Руби
Даже после недельного молчания воспоминания о Джеймсе так реальны, что у меня такое чувство, будто все было только вчера. Я плохо сплю. Я стерла его фотографии из своего ноутбука – чтобы на следующий же день снова их скачать и водить пальцем по улыбающемуся рту Джеймса, как какая-нибудь психопатка. Вместе с тем я кажусь себе обманщицей, потому что сказала Лидии, что не хочу его вернуть, но вся моя сущность придерживается другого мнения.
Я тоскую по Джеймсу.
Это абсурдно.
Абсурдно и безумно.
И я готова отхлестать себя за это по щекам. Он разбил мое сердце, черт возьми. По тому, кто поступил так, я определенно не должна тосковать.
Рождество наступило и прошло, и впервые в жизни я не могла порадоваться этому празднику. Фильмы, которые мы смотрели, были глупыми, и песни, которые мы слушали, звучали все на один мотив. Хотя я знаю, что родители старались изо всех сил, приготовленная ими праздничная еда казалась мне пресной. И вдобавок ко всему родственники постоянно расспрашивали меня, отчего я такая подавленная и не связано ли это с мальчиком, который подарил мне на день рождения ту чудесную сумку. В какой-то момент я уже не могла это выдержать и забилась в свою комнату, почти не выходя к ним.
Когда наступил День святого Сильвестра, 31 декабря, я решила, что так дальше продолжаться не может. Хватит так убиваться, я по горло сыта этим. Я всегда была позитивным человеком, радующимся любому новому начинанию. Я отказываюсь соглашаться с тем, что Джеймс может лишить меня этой установки.
Итак, я побежала в душ, нарядилась в самую любимую одежду – клетчатую юбку и свободную блузку кремового цвета, прихватила новенький блокнот и спустилась вниз, твердо решив объявить Эмбер и родителям свои планы на новый год.
Но, спустившись в гостиную, я замерла.
– Что это вы здесь делаете? – ошеломленно спросила я.
Эмбер испуганно повернулась ко мне, как и Лин, которая как раз распределяла по стаканам разноцветные зонтички. Лидия занервничала, правда, лента серпантина в ее руке продолжила жить своей жизнью и раскручивалась самостоятельно. Мы молча наблюдали, как она осела на пол маленькой печальной кучкой.
Тут Эмбер встала передо мной, загораживая собой гостиную.
– Вот чего ты выползла из берлоги именно сейчас? – сердито спросила она. – Можно часы выставлять по твоим появлениям здесь, и вот, когда мы готовим для тебя сюрприз-девичник, ты вдруг объявилась. Это просто возмутительно, Руби!
Я растерянно переводила взгляд с одной подруги на другую. И по моему лицу расплылась широкая улыбка.
– Мы что, будем вместе праздновать Сильвестра? – осторожно спросила я.
Лин улыбнулась мне в ответ:
– Таков был план.
Когда это осознание дошло до меня, я крепко взяла Эмбер за локоть.
– Спасибо, – пробормотала я ей в плечо. – Я думаю, это как раз то, что сейчас нужно.
И то, что Эмбер это знала, лишний раз показало мне, что она понимает меня лучше, чем кто бы то ни было на свете.
– Я подумала, может, смогу сделать тебя чуть счастливее, – шепнула сестра.
Я кивнула. Впервые с тех пор, как произошла эта история с Джеймсом, я почувствовала искреннюю радость.
– Спасибо, – сказала я Лидии и Лин, по очереди обнимая их. – Я так рада.
После этого я помогала распускать оставшийся серпантин и рассыпать золотисто-розовое конфетти. Эмбер подключила к своему ноутбуку две древние приставки, купленные когда-то на блошином рынке, и, подыскивая между делом подходящий плей-лист, сообщила мне, как выглядит план на вечер. Она явно думала над этим и распланировала все до малейших деталей, за что я готова была еще раз кинуться к ней с благодарными объятиями. Но я сдержалась и вместо этого просто слушала ее, сидя на диване.
