7 марта

Келли говорит, что сначала должна завершить кое-какие дела. Она хочет встретиться на Джексон-сквер, я выхожу пораньше и коротаю время в книжном «Огни большого города». В тени на тротуаре воображение рисует стихи Ферлингетти. Полы с черно-белыми плитками, несколько залов с книгами на деревянных полках. Такие места редко встречаются. Поход сюда – как паломничество. Стены увешаны постерами с прославленными гениями, среди них и Гинзберг с безумным взглядом и вымазанными в чернилах руками. Гинзберг, чьи стихи я когда-то выучил наизусть и декламировал в два или три часа ночи на пустых улицах Питтсбурга. Тогда я был подростком, и мне нравилось ощущать эти слова на языке, нравилось его шокирующее и яркое воображение.

С тех пор прошло много времени, но я беру с полки «Вопль и другие стихи». Здесь продаются такие книги, которые никогда не рекламируются в Начинке, никогда не попадают в список бестселлеров, а отдел маркетинга не продвигает их в ток-шоу или в книжных приложениях – европейские романисты, диссиденты, известные авторы, пропавшие с радаров в последнее десятилетие, вроде Дж. Константина, Пикарда или Люсиль Хэш; новое издание избранных работ Боба Дилана или новый перевод «Беовульфа». Я набираю кучу книг и выжимаю из кредитки еще несколько тысяч плюс к уже потраченным на поездку, но оно того стоит, хотя бы чтобы подержать все эти книги в руках. Кассирша интересуется, всю ли секцию поэзии я скупил, и я смеюсь.

– Вполне возможно, – говорю я, – вполне возможно.

Приходит сообщение от Келли: «Через пятнадцать минут».

До ресторана еще несколько кварталов, и на ходу я прижимаю бумажный пакет с книгами, придерживая его снизу, чтобы не порвался. К месту встречи я прихожу, вспотев и запыхавшись. Келли ждет на тротуаре, на ней то милое платьице с бежевыми кружевами, в котором она как-то раз изображала Альбион в Архиве, и элегантная шляпка.

– Я уже заказала столик, – сообщает она. – Я знакома с поваром, и он приберег для нас тихий столик, где можно поговорить. В гардеробе есть камера хранения.

– Понял, – отвечаю я, подхватывая пакет с книгами поудобнее. – Это книги…

– Гаврил звонил, – говорит она. – Услышав его голос, я сначала была ошарашена. Признаюсь, я подумала, что вы набрехали про Гаврила, и удивилась, когда он позвонил. Мы заключили контракт. Он сказал, что изменит мою жизнь, дав мне работу. Он будет снимать меня для Anthropologie, и я полечу с ним в Лондон, но ясно дал понять, что все зависит от того, насколько я вам помогу. Не уверена, что это у меня получится, но я расскажу о своей работе с Болваном, если вам интересно именно это. Вы даже не представляете, насколько это для меня серьезный шаг. Вы ведь наверняка говорили с моим агентом, когда заключали контракт. Сегодня я в вашем распоряжении, Доминик. Я расскажу все, что знаю.

– Хорошо. Тогда давайте начнем с еды.

Ресторан называется «Амбергрис» и специализируется на морепродуктах. Здесь уютные столики в закутках, матовое стекло и свечи. Келли ведет меня по залу. Платье не скрывает ее ноги, лаковые туфли на каблуках добавляют ей еще несколько дюймов роста, в ее профиле мелькают модельные фотографии, видео с показов и нарезка из съемки за кулисами, в одном нижнем белье. Все пялятся на нас, когда мы проходим мимо. Наш столик находится на отшибе, обычно такие столы плохо обслуживают, но для нас это идеальный вариант. Я ставлю книги рядом с собой. В воздухе витают ароматы карри, лимона и копченой рыбы. Чжоу садится напротив… То есть Келли. Приходится напоминать себе, что это Келли, ее зовут Келли, и она не иллюзия в Начинке. Как только мы устраиваемся, она заказывает ром нам обоим.

– За то, чтобы мы оба получили желаемое, – провозглашает она тост.

Мы чокаемся, и я глотаю напиток – темный ром с ванильным ароматом согревает желудок.

– Я впутался в неприятную историю, – объясняю я. – Встал на пути могущественных людей, но у меня есть основания считать, что Болван может меня от них оградить. У меня есть и другие причины его искать. Он отнял у меня кое-что ценное…

– Болван рифмуется со словом «роман», – говорит она.

– Вы сказали, что его зовут по-другому. Так как его зовут? И почему Болван?

– Вы играете в компьютерные игры?

