеты. Адрес в ежедневнике точный. Я давно обещал сводить брата в цирк, но, раз так, пусть его сводит кто-то другой.

Потерявший от страха дар речи Шестой только кивал на каждое слово. Это был далеко не первый встреченный им призрак, но насколько легче было сталкиваться с ними в гудящем круглые сутки, полном людей и машин городе, чем в заброшенном странном месте, где каждый кирпич мог вздыхать, а дерево нашептывать на ухо секреты. Стоило только выйти из корпуса, и странные звуки наваливались на Шестого, оглушая и сбивая с толку.

– Только и всего? – недоверчиво переспросил Кит, когда новичок передал ему послание. – А не врешь? Хотя с чего тебе врать…

Шестой пошел к нему сразу же, несмотря на поздний час, и застал сидящим на кровати в темноте. Этот его новый знакомый, как он успел заметить, часто не спал ночью, хотя из развлечений у него была только заезженная музыка на телефоне. Объяснение такому поведению лежало на поверхности, но Шестой не стал разбираться в этом вопросе.

– Поедешь?

Кит мрачно кивнул, с неохотой берясь за это поручение. Оглядел скучную холодную комнату так, словно не мог понять, почему не хочет оставлять ее даже на одну ночь.

– Придется. Да и накопилось уже причин ехать в город. Всем что-то надо… Может, не сегодня, может, завтра соберусь. Лишь бы дождя не было.

– А я уеду завтра… – негромко признался Шестой в том, что решил еще прошлой ночью, когда не мог уснуть после спасения Спящей.

Он ждал какого-то ответа, но Кит молчал, неотрывно глядя на него. В темноте Шестой не мог точно определить выражение его лица, но он показался ему озадаченным. Это даже немного пугало, будто Кит не мог понять, как можно покинуть «Ец».

– Насовсем? – уточнил он после долгой паузы.

Шестой кивнул.

– Это ты из-за Пакости, что ли? – поморщился Кит, так ничего и не поняв. – Забей! Он нормальный, просто не привык еще к тебе. А орать он на всех орет время от времени. Негатив весь выпускает безопасным для окружающих способом. Лучше пусть орет, чем проклинает, правда же?

– Нет. Не из-за Пакости, – покачал головой Шестой. – Дело в самом этом месте.

Он с удовольствием бы обошелся без объяснений, но в таком случае фактически предоставил бы возможность Киту искать причину самому, и кто знает, что тот мог надумать. Их дорогам еще вряд ли предстояло пересечься, но портить отношения Шестой не хотел. Пришлось говорить сложную путаную правду, выкладывая то, что пришло к нему прошлой ночью и подарило твердую убежденность в правильности решения.

– Это место слишком странное для меня. Или я недостаточно странный для этого места. Тут слишком много всего необычного, чтобы здесь жить. Я не очень люблю свою силу, но и не считаю ее таким уж проклятием. И если мне бывает интересно слушать что-то необычное в городе, когда оно прорывается сквозь шум, то здесь таких звуков слишком много, и они лезут в уши сами. Да и начальная моя цель была научиться управлять своей силой…

– Да почти все мы этого хотели, – перебил его Кит. – А разве не легче научиться управлять ею, когда она постоянно работает, а не сидеть и ожидать нового проявления? Я понимаю тебя. Мне от снов часто тут спать невозможно, и я ночами шатаюсь по комнате, не зная, куда себя деть, но где ты еще сможешь вот так открыто рассказывать о своей силе? Я сам не сразу привык, и с Пакостью мы иногда цапаемся, и странности все эти я недавно хоть с трудом, но начал принимать… Оно того стоит! Уникальное место. Уезжать не хочется…

Провидец понимал его и не понимал одновременно. Шестой медленно покачал головой:

– Мне оно не подошло. Слишком все… слишком. Я хочу спать спокойно, спокойно догуливать каникулы там, где нет ползающих по потолку котов и дверей в параллельные миры.

– Ты при этом не перестанешь слышать звуки из этих самых миров, – усмехнулся Кит.

Шестой снова покачал головой. Снял очки, аккуратно протер их носовым платком и снова водрузил на нос.

– Да, но это будет единственной и пгивычной для меня стганностью. Меня устгаивает. – Он подарил собеседнику неуверенную улыбку, заметив, что нервничает, а оттого сильнее картавит.

