Переучиваться всегда трудно. Гораздо проще постигать азы мастерства с нуля, когда приобретенные ранее навыки не довлеют над сознанием и рефлексами и не приходится ломать старое для постижения нового.

Когда Стасу сообщили, что ему предстоит управлять боевой машиной, он был ошарашен.

Обычно военные пилоты готовились годами в училищах, проходили подготовку в различных учебных центрах сначала на Земле, а затем в космосе под чутким контролем санкционеров. Курсанты изучали устройство конкретной машины, на которой предстояло летать, тактику ведения атмосферного и пространственного боя, военное ремесло, психологию, спецнавигацию и кучу других предметов. А главное – практика и еще раз практика. Тренажеры, бесконечные летные часы с инструктором и без, отработка действий в чрезвычайных ситуациях…

Но чтобы взять и посадить за неделю гражданского пилота – пусть даже опытного и хорошо обучаемого – за штурвал боевого истребителя… К тому же – не просто пилота, а бывшего антисоца с незавидным прошлым…

Нонсенс. Если не элементарная глупость со стороны командования…

После нескольких серьезных столкновений с Игреками возле Сатурна их с Уинделом перевели на борт ударного авианосца «Данихнов». Ученого упекли в один из многочисленных «ящиков» – закрытых исследовательских лабораторий, а Стаса передали в ведомство отдельного гвардейского авиакрыла российского сектора СКО.

Нонсенс? Однозначно.

Его несколько часов мурыжили санкционеры-безопасники, прессовали военные, обрабатывали психологи, а затем сообщили, что он зачислен в спецгруппу пилотов, среди которых оказалось еще несколько бывших гражданских. Именно бывших, потому что в течение суток их представили к званию младших лейтенантов российского сектора СКО, подвели под присягу и навинтили погоны. Разве что обмыть не дали.

Нонсенс? Еще какой, блин! В течение каких-то двадцати четырех часов ты курсант, а потом – бах! – и уже офицер. Получи, распишись, запей…

Но главное – другое. Фамилия Стаса ни у кого не вызвала подозрения. Словно бы все санкциры вдруг махом забыли, что он был по самые уши замешан в нацбезовских делах, уличен в связях с запятнавшими себя военными и вообще числился первым незапланированным гостем в Солнечной Y, которого извлекали с сопредельной территории с такой помпой, что аж спровоцировали предпосылки к глобальному конфликту… Ничего этого будто бы никогда не происходило. Во время допросов, тестов, медицинских и социальных проверок ни один санкцир и слова касательно сих прошлых заслуг Стаса не проронил. Лишь пару раз его пожурили за пребывание в комплексе для душевнобольных на Хароне, старательно обходя особые условия, причины и обстоятельства, из-за стечения которых, собственно, Нужный с Уинделом и загремели на зону.

Уж слишком все получилось просто: отсидка, бунт сомнительной случайности, спасение, зачистка по схеме G-нуль и прямая вербовка в регулярную армию, к тому же не абы куда, а в элитное боевое подразделение.

Не странно ли? Упрятать на задворки системы, а затем в один момент реабилитировать и, как говорится, позволить проявить себя на самом острие миротворческой миссии…

Что-то многовато здесь было притянуто за уши. Ох, многовато.

Но у Стаса имелся свой интерес и мотивы для того, чтобы попасть в состав экспедиции в соседнюю Солнечную систему, к варварам Игрекам. Ведь он так и не разобрался в своих чувствах к Вере. Ему необходимо было поставить точку в полупризрачном прошлом. Там осталась целая жизнь для другого Стаса, погибшего, когда сам он впервые вошел в Точку. И… что-то еще… осталось. Что-то не до конца понятое.

Иначе не получалось. Нечто в самом глубоком месте грудной клетки не желало успокаиваться. Никак.

Да и этот последний разговор с Жаквином в кают-компании… Какого черта пьяному ученому вздумалось делиться своими жутковатыми домыслами о том, куда понеслись обе звезды? Воистину: меньше знаешь – спокойнее вакуум души.

Теперь же душевный и телесный покой для Стаса был надолго заказан…

Возле Марса «Данихнов» лег в дрейф на высокой орбите, и жизнь на авианосце закипела с удвоенной силой.

Не успев толком опомниться после нудных бесед с санкцирами– безопасниками, Нужный оказался в учебном центре гигантского корабля вместе с десятком таких же «мазутов», как и он сам. И вот здесь за курсантов взялись всерьез. Капитан третьего ранга Тюльпин с первых же минут объяснил новоиспеченным офицерам флота, кто они такие и где их место…

– Меня не волнует, как вас звали мамочки, очередные женушки и санкционеры, – отчеканил он, прохаживаясь перед строем и улыбаясь, словно гугенот, трижды переживший Варфоломеевскую ночь. – Теперь у вас нет паспортных карточек. У вас нет фамилий. У вас нет прав на социальные санкции. У вас нет протекции Земли. Теперь у вас есть только имена. И мне плевать, что у некоторых они одинаковые. Вот такая вот тяга.

