10 апреля

Я переезжаю в гостиницу «Эконом» в нескольких кварталах от прежнего отеля. Здесь почти нет персонала, только уборщик, катающий пылесос от комнаты к комнате. Я регистрируюсь под именем Уолласа Стивенса, и никто не задает вопросов.

Новость о смерти Болвана попадает в сеть через две с половиной недели после того, как я обнаружил тело, и распространяется как вирус – фотографии места преступления наводняют желтую прессу, в блогах увековечивают память восходящей звезды уличного искусства, галерея «Блюм и По» объявляет, что цена рисунков Болвана, отодранных от щитов и почтовых ящиков, взлетела на четыреста процентов, хотя большинство людей никогда не слышали о Болване. В комментариях разглагольствуют о том, что Болвана убило ЦРУ. Исполосованное лицо и пустые глазницы. После оплаты номера и автотакси я исчерпал лимит кредитки – не рассчитывал так надолго застрять в Сан-Франциско.

Иногда я заглядываю в супермаркет за продуктами, но в основном прочесываю галереи. Канал KRON4 рассказывает об убийстве Болвана в каждом вечернем выпуске новостей. Говорят, существует видеозапись с убийцами, но кто они – неизвестно. Неоднократно крутят запись с тремя полицейскими спецназовцами, их лица скрыты под темными шлемами. Похоже, они знают расположение всех камер в Брокльбанке. Щитки их шлемов приближаются к объективу каждой камеры, прежде чем те прекращают вещание – полицейские отключают все камеры на пути к квартире Болвана.

В новостях сообщают, что эти полицейские – самозванцы и не работают в полиции Сан-Франциско, после чего следуют предупреждения о фальшивых копах на блокпостах. People’s.org рекламирует свое приложение для идентификации настоящих полицейских по номеру значка и профилю в сети. Я загружаю его. В стримах утверждается, что мотив – банальное ограбление, у жертвы украдена Начинка, и скорее всего, ее уже взломали и стерли содержимое, чтобы невозможно было отследить.

Музей современного искусства превозносит Болвана в пресс-релизах и объявляет о весенней ретроспективе его работ. В стримах его называют художником-визионером, гением нашего времени, но обыватели зевают, им он кажется не более чем вандалом-молокососом, а деньги от продажи его работ должны пойти в качестве возмещения хозяевам пострадавшей от его рук собственности. Его звали Шеррод Фолкнер, но он стал называть себя Болваном еще подростком, когда жил в Уичито. Он отправился на западное побережье и поступил в колледж Харви Мадда, где изучал виртуальную реальность и дизайн игр, но не окончил курс. Переехав в Сан-Франциско, он около пятнадцати лет проработал менеджером в фастфуде «Деннис» на Четвертой улице в районе Миссия. Несколько дней назад я завтракал в этом месте, заказал много всякой всячины, но почти ничего не съел. Я расспрашивал о нем продавщицу, назвавшись его бывшим одноклассником. «Шеррод здесь больше не работает», – только и сказала она.

Стримы препарируют его жизнь. Работы Болвана полны шифров, и многие спрятаны, но его IP-адрес и история поиска в сети взломаны и выставлены на всеобщее обозрение. Веб-сайты «Правое крыло» и «Четвертая поправка» дают ссылки на тексты Айн Рэнд и Джулиана Ассанджа, анархистов и фан-клуб группы «Тело Христово». Взломаны и опубликованы кое-какие его личные документы – фанфик в виде эпической поэмы о сексе Джона Голта и президента Мичем, после чего их ребенок вылетает из ее утробы как вспышка молнии.

Таблоиды раскрыли его семейные связи – обес-печенные родители в Канзасе и сестра в Чикаго. Его отец сделал заявление по поводу смерти сына, умоляя новостные каналы позволить семье оплакивать его конфиденциально, уважать их частную жизнь. Аватар Болвана, то есть Шеррода Фолкнера, – это портрет Альфреда Ноймана с девизом «Мне, и волноваться?», он появлялся в архивных комментариях и чатах.

Как-то днем я пью кофе со льдом в «Старбаксе» в Миссии. Продавцы узнают меня, в последние дни я часто сюда захаживаю в перерывах между наведением справок в галереях, мне говорят «до завтра», когда я допиваю последний глоток и выбрасываю стаканчик в урну. Сейчас половина пятого, и когда я уйду из кафе, бо́льшая часть галерей уже закроется, но у меня еще есть время добраться до галереи «Клетка». В вестибюле стоят потрепанные диваны, картины развешаны на стенах кукольных домиков, населенных лисами.