Кит его не понимал, хоть и старался. Он не был и вполовину таким ненормальным, как Лис и Немо, но сама мысль, что «Ец» не комфортен для человека с силой, была для него слишком невероятной. Может, причина таилась в самом месте, которое как-то повлияло на его обитателей, привязав их к себе, а может, Шестой отличался от них намного сильнее, чем думал сам.

Рисунок Лиса, изображающий змею, лежал рядом с Китом, как третий участник беседы, пока не издавший ни звука.

– Спящая тоже когда-то хотела уехать… – после новой паузы проговорил провидец.

– Не пустили?

– Передумала. И теперь уже вряд ли захочет. Может, и ты передумаешь?

Такой вопрос польстил. Он значил, что хоть немного, хоть один человек, а начал привыкать к нему. Правда, у Шестого не было ни малейших колебаний.

– Нет, не передумаю. Без обид? – последнее было брошено в темноту с надеждой.

Кит ободряюще улыбнулся уголком губ.

– Какие обиды. Спасибо за помощь! За всю…

Разошлись они если не друзьями, то точно не держа друг на друга зла. Уже оказавшись у себя в комнате и аккуратно расстилая постель, Шестой подумал, что прозвище Кита ему совершенно не подходит. Если оно связано с морским животным – то совсем ничего не понятно, если просто сокращение имени – слишком просто. Его бы следовало назвать Полуночником.

Кит кутался в ночь, как в одеяло, подпускал ее очень близко, не пугая светом ламп, и не отгораживался от нее каким-то делом. Он жил ночной жизнью, как живут совы или ежи, впитывал ночь кожей, вдыхал вместе с воздухом, становясь ее частью. А музыка в наушниках была лишь саундтреком к царствованию ночи, которое он так часто встречал в компании змеи в золотой короне.

Шестой заснул, размышляя, не будет ли глупым предложить Киту новое прозвище.

Последнее утро в «Еце» пришло к Шестому поздно, трогая холодными руками и раскачивая штору на окне. Он убрал за уши длинные пряди и опять упал на подушку, оттягивая время до встречи с остальными. Он хотел, чтобы новость о его уходе донес до всех Кит и не пришлось выслушивать охи и неискренние попытки уговорить остаться.

Судя по шуму, доносящемуся из-за тонкой двери, он был единственным, кто еще оставался в постели.

Молодыми кобылками проскакали мимо его двери Спящая и Немо. Их смех долетел до Шестого, заставив прислушаться.

– Мы тут гадаем, как полностью звучит название этого лагеря, – объясняла кому-то Спящая. – Принимаем варианты!

– Исключительно цензурные, – на всякий случай добавила Немо, и Шестой догадался, с кем они встретились.

– Да запросто! – фыркнул Пакость где-то совсем близко. – «Капец» подойдет?

– Очень оптимистично, – рассмеялась Спящая. – И вполне подходит для детского лагеря.

– Для лагеря, из которого один мелкий удрал куда-то в параллельный мир, вполне. Это, кстати, первое, что я подумал, когда увидел табличку.

– И я, – поддержал Пакость Кит, двигаясь по коридору со стороны душевой. – А если серьезно, то я нашел, как он называется. Там, в админкорпусе валяется…

– Не надо! – в один голос воскликнули Спящая и Немо, и вторая торопливо добавила:

– Не говори! Так неинтересно!

– Мы просто так, развлекаемся, – беспечно пояснила Спящая. – Вон у Лиса был вариант «Молодец». Мне очень понравился.

– Какие вы логичные… – вздохнул Кит за стеной.

– Абсолютно нелогичные! – охотно согласилась Немо.

Скрипнула соседняя дверь: Полуночник ушел в свою комнату, по соседству с комнатой Шестого.

– Кстати, а Лисичество где? – опомнился Пакость. – Его кроссовки на ступеньках опять валяются. Кое-кто сейчас получит по веснушчатым ушам…

– Только не сильно, – заступилась за Лиса Спящая.

Что ответил ей Пакость, Шестой уже не расслышал. Голоса отдалились, превратились в неразборчивое гудение и вскоре затихли совсем. Невидимые сейчас, обитатели «Еца» были для него как призраки, которые существуют совсем рядом и одновременно далеко, которых он слышит, о которых он знает, но при этом их разделяет толстая, незримая стена. И хоть это было всего лишь иллюзией, Шестой убедился, что принял правильное решение. В «Еце» ему было не место.

