28

Лидия

Я жалею, что пришла сюда. Лучше бы прислушалась к собственному предчувствию и не дала себя уговорить. Я знала, что мне будет нелегко видеть Грэхема. Но такого я никак не могла ожидать.

Как раз тогда, когда он танцевал с Пиппой, когда он привычно обнял ее за талию, когда она улыбнулась ему и он ответил ей тем же, когда дистанция между ними совсем сократилась, – тут я больше не могла выдержать. Это было уже слишком.

И теперь, в пустом коридоре, без музыки и без людей вокруг, сердце мое не перестает бешено биться. Мне плохо, у меня вспотели ладони. В глазах потемнело. Я думаю, повысилось кровяное давление. Я тут же положила руку на живот, как будто могла таким образом почувствовать, все ли в порядке у малышей.

– Лидия?

Я опустила руку и обернулась. Грэхем стоял в нескольких метрах от меня, пиджак расстегнут, брови напряженно сведены.

– Что? – агрессивно спросила я. О, я по горло сыта тем, что постоянно должна делать вид, будто все в порядке. Ничего не в порядке. Особенно теперь, когда он стоит передо мной. Когда он смотрит на меня так, будто знает, что со мной творится – как бывало раньше.

Я больше не могу отводить глаза в сторону. То, что во мне накопилось, становится сильнее, я больше не могу это сдерживать.

– Что, было весело?

Взгляд его потемнел, он сильнее свел брови на переносице:

– Мы всего лишь танцевали, Лидия.

Я презрительно фыркнула:

– То, что я сейчас видела, однозначно больше, чем просто «танец».

Мы никогда не ссорились, и теперь я знаю почему. Это ужасно и не дает никакого облегчения, если так набрасываться на него.

– Было бы странно, если бы я отказал ей в просьбе потанцевать. Люди и так уже перешептываются за спиной.

Я нервно засмеялась:

– Так ты обжимался с кураторшей, чтобы люди больше не сплетничали о твоей личной жизни?

Я сказала это громче, чем мне бы хотелось, и Грэхем смутился.

– Это ужасно, Грэхем, – сказала я. Голос мой был спокойным, но вместе с тем дрожал. Я никогда такого от себя не слышала. – Мне противно, что ты не можешь перекинуться со мной и словечком без того, чтобы при этом не оглядываться по сторонам. – Я сжала кулаки, изо всех сил сдерживая слезы.

– Ты думаешь, мне это нравится? – вдруг спросил он.

Я могла лишь горько фыркнуть на это.

Он сжал кулаки:

– Я стараюсь делать так, как лучше для нас обоих.

– Лучше? – Я не могла поверить своим ушам. – Ты считаешь, что так будет лучше – танцевать с другими женщинами у меня на глазах?

– Ты думаешь, мне это нравится? Держаться от тебя подальше, делать вид, будто мы и знать не знаем друг друга? – растерянно спросил он. Потом дернул себя за волосы, замотал головой. – Это очень больно, Лидия, и мне с каждым днем от этого все хуже.

– Но в этом уж точно не моя вина! – Я чуть ли не выкрикнула эти слова и сразу прикусила язык. Я сделала глубокий вдох и вспомнила о том, что мама внушала мне необходимость быть сдержанной. – Я не звоню тебе, – продолжила я уже на тон ниже. – Я не тяну руку на твоих уроках. Я, черт возьми, даже не смотрю в твою сторону. Что, по-твоему, еще я должна сделать, чтобы тебе не было больно?

Грэхем снова замотал головой. Потом сделал шаг ближе – и обхватил ладонями мое лицо.

На какой-то момент я замерла. Потом разжала его руки. Пусть даже не смеет прикасаться ко мне: когда он так делает, кажется, будто все как раньше, и я не могу этого вынести.

– Мы больше не можем так, Лидия.

– Я уже сказала тебе, что полностью придерживаюсь наших договоренностей.