– Разрешите обратиться, – сказал один из новобранцев, скосив на каптри глаза.

– Рискни. – Тюльпин остановился и хищно обернулся.

– Мы с ребятами поболтали немного в хозо, познакомились, когда форму получали… Среди нас нет никого с одинаковыми именами.

Тюльпин приблизился к смельчаку и долго смотрел на него в упор, трогая языком поочередно то левый верхний клык, то правый. От его кителя пахло чудовищной смесью дорогого табака и машинного масла.

– Обязательно будут, – произнес он наконец. – Вот тебя собьют, гражданская упырятина, и место твое займет другая упырятина. И так далее. Поверь мне: война – это процесс, который, так или иначе, перемешивает кадры. Личный состав постоянно меняется. Качественно. А моя задача: следить, чтобы он в вашей доблестной группе оставался неизменен количественно. Так что, любезные, тяга следующая: тезки в составе вашей эскадрильи непременно обнаружатся. Рано или поздно. Все просто: гибель слабейших и тервер. Ляг.

– Не понял…

– Упор лежа! – громко засопев, скомандовал каптри. – Двадцать отжиманий!

Выскочка упал и отжался.

– Вернуться в строй. – Тюльпин уселся на единственный стул в тренировочном зале УЦ и хмуро оглядел своих подопечных. – Что, любезные касатики, приступим к освоению курса молодого бойца или сначала искурим ароматного бамбуку?

– Приступим к освоению курса молодого бойца, – вразнобой отозвался строй.

– Дружнее, уважаемые.

– Приступим к освоению курса молодого бойца!

– Лучше. Гораздо лучше. – Каптри извлек из кармана кителя кисет с табаком и миниатюрную трубочку. Принялся забивать. – Вас собрали здесь и навинтили младлейские звезды не просто так. Вы лучшие гражданские пилоты системы, которых удалось отыскать в кратчайшие сроки, предусмотренные операцией «Рекрут». Предупреждаю дебильный вопрос: а что, военных пилотов мало? Да. Мало. Хороших специалистов и офицеров всегда мало. Вот вас и вытащили из мазутных гадюшников, потому что вы лучшие. Но. – Тюльпин дидактически помолчал. Чиркнул спичкой. Попыхтел трубкой. – С этого мига забудьте свое гражданское прошлое. Ибо вам, ненаглядные, придется основательно оскотиниться.

И началось.

Переучиваться с транспортника на военного пилота оказалось гораздо сложнее, чем Стас мог себе представить. Гораздо, гораздо сложнее. Последующие несколько дней обернулись сущим адом даже для него, отмахавшего полгода на «Хароне-зеро»…

Сначала их почти сутки гоняли на тренажерах. Имитационные капсулы, связанные друг с другом в единую сетку под контролем сервера-инструктора, позволяли постигать навыки быстро и эффективно. Учебные программы менялись на симулятивные, атмосферные на пространственные, простые на сложные, индивидуальные на командные… И так по кругу. Все это дело проходило под неполным гипнотическим воздействием для наилучшего усвоения. Иначе бы – даже с учетом самых лучших санкциров-инструкторов и современного учебного ПО – для прохождения курса пилотам потребовалось бы не меньше пары месяцев…

Мозги такое интенсивное информационное месиво сушило капитально, зато материал прочно и сердито засаживался в подкорку обучаемого с грацией железнодорожного костыля, вколачиваемого кувалдой в шпалу.

А во время получасовых перерывов вместо кофе и бутербродов младлеи получали хорошую порцию теории. Им вбивали основы тактики ведения боя в ближнем космосе и азы пиковой психологии. Пичкали инфой по всем известным типам и классам военных кораблей нашего флота, трамбовали в мозг ТТХ шаттлов дружественных держав и особенности тактических маневров соединений противника… Учили ориентироваться в навигационной сетке и делились маленькими профессиональными хитростями, не раз спасавшими жизнь не только курсантам-желторотикам, но и асам.