Его никто не стал отговаривать. Но никто и не выглядел обрадованным. Как и Кит минувшей ночью, Лис, Пакость, Немо и Спящая удивленно уставились на Шестого и сидели несколько минут в полном молчании. Чай и кофе остывали на хулиганистом прохладном ветру, который разгулялся этим утром, лохматил волосы, сдувал крошки и салфетки и мусорил повсюду душистыми сосновыми иголками. Было не жарко, но завтрак проходил под открытым небом. Спящая куталась в шаль цвета малинового варенья, а остальные грели руки об чашки.

– Раз так решил – иди, – неохотно ответил за всех Пакость, сразу потерявший интерес к своему кофе. – Что нам теперь, тебя запирать в холодильнике и караулить по очереди? Зря, конечно, очень зря…

Он не смотрел на Шестого, обращаясь к облупленной стене столовой. Нотки раздражения в ворчливом тоне были больше досадливыми, чем злыми. Новичок, не ожидавший такой реакции, растерянно подбирал слова для ответа. В замешательстве он так низко склонился над своим чаем, что стекла очков запотели, и пришлось снимать их и протирать.

Когда мир вокруг снова стал абсолютно четким, хмурый Пакость, повернувшись боком, заводил старые часы с оторванным ремешком. Кит сидел, откинувшись на спинку и полуприкрыв глаза, показывая свое нежелание вмешиваться, Немо грустно ковыряла стол, Лис и Спящая невесело переглядывались. Доедавший третий бутерброд с медом рыжий даже бросил свое увлекательное занятие и часто-часто моргал, словно собирался плакать.

– Простите… – сконфуженно выдавил Шестой, которому очень не хотелось пересказывать им все то, что он говорил ночью Киту.

– Если ты уверен, что так будет лучше… – печально улыбнулась Спящая, хотя улыбка вышла уж слишком фальшивая. – Ты нам очень помог, а мы так и не успели толком познакомиться…

– Ему нехорошо в «Еце». – Немо не дала ей договорить и вздохнула, выуживая пальцами сосновую иголку из своего кофе. – Дело не в нас.

Она посмотрела на Шестого тусклыми зелеными глазами и едва заметно кивнула, без слов обещая все объяснить друзьям. Шестой благодарно улыбнулся, испытывая некую неловкость за свои прежние мысли. Он видел в Немо только странную личность и забывал, что перед ним человек, способный без слов понять любого.

Слова Немо прекратили все расспросы. Ее чутью верили безоговорочно. Грустный Лис громко вздохнул и молча отдал Шестому последний бутерброд.

Его решили провожать полным составом и отправили собирать вещи. А сами уселись на ступеньках корпуса, ожидая, пока он вызовет такси и стащит вниз рюкзак. У Шестого не было ни книг, ни сигарет, ни карандашей, которые можно было оставить, но он выложил на тумбочку в своей пустой спальне почти не тронутый брусок мыла, флакон шампуня, тюбик зубной пасты, плитку черного шоколада и горсть мятных конфеток от горла – все, что могло пригодиться им здесь. Электронную книгу оставлять было жалко.

Когда рюкзак был полностью собран и даже рисунок Лиса исчез в его ненасытном брюхе, пришел Кит и протянул ему ежедневник погибшего.

– Ты уж прости, но раз все равно уезжаешь – тебе и отдавать родне, – бросил он. – Только не забудь.

– Не забуду, – выдохнул Шестой, не нашедший аргументов для отказа.

Они вместе вышли из корпуса и в молчании двинулись к воротам. Ветер, почти как в день прибытия Шестого сюда, обгонял их, путался в ветвях и шумел в траве. Они шли мимо детской площадки, мимо административного корпуса, по разрушенной, разбитой аллейке, и окружавшие Шестого звуки складывались в одну печальную, неспешную мелодию. Пели сосны, лепетали о чем-то колышущиеся волны травы, скрипели двери, подпевали голосистые птицы, невидимые среди густых старых крон. Каблуки Спящей отбивали четкий ритм, в такт с ними покачивались наушники на шее Кита, гремели карандаши в карманах Лиса, Немо что-то тихо мурлыкала себе под нос, шаркали кеды Пакости по ощетинившемуся камнями асфальту. Шестой, затаив дыхание, слушал, как гармонично звучат все пятеро, сливаясь в одну-единственную мелодию, и как легко вплетается она в прощальную песню «Еца».

