Прошлое часто оказывается для человека гораздо важнее и привлекательнее настоящего. Этому есть довольно простое объяснение: текущий момент нельзя переживать снова и снова до тех пор, пока он не станет минувшим. И только лишь на первый взгляд кажется, что это происходит мгновенно.

Отнюдь.

Чтобы настоящее стало прошлым – необходимо время.

Стас вспоминал последнюю свою жену – Лену. Миниатюрную брюнетку, которая отлично готовит стейк-рибай. Он пытался мысленно представить черты ее лица, но образ размывался, так и не обретая четкости. А ведь она идеально подходила ему по взаимному допуску 7-Л.

Казалось бы – чего тут сложного: вспомнить, как выглядит человек? Ан нет. Память коварная штуковина. Она навязывает свои правила, как только ты вздумаешь поиграть с ней. То она избирательна и привередлива, как чопорный эстет-коллекционер, то – расточительна и неразборчива, словно пьяный плебс.

Память – это рак души.

Врожденная наследственная опухоль. Сначала она доброкачественная, совершенно не мешающая жить и радоваться окружающему миру. Но с годами память меняет свойства: все больше и больше ее клеток мутируют и превращаются в раковые. Становятся чужеродными. Организм иногда пытается отторгнуть ужасную оскомину, но тщетно. Ведь это его неотъемлемая часть, такое же естество, как остальные органы и ткани.

А вдобавок – память вырабатывает один жизненно важный гормон, без которого мы пока не научились существовать.

Имя ему – совесть…

Нужный глядел на вакуум, океан которого распростерся в каких– нибудь полутора метрах от него, за тройной прозрачной переборкой. Он снова и снова старался воскресить образ черноволосой Лены.

И раз за разом перед глазами возникало лицо Веры.

Женщины, совсем не подходящей ему по пресловутой «семерке Л». Ворвавшейся в его жизнь без всяких санкций и разрешений…

Вакуум беззвучно скребся в стекло своими мерзлыми когтями, стараясь достать до человека и прикоснуться к сердцу.

Искалеченная звездной дробью тьма плыла рядом.

Сатурн замер вдалеке светлым пятнышком неправильной формы. Он явственно различался на фоне однообразно-узорчатого фейерверка далеких светил, но четко разглядеть кольца не позволяло слишком большое расстояние – фрегат пересекал орбиту в нескольких световых минутах от самой планеты. При желании, конечно, можно было воспользоваться простенькой оптикой или вывести изображение на растровую пленку возле общего терминала, но такая картинка была бы фальшивкой.

Как ни странно это звучит – космос прекрасен, когда он живой.

Космос очень похож на память. Такой же манящий и страшный…

Стас с силой потер лицо ладонями и, резко развернувшись, отошел от иллюминатора.

Перед глазами поплыли радужные пятна. Мир на миг покачнулся, и ему пришлось ухватиться за столешницу, чтобы не потерять равновесия. Все-таки «Харон-зеро» основательно подорвал нервную систему за прошедшие полгода, да и физически организм восстанавливался чрезвычайно медленно. Периодически мутило и поташнивало, мозоли на ногах заживали неохотно, несмотря на тщательную медицинскую обработку. Суставы и мышцы постоянно ныли…

Из ангара на Хароне их с Уинделом вытащили еле живыми. Покалеченный транспортный челнок взорвался через пару минут после того, как десантники СКО покинули помещение. Уже на боевом катере, стартующем с космодрома, Стас ощутил, как содрогнулся под ним пол. Находясь в полузабытьи, он было решил, что это галлюцинации, и, только глянув в иллюминатор, понял: ошибся.

Весь распределительный пункт «взлетел на воздух», если, конечно, выразиться грубо и употребить такое выражение по отношению к безвоздушной поверхности Харона.

На фоне бледных скал и черного неба стремительно вздымался огненный столб высотой с приличную сопку. Оранжево-синие фонтаны метана взметнулись вверх, словно новорожденные гейзеры, увлекая за собой машины, людей, аппаратуру, распыляя в пространстве тонны полудрагоценной породы.