– Я подумала, что сначала было бы круто записать лучшие моменты за минувший год и зачитать их друг другу. После этого мы посмотрели бы кино (какое – это мы сейчас решим), и умяли бы гору попкорна, – она указала на гигантский тазик, стоящий на журнальном столике. Обычно папа использует его для многослойного салата, который всегда приносит на большие семейные встречи. Теперь он доверху был наполнен попкорном, маслянисто-сладкий аромат которого заполнял всю гостиную. У меня потекли слюнки.
– А потом мы съедим основное блюдо, – продолжала Эмбер. – Папа испек для нас пирог. Потом еще десерт – и вот мы, как я предполагаю, подбираемся к любимой части Руби.
Лин подняла вверх полупрозрачный пакетик, в котором я заметила маленькие книжки и несколько ручек.
Я даже не стала делать вид, что должна подумать, а сразу выпалила:
– Мы составим планы на новый год!
Эмбер с улыбкой кивнула:
– Как только наступит полночь, мы либо будем лежать в коме от обилия съеденного, либо устроим танцевальную вечеринку.
– Что-то одно состоится точно, – сказала Лидия и нагребла горсть попкорна, закинула себе в рот первый шарик, и на ее губах расцвела легкая улыбка. – А хороший план, ты не находишь, Руби?
– Хороший план? Да это самый лучший план, который я только слышала. Спасибо, девочки.
После этого мы уютно устроились на полу вокруг журнального столика. Лин принесла несколько больших листов бумаги, какие мы обычно используем в оргкомитете на мозговых штурмах и которые она вынесла из школы тайком. В то время как фоном у нас играл плей-лист Китона Хэнсона, мы расстелили перед собой эти листы.
– О’кей, – задала начало Эмбер. – Одним из самых ярких моментов этого года была работа над моим блогом и то, что он собрал вокруг себя так много новых читателей. – Она пометила это на своем листе.
– А у меня одной из кульминаций было то, что галерея моей мамы наконец-то вышла в плюс. В настоящий момент все у нас идет хорошо, и я надеюсь, что в будущем году так и останется, – сказала Лин, глядя при этом не на нас, а на ручку в своей руке. Я была удивлена, что она поделилась с нами таким личным фактом.
Они с Лидией знали друг друга не особенно хорошо, и я могла бы понять, если бы эта ситуация стала для них неприятной. Но, судя по всему, это оказалось не так, что обрадовало меня.
– А я уже один раз была в вашей галерее, – неожиданно призналась Лидия. – Вместе с мамой.
Лин удивленно взглянула на нее:
– Правда?
Лидия кивнула:
– Галерея и правда красивая и очень стильная. Я держу за вас кулачки, чтобы в будущем году дела пошли еще лучше. Знаю, как тяжело бывает начинать с нуля.
Они обменялись улыбками, прежде чем Лидия откашлялась:
– У меня в январе была короткая вылазка в Альпы с мамой. Мы были в оздоровительном отеле и прекрасно провели время, только мы вдвоем. Такого у нас не было целую вечность. Я думаю, это лучшее мое воспоминание из минувшего года.
– Да, можно себе представить, – тихо сказала я и коротко коснулась рукой ее колена. Не знаю, что еще могла ей сказать, но мне хотелось показать, что я очень ценю ее откровенность.
– А у тебя, Руби? – спросила Лин.
Какое-то мгновение у меня в голове было абсолютно пусто, и я понятия не имела, что бы я могла написать на своем листке. Но потом я прогнала перед глазами весь прошлый год месяц за месяцем и обнаружила, что он был хорош весь в целом. Хотя после истории с Джеймсом мне и было грустно, но даже начиная с сентября произошло так много всего, за что я благодарна.