Цифры перемешивались в сознании с буквами, схемами, картами, 3D-образами, потоками битов и байтов. Пальцы болели от постоянного контакта с сенсорами тренажеров. Вегетативная, эндокринная и нервная системы балансировали на пределе истощения. Мышцы, стимулируемые электродами и химией, превращались в прочные жгуты, натянутые до одури и время от времени прошибаемые тиком. Перед глазами плыли прицельные тригономы, голографические изображения основных узлов истребителя, схемы боевых построений по звеньям и парам, пункты психоконтактного параграфа из общих положений последнего военного циркуляра, применяемого к космическим силам Игреков, перечень внешнеполитических и дипломатических санкций, клеммы в редукторе основного энергоблока сверхмалого истребителя-перехватчика «Комар», правила экстренного вызова спасательного корабля при боевом катапультировании, разновидности тепловых ловушек и ложных целей для ракет класса анти-М…

Через двадцать с лишним часов, когда время уже превратилось в болезненный для разума и печенки кисель из неимоверно медленно меняющихся цифр на часах, Тюльпин собрал группу в «учебке» и построил измочаленных в лапшу младлеев для разбора полетов. В прямом и переносном смыслах.

Пыхнув трубочкой, он разнес аромат табака и сакуры по помещению.

– Вы обречены на провал. Вас ждет скорая и непочетная кончина в вакууме.

Строй не шелохнулся. За прошедшие часы каптри сумел отжиманотерапией установить железную дисциплину среди подчиненных.

– Лоботрясы.

Тишина. Едва слышное сопение смертельно уставших пилотов.

– Санкции на жратву не получите.

И вот тут один из младлеев не выдержал. Его звали Руграно – мосластый парень лет двадцати пяти из бывших «кеглевозов». Так называли в профессиональной среде привилегированных пилотов-частников, работающих на дипломатических и других шишек.

– Какото самоволивство! – брякнул он на ужасном русском, выходя из строя. – Требуй вернуть меня уно моменто на Земля!

– Легко, – согласился Тюльпин. – Упал на земля и отжался тридцать раз.

– Нет!

– О, первый бунт, – поднял брови каптри, выскребая из трубки пепел. – Резво, резво… Я думал, вы еще денек протерпите, мазутня доморощенная.

Тюльпин неторопливо поднялся со стула, потрогал языком верхние клыки – сначала левый, затем правый – и вышел в центр зала.

– Видимо, вы не совсем меня поняли, любезные, – елейным тоном обратился он к пилотам. – Тяга такая. Вас никто не спрашивал, хотите ли вы служить в армии. Ваше мнение – дерьмо. Вам приказано служить.

– Но это противоречитто санкциям на запретто…

– Раз уж ты, упырятина, вышел из строя, – перебил Тюльпин разгневанного Руграно, – то подойди сюда. Не стесняйся.

Руграно набычился, шумно задышал, но приблизился к командиру. Рядом они смотрелись несколько карикатурно: мосластый итальянец оказался ровно на голову выше каптри.

– Коммандор… – начал Руграно и получил такой зверский удар носком армейского ботинка в пах, что беззвучно сложился, словно тростинка, и остался лежать на полу.

Стас оторопело глядел, как Тюльпин достает из кармана брюк платочек и тщательно протирает свой берц. Не из-за того, конечно, что тот испачкался при ударе, а для пущего эффекта.

Строй замер на полувздохе.

Никто из пилотов не мог предположить, что командир вот так подло врежет бедолаге по мужским причиндалам. Это было где-то на грани человеческой гнусности и бесчеловечного цинизма.

Спустя минуту Руграно все же нашел в себе силы, чтобы тихонько застонать.

– Гена, Марек, Стас, – обведя младлеев взглядом, спокойным тоном произнес Тюльпин. Словно бы у его ног не корчился в судорогах человек. – Шаг вперед.

Нужный вышел из строя, краем глаза отмечая, как на полметра вышагнули еще двое: угрюмый чех Марек с аккуратными черными бакенбардами на щеках и широкоплечий украинец Геннадий.

– Вы сегодня отработали погано, – возвестил Тюльпин. – Но остальные оказались еще хуже. Поэтому вы можете сейчас отдохнуть. Шестьдесят минут. Не спать. Если кто-то из вас, упырятин, заснет, вся группа будет отжиматься до следующего великого противостояния Земли и Марса. Ясно?

– Так точно!

– Дружнее надо, дружнее… – сморщившись, вздохнул каптри. – Остальные – на тренажеры. Понятно?

Поредевший строй гаркнул нечто среднее между «есть» и «блин».