Нас прерывает тихий поток музыки из встроенного в скатерть меню – мягкое, но нетерпеливое напоминание. Я заказываю золотистую макрель, а Келли салат и суши. И еще по порции рома.

– Болван находит политические аллегории в видеоиграх, – объясняет она. – Вы же играли в шутеры от первого лица? Уж точно знаете, что это такое, верно? Нужно убить всех, кого видите в поле зрения. Многочисленных безымянных и обезличенных врагов в игре называют «болванами». Он использует понятие «болван» в своей теории устройства государства. И считает, что однажды болваны убьют своих убийц.

– Так что же, он коммунист? А «болваны» – это пролетариат?

– Анархист, – уточняет Келли. – Вообще-то он отвергнет любой ярлык, который вы налепите на его излюбленную теорию, но его завораживает коммунистическая мифология, даже против его воли. Он верит в свержение буржуазии и исчезновение государства. Услышав его разглагольствования на эту тему, вы бы решили, что он говорит о Конце времен.

– Так кто он?

– Террорист. Художник. Не понимаю, каким образом он может вас защитить.

– Расскажите об образе, который он использует, – женщина выгуливает на поводке двух других женщин. Он нашел его в каталоге женского белья Agent Provocateur.

– Точно, он называет ее «Собачница». Как-то он признался, что этот образ для него очень личный, предназначен для того, чтобы бросать перец в глаза врагам. Через этот образ он выражает свои политические воззрения. Он подпольщик, не светится в сети. Однажды он сказал, что ему предложили выставляться в галерее «Блюи и По», они обещали сделать его богачом, но он отказался, потому что не принимает дух капитализма. «Головы мертвецов», «Собачница», «Кровавые алмазы». Он повсюду их рисует. Кое-кто даже ломает стены и сдирает плакаты, коллекционируя его работы. Как-то раз я была у одного продюсера на вечеринке после съемок, так на стене в гостиной у него висело крыло «корветта», изрисованное Болваном. Почти целая боковина «корветта», только потому, что на ней был нарисован череп Мичем.

– Граффити на стенах? Болван же технарь. – Удивительно, что он пользуется для своих работ краской.

– Уже нет. Он начинал с краски, но прославился, только когда начал делать геоинсталляции.

– А что это?

– Короткометражки, которые можно загрузить и увидеть, только когда чья-то Начинка окажется в точке с определенными координатами. Около года назад он установил такую инсталляцию перед мэрией – стоит наступить на последнюю ступеньку к зданию, причем в строго определенном месте, и в Начинку загружается стрим, хочешь ты того или нет, это порнография с мэром Костой и двумя несовершеннолетними девочками, он нюхает кокаин с их задниц. И пока фильм не закончится, он закрывает все поле зрения. Эти инсталляции нельзя удалить, потому что они передаются со спутников, которые он взломал. Понятно?

– И эти его инсталляции разбросаны по всему городу?

– По всей стране. У него есть фанаты, которые пытаются найти все, но Болван говорит, что до сих пор обнаружено только процентов двадцать пять.

– И все антиправительственные?

– Не все, – говорит она. – Бо́льшая часть – это любовные письма президенту Мичем. Он помешан на Мичем. Слышали бы вы его – то выступает как самый что ни на есть капиталист-патриот, а в следующую секунду уже проклинает саму идею правительства и называет капиталистов отбросами. Однажды он показал мне свой рисунок, который назвал «Рай для рабочих», но это был просто странный портрет Мичем, целиком исполненный золотой краской. Он ненавидит правительство, но обожает Мичем. Говорит, что истина содержится в противоречиях, и потому он высказывается о своей системе через образы, ведь образы содержат противоречия, но сами не противоречивы…

– Как-то раз он намекнул, что работает совместно с другими людьми, сказал: «Имя мне – Легион». Это что-то означает, по-вашему?

– Есть и другие, но я не знаю, о ком он говорил. Порой он преувеличивает.

– Как насчет девушки по имени Альбион Уэйверли? Вы когда-нибудь с ней встречались?

– Имя Альбион мне знакомо, – кивает она. – Я думала, это просто имя, которым он меня называет.

– В чем заключалась ваша работа?

– Я занималась странными вещами. Не вполне понимаю, чем именно. У него квартира в доме «Брокльбанк», которую он использует под студию. Превратил ее в настоящий кинопавильон. Видеокамеры, системы для создания образов в виртуальной реальности. У него «Хассельблад» с 3D и записью тактильных ощущений – оборудование по последнему слову техники. И он во всем этом шарит. Когда я приходила на съемку, у него уже была наготове одежда для меня – шикарные платья, и он давал мне указания, что делать.

– Платья вроде того, что сейчас на вас? Оно, наверное, с какой-то съемки у Болвана. Я его узнал.