Я стала руководительницей оргкомитета, получала в школе хорошие оценки, и меня пригласили в Оксфорд. Я ближе познакомилась с Лин, теснее срослась с Эмбер и даже обзавелась новой подругой. И впервые в жизни влюбилась.
Совершенно неважно, что с Джеймсом все кончилось так плохо… когда я думаю о наших разговорах – напрямую и по телефону – и о наших общих воспоминаниях, то я ни о чем не жалею. Наоборот, этот опыт относится к лучшим моментам минувшего года. Даже если все ушло в прошлое.
Я тяжело сглотнула, уставившись на чистый лист, лежащий передо мной на журнальном столике.
– Не знаю, с чего начать. Думаю, поездка в Оксфорд была лучше всего. Я так долго мечтала о том, чтобы поехать туда всей семьей. И вообще побывать там… Об этом я всегда буду помнить, – сказала я слегка охрипшим голосом и заставила себя улыбнуться.
– Да, там было как в сказке, – добавила Эмбер.
Я кивнула, нарисовала небольшой круг и вписала к него: «Поездка в Оксфорд».
Кажется, после этого лед был сломан. Мы рассказывали друг другу даже о самых маленьких и самых странных событиях года. Например, Лин получила в супермаркете букет цветов, потому что оказалась тысячной покупательницей, а Лидии какая-то пожилая дама сунула фунт, чтобы та могла купить себе что-нибудь сладкое.
В какой-то момент общее настроение стало не таким подавленным, как вначале. Наоборот, мы наперебой смеялись, и казалось, будто мы вчетвером давным-давно привыкли проводить время вместе. Часов в восемь родители простились с нами и уехали к друзьям. Я видела, какое облегчение они испытывали оттого, что я вышла в этот вечер из своего заточения и была в компании подруг.
Потом мы смотрели фильм «В активном поиске». Эмбер заказала этот фильм себе в подарок на Рождество, потому что ей очень нравится Ребел Уилсон, и, когда два часа спустя пошли финальные титры, я поняла почему. Даже Лидия в каких-то местах громко хохотала, хотя при этом имела такой вид, будто не ожидала от себя способности издавать подобные звуки.
Даже не дождавшись конца титров, мы принялись за пирог, приготовленный папой.
– Везет же тебе, Руби, – Лин держала перед собой на вилке кусочек пирога, подробно разглядывая его. – Твоя мама работает в пекарне, а отец повар. Будь я на твоем месте, я была бы просто на седьмом небе. Мне так не хватает нашей поварихи.
– А у вас была своя повариха? – спросила Эмбер, выпучив глаза.
– Да, – сказала Лин, пожимая плечами, как будто это было само собой разумеющееся. – Но потом все изменилось, и пришлось заново учиться всем основам. Мамины поварские способности тоже несколько заржавели, но она все равно научила меня нескольким китайским рецептам, которые узнала еще от моей бабушки. Теперь нам в радость готовить вместе.
Я откусила кусочек пирога и смаковала его во рту.
– Единственное, что я умею делать, это яичница, – задумчиво произнесла Лидия. – Наверное, такая перестройка далась вам безумно трудно.
В первый момент казалось, что Лин удивили слова Лидии, но потом она легко улыбнулась:
– Я научилась не оборачиваться, смотреть только вперед. – Она положила вилку на опустевшую тарелку и пальчиками собрала с тарелки последние крошки. После этого она взяла один из пакетиков и подняла его вверх. – Вам, кстати, тоже надо это сделать. Уже почти десять.
– О, какая прелесть, – сказала я, когда Лин раздала нам маленькие книжечки. Они были скромные, с черной обложкой в золотую крапинку, с кремовыми страницами и двумя ленточками-закладками – как раз такие мне нравились больше всего.
– Это мой первый планер, – заявила Лидия, растерянно посмотрев на книжку, а потом на нас. – И что я должна сделать?