– А теперь я отвечу на вопрос, который так и мерцает в ваших тупых башках, – сказал Тюльпин, глядя на сжавшегося в комок Руграно. – Вы терзаетесь мыслью: как посмел этот бессердечный козел так подло поступить с сослуживцем? «Ведь это же мужчина! Человек, в конце концов!» – вопит ваша негодующая селезенка. Объясняю один раз, любезные упыри. Ни я, ни вы, ни другие организмы, садящиеся за штурвал боевых кораблей, не имеют с самой минуты старта ни единой человеческой санкции. Запомните это. В космосе вы – боевые единицы. Боты, которые в любой миг могут быть уничтожены ботами противника. Или принесены в жертву своими же для успешного выполнения поставленной задачи. Мне вовсе не доставило удовольствия разбивать итальянские яйца, клянусь вакуумом. Но я не испытываю угрызений совести. Знаете почему? Потому, что моя задача не сожалеть о чертовых разбитых желтках, а сделать из вас бойцов. Боевых ботов, которые сумеют в нужный момент принести победу нашему флоту. Уверенную, сокрушительную победу, а не малоубедительный пат, усекаете? Тяга, любезные, следующая. Миротворческая миссия, которую планирует организовать командование, это не баптистская прогулка с бубнами по Арбату. Это военно-дипломатическая операция невиданного размаха, во время которой потребуется повышенное внимание со стороны боевого охранения диппредставительств и прочих гражданских мазутов. А я вовсе не уверен, что Игреки с распростертыми объятиями ждут нас по ту сторону Точки, чтобы принять истинную, мать ее, веру и беспроигрышную систему санкций. И, видит вакуум, я не испытываю никакого кайфа от того, что именно мне поручено вымуштровать дюжину дырявых штафирок. Это я про вас, кстати… За полгода так называемого интенсивного урегулирования конфликта в сфере нейтралитета Игреки отправили к праотцам около пятисот наших пилотов. Российский сектор СКО лишился лучших кадров, не говоря уже о материальных потерях. Бесспорно, другие космические державы тоже пострадали. И Игрекам досталось от души. Но в данный момент сей факт мне побоку. В данный момент у меня есть приказ сделать из вашего упырского рассадника боеспособную эскадрилью. Вот такая тяга.

Руграно наконец удалось как следует вдохнуть, и он интенсивно задергался у ног Тюльпина.

– Гена, Марек, Стас – отдыхать в офицерскую. Час. Спать запрещаю, – скомандовал каптри. – Остальные – на тренажеры. Отрабатываем барраж средней орбитальной станции и сопровождение группы из четырех фрегатов. В парах. Бего-ом… марш!

Младлеи сорвались с мест. Кое-кто все же на бегу украдкой оглядывался на поверженного итальянца, вздумавшего перечить капитану третьего ранга Тюльпину. Мосластый Руграно все еще валялся в позе эмбриона на холодном полу учебного центра.

– Пойдешь в офицерскую – санкцира-медика позови, – обронил Тюльпин, подхватывая со стула свою трубочку. – А то этот итальянский мудозвон так и будет тут скулить. Протухнет еще чего доброго…

Стас так и не понял, было ли это адресовано ему или кому-то из двух других пилотов, получивших разрешение на часовой перекур.

Учебная палуба тянулась сквозь весь авианосец, условно рассекая его на две большие «лимонные дольки», приложенные друг к другу широкими краями. Коридоры ветвистой цедрой покрывали каждый из уровней исполинского корабля. А тренажерные залы и техотсеки плотно жались друг к другу продолговатыми вакуолями с приплюснутым дном.

Общая каюта сбора офицеров находилась на корме корабля. Мареку, Геннадию и Стасу пришлось топать до нее по учебной палубе из носового УЦа добрых десять минут, взбираясь и сбегая по крутым лестницам, минуя распахнутые настежь гермодвери и людные перекрестья коридоров.

Переутомление и чудовищное количество информации, пропущенное через мозги ребят за последние пару десятков часов, давали о себе знать: не хотелось обсуждать тренировки, не хотелось делиться впечатлениями, не хотелось мыслить. Хотелось жрать и спать. А еще – сорвать с шеи собственную башку и выкинуть через грузовой шлюз подальше в космос, чтобы остаточная боль от воздействия гипнополя перестала пульсировать в висках…

Пошатываясь от усталости, Нужный переступил через высокий комингс и огляделся.

Назвав сие помещение громким словом «офицерская», кто-то явно дал ему нехилую фору.

Посреди квадратного, двадцать на двадцать, зала с невысоким потолком располагался ряд разномастных пилотских амортизационных кресел, некогда выдранных с корнем из кокпитов списанных шаттлов и теперь кое-как привинченных к полу. Вокруг этой анфилады были расставлены импровизированные столики из перевернутых вверх дном топливных бочек. В дальнем конце помещения уровень пола поднимался, и там лежало несколько старых алюминиевых шкафов, отгораживая то ли сцену, то ли барную стойку. Возле одной из стен на сальных инженерных табуретках рядком стояли: духовой шкаф, микроволновка, пара миниатюрных холодильников, наполовину разобранная посудомоечная машина, корпус сервера и чья-то вешалка с вывернутым наизнанку мундиром. Тугой удав перекрученных проводов тянулся к линейке многофункциональных розеток. Многие предметы не были должным образом закреплены и при аварийном сбое общих или палубных компенсаторов грозили сорваться со своих мест и полететь черт-те куда.