В мертвом харонском безмолвии этот взрыв выглядел каким-то чудовищным недоразумением…

Обломки внешнего каркаса с огромной скоростью пролетели мимо стартовых площадок, чуть было не зацепив десантный бот и разнеся в щепу ремонтный блок вместе с притихшим в нем «пеликаном», давно пущенным на запчасти. Стыковочный рукав оборвался, как нить паутинки, и остатки воздуха с едва слышным хлопком навеки рассеялись в пространстве.

Пилоту пришлось дать полную тягу, чтобы не попасть под удар второй волны осколков.

Из маршевых дюз вырвались мощные струи плазмы, обращая все под собой в расплавленное месиво. А буквально через несколько секунд после отрыва от поверхности, вопреки всем нормам безопасности полетов, военные врубили гравитонники…

Кильватерная зона G-аномалии Вайслера – Лисневского призрачным лепестком смерти хлобыстнула по Харону.

Стасу даже думать не хотелось, во что превратился космодром и уцелевшие в его недрах техники и прочий персонал…

Для дрожащего марева гравитонной аномалии, которое остается в хвосте работающих движков, нет преград. Будь то полуметровая бетонная стена или титановая плита толщиной в километр. Для остаточного G-излучения любое сопротивление материи равно нулю. В поле его действия рушатся не только молекулярные связи вещества, но и ядерные. Практически все элементарные частицы вышибает в разные стороны, словно бильярдные шары от мощного удара кия. При этом, по не известной науке причине, не происходит ни цепной реакции, ни аннигилирующего эффекта, иначе, бесспорно, подобные технологии невозможно было бы применять при конструировании двигателей. Точно не доказано, но многие ученые считают, будто во всех четырех измерениях смещаются координаты пространства-времени, поэтому со стороны G-аномалия и выглядит несколько размыто. Как призрачное марево, на которое смотришь и понимаешь, что глазу «не за что зацепиться». Эта губительная для всего сущего «струя» – этакий противовес: неизбежная дань за чрезвычайно могучую и неэнергоемкую силу тяги, которую подарило человечеству укрощение гравитонных полей.

Природа ничего не дает просто так. У каждого ее дара есть обратная сторона. И, как правило, если аверс призван созидать, то реверс направлен на разрушение.

Примеров великое множество. Последний и самый, пожалуй, показательный имел место не далее как век назад. Люди разгадали тайну атомной энергии, получив в руки чудовищную мощь низших, диких, необузданных природных сил.

Мы умудрились заставить обе стороны работать на деструкцию.

Аверс. Чернобыль.

Реверс. Хиросима.

А ребра у этой монеты не оказалось…

Вот почему согласно общемировой санкции совета Земли и всех планет Солнечной системы запрещены разработка, создание и испытание гравитонного оружия массового уничтожения.

Уже лежа в чистеньком лазарете фрегата, Нужный краем глаза наблюдал за общим бортовым монитором, подвешенным на кронштейне возле комингса приемной. Там транслировалась картинка с кормовых экранов, на которой можно было различить тусклый кругляшок Харона с яркой язвочкой аморфного вещества, оставшейся на поверхности после старта крошечного десантного бота, пилот которого так нагло нарушил нормы безопасности и врубил тяговые G-движки сразу после взлета.

Только много позже Стас узнал, что запуск маршевых гравитонников был санкционирован высшими чинами из СКО и являлся частью операции «Рекрут», согласно которой российский ударный флот, в состав коего входили новейшие экспериментальные и боевые суда, двинулся от военно– исследовательской станции «Вальхалла», расположенной за орбитой Цезарии, к Марсу. К Точке перехода в систему Игрек.

А по пути, следуя вводной, специальный десантный полк сил космической обороны был обязан подбирать всех потенциально полезных граждан для запланированной миротворческой миссии. Включая антисоцов, среди которых имелось немало специалистов высочайшего уровня в разных областях науки и техники.

Последний пункт приказа по операции «Рекрут» гласил: «В связи с чрезвычайными обстоятельствами и сжатыми сроками проводимого рейда, а также учитывая особую секретность и стратегическую важность операции, всем пилотам боевых десантных судов предписывается после сбора людей на указанных точках производить зачистку по схеме G-нуль. Санкция высшего органа военного совета СКО номер…» Проще говоря – кого не успеют забрать, уничтожить. А что? Дешево и цинично. Человеческий фактор? В пределах запланированного уровня военных потерь.