– От Фезерстона, – кивает она. – Иначе я не могла бы себе его позволить. Болван говорит мне, что надевать и что делать. Показывает видеозаписи с разными женщинами и велит повторять каждое движение, иногда это похоже на танец. Записывает короткометражки. Обычно я воссоздаю видео с девушкой, которую он называет своей помощницей. Иногда он звонит ей во время съемок.

– Альбион, – подсказываю я.

– Он никогда не называет ее по имени.

– И чем вы для него занимаетесь?

– Лежу одетой в постели. Сплетаю ноги определенным образом. Сижу в разных позах и читаю. Смотрю в зеркало и крашу губы или поправляю прическу. Готовлю салат… Нет, просто режу салатные листья. Здороваюсь с людьми, словно я в бутике или галерее. Улыбаюсь, пожимаю руки…

– Едете в лифте, флиртуя с другой девушкой…

– С блондинкой, – подхватывает она. – Вы все это знаете? Если я делаю что-то не совсем точно, то приходится повторять, пока он не будет доволен.

Приносят еду, элегантно сервированную в стиле минимализма. Келли подцепляет трясущийся суши и откусывает розовую мякоть, закрывая глаза, чтобы насладиться вкусом. Я проглатываю кусочек рыбы и понимаю, что уже съел четверть ужина.

– Как он вас нашел? – спрашиваю я.

Ее подлинная страсть – сцена, признается она. Келли рассказывает о своей деловой партнерше, тоже актрисе.

– Мы играли в «Бостонском браке» Мамета и в «Служанках» Жене. А последняя работа – «Персона» Бергмана, только действие происходит во время Второй мировой войны. Я играла актрису Хуэй Чжун, пережившую нанкинскую резню и находящуюся в психиатрической лечебнице в Лицзяне. Моя подруга играла медсестру Мяо Тянь. Однажды после спектакля ко мне подошел Болван. Он похвалил мое исполнение, и очень экспрессивно. Спросил, есть ли у меня постоянная работа и не хочу ли я работать у него – придется играть для виртуальной реальности. Он не представился и не сказал, чем именно придется заниматься, но назвал сумму, которую готов заплатить.

– Вы можете меня с ним познакомить? Мне нужно с ним поговорить.

– Я так и знала, что вы захотите с ним встретиться. Слушайте, не знаю, кем вы его считаете, но Болван – странный тип. Очень талантливый, может, даже гений, но на самом деле он просто одинокий извращенец, самоутверждающийся в стримах. Те, кто о нем слышал, считают его настоящим художником, но он пытается избегать этого окружения. Я готова его продать в обмен на Гаврила, но не хочу навлекать на него беду.

– Болван отобрал у меня жену.

Про тело Ханны Масси ей рассказывать не стоит, но я упоминаю Тимоти и Уэйверли и описываю, как с ними поступил Болван. Рассказываю кое-что об Альбион. И про Чжоу. Похоже, Келли ошарашена, она явно не знала, к чему приведет ее работа с Болваном. Я убеждаю ее, что это важно, и Чжоу – единственная ниточка, оставшаяся от моей жены.

– Охренеть, – говорит она. – Я не знала, чем занимается Болван. И не понимаю, почему он уничтожил память о вашей жене. Мне жаль это слышать.

Я расплачиваюсь по счету и провожаю ее домой. Она живет неподалеку, так что мы идем пешком. Келли в задумчивом настроении, Начинка синхронизирует астрологические карты со звездным небом в реальном времени. Голова Келли светится ореолом сверкающих звезд и анимированных созвездий. Мы пробираемся между группами клубной молодежи и трансвеститами, в переулках идет нескончаемый карнавал, и я странно выгляжу в костюме от Карачени, держа в охапке тяжелый бумажный пакет с книгами. Мы идем по импровизированному рынку с рядами лотков. Келли останавливается около продавца самодельных духов. Она брызгает себе на запястья, на одно – сандаловое дерево, на другое – сирень. Поднимает руку, чтобы я понюхал.

– Сирень, – говорю я.

– Хотите увидеть инсталляцию Болвана? – спрашивает она. – Тут есть одна поблизости. Он называет ее «Апофеоз американской невинности», или что-то в этом роде.

Келли ведет меня по улице, главным образом застроенной жилыми домами, пока мы не оказываемся в скверике с несколькими деревьями, единственной скамейкой и стойкой для велосипедов. Она указывает на кизил.

– Вот это дерево – ориентир, – говорит она.

– И что нужно делать?

– Прислонитесь спиной к дереву, а потом идите по прямой к улице.

