13

Лидия

– Невероятно, – разочарованно простонал Джеймс. Он резко отодвинул от себя ноутбук и повернулся ко мне на вертящемся стуле. – Я получил отказ еще от двух человек.

Я смотрела на брата с дивана. Когда он рассказал о своем плане снова примкнуть к оргкомитету, я поначалу не поверила своим ушам. Но чем дольше я об этом размышляла, тем больше мне нравилось его решение.

Руби любит работу в этой команде. Показать ей, что он не только понимает эту страсть, но и разделяет ее, было хорошим первым шагом. Кроме того, в прошлом семестре Джеймс заметил, какое удовольствие ему доставляет организовывать эти вечера, хотя он никогда не признался бы в этом вслух.

– Ты должен быть настойчивее. Взывай к их совести, а не к кошельку. Тогда они придут на благотворительный вечер, – сказала я, прихлебывая чай из чашки, о которую грела холодные пальцы. Я думаю, наша экономка знает о моей беременности. Она поставила передо мной горячий кувшин, не дожидаясь моей просьбы, и шепнула с таинственным взглядом, что мне это пойдет на пользу.

Джеймс рассеянно кивнул и снова придвинул к себе ноутбук. В этот миг тот тихо звякнул, сигнализируя поступление нового письма. Пока Джеймс читал его, прищурив глаза, я взялась за печенье. Когда откусывала, на диван упала пара крошек, но Джеймс был слишком занят, печатая ответ. И хорошо, а то бы мне попало – он ненавидит крошки.

– Ты уже говорил с Руби? – спросила я через некоторое время.

Прозвучал сигнал отправления сообщения, и Джеймс снова повернулся ко мне:

– Нет. – Он провел ладонью по лицу. – Она за всю неделю даже не взглянула на меня по-настоящему.

– Конечно, ты не можешь ее принудить, это ясно. Но когда-то вам все-таки надо поговорить, – мягко сказала я. – Чем больше времени пройдет, тем больше будет пропасть между вами.

Брат внимательно смотрел на меня. Он явно складывал два плюс два.

– Значит, ты все еще не поговорила с Саттоном?

Я пожала плечами:

– А что нам обсуждать? Мы оба знаем, что так лучше.

– Да, но он ничего не знает о беременности. А это все меняет.

– Он больше не хочет иметь со мной ничего общего. – Я сунула в рот остаток печенья и не спеша пережевывала. – Он сам не раз говорил это. Во-первых, мне гордость не позволяет вызывать его на разговор.

– А во-вторых?

Я выдержала взгляд Джеймса.

– Во-вторых, я боюсь ему об этом сказать. Я не хочу знать, как он отреагирует. Я должна сперва сама с этим разобраться и только потом смогу думать о том, что буду делать, если его реакция окажется не такой, какую бы мне хотелось.

– Лидия… – Тут зазвонил телефон Джеймса. Но он даже не дернулся, а продолжал упорно на меня смотреть.

– Подойди! – строго сказала я. – Наверняка это какой-нибудь спонсор.

Он помедлил еще секунду. Но потом взял телефон и взглянул на дисплей.

– Оуэн, как я рад тебя слышать.

Я изобразила беззвучное рвотное движение. Оуэн Мюррей – председатель правления одного телекоммуникационного концерна и близкий друг нашего отца. И я, и Джеймс терпеть его не можем, и я даже не сомневаюсь, что это чувство взаимное.

– Соответственно обстоятельствам, да, – сказал Джеймс в трубку. Его тон резко сменился на твердый и холодный: – Нет, я звонил не от имени компании «Бофорт», а от имени колледжа Макстон-холл. В начале февраля у нас состоится благотворительный вечер в пользу семейного центра Пемвика, и мы ищем спонсоров.

Мне было слышно тихое бормотанье на другом конце провода.

– Конечно, я пошлю тебе все детали. Это было бы фантастически, Оуэн, спасибо.

Джеймс закончил разговор и что-то напечатал в телефоне. Потом снова повернулся ко мне:

– Пока не скажешь об этом Саттону, не узнаешь его реакцию.

– То есть советуешь сказать ему об этом.

Он кивнул:

– Да. И я также полагаю, что он имеет право об этом узнать.

Я уставилась в чашку. Сквозь остаток розоватой жидкости я пыталась разглядеть узор, составленный из чаинок.

И больше никаких звонков. Мы договорились.

Даже если он решит, что отныне принадлежит мне и близнецам, какой вывод можно будет сделать из этого? Только такой: он чувствует себя виноватым, больше никакого. При этом я больше всего тоскую по Грэхему и хочу быть с ним, но только при условии, что он этого тоже хочет. Сам, по своей воле, а не из-за беременности.