Остановились только у площадки, на которой безголовый горнист трубил в свой несуществующий горн под охраной голубых елей. Песня «Еца» почти затихла, лишившись половины звуков, и Спящая смущенно тронула Шестого за рукав, чтобы попросить номер мобильного. Шестой отчего-то так разволновался, диктуя его, что несколько раз запутался в цифрах и смог назвать правильно только с третьей попытки.

Пальцы его дрожали, когда он заносил в телефонную книжку номера Спящей и Кита, который просил сообщить, как только ежедневник будет отдан.

Шестой пробыл в «Еце» всего четыре дня, включая нынешний, не успел полюбить это место, но почему-то выходить за территорию было немного боязно. Там, за скрипучей калиткой, лежал большой, шумный, настоящий мир, и он чувствовал себя рыбкой, смотрящей на него через стекло аквариума. Вроде бы там тот же воздух, то же небо и те же сосны, но звуки и ощущения – совсем другие.

У обочины напротив ворот остановилась малиновая машина с оранжевой шапкой такси, и пронзительный сигнал гудка всполошил птиц.

– Пора… – тихо сказал себе Шестой и обернулся к сопровождающим, не зная, что им сказать.

– Зря ты сваливаешь… – Пакость первый протянул ему широкую костлявую ладонь. – Нам сегодня еду должны привезти. Костер бы пожгли ночью, картошки напекли…

Шестой смущенно повел плечами, но протянутую руку потряс смело, не ожидая подвоха.

– Вы это можете и без меня сделать, ведь так?

– Можем, – согласился Пакость и посмотрел на друзей, ожидая одобрения. – И наверное, даже сделаем…

Немо, подойдя к Шестому, спрятала руки за спину, не давая себя касаться, но улыбнулась ему приветливо.

– Рада была с тобой познакомиться. И спасибо за помощь. Если передумаешь – возвращайся.

– Вряд ли, но спасибо за приглашение, – ответил Шестой.

Кит молча пожал ему руку. Все, что можно было сказать, он сказал ему вчера ночью.

– Не пропадай, – только и бросил на прощание.

– Не буду, Полуночник.

Это вырвалось прежде, чем Шестой вспомнил, что решил не предлагать Киту новое прозвище. Он уже ждал насмешек, но Кит только заинтересованно хмыкнул, а Пакость издал одобрительный смешок.

– Вот так надо было тебя называть! Точно! Ты ж вечно шастаешь ночами на пару с Тук-тук-туком…

– У вас просто мания меня переименовывать, – проворчал нареченный Полуночником, и Немо покраснела, вспомнив те дни, о которых Шестой ничего не знал.

Спящая коротко обняла его, молча благодаря за помощь, и легко хлопнула ладонью по лямке рюкзака.

– Удачи тебе. Не забывай нас.

Последним, когда такси нетерпеливо просигналило второй раз, к Шестому, отчаянно стесняясь, приблизился Лис с крупной шишкой в руке.

– Лис хочет подарить тебе вот что, – пробормотал паренек. – Вдруг ты захочешь сюда вернуться…

Никакой связи между шишкой и возвращением в «Ец» Шестой не видел, но подарок взял и, поблагодарив младшего, сунул в карман шорт.

Потом он скованно помахал всем на прощание и торопливо пошел к калитке. Тяжелая и ржавая, она с лязгом закрылась у него за спиной, измазав белую футболку рыжей трухой.

Шумели сосны, где-то сигналили автомобили, гудели рельсы после убежавшего вдаль поезда, ветер нес по дороге облака пыли. Прощальная песня «Еца» осталась за его воротами.

Уже нырнув в салон автомобиля и устроив рюкзак на коленях, Шестой бросил взгляд в окно, пытаясь рассмотреть желтую футболку Лиса или малиновую шаль Спящей, но не увидел ничего, кроме сорняков и сосен. Даже сами ворота и выгоревшая надпись затерялись где-то среди зелени без следа. Все, что осталось от «Еца», – чужой ежедневник с вложенным туда ярким рисунком и колючая шишка в кармане.