– Я тоже. И тем не менее мы оба от этого страдаем.

Я почувствовала, как гнев постепенно утихает и остается одна только боль. Боль, которая разрывает меня изнутри и из-за которой я даже дышать не могу как следует.

Напрасно я отняла от себя его руки. Я жалела об этом, но вместе с тем жалела и о том, что не врезала ему за все, что он натворил.

– Это был всего лишь танец, – промямлил Грэхем.

Я только кивнула. Мне надо было бы отвернуться, но я не могла. Мы давно не стояли с Грэхемом настолько близко друг к другу. Хотелось вбирать в себя каждую секунду этой близости, пока она не кончилась.

– Ничего не изменилось, Лидия.

У меня перехватило дыхание.

– Что ты имеешь в виду?

Грэхем снова придвинулся ко мне, но уже не пытался прикоснуться.

– Я думаю о тебе днями напролет. Когда я вижу что-то интересное, первым делом хочется рассказать об этом тебе. Твой голос постоянно стоит у меня в ушах, когда вечером я ложусь спать. Боже мой, Лидия, я люблю тебя. Я любил тебя уже тогда, когда мы впервые говорили по телефону. Я никогда не перестану любить тебя, хотя знаю, что у нас нет шансов.

Сердце колотилось все быстрее, как будто я только что пробежала марафон. Я не верила своим ушам. Неужто он правда сейчас сказал это?

– Я сменю школу.

Я отрицательно замотала головой:

– Нет. Ни в коем случае. Ты сам говорил, что Макстон-холл – лучшее, что могло с тобой произойти. Что тебе никогда не найти работы статуснее.

– Мне все равно. Я хотел бы наконец остаться с тобой. Чтобы можно было ходить с тобой в кафе, держать тебя за руку. Я хотел бы вернуть себе мою дорогую Лидию. Если придется сменить работу, я без колебаний сделаю это.

Я снова замотала головой, совершенно растерявшись от такого поворота событий.

– Я… так не пойдет. С чего бы это вдруг?

– Это не спонтанное решение. Я думал об этом с самого первого дня здесь. Каждое утро я спрашиваю себя: да стоит ли Макстон-холл того, чтобы потерять тебя?

– Но мы… – Я осеклась, неспособная сформулировать мысль.

– Это было наше общее решение. Поэтому я ничего тебе не говорил. Я не хотел оказывать на тебя давление. Но теперь…

Слезы хлынули быстрее, чем я успела их укротить. Я крепко зажмурила глаза, мое тело сотрясли беззвучные рыдания. Когда на сей раз Грэхем прикоснулся ко мне, я не оттолкнула его, а бессильно опустила голову ему на грудь, чтобы он мог нежно гладить меня по щекам.

– Мне так жаль, что я не могу быть твоей поддержкой, – прошептал он.

В этот момент тоска по нему стала почти нестерпимой. Как и чувство вины, ведь я до сих пор ничего не сказала о беременности. Как и печаль – не только по нашей любви, но и по нашей дружбе. Я крепко вцепилась пальцами в его рубашку.

– Мне так не хватает мамы. И тебя. Все время, – всхлипывала я.

– Я знаю. Мне так жаль, – и он снова гладил меня по щекам.

Его нежные прикосновения напомнили о нашей первой встрече. Тогда мы были обычными людьми, которые познакомились онлайн, но он держал меня точно так же, когда одна молодая женщина в кафе заговорила со мной о газетной сплетне. Я пыталась не подать виду, как сильно меня задели ее слова, но Грэхем тотчас почувствовал это. И шепнул на ухо, что все будет хорошо. В точности как сейчас.

Его голос смягчил мою боль, и, когда он поглаживал мои мокрые щеки большими пальцами и заверял, что мы все вернем, я на какой-то момент размечталась и впала в иллюзию, что он может быть прав.

Но потом Грэхем странно напрягся.