Приказы, как известно, не обсуждаются, но если кому-то из пилотов и приходило в голову поинтересоваться у командиров эскадрилий, зачем нужно производить зачистку, да еще и применять для нее антигуманную схему G-нуль, то они слышали четкую формулировку: «в связи с потенциальной угрозой саботажа и диверсий на тактических и стратегических объектах, а также возможной вербовкой агентами противника людей, допущенных к сведениям особой важности или совершенно секретным сведениям, отнесенным к государственной и военной тайнам…» Иными словами: чтоб наверняка…

Таким образом, целью беспрецедентной по территориальному охвату и стратегическому масштабу операции «Рекрут», проводимой российским сектором СКО, был сбор высококвалифицированных специалистов по всей Солнечной. И плевать хотело командование, где эти специалисты находились – в райских кущах фешенебельных отелей Ио или на каменоломнях «Харона-зеро». А те, кого в кратчайшие сроки не удавалось уговорить, купить или уволочь силой, – подлежали немедленному уничтожению. Подчас даже такими варварскими способами, как зачистка по схеме G-нуль…

Немыслимая по размаху кузница кадров начала свою работу неделю назад. И за это время специальный десантный полк доставил на борт российских фрегатов, авианосцев, корветов и линкоров около полусотни тысяч спецов как узкого, так и широкого профиля. А также санкционеров разных направленностей: от диспетчеров гражданских авиалиний и корпоративных психологов до технарей-ремонтников высокотехнологичного космического оборудования и пилотов «стекляшек», «пеликанов» и «бычков».

Со стороны казалось, будто российское космическое командование единовременно и централизованно свихнулось. Каюты и трюмы лучших кораблей флота кишели разномастной гражданской шушерой – от снобистского вида маргиналов-ученых до пьяниц-пилотов с периферии. Офицеры и матросня регулярных частей косо смотрели на весь этот сброд, и лишь четкие приказы сдерживали военных от рукоприкладства. Практически никто не обладал достоверной информацией о том, для чего проводится операция «Рекрут», – среди гражданских ходили слухи о возможном создании некоего завода или специализированной фабрики… Вояки тоже недоумевали: на кой черт собирать для какой-то там полумифической миротворческой миссии на территории вконец оборзевших Игреков столько «сухопутных мазутов»? По мнению многих офицеров и мичманов, гораздо проще было обойтись проверенными средствами ведения войны, а не расточаться на всякие дипломатические штучки.

Американские, китайские, атлантико-европейские и другие космические агентства сначала вообще никак не отреагировали на демарш русских. Но после того, как информация об одной из зачисток по схеме G-нуль дошла до их руководства, было созвано экстренное совещание высших правительственных санкционеров стран космического альянса. О чем сильные мира сего договорились, останется для простых смертных тайной, но уже спустя час после окончания совещания США, несколько стран атлантико-европейского союза, Китай и Казахстан открыто объявили о присоединении к операции «Рекрут».

Информационные агентства чуть с ума не посходили, разнося по системе весть о военно-дипломатической акции невиданного масштаба. Консульства и диппредставительства Игреков тоже переполошились. Никто не мог понять конечного замысла верхушки российского сектора СКО. Разведки и контрразведки десятков стран из обеих Солнечных работали в авральном режиме, оборонные предприятия запускали новые конвейеры, крупные финансово-промышленные группы сливали средства в мир торговли оружием.

А целостная картина пока не складывалась…

Когда радужные пятна перестали мельтешить перед глазами, Стас наконец разжал пальцы и отпустил столешницу. Тошнота постепенно отступала.

Он решил пойти в кают-компанию своей палубы и пропустить стаканчик-другой вина…

Санкция на свободное употребление спиртного на борту боевых кораблей – это был еще один нонсенс. Ее получали все рекруты, попавшие в распоряжение армады флота, движущейся от самой «Вальхаллы» к границам сферы нейтралитета. Офицеры экипажей подчас просто впадали в ступор при виде толпы пьянющей гражданской мазутни, шатающейся по палубам их линкоров и устраивающей веселые потасовки прямо перед носом у капитанов и старпомов. Если бы не строжайший запрет вмешательства в быт рекрутов, многие военные давно бы устроили геноцид с применением табельного оружия. Благо дело – перемещаться гражданским разрешалось только в пределах жилых палуб. И все мазуты, по ошибке забредавшие за границу отведенной территории, получали от матросов и мичманов выволочку по полной программе. А натасканные в условиях постоянной муштры ребята из флота СКО умели оттянуться – в ход шли не только кулаки и шокеры, но подчас приклады и даже травматические пистолеты, имевшиеся в бортовом арсенале на случай бунта. Лупили провинившихся мазутов без санкций, как говорится, и упрека.