Телефон Джеймса снова зазвонил. Он протянул в мою сторону палец в знак того, что наш разговор не закончен, и ответил на звонок.

Я допила остаток чая и поставила на стол пустую чашку. После этого взяла телефон и открыла сообщения. Номер Грэхема все еще был сохранен. Я просто не смогла переступить через себя и стереть его. Мне было достаточно того, что он тут есть и что я могу написать ему, если захочу.

Я пролистала нашу переписку до самого начала. Тут были не только повседневные сообщения и фотографии, но и тексты, в которых мы доверяли друг другу наши опасения и тревоги. Любой нормальный человек давно бы уже стер эту переписку, чем сохранять ее и перелистывать как старый фотоальбом.

Но я, похоже, не совсем нормальный человек.

Это единственное, что от него оставалось. И я просто была не готова окончательно расстаться. Если быть честной, я не знаю, буду ли вообще когда-нибудь готова. Я так по нему тоскую. Я тоскую по нашим телефонным разговорам, по его смеху на плохих комедиях, по нашим сплетенным пальцам под столом в кафе. Мысль о том, что этого больше никогда не будет, сводит меня с ума.

– Звучит чудесно, – голос Джеймса пробился до моего слуха. В его тоне было столько энтузиазма, что я взглянула на него, вопросительно подняв брови. – Да, конечно. Благодарю тебя, Элис, до скорого. – Джеймс слышно выдохнул и победно вытянул обе руки над головой.

– Элис? Элис Кэмпбелл? – спросила я.

Он повернулся ко мне:

– Она задолжала одну услугу.

– О, лучше не знать за что.

Он дерзко улыбнулся:

– Руби считает Элис очень крутой.

Ничего удивительного. Элис Кэмпбелл училась в Оксфорде и еще в то время учредила собственный фонд культуры.

– Э, да ты и впрямь стараешься, – заметила я. И тут же пожалела о сказанном, когда взгляд Джеймса стал серьезным.

– Назад к теме, – заявил он, но я отрицательно помотала головой.

– Я не могу ему об этом сказать. Как я после этого буду сидеть на его уроках?

– Ты можешь перейти на мой курс по истории.

– Но это будет подозрительно.

Джеймс пожал плечами:

– Люди часто меняют одно на другое по самым разным причинам. Не думаю, чтобы это было так уж заметно. Мы могли бы назвать в качестве причины твое желание учиться вместе со мной.

– Не знаю, не знаю, – пролепетала я.

– Что бы ты ни сделала, – сказал Джеймс, – я тебе всегда помогу. – Взгляд его опять стал серьезным, но потом брат снова отвернулся к своему ноутбуку.

Я почувствовала какое-то легкое шевеление в животе и положила на него руку, чтобы понять, не связано ли это с одним из малышей. Кстати, теперь уже стали заметны их легкие шевеления – почти так, как будто у меня в животе порхали бабочки.

Теперь, когда Джеймс все знает, мне стало намного легче, но это ничего не изменило в том, что я жду двойню, стану матерью-одиночкой и, вероятно, должна буду бросить школу. При этом… может быть, мне и удастся сдать выпускные экзамены до того, как все раскроется.

Я заставила себя сделать три спокойных, ровных вдоха. Мне нельзя сейчас теряться в мыслях о своем и без того туманном будущем. Я должна проживать по порядку один день за другим. Потому что, если я с утра до вечера буду тревожиться, это никому ничего не даст – тем более тем малышам, которые отныне должны стать моим безусловным приоритетом.

– Черт! – воскликнул внезапно Джеймс. Он сцепил ладони на затылке и, выпучив глаза, таращился в монитор.

– Что такое?

Джеймс словно вмерз в стул. Охваченная беспокойством, я пошла к письменному столу. Встала позади кресла и взялась за кожаную спинку. И тут же подалась вперед.

Первое, что я увидела, было слово Оксфорд.

Второе – Сердечно поздравляем Вас, Джеймс Бофорт.

– Ты принят! – вырвалось у меня.

Поскольку Джеймс по-прежнему не реагировал, я развернула его вместе со стулом лицом к себе.

– Джеймс, ты принят. Это же здорово! – Я схватила брата за плечи и потянула вверх, чтобы обнять. Он споткнулся, чуть не упал, прежде чем ответить на мои объятия.

– Черт! – повторил он.