Ярко-розовые волосы администратора собраны в хвост и болтаются поверх ее латексного костюма, словно помпон. Губы темно-бордового цвета, в бровях и языке торчат серебряные гвоздики. Она говорит, что через десять минут галерея закрывается, но я все равно показываю рисунки. Она их узнает. И когда она приносит альбом, я понимаю, что нашел то, что искал. Администратор перелистывает пачку акварелей, рисунки сколоты по шесть, каждый лист отделен от нижнего пленкой.

– Она называет это «выпусками», – объясняет администратор.

Она обращается с рисунками как с листами золота. На них изображено серое подгнившее дерево и непонятно к чему относящиеся архитектурные детали – двери, колонны крыльца, цитата из Библии, написанная белым, люк в угольный погреб, лестница, деревянный пол, облезлая краска, оборванные провода для люстры, кровать, где Тимоти держал Альбион, несколько изображений этой кровати. Все нарисовано углем и акварелью. Лишь на нескольких рисунках дом виден целиком. На одном я почти узнаю дверь в погреб, за которой слышал дыхание, когда был в Архиве.

– Кто автор? – спрашиваю я.

– Местная художница. Дар Харрис. Она участвовала в прошлогодней выставке.

– Дар Харрис?

– Дарвин Харрис, – говорит она. – Она из Питтсбурга, или у нее там были друзья. Работает в индустрии моды. В каком-то из крупных домов моды, я думаю. Возможно, у Фезерстона.

Дарвин – это родной город Пейтон. Дарвин, Миннесота.

– Как она выглядит? – спрашиваю я. – Кто она?

– Когда она входит в комнату, ее невозможно не заметить, если вы об этом.

– Я расспрашивал во всех галереях Сан-Франциско, но никто о ней не слышал.

– Смотря у кого спрашивать. Дар придерживается определенных принципов – она принимает участие в выставках только вместе с хорошо знакомыми людьми. Однажды я предложила ей устроить персональную выставку, но ей, похоже, эта мысль не понравилась. Я выкинула эту идею из головы.

– Но почему? У нее потрясающие работы.

– Она замкнутый человек. Хотя и не затворница. Мне кажется, ей не хочется привлекать к себе слишком много внимания. Помню, как она отказалась фотографироваться для рекламного буклета выставки, и это странно, потому что выглядит она как фотомодель. Если бы люди знали, как выглядит художник, это привлекло бы их в галерею.

– Вы хорошо ее знаете?

– Довольно хорошо, – говорит она. – Она продает каждый выпуск целиком, но, как я вижу, у вас здесь две отдельные работы. Их следует объединить.

– У меня есть и другие. Я купил их по отдельности.

– Где вы их купили?

– На eBay.

Она интересуется, кто продавец, но я отбрехиваюсь, со смутной тревогой – возможно, рисунки объявлены крадеными, и она выуживает информацию. Я говорю, что вернусь завтра, чтобы взглянуть на всю коллекцию. Ужинаю острой курицей в «Вендис», а потом подключаюсь к спутниковой связи в номере отеля и просматриваю стримы в поисках Дарвин Харрис – теперь, когда я знаю ее имя, найти ее легко. У нее есть страница в «Фейсбуке», но без фотографии в профиле.

Биография в профиле короткая, без упоминания Питтсбурга. Я просматриваю фотографии – сплошные изображения одного и того же разрушенного дома, все в группах по шесть. Есть и другая серия рисунков, с педантично выписанными деталями, как и на изображениях дома, но здесь портреты блондинки, похожей на Хельгу Уайета, только девушка расколота на фрагменты, как у Пикассо или Брака, в тех же приглушенных тонах, что и дом, но светлее. Девушка с волосами соломенного цвета и персиковой кожей, розовыми губами и сосками и голубыми глазами. Я просматриваю несколько выпусков, прежде чем понимаю, что это Пейтон. Дом и блондинка. На некоторых выпусках дом и блондинка перекликаются, но в основном это отдельные темы.

Я просматриваю список ее «Событий» в профиле. Зимой и весной намечены групповые выставки, так что она постоянно занята, хотя и пытается оставаться относительно анонимной. Я проверяю даты. Через несколько недель в галерее «Первая пятница» в Миссии открывается выставка под названием «Камень, ножницы, бумага».

Поздно вечером я звоню Гаврилу. Он спрашивает, когда я с этим закончу, и я отвечаю, что не знаю.

– Наверное, уже скоро.

– Я бы с удовольствием посмотрел Сан-Франциско, – говорит он. – Мне всегда хотелось увидеть парк «Редвудс». Проехать на машине через дупло в дереве…