Так что дисциплина хромала лишь на жилых палубах. Но уж здесь она хромала ой как основательно…

Кают-компания встретила Стаса чудовищным перегаром и воплями гитариста с сомнительным слухом и полным отсутствием голоса.

Парень, взгромоздившись на барную стойку, самозабвенно выжимал из себя последние куплеты какой-то дурацкой песни:

Закончив виртуозное исполнение и сорвав аж три хлопка а-ля аплодисменты, парень слез со стойки и безапелляционно провозгласил:

– Два по сто и селедочки!

– Погано поёшь, – сказал чернокожий бармен, разливая спиртное.

– Знаю, – согласно кивнул парень, отставляя гитару. – Но людям нравится.

– Не заметно, чтобы всех колотил восторг…

– А ты вглядись, вглядись! Все довольны! Кто русские слова понимает – проникается ностальгией по Земле, а остальным наш язык кажется варварским, и поэтому, когда поешь перед иностранцами, создается ощущение, будто они каждому слову внимают похлеще наших. Шарм, блин. Глянь, всем весело. – Парень в подтверждение своих слов обвел широким жестом кают-компанию и замахнул залпом стакан.

– Но поёшь ты ужасно, – повторил бармен и упрямо нахмурился.

Гитарист сунул в рот кусок селедочного филе, пристально на него посмотрел и вздохнул:

– Вот ты хоть русский негр, а все одно – расист.

– Не понял, – напрягся чернокожий.

– Ну чего ты не понял? Я же вижу, как ты на меня косишься… Ну хочешь, я у вояк ваксу надыбаю и измажусь с ног до головы? Легче тебе станет?

Бармен уловил, что логика у несостоявшегося маэстро начинает стремительно сдавать позиции перед эшелонами спиртного, и, демонстративно отвернувшись, принялся полировать салфеткой фужер. Парень нисколько не обиделся, что его рассуждения о природе расовой толерантности остались в полном игноре, и переключил внимание на соседа слева. Со словами: «Уважаемый, хотите, я вам в ля мажоре взлабну?» – он панибратски обнял угрюмого мужчину с выправкой бывшего военного.

После чего был незамедлительно отправлен в нокаут ударом в висок наотмашь.

Бармен, заметив, как маэстро рухнул, чуть было не свалив один из столиков, перестал полировать фужер. Он вышел из-за стойки, потер розовые ладони – какие бывают только у афроамериканцев, – пощупал у того пульс на шее и неопределенно пожал плечами. Затем, ухватив за шиворот, поволок безвольное тело к выходу. Перекантовав парня через комингс и аккуратно уложив возле стеночки коридора, бармен вернулся к полировке фужера и дидактически приподнял брови на черном лбу, обращаясь к угрюмому мужчине:

– Пел он, бесспорно, погано. Но зачем же сразу в морду?

Мужчина лишь отмахнулся и пробормотал что-то на чудовищной смеси украинского и английского.

– А-а… ты у нас евроатлантический, – разочарованно вздохнул бармен, откупоривая бутылку красного сухого и наполняя отполированный фужер для подошедшего Стаса. – Что с людьми сделали, кошмар. И кто только выдумал американские традиции на Украине прививать… Или наоборот – у них там уже не разберешь, что к чему. Никаких санкций на такое не напасешься…

Нужный взял вино и кивком поблагодарил в меру учтивого чернокожего бармена.

Всего в кают-компании собралось человек двадцать, благо площадь помещения позволяла.

Люди расслаблялись. Попутно обсуждали свои и чужие проблемы.