Под потолком на кронштейнах топорщились два растровых экрана, развернутых в противоположные стороны. Динамики висели рядом.

По солярному каналу крутили рекламные ролики Игреков, перехваченные несколько месяцев назад. Полуголая девица доверительно улыбалась и тараторила зачины и слоганы на английском, тыча в зрителей пачкой с маргарином…

Какого-нибудь изнеженного московского санкционера из кухонно-бытового, телекоммуникационного или жилищнораздельного комплекса при виде этой офицерской комнаты на боевом корабле, пожалуй, кондратий бы тяпнул.

Народу было немного: по бортовому времени приближалась полночь.

– Спать нельзя, – пробурчал Геннадий. – Что здесь делать-то?

– Отдыхать, – пожал плечами Марек. Чех вполне сносно говорил по-русски.

– Как отдыхать? Санкции на очередную жену никто не даст. Да и нет здесь баб нормальных. Мне взаимный допуск 4-А нужен…

– Тебе обязательно жена для отдыха нужна? – почесывая бакенбарды, спросил Марек.

– Почему же. Не обязательно. Можно поспать еще вволю. Или выпить.

– А говорить?

– С кем? – Геннадий непонимающе уставился на чеха. – Я ж не восточный, чтобы лясы точить про американские демократические санкции. Я из Харькова. У нас же теперь страна какая – на западе росукраинцы, на востоке евроатлантики.

– А я вообще не с Земли. Родился на орбитальной станции…

– Молодец. – Геннадий внезапно потерял к Мареку интерес и толкнул в плечо Стаса. – А ты?

– Из Москвы, – неохотно ответил Нужный, направляясь к микроволновке.

– У-у… Москаль. Чего ж тебя в космос занесло?

– «Трансвакуум». Среднетоннажники пилотировал.

– «Пеликаны», – кивнул Геннадий, заглядывая в один из холодильников. – Хорошая работа. Непыльная. Да и «Трансвакуум» – контора знатная. А вот вишь ты, как все обернулось-то. Неказисто.

Стас не отреагировал. Хоть Геннадий и признавал себя западником, но определенная враждебность к русским все равно в нем ощущалась. Правильно: ассимилировать их ассимилировали, а за кордон к зажиточным москалям не пустили.

Ни в холодильниках, ни в микроволновке, ни в духовке продуктов обнаружить не удалось. А санкции на жратву в столовой Тюльпин так и не соизволил дать.

В креслах под экранами сидела троица офицеров с нашивками охранения российского дипкорпуса. Парни были все как на подбор: рослые, подтянутые, чисто выбритые. Они с нескрываемым презрением посматривали на измочаленных мазутов, у которых от переутомления синяки под глазами напоминали самые настоящие фингалы.

Геннадий перехватил один из таких ханжеских взглядов в свою сторону и мгновенно завелся.

– Слышь, ты, – обратился он к коротко стриженному капитан– лейтенанту, – глаза не сломаешь?

Офицер нахмурился, хотел было парировать грубость, но один из его приятелей махнул рукой, мол, «пущай бесятся, гражданские свиньи».

Но широкоплечий Геннадий уже почувствовал безнаказанность собственного хамства. А зря, ох зря…

– Эй, братан, – обратился он к капитан-лейтенанту, подходя ближе, – поделись пайкой. А то нас командир погонял, а санкции на жратву так и не дал.

– Знаешь, что такое аннулингус? – поинтересовался капитан– лейтенант у украинца, не вставая со своего кресла и продолжая тянуть через трубочку фруктовый сок.

Стас аж приствистнул – на «Хароне-зеро» за такие слова убили бы на месте. Марек устало вздохнул и отошел в сторону, разумно решив пока не вмешиваться в склоку.

Геннадий же остановился как вкопанный.

– Как ты сказал? Не расслышал, извини… – тихонько уточнил он.

– Аннулингус, – четко повторил каплейт с холеным мурлом.

– А-а… – поигрывая желваками, оскалился Геннадий. – Понял. Конечно, знаю. Это если ты мне побреешь зад своим острым языком, когда я сделаю вот так!

Он ловко вжикнул молнией на форменных брюках, стянул их до колен вместе с трусами и развернулся голым гузном к обомлевшему капитан-лейтенанту.