Эмбер собрала в стопку наши пустые тарелки и отставила их в сторону, потом поставила ноутбук на середину журнального столика так, чтобы всем был виден экран.
– Собственно, это очень просто, – сказала она. – Каждый год на Сильвестра мы записываем наши планы. – Она раскрыла ежедневник и указала на первую страницу. – И для этого мы должны первым делом оформить заголовок.
Мы сообща стали подбирать в интернете шрифты, которые нам нравились, и пытались их изобразить или просто ориентироваться на них. Мы работали в основном молча, единственными звуками был шорох наших ручек по бумаге и тихая музыка на заднем плане.
Однако пока я дорабатывала детали своего заголовка и обводила цифры грядущего года светло-серым цветом, мне вдруг снова стало тяжело на сердце. В следующем году в это время все будет другим: уже через семь месяцев у меня в кармане появится – надеюсь – свидетельство об окончании колледжа Макстон-холл. И после этого я – надеюсь – окажусь в Оксфорде. У меня будут другие преподаватели и новые однокурсники. Другая комната в общежитии и новые друзья.
Новая, волнующая жизнь. Жизнь без Джеймса Бофорта.
Эта мысль пришла внезапно и причинила мне такую боль, какой я не ожидала. Я схватила ручку и написала:
Планы
Окончить школу.
Поступить в Оксфорд.
Продолжать поддерживать тесную связь с мамой, папой и Эмбер.
Найти как минимум одну новую подругу или друга.
Больше не волноваться о том, что могут подумать обо мне другие.
Но пока я записывала эти пункты, то заметила, что в этом есть что-то неправильное. Этот список не был честным, и если прислушаться к себе, то станет ясно почему.
Год назад я впервые в жизни влюбилась – и мне разбили сердце самым подлым образом. Этот факт не так-то просто стереть из памяти. Понадобится еще какое-то время, чтобы пережить это. Тоска никуда не денется только потому, что наступит новый год.
До сих пор я не хотела видеть Джеймса. Я питала надежду в какой-то момент просто забыть его. Но теперь я заметила, что не могу записать свои планы, пока отношения между нами не прояснятся. Есть еще слишком много того, что я хотела бы ему сказать. И думаю, что, пока я этого не сделала, не смогу расслабиться. Я не смогу начать ничего нового, пока Джеймс занимает так много места в моих мыслях, в моих чувствах и в моей жизни.
– Руби? – Голос Лин пробился словно издалека.
Я взглянула на нее, и мне в голову пришло решение.
Джеймс
Обычно Сильвестра у нас праздновали отменно. В прошлые годы мы либо снимали виллу на море, либо устраивали в Лондоне вечеринки, которые планировались за месяцы. Мы пили до утра и забывали обо всем на свете.
В этом году я провожу День святого Сильвестра дома один.
Где мой отец? Понятия не имею. Прислуга отпущена на сегодняшний вечер, а Лидия где-то у подруги. У какой, не сказала. После нашей ссоры несколько дней назад она игнорирует меня и говорит со мной только в случае крайней необходимости.
Рен несколько раз пробовал уговорить меня и в этом году куда-нибудь уехать с ним и с ребятами, но я так и не собрался с силами. При одной только мысли о том, чтобы сидеть в каком-нибудь лондонском клубе с оглушительной музыкой и шампанским, немедленно поднимались дыбом волосы. Я не мог больше жить так, как прежде. После того, как в последнюю четверть года моя жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов. После того, как я изменился внутренне.
Я провожу вечер за тем, что смотрю документальные фильмы о диких животных кенийской саванны на ноутбуке, поедая картошку фри и кебаб из картонных коробок службы доставки. Иногда мне удается отвлечься на целых пять минут. Но все остальное время я неотступно думаю о Руби.