За ближайшим столиком сидела компания в мятой форме периферийного карго-агентства «Грузарь». Их недавно подобрали возле Урана. Пилот, навигатор и два технаря, по всей видимости, вовсе не были против присоединиться к военным и попасть под их протекцию. Да и выбора у космонавтов не оставалось – на тяжеловоз экстратоннажа напали пираты и с завидной тщательностью опустошили трюмы, после чего запихнули экипаж в тяжелые прогулочные скафы, врубили спасательный радиомаячок и выпустили воздух из всего корабля. Бандиты, надо заметить, оказались с понятиями – видимо, из благородных старичков. Нечистоплотная молодежь без лишних сантиментов пропустила бы весь экипаж через кессон – то есть отправила бы в неглиже в открытый космос. Меж тем, на борту раздраконенного «бычка» находилось ни много ни мало – 12 килотонн ценной электроники для полигонов «Вальхаллы». Так что по возвращении к санкцирам– контролерам в родной «Грузарь» проштрафившихся не ждал теплый прием с пачкой благодарностей. Это вам не столичный «Трансвакуум», который может, в случае доказанного факта грабежа или катастрофы, быстро возместить ущерб потерпевшей стороне и выплатить неустойку за просрочку. А экипаж – легонько пожурить. Небогатые периферийные карго– агентства не столь вежливы, поэтому проштрафившихся пилотов там, как правило, вышвыривают взашей без компенсации. Это в лучшем случае. Бывает, и санкцирам-копам сдают…

Экипаж разграбленного экстратоннажника напивался грамотно и целенаправленно. Ребята много закусывали, но и вискарь глушили нещадно – три опустошенных бутылки уже валялись под столом, еще две ждали своей очереди. И если у пилота с навигатором пока оставались силы на то, чтобы вяло перемывать кости владельцу «Грузаря» – некоему Юлдашеву, – то техники такой роскоши себе позволить уже не могли в силу высокой степени опьянения. Они молча добирали свою норму, чтобы вырубиться и забыть, как друг друга зовут. По меньшей мере – часов на восемь.

Чуть левее, сдвинув два столика, восседало несколько типов с явно криминальным прошлым. Бритоголовые, с испещренными шрамами черепами, очень крепкие на вид, скупые на слова и движения люди кушали жаркое с картофельным пюре. Изредка то один, то другой произносил вполголоса тост, они кивали: «За сказанное», – чокались и выпивали холодную водку из аппетитно запотевших стопок.

У самого входа два молодых человека и девушка в сарафанчике с глубоким декольте, которым самое место было бы в гламурном московском ночном клубе, а никак не на борту боевого фрегата, пересекающего траверз орбиты Сатурна, перебивая друг друга и размахивая лэптопами, спорили о политике Игреков и прочих высоких материях.

– Я же говорю: их задача – в кратчайшие сроки установить прочные экономические связи, чтоб иметь возможность поставлять нам сырье из своей системы, – убедительно кивая, вещал один из ребят. – Давно понятно, что их роль в будущей модели отношений – сырьевой придаток…

– О том и речь! – важно нахмурившись, разводила руками девушка. – Модель контакта, понимаешь! Ведь она так и не сложилась за полгода. Они же самые настоящие варвары! Не хотят принимать нашу систему санкций, социально выгодную во всех отношениях. Я вообще с трудом понимаю, как они могли выйти на такой уровень технического развития при абсолютно нерациональной схеме потребитель – товар – услуги – деньги – властоконтроль? Это же сущий абсурд!

– Ни в коей мере, – возражал второй философ, едва вышедший из пубертатного возраста. – Их социально-экономическая модель ничуть не хуже нашей. Просто она была возведена на базе иных опорных и реперных точек. Возьмите хотя бы деньги. Это же чрезвычайно вязкая связующая субстанция, которая очень крепко держит остальные звенья цепи…

– Кирюша, но ведь мы прекрасно обошлись без вязких субстанций! И преуспели!

– Машенька, не забывай, что у нас есть санкции.

– Это совершенно не схожие категории, Кирюша! Санкции лишь помогают исполнять общественным институтам свои управленческие функции и не являются символом власти…

– Правильно. Они являются ее инструментом. Их преимущество в том, что никто никогда не возводил их в ранг символа, как у Игреков. Наши политики просто-напросто оказались умнее.

– Ты говоришь сущую ерунду! – вмешивался первый парень. – Посмотри на свою жизнь, Пегачков. Разве она управляема? Или, может, подконтрольна?