Нужный не ожидал такой прыти от неуклюжего на вид украинца.

Некоторые посетители офицерской заржали, привлеченные веселым спектаклем с мужской обнаженкой и явным заделом на хорошую драку.

– Полужопия раздвинуть, чтоб удобней было? – уточнил Геннадий через плечо.

Фраза послужила последней каплей в чаше напряженной обстановки.

Она одновременно вывела замерших спецназовцев дипкорпуса из ступора и ввергла их в крайнюю степень бешенства.

Каплейт вскочил и попытался с размаху зарядить ботинком по бледной заднице Геннадия, промахнулся и пролетел мимо. Но резко развернулся и с разгону всадил тому зверский апперкот в печень. Украинец ойкнул, но не потерялся. Он проворно натянул штаны и мощно двинул противнику локтем по носу, ломая хрящи и отправляя каплейта в глубокий нокдаун.

Двое других спецназовцев тут же профессионально скрутили Геннадия и нагрузили его серией болезненных ударов по брюху и почкам. Марек приблизился было к ним, чтобы хоть как-то помочь сослуживцу, но усталость взяла свое: он споткнулся о кабель на полу и щучкой полетел между креслами, с грохотом увлекая за собой одну из микроволновок.

Стас с разбегу врезался в одного из спецназовцев, чем заставил того отвлечься и слегка ослабить хватку. Геннадию такой ошибки оказалось достаточно. Он высвободил руку, и громила получил такой страшный удар снизу в челюсть, что даже немного подпрыгнул на месте, прежде чем завалиться навзничь без сознания…

С противоположного конца офицерской наконец подоспели еще несколько человек и, основательно оттоптав валяющемуся Мареку конечности, включились в потасовку, не особенно разбираясь – где свои, а где чужие.

Двое патрульных из службы внутренней безопасности авианосца уже спешили к общей куче, держа наготове шокеры, но на их пути неожиданно возник рослый парень с выдранным из пола амортизационным креслом. Еще бы чуть-чуть, и ребятам бы раскроило черепа жесткой спинкой с анатомическими ребрами прочности, но они успели затормозить и отпрянуть. Кресло полетело в сторону, рослый парень тоже не удержался на ногах и ушел по глиссаде точно в посудомоечную машину.

Стас подхватил пустую топливную бочку – оружие не смертельное, но довольно тяжелое и эффективное в борьбе с несколькими противниками. Размахнувшись, он обрушил ее на голову одного из офицеров, подоспевших на выручку спецназовской троице. Тот картинно развернулся к Стасу лицом, будто репетировал сцену из дешевого фильма про ковбоев, и лишь после этого рухнул ничком, заставив Нужного попятиться.

Окровавленная физиономия поверженного супостата показалась ему смутно знакомой, но проверять времени не было…

Очухался каплейт.

Он длинным прыжком сбил с ног Геннадия, ударив украинца под колени, и оба покатились по полу, сцепившись в невообразимый человеческий комок. По пути к стене они сшибли несколько человек и опрокинули системный блок, путаясь в проводах.

Проклятия и угрозы сыпались во все стороны. Грамотный, виртуозный мат поражал своей уместностью. Из динамиков слышался очередной рекламный слоган какой-то грузовой компании Игреков: «Торговое эмбарго – не для нашего флэш-карго!»

– Да мы ваще – лучшие пилоты системы, пидрилка картонная! – взревел тем временем Геннадий, подминая под себя капитан– лейтенанта. – Тебе за каждый синяк на моей ценной тушке командование по звезде свинтит… Ой, ёпть, больно ж…

Нужный рванулся на помощь Геннадию, которого каплейт все же умудрился скинуть с себя и теперь самозабвенно дубасил ногами. Но на полпути Стас услышал громкий хлопок и ощутил чудовищный удар в филейную часть, который не просто сбил его с ног, а в буквальном смысле швырнул на спецназовца, выгнув членом вперед. Второй удар пришелся в правое плечо и оказался еще более болезненным. Рядом завопил сложившийся пополам Марек, сыпанул исками пробитый насквозь растровый экран…

К тому времени, когда Стас приземлился на пол, он почти потерял сознание от болевого шока. Перед глазами пылала лиловая муть, уши заложило от нарастающего грохота, в голове шумела единственная мысль: «Неужто какой-то кретин открыл стрельбу?…»

Третий раз Стаса ударило в грудь. И он благополучно вырубился.