В последние недели я обнаружил, насколько плохо, что у нас почти не накопилось общих воспоминаний. Нет ни общих фотографий, ни чего-то другого, что могло бы напомнить мне о том, что мы пережили вместе. Единственное, что осталось, это сумка, которую я заказал к ее дню рождения. Она все еще стоит около моего письменного стола и каждый день словно насмехается надо мной. Я уже не могу сосчитать, сколько раз брал ее в руки и заглядывал внутрь, не забыла ли в ней Руби что-нибудь по случайности. Какую-нибудь бумажку или что-нибудь, что подтвердило бы мне: она действительно ее использовала и радовалась ей.
У меня такое чувство, что мои воспоминания начинают постепенно угасать. Ощущение ее прикосновений на моей коже, наши разговоры, смех. Все становится расплывчатым и неощутимым, даже тот день, когда она была здесь и утешала меня. Единственное, что я по-прежнему четко вижу перед глазами и что я снова и снова прокручиваю в голове, это выражение ее лица, когда она увидела меня с Элейн. Мне никогда не забыть его. И мне никогда не забыть, как оно – даже сквозь алкоголь и наркотический дурман – повлияло на меня. В тот же момент и во все последующие дни.
Собственно, у меня был план проспать наступление нового года, но вот уже половина первого, а я все еще не сплю. Я принял решение пойти в фитнес-зал. Может, час на беговой дорожке утомит не только мое тело, но и заставит смолкнуть мою голову.
Я надел спортивные вещи, влез в кроссовки и прихватил айфон, который весь вечер провалялся без внимания на письменном столе. В нем торчали наушники, и мне, как всегда, надо было их сперва распутать. Как раз когда я собирался воткнуть их в уши, я услышал, как кто-то идет по коридору.
Вероятно, Лидия вернулась домой.
Я открыл дверь, чтобы пожелать ей счастливого нового года, – и замер.
Сестра стояла в коридоре не одна.
Я протер глаза, чтобы убедиться, что не сплю, – но нет. Отведя от глаз руки, я по-прежнему видел двух человек.
В нашем холле стояла Руби.
Под мышкой у нее был зажат темно-синий комок. Мне не пришлось долго раздумывать, что бы это могло быть. Моя толстовка. Та, которую я надел на нее после вечеринки у Сирила. Та, от нехватки которой у меня в шкафу я не страдал, потому что было приятно сознавать, что она осталась у Руби.
Руби тихо сказала что-то сестре, и та кивнула. Она мельком глянула на меня и тотчас отвернулась, а затем скрылась в своей комнате. Приятно знать, что я настолько запугал сестру, что ей даже в голову не пришло пожелать мне счастливого нового года.
– Мы можем поговорить? – спросила Руби.
Я тяжело сглотнул. Я так давно ее не видел и не слышал, и вот она стоит в каких-то трех метрах от меня. От этой близости сердце сильно заколотилось, и мне больше всего захотелось преодолеть эту дистанцию между нами и обнять ее. Но я лишь кивнул, развернулся и пошел назад в свою комнату. Руби неуверенно двинулась за мной. Я включил свет и вздохнул: здесь определенно бывал и куда лучший вид. Посреди комнаты на полу валялись мои пижамные штаны в клеточку, которые я только что сбросил с себя, всюду были разбросаны журналы, кровать не застелена, и я догадывался, как здесь, наверно, воняло жирной едой из доставки.
К тому же в глаза бросалась сумка Руби, стоящая у стола.
Руби огляделась и казалась нерешительной. Наконец, она выбрала себе место на меньшем из двух диванов. Мою толстовку она положила себе на колени.
С чего это в комнате вдруг стало так жарко? Мне сразу захотелось пить.
– Хочешь пить? – спросил я.
– Нет, спасибо.
Я налил воды, но когда поднимал стакан, заметил, что у меня дрожит рука. И я, оставив стакан на столе, повернулся к Руби.
Она молчала.
– Хорошо провели вечер? – попытался я судорожно прервать затянувшееся молчание.
Руби сдвинула брови и сказала:
– Да.