– А разве нет, Володя? Что ты сделаешь, если вдруг не получишь санкцию на обучение? Или отказ на отдельную площадь в жилищнораздельном комплексе? Или санкцию на вождение автомобиля?

– Как «что»? Обращусь в суд.

– Но ведь там тоже за тебя решат санкционеры. А за них – другие санкционеры. И так до бесконечности. Твоя жизнь управляема, Володя. И ты в сто крат более зависим от обстоятельств, чем любой Игрек со своими грязными деньгами, неухоженными городами и пропитой милицией…

Стасу наскучило слушать близкие к софистике споры молодежи, которая вообще непонятно каким боком попала в сферу интересов организаторов операции «Рекрут».

«И ведь что получается?… – подумал он, окинув взглядом кают-кампанию и как бы обобщив все отдельные группы людей в целостную картину. – Смотришь на все это и понимаешь, что наши миры не так уж сильно отличаются друг от друга. Местные тоже умеют пьянствовать, как кони, орать песни и беспредметно трепать языком. Вот такой коленкор».

Нужный глотнул вина и протиснулся между креслами, чтобы пройти в уголок, к иллюминатору.

И обомлел.

Перед ним стоял Жаквин, облаченный в масляную спецовку с изодранными в лапшу рукавами. Шевелюра на его голове тревожно покачивалась в такт шатающемуся телу. В руке Уиндел сжимал графин с прозрачной жидкостью, старательно рассматривая ее на просвет на фоне иллюминатора.

Ученый был пьян в соплятину.

– Нужный, будь ближе к народу, – заявил он, переставая таращиться на звезды через бултыхающуюся водку. – Ну что ты так вырядился? Как на бал выпускников астрофизической каблухи, черт бы тебя побрал… Хотя… – Уиндел задумался, потрогал Стаса за пуговицу чистой сорочки, пожевал губами. – Хотя, знаешь, ты прав. Плебс должен знать своих героев с чистой стороны.

Нужный с сочувствием смотрел на ученого, не зная, как с ним лучше в данный момент поступить: отвести в каюту и уложить спать или же просто оставить в покое.

Однако следующий поступок Уиндела заставил стремительно сменить Стаса милость на самый искренний гнев.

– А вы знаете, господа хорошие, – заорал ученый во всю глотку, – кто здесь находится? Вот прямо с вами рядышком, в этом нетрезвом бортовом крысятнике?

Несколько голов повернулось в его сторону. Гомон стих.

– Виновник всех праздников и торжеств по поводу встречи Солнечных систем Икс и Игрек. Станислав Нужный. Тот самый пилот, что первым угодил в Точку. Слыхали, наверное?

– Ботан, да ты совсем офонарел? – разъяренно прошипел Стас, придвигаясь к Уинделу почти вплотную и чувствуя, какое чудовищное спиртовое амбре исходит от ученого.

Реакция аудитория оказалась довольно неожиданной.

После душераздирающей пятисекундной тишины кают-компания взорвалась дружным хохотом. Люди выплеснули эмоции, которые давно копились внутри. И пафосная декламация Уиндела явилась искрой, от которой они вспыхнули пламенем смеха. Кто-то из присутствующих, несомненно, слышал о полумифическом пилоте Нужном, спонтанно открывшем Точку, кто-то – нет. Но это в данный момент было не важно.

Им необходимо было посмеяться, и они посмеялись, не приняв слова пьяного ученого всерьез.

– Ты дебил, – холодно выцедил Стас, оттирая Жаквина в сторону плечом и усаживаясь за столик возле иллюминатора.

– Один момент, – поднял указательный палец Уиндел, грохаясь на противоположный стул. – Готов доказать обратное.

– Ну-ну, – пригубив вино, буркнул Стас. – Валяй, доказывай… Чуть не угробил меня, скотина! А если б они поверили?

– У тебя ж паспортная карточка в задницу не всунута, – резонно возразил Уиндел, залихватски отхлебывая водку из графина и морщась, как сморчок. – Ух, едреная… Здесь никого не интересует, как тебя зовут. Как и на «Хароне-зеро», впрочем… Постой. Что-то я хотел этакое тебе доказать… Теорему Ферма, что ли?

– Что ты не дебил.