– Вы что, упырятина гражданская, совсем офонарели? – спросил Тюльпин, входя в разгромленную офицерскую. – Вконец тягу потеряли, штафирки рваные! Сальники дырявые! Через шлюз пропущу собак чахлых! Гравитонником по гениталиям отпрессую…

Капитан третьего ранга еще с минуту яростно размахивал зажатой в руке курительной трубочкой и сыпал узкопрофильными ругательствами. После чего вдруг заткнулся и, привычно потрогав языком верхние клыки, обвел оценивающим взглядом всех виновников масштабного побоища.

А поглядеть было на что.

Троица из охранения дипкорпуса теперь смотрелась не манерно и угрожающе, а, в лучшем случае, незаслуженно униженно. Капитан-лейтенант прикладывал платок к разбитому носу, отмахиваясь от назойливого санкцира-медика, который порывался осмотреть его. Двое других спецназовцев вообще еле держались на ногах после знакомства с увесистыми украинскими кулаками. Сам Геннадий, впрочем, тоже являл собой удручающее зрелище: пара серьезных ссадин на лице, не считая заплывшего глаза, разодранный до пупа китель и заляпанные кровью брюки. Марек пострадал меньше, но и у него вид был изрядно помятый, а отдавленную правую ногу чеху приходилось держать практически на весу. Нужный в драке почти не получил увечий, зато ему досталось аж три пули из травматика: в грудь, плечо и задницу. Места, куда угодили заряды, уже отходили от онемения и начинали дико болеть. Синячищи формировались знатные: бордово-фиолетовые, диаметром сантиметров по десять. Хорошо, хоть кости целы остались…

Также в офицерской присутствовали и остальные участники потасовки, невольно попавшие под раздачу. Несколько сотрудников СБ, рослый парень из инженерного батальона, двое штурманов и… Илья Шато.

Вот уж кого Стас не помышлял встретить здесь, вдали от Земли и тульского космодрома «Стратосфера», с которого полгода назад стартовал его «Ренегат» и ушел в свой злополучный рейс номер 816. Как обычный руководитель дежурной смены контроля «Трансвакуума» попал на авианосец, готовящийся принять участие в дипломатическом рейде в Солнечную Игреков, Нужный ума не мог приложить.

Неожиданная встреча отягощалась еще и тем обстоятельством, что именно Илюху Стас в горячке схватки шарахнул топливной бочкой по голове. Не зря в тот миг лицо поверженного показалось ему смутно знакомым…

– М-да. Торжество интеллекта, блин, – заключил Тюльпин. – Просто гении космоса какие-то.

Он не выдержал и улыбнулся. По-человечески – просто и открыто.

Спецназовцы угрюмо молчали и осторожно трогали синяки да царапины. Остальные тоже не спешили высказывать какие-либо мнения по поводу произошедшего.

В офицерской повисла тишина, нарушаемая лишь сиплым писком поврежденного динамика и урчанием холодильников.

– Это залет, бойцы. На «губу» бы вас отправить. Суток на трое… – мечтательно вздохнул Тюльпин, пыхая трубочкой. – Жаль, времени нет. Ладно, вроде все целы, и тяжких телесных удалось избежать. Стало быть, тяга такая: доблестные спецназовцы-дипломатчики и остальные вовлеченные в конфликт отправляются по своим делам. Командирам о случившемся сами доложите или мне помочь?

– Сами, товарищ капитан третьего ранга, – мрачно зыркнув на украинца здоровым глазом, ответил каплейт.

– Чудненько. Что касается моих архаровцев… – Тюльпин обвел взглядом Марека, Геннадия и Стаса. – Бегом в медкомплекс. Заштукатурьтесь. И пусть вам стимуляторов каких-нибудь вжарят. А через пятнадцать минут приказываю прибыть в УЦ для дальнейших тренировок. И на будущее… Ребят, если вам позволили отдохнуть, то это не значит, что нужно сразу крушить имущество и бить друг другу морды. На такие случаи у вас еще будут санкции. Все свободны.

Стас осторожно потрогал зад. Зашипел от боли: чувствительность окончательно вернулась, и вся правая ягодица превратилась в один упругий очаг боли. Грудь и плечо тоже саднили. Нужно будет попросить медиков вколоть обезболивающего…

– Вот так, значит? Сразу бочкой по балде?

Нужный не заметил, как к нему подошел Шато.

– Илюха, привет. Извини, не признал в суете. Цела думалка?

– Да цела вроде. А я тебя сразу узнал, хотел окрикнуть, да замешкался…

– Не зевай больше, – назидательно сказал Стас.

Они приветственно пожали друг другу руки. Почти хором спросили:

– Как ты?

Улыбнулись. Чиркнули взглядами.

Вообще в таких случаях между знакомыми людьми часто возникает неловкость. Давно не виделись, каждый шел своим путем, переживал какие-то события, с каждым что-то случалось – плохое и хорошее, – а потом: бац и встретились там, где вовсе не чаяли.