Я подчиняюсь. И стоит мне сделать шаг от края скверика, как Начинка подключается к спутнику, вспыхивает антивирус, но не может ничему помешать, и вскоре все поле зрения заполняется видео-записью с Элеонор Мичем, задолго до того, как ее избрали президентом, в то время она работала моделью для American Eagle Outfitters, ей было всего четырнадцать или пятнадцать. Она голая и обернута в американский флаг. Идет по золотистому пшеничному полю. Я почти ощущаю дуновение свежего ветерка. Ее волосы в тон полю, солнечный свет золотит кожу. На горизонте встают горы цвета лаванды. Полное умиротворение, но длится оно лишь тридцать секунд, после чего я снова окунаюсь в вечерний Сан-Франциско.

– Некоторые из них прекрасны, – говорит Келли.

Мы доходим до ее дома, и она говорит, что позвонит, как только Болван назначит новую встречу, и тогда я смогу с ним встретиться, придя вместо нее.

– Я жду его звонка уже сегодня вечером.

Я дожидаюсь, пока она войдет в дом, и остаюсь в одиночестве на тротуаре – как во сне, когда оказываешься один в ночном городе, который должен быть полон народу. К тому времени, когда подъезжает вызванное такси, я уже так проголодался, словно и не ел, макрель кажется всего лишь легкой закуской.

– Место назначения? – спрашивает такси, когда я сажусь.

– Как насчет барбекю? – отзываюсь я. – Можно выбрать по отзывам посетителей, мне все равно, куда ехать. Отвези меня в ресторан с самым высоким рейтингом.

Я возвращаюсь в отель с мемфисскими ребрышками в пенопластовой коробке и куском шоколадного торта в пластмассовом стаканчике. Листаю купленные книги, но мне не хочется пачкать страницы вымазанными в соусе для барбекю пальцами, и тогда я запускаю промо-ролики Келли из ее портфолио – это реклама бара, где она потягивает водку с клубничным сиропом. Я проматываю список ее работ в поисках роли в «Персоне», но вместо этого натыкаюсь на «Служанок» Жене и смотрю на Келли в одежде хозяйки, она играет доминантную роль по отношению ко второй служанке, женщины мелкими шажками движутся в сторону секса и крови.

Я смотрю на этих женщин, купающихся в крови хозяев, актрисы целуются, и я вспоминаю брызги духов с запахом сирени на запястье Келли. Я мог бы целовать ее запястья, эти тонкие запястья. Тереза. Раздеваюсь, выключаю свет и ложусь калачиком под одеяло, только на потолке и стенах светится сетка купонов, озаряя все вокруг искусственным разноцветным сиянием. Не знаю, существуют ли эти купоны в действительности, подсвечивая комнату, или только в моей Начинке, и этот свет – всего лишь иллюзия. Я узнаю расценки на спутниковую связь, и хотя сейчас они на максимуме, все-таки подключаюсь…

Я в парке Шенли, где мы вместе гуляли. В Питтсбурге зима. На ветвях деревьев лежит плотный снег, падает легкими хлопьями. Ложе ручья застыло черными изгибами пронизывающей лед глины, на каменные мостики валит снег. Я перескакиваю к лету, и вот уже снег растаял, превратившись в водный поток, на деревьях густая зеленая листва, отбрасывающая тень на дорожки.

Терезе не устраивали похорон, как и всем остальным. Просто массовая кремация.

Мы забывались в этих длинных прогулках в парке, после визитов к доктору Перкинсу и доктору Кэролл, где обсуждались варианты – лупрон, кломид, серофен. Помню, как сложно ей было зачать ребенка. Летом мы сбегали из духоты дома и гуляли по Шейдисайду до двух часов ночи. В такие ночи ей снился потерянный ребенок. Она гадала, что с ней не так, и боялась принимать таблетки для зачатия из-за страха перед Богом и в ужасе перед возможным кровотечением. Мы возвращались домой в поту, раздевались догола и сидели на тахте, пили воду со льдом, а установленные у окон вентиляторы гоняли влажный воздух.

Сейчас я иду туда…

Я прохожу по вестибюлю, но в нашей гостиной, где гоняют влажный воздух вентиляторы, меня поджидает Келли. Чжоу. Посреди ночи я просыпаюсь в гостиничном номере со свинцовой болью в груди, мне хочется вырвать эту боль и выкинуть.

– Прости, прости, – молюсь я, хотя и не знаю, кому или чему – никто не отвечает на мои молитвы и никогда не ответит.

Около трех часов ночи Келли присылает сообщение: «Брокльбанк, квартира 2173, съемка назначена завтра на три часа дня. Позвонил Гаврил. Улетаю в Лондон ночным рейсом. Чао!»