Уиндел аж просветлел.

– О! Точно! Слушай внимательно…

– Сейчас лопну от нетерпения.

– А ты зря, между прочим, ерничаешь, зануда… Знаешь, куда мы летим?

– К Марсу.

– Не-е… – Ученый отмахнулся, чуть не сбив графин со стола. – Не вот конкретно мы с тобой сейчас, а вообще – все мы. Все человечки.

– И куда же?

– В тартарары.

– Какое-то неубедительное доказательство того, что ты не дебил.

Жаквин очень грустно вздохнул и как-то разом осунулся. Посмотрел на Стаса мутным взором давненько не нарезавшегося до синих помидоров интеллигента.

– Нужный, ты наверняка слышал о природных катаклизмах, прокатившихся по всей Солнечной с неделю назад. Слышал?

– И что с того?

– А то, что у Игреков такие же происходили в это же время, слышал?

– Не мудрено. Системы-то во многом схожи. Что-то у них там защелкало после того, как переход открылся, вот климат и начал меняться…

– Дебил не я, а ты. – Жаквин посопел. – Во-первых, катаклизмы были погодные. А климат и погода – вещи абсолютно разные. Климат – это всерьез и надолго. Погода – сиюминутна. Во– вторых, хоть один переход пусть будет между планетными системами, хоть двадцать – разницы никакой. И физические параметры каждой никак не зависят от соседней. То, что они идентичны, – просто данность. Аксиома. Почему так получилось – сейчас не столь важно, и гипотез тут можно выдвигать сотни. Но катаклизмы были, Нужный… Ты сводки новостей недельной давности не изучал? А стоило. Забавная штуковина: семнадцать мощнейших циклонов по всей Земле, махом взбесившаяся атмосфера Венеры, градиентная дифференциация плотности верхних слоев Юпитера…

– Уиндел, ты пьян или прикидываешься? – с подозрением прищурился Стас.

– Я пьян. Но покамест не лишен умения видеть здравый смысл, Нужный. – Ученый взялся за горлышко графина, но, поразмыслив секунду, убрал руку. – Помнишь, я однажды объяснял вам с этой теткой-безопасником из СКО… как бишь ее звали… Ольгой, что ли… не суть… Помнишь, на борту шаттла, на котором тебя от Игреков забирали?

– Такое под пытками не забудешь.

– Так вот. Я вам объяснял, что остолопы-ученые не обращали внимания на подвижки, которые происходили в Солнечной на протяжении последних десятилетий: эксцентриситет орбиты Венеры, изменение магнитных линий Марса, незначительные колебания плотности солнечной плазмы и эллипсовидная диффузия слоев короны…

– Постой-ка, – нахмурился Нужный. – Про Солнце тогда ты вроде бы не упоминал.

– А сейчас упомяну. И надеюсь, что никто нас не слушает из командования фрегатом…

– Уиндел, ты меня пугаешь…

– И как – получается?

– Отчасти.

– Это хорошо. Пугайся, Нужный. Давно пора, честно говоря… – Жаквин поглядел на порванный рукав своей спецовки и тряхнул рукой, будто хотел избавиться от лохмотьев. Затем продолжил на тон тише: – Людям парят мозги, Стас. Им грамотно втюхивают, будто солярно-динамические кривые Солнечной системы меняются в допустимых коридорах инерциальных констант. Мол, Солнце вместе с планетами слегка отклонилось от вектора движения вокруг галактического ядра, и ничего, мол, страшного в этом нет. Лапша на уши. Я уверен, что сейчас все астрономы, как профи, так и любители, под колпаком санкциров-безопасников.

– Не до конца понимаю…

– Любой ребенок с простейшим телескопом и толикой знаний небесной механики и астрофизики может опровергнуть официальные версии СМИ и рубануть правду-матку об истинном положении вещей. Я тут поспрашивал у персонала на фрегате… И знаешь, что? На всех кораблях, как боевых, так и исследовательских, по приказу командования СКО и санкции верхушки правления стран космического альянса отключены средства сверхдальней локации, наблюдения и обнаружения. Про гражданские суда я даже не говорю.

– Но ведь по простейшим приборам навигации, с помощью привязки по трем звездам, которую несложно рассчитать и на обыкновенном компе, имея соответствующий софт, можно определить отклонения основных навигационных параллелей. Если таковые отклонения, конечно, имеются.