– У тебя статус дружбы активен? – вдруг поднял глаза Шато.

– Столько всего произошло с того момента, как ты меня в рейс выпустил… Лучше б не дал ты тогда санкцию на старт моему «Ренегату».

– Наслышан о твоем демарше. – Шато улыбнулся. – Надо же… первым вошел в Точку. Можно сказать, открыл нам врата в зеркальную систему.

Стас вздрогнул. Он вспомнил слова Уиндела о том, что Солнечные несутся в пространстве, постоянно набирая скорость. Несутся к точке начала каких-то безумных координат, чтобы столкнуться и превратиться в облако раскаленной плазмы. Вместе с уймой бедных злых людишек.

– А ты как здесь оказался? – уходя от темы, поинтересовался Нужный.

– Операция «Рекрут». Пригласили, – уклончиво ответил Илья. – Я же еще на Земле в диспетчеры перевелся. На «Стратосферу». Надоело в офисе тухнуть, смотреть на вас, пилотов, каждый день и завидовать. Хотелось поближе к небу быть. Хотя бы чуть-чуть. В пилоты не прошел, санкцию должную не получил… Вот и решил: пусть хоть диспом возьмут.

– Ты молодец. – Стас задумчиво потрогал подбородок. – Знаешь, я когда с Земли в тот раз стартовал, почему-то мысль такая все время в голове крутилась: не вернусь.

– Ну, это ты загнул, – рассмеялся Шато, хлопнув Стаса по травмированному плечу и заставив грязно выматериться от боли. – Ой, извини… Вот слетаем к Игрекам, донесем до них, что вовсе не хотим войны, предложим схемы внедрения усовершенствованных социальных моделей… И вернемся. Я попробую еще раз на пилота тесты пройти. Вдруг получится?

Стас удивленно поднял брови. Неужто Илья и впрямь верит во все, что только что озвучил?

Их взгляды встретились.

И Нужный понял: нет. Ни черта Шато не верит в благополучный исход операции колоссального масштаба, которую затеяли власти космических держав под патронажем СКО. Не верит он и в то, что вся хваленая система санкций окажется эффективна в мире Игреков – в мире похожем, как зеркальное отражение, но таком же перевернутом. И в то, что широкомасштабной войны удастся избежать, бывший руководитель дежурной смены контроля тоже не верил.

Ни на йоту.

Как, впрочем, и сам Стас.

Они оба уже переросли санкционированную планку, за которую не дозволялось смотреть рядовым гражданам их правильной и благоустроенной Солнечной. Переросли каждый по-своему: Илья в стремлении достичь звезд, а Стас – убегая от их вечного холодного однообразия.

– Знаешь, я ведь тогда будто чувствовал, что твой рейс окажется… нестандартным, – проговорил Шато. – Астроном звонил этот, как бишь его фамилия…

– Уиндел.

– О как. И тебя, стало быть, он предупреждал. – Шато удивленно выпятил нижнюю губу. Подвигал носом. – Неспокойно было, я чуял. «Эфа» на ушах стояла в тот день, много рейсов отменили. Думается, кто-то уже знал об электромагнитной аномалии за плоскостью эклиптики, в которую ты угодил и породил Точку… Не нужно было мне санкционировать тот старт.

– Не я, так другая скрепочка нашлась бы… – пробормотал Стас.

Шато не услышал его. Или счел нужным не услышать. Или сделал вид.

Не важно.

– Ты так и не ответил: у тебя статус дружбы активен?

Стас встряхнул головой, помассировал глаза.

– Нет, Илья. Не активен. Только я не смогу стать твоим другом в ближайшее время.

– Почему? – с какой-то детской обидой в голосе спросил Шато.

Стас не ответил. Он панибратски толкнул кулаком Илью в карман кителя и, прихрамывая, двинулся к коридору, ведущему в медкомплекс.

– Постой…

– Мне тренироваться надо. Извини.

– Я проверял! – крикнул ему в спину Шато. – Мы подходим по френд-допуску взаимосоответствия! Могли бы на ближайший цикл стать…

– Я тоже проверял. У нас с тобой – абсолютное расхождение. Кому ты врешь, Илья? Мне? Себе?…

– Допуски, санкции, ленточки с красными флажками… – Голос Шато дрогнул, и диспетчер замолчал. То ли не захотел показаться слабым, то ли просто испугался закончить фразу.

Стас остановился. Поморщился от подступившей изжоги и с усилием сглотнул волглую слюну.

– Нет в этой Солнечной такого допуска, которому бы я соответствовал, – не оборачиваясь, сказал он. – И никогда не было.