И больше ничего.
Мне еще никогда не было так трудно найти подходящие слова, как сейчас. Казалось, будто я забыл, как составлять осмысленные фразы. После долгих размышлений о том, что бы я хотел сказать Руби, в моей голове образовалась черная дыра, и чем дольше мы молчали, тем больше она становилась. Я мог только смотреть на Руби. Желание сесть рядом с ней было непреодолимо. Но я боролся с ним и вместо этого подвинул стул к дивану так, что очутился напротив нее и мы могли смотреть друг на друга.
– Мы записывали наши планы на год, – пояснила Руби.
Я ждал, что она скажет дальше.
– И я заметила, что между нами осталось много недосказанности. И я не могу с чистым сердцем начать этот год.
Пульс участился. К этому я определенно не был готов. Мне пришлось даже откашляться.
– О’кей.
Руби опустила взгляд на мою толстовку у нее на коленях. Она разгладила ткань ладонями – машинальный жест. Потом взяла ее и переложила на круглый столик, стоящий между нами.
Затем подняла глаза, и наши взгляды встретились. Я увидел в ее глазах разные эмоции: печаль. Боль. И не в последнюю очередь искру ярости, которая разрасталась в опасный огонь.
– Я была так сильно разочарована в тебе, Джеймс, – вдруг прошептала она.
В груди что-то больно сжалось.
– Я знаю, – прошептал я в ответ.
Она помотала головой:
– Нет. Ты не знаешь, каково это. Ты просто вырвал у меня из груди чертово сердце. И за это я ненавижу тебя.
– Я знаю, – повторил я севшим голосом.
Руби шумно глотнула воздуха.
– Но в то же время я люблю тебя, и это так больно.
– Я… – Только через несколько секунд до меня дошло, что она сказала. Я безмолвно уставился на нее.
Но Руби продолжала говорить так, будто ее слова были совершенно незначительны.
– Не думаю, что у нас что-нибудь могло получиться. Это было прекрасно, пусть мы встречались совсем недолго, но теперь я должна…
– Ты меня любишь? – недоверчиво прошептал я.
Руби вздрогнула. Затем выпрямила спину:
– Это ничего не меняет. То, как ты со мной обошелся… Ты целовал другую на следующий день, как мы с тобой переспали.
– Мне очень жаль, Руби, – сказал я настойчиво, хотя знал, что слов будет недостаточно.
– И это тоже ничего не меняет в моем намерении начать новый год без тебя, – продолжала Руби.
Боль, которую готовили мне ее слова, лишила меня воздуха. Я знаю Руби. Если она поставила себе цель, она ее добьется, и ничто не собьет с пути. Она пришла сюда для того, чтобы окончательно порвать со мной.
– Этого никогда больше… Я никогда больше не сделаю ничего такого, – выдохнул я.
– Надеюсь, что твоей следующей девушке не придется такое пережить.
Я почувствовал, как начинаю паниковать.
– Не будет никакой другой, черт возьми!
Она лишь помотала головой:
– Но и у нас больше ничего не выйдет, Джеймс. Давай будем честны.
– Почему ты так говоришь? – Голос мой дрожал от отчаяния. – Еще как выйдет.
Руби встала и разгладила ладонями клетчатую юбку:
– Пора домой, меня ждут родители.
Она пошла к двери, и знание того, что мне не удержать ее, едва не убило меня.
– Мне нужен разрыв. Ты можешь это понять? – спросила она, уже взявшись за ручку двери и оглянувшись через плечо.
Я кивнул, хотя все внутри протестовало:
– Да, я понимаю тебя.
Руби давала мне так много шансов. Я знал, что не имею права на еще один.
– Я… я желаю тебе счастливого нового года, Джеймс. – В глазах Руби отразилась та же боль, которая парализовала и мое тело.
– Руби, прошу тебя… – выдавил я.
Но она уже открыла дверь и сбежала.