– Вот именно. И уверен, что многие экипажи в последнее время сильно озадачены картинкой внешнего пространства, которую им выдают приборы. Погрешность? Ошибка? Шиш. Навигационная сетка в порядке. А вот у нашей родной звездочки – очень серьезные проблемы с местоположением.

Стас почувствовал неприятных холодок внутри. Знакомый холодок. Точно такой уже пробирал Нужного, когда он уходил в тот злополучный рейс к Япету.

– И каково же… истинное положение вещей? – спросил он, глядя на ученого в упор.

– Знаешь, в чем прикол? СМИ почти не врут.

– Это «почти» меня пугает еще больше.

– Правильно, Нужный, что пугает. Солярно-динамические кривые Солнечной системы меняются в очень-очень-очень не допустимых коридорах инерциальных констант.

– Что это значит?

Уиндел поднялся с кресла и, почувствовав ощутимый крен на левый борт, ухватился за холодный обод иллюминатора.

– Сначала обе Солнечные системы – Икс и Игрек – неторопливо тормозили, – сказал он, подняв на Стаса диковато поблескивающие глаза. – Тормозили, пока не встали в нулевую позицию. Открылся переход. А теперь мы начали медленно, но уверенно разгоняться.

Нужный смотрел на Уиндела снизу вверх, гадая, не сбрендил ли ученый окончательно.

– Я воспользовался общебортовым терминалом, решил довольно сложную систему уравнений, прикинул вектор движения и ускорение… – продолжил Жаквин. – Пока не могу утверждать наверняка – слишком мало исходных данных, а доступ ко всей информации по астрографии наглухо закрыт, – но, по предварительным расчетам, ускорение составляет чуть меньше метра на секунду в квадрате. Мы его практически не чувствуем, ведь разгоняется вся Солнечная. Точнее – обе Солнечных…

– Перестань ходить вокруг да около. В чем главная проблема, Уиндел?

– Ускорение постоянное.

– Постой-ка… – Стас прикинул в уме. – В таком случае… Да быть того не может! Это бред сивой кобылы! Меньше чем за десять лет мы достигнем релятивистской скорости…

– Там еще много непоняток по вопросам общей и специальной теорий относительности, но в целом – ты прав. Если ускорение останется постоянным – через десять лет все мы либо превратимся в поток излучения, либо станем жертвами пространственно-временных парадоксов. Но я больше чем уверен, что системы перестанут разгоняться за какое-то время перед достижением светового барьера.

– Успокоил. Прямо от души отлегло, – съязвил Стас, чтобы скрыть волнение, все сильнее сдавливающее грудь.

– Рано радуешься, Нужный, – совершенно серьезно ответил Уиндел. – Я ведь еще не сказал о векторе движения наших Солнечных.

– Эй-эй! Только не убеждай меня, что они ни с того ни с сего поехали навстречу друг другу!

– Нет, нет. Все гораздо занимательнее. Они движутся под углом девяносто градусов относительно друг друга. Будто бы… э-э… вдоль сторон воображаемого треугольника, расстояние между вершинами которого что-то около семи парсеков.

– И куда же они… – Стас вдруг осекся.

Он уже знал ответ.

Жуткий до слабости в коленях и в то же время такой очевидный, что мозг упорно отказывался его воспринимать.

Уиндел криво усмехнулся. Сделал большой глоток водки и, прокашлявшись, сказал:

– Я бы дал Нобелевку тому умнику, который с легкой руки назвал наши Солнечные X и Y. Он попал в точку. Наши системы остановились на отрезках осей абсцисс и ординат, которые можно условно принять за единицу. Встали в теоретически идеальную позицию.

Ученый помолчал, давая Стасу возможность переварить услышанное.

А через несколько секунд Жаквин поставил жирную точку в доказательстве того, что он не дебил:

– И теперь, Нужный, наши Солнца вместе с планетами, астероидами, кометами и прочей дребеденью вроде десятка миллиардов людишек в каждой все стремительнее движутся к началу координат.

Фрегат сотрясла сирена боевой тревоги, не дав Стасу прочувствовать воистину катастрофический ужас произнесенных слов…