– Лидия, – прошептал он.

Я отстранилась от него и проследила за его взглядом.

В конце коридора, в пяти метрах от нас, стоял Сирил.

Его лицо было бледно, я никогда не видела парня таким, и он удивленно смотрел то на меня, то на Грэхема. Но потом выражение его лица изменилось. Брови сошлись над переносицей, глаза превратились в узкие щелки, и он стиснул зубы так крепко, что зашевелились мышцы челюсти.

В следующий момент он развернулся и скрылся внутри Бойд-холла.

– Проклятье, – прошипела я и совсем отстранилась от Грэхема.

– Лидия…

Я вытерла пальцами слезы:

– Мне надо с ним поговорить. Может, мы могли бы потом… созвониться?

Хотя вид Грэхема говорил о пережитом им стрессе, после моих слов в его золотисто-карих глазах проступила теплота, по которой я тосковала все эти месяцы. Она была такой желанной, как бледное воспоминание, которое постепенно вновь обретает краски и становится реальностью.

– Я позвоню тебе, – сказал он. – После вечеринки.

– Хорошо, – прошептала я.

Я попыталась обнять его, но тут перед внутренним взором снова возникло непонимающее лицо Сирила, и я вместо объятия повернулась, чтобы сбежать.

Я побежала вслед за Сирилом и настигла его уже на выходе из Бойд-холла.

– Си… – выдохнула я, запыхавшись, и схватила его за локоть.

Он вырвался из моих рук:

– Не прикасайся!

Я подняла ладони, словно говоря «сдаюсь», шокированная его холодным тоном. Так Сирил со мной еще никогда не разговаривал. И то, как он смотрел на меня, было мне совершенно незнакомо: презрительно. Он замотал головой.

– Не могу поверить, что ты это сделала, Лидия.

Я смотрела на него снизу вверх:

– А я не могу поверить, что ты можешь позволить себе судить меня, Си. Или я должна напомнить, с какими людьми ты сам водился?

– Ты думаешь, я разозлился потому, что ты спишь с учителем?

Теперь наступила моя очередь беситься. Позади Сирила стояла небольшая группа людей, которые только что вышли из зала.

– Тогда из-за чего же? – спросила я.

Он запрокинул голову, чтобы посмотреть вверх, как будто небо могло подсказать ему, что сказать дальше. Потом снова глянул на меня и сглотнул:

– Я зол за то, что ты столько времени давала мне пустые надежды.

Мой рот раскрылся от удивления:

– Что?

– Для меня есть только ты, Лидия. Я уже несколько лет влюблен в тебя.

– Но, – просипела я. – Но в том, что у нас… ведь не было ничего серьезного.

Сирил посмотрел так, как будто я влепила ему пощечину. Он открыл рот, но не произнес ни с лова.

– Я не знала, что для тебя это так важно, – прошептала я. Осторожно протянув к нему руку уже второй раз, я коснулась локтя. Си был мне другом, я знала его с детства. Если бы я знала, что у него ко мне серьезные чувства, то вела бы себя иначе.

– Ты хочешь сказать, что ничего не замечала? – он не мог поверить моим словам.

Я молча замотала головой в знак отрицания.

– Значит, ты не заметила, что у меня с того раза ни с кем ничего не было? Ты не заметила, что я после смерти твоей матери с утра до вечера был подле тебя и старался утешить?

– Но ведь это нормально для друзей, – прошептала я сквозь слезы.

– Я ни для кого не делал этого, – сказал он с горечью в голосе. – Я делал так только для тебя.

Я таращилась на него, не в силах пошевелиться. На меня накатила тошнота, а вместе с ней по щекам потекли слезы.

– Я… я не хотела причинять тебе боль.

Сирил неуверенно поднял руку и вытер мне слезы со щеки. После этого выражение его лица изменилось:

– Не хотела, но причинила.

С этими словами он развернулся и пошел в сторону парковки.