Я не могла понять, то ли он радовался, то ли просто свихнулся. Пока держала его в руках, я сообразила, что ведь и на мою почту могло прийти письмо. Прежняя Лидия сейчас непременно бы бросилась к своему телефону как одержимая и посмотрела, не ждет ли ее такое же сообщение. Новая же Лидия знать не хотела, предлагают ли и ей такое будущее, которое она все равно не сможет принять.

Я еще раз крепко обняла Джеймса и порадовалась, что хотя бы один из нас сможет осуществить свои планы.

Джеймс

– Позади у нас тяжелое время, об этом даже не надо напоминать. Но отныне мы можем снова смотреть вперед. Ибо это именно то, чего хотела бы Корделия.

Я подавил желание закатить глаза или издать какой-нибудь звук. Мой отец понятия не имел, чего на самом деле хотела бы мама. Уж точно не этого театра, который он здесь устраивал.

Это была первая официальная речь, которую он как коммерческий директор держал перед правлением компании «Бофорт» и руководителями подразделений, и уже теперь все они были приручены и ели с его руки. Двенадцать мужчин и женщин с полными надежд лицами заглядывали ему в рот, а я сидел сбоку за длинным столом для конференций и размышлял, как бы мне незаметно достать телефон и посмотреть в него.

– Если мы сообща впряжемся в один воз, то сможем вытянуть «Бофорт» из эмоциональной ямы и повести предприятие вперед. В ближайшее время вы столкнетесь с некоторыми изменениями, и я буду очень зависеть от вашей поддержки. В этом отношении я уже заранее хочу вас поблагодарить, вы являетесь самым главным нашим капиталом. Посему важнейшей моей просьбой будет в ближайшее время, чтобы вы еще активнее, чем прежде, вложили в дело ваш профессионализм.

Я запустил руку в карман брюк и достал телефон. За последние часы ребята послали мне бесчисленное количество сообщений, желая уговорить пойти сегодня вечером повеселиться. Сегодня мой первый день в новой должности, а в их мире за это непременно нужно выпить.

К сожалению, настроение совсем не для тусовок. Я знаю, что в будущем у меня будет все меньше возможностей встретиться с друзьями, и я должен использовать время, какое у нас еще осталось. Они и без того в обиде за то, что я появляюсь на тренировках только два раза в неделю.

И все равно есть только один человек, которого я хотел бы сегодня видеть.

И этот человек игнорирует меня неделями за то, что я сам оттолкнул его от себя.

И хотя я регулярно вижу Руби в школе, я постоянно тоскую по ней.

Как бы я хотел, чтобы она снова могла на меня смотреть, не вздрагивая при этом от боли.

Как бы я хотел иметь возможность говорить с ней всегда и всюду.

Как бы я хотел знать, принята ли она тоже в Оксфорд.

– Несмотря на смерть моей жены, в жизни предприятия «Бофорт» ничего не изменится, – невозмутимо продолжал говорить отец. – Эта жизнь – фундамент нашего успеха. Когда мы познакомились, Корделия сказала мне, что означает войти в состав фирмы, и я намерен сохранять верность ее памяти.

Разразились аплодисменты. Я дважды хлопнул в ладоши и незаметно прочитал сообщение, которое мне только что прислал Сирил: «Мы у Рена, когда ты наконец явишься?» Он прислал снимок, на котором они все дружно подняли вверх средний палец.

Деваться некуда, придется поехать к ним после заседания правления. В последнее время я часто отвергал друзей, да и мне самому не повредит отвлечься от этого заседания. Но главным образом от Руби. Что бы я ни делал, она не выходит у меня из головы. Она единственный человек, который обязательно понял бы, какой это мрак – сидеть на собрании правления и слушать отца, видеть, как он губит дело жизни матери. Той ночью в Оксфорде я все рассказал ей. Впервые вслух признался в том, о чем даже думать себе запрещал.

И Руби меня понимала. Она просто выслушала меня и подбодрила. Выбрать собственное будущее, а не принять навязанные правила – для этого мне потребуется все мое мужество.

Чем дольше я здесь сидел, тем сильнее крепло желание видеть Руби. И чем чаще я сам себе говорил, что не надо этого делать, тем больше нарастала тоска по ней.

Мне надо ее увидеть.

Мне просто необходимо это.

– Это намерение исходит не только от меня, но и от моего сына Джеймса. Он готов занять свое место в «Бофорте». На этой неделе, к слову, он получил одобрение из Оксфорда.

Услышав свое имя и последовавшие аплодисменты, я поднял голову. Некоторые из заседавших дружелюбно кивали мне, другие определенно видели, что я держу под столом телефон, и неодобрительно кривились. Я холодно ответил на их взгляды, не убирая телефон в карман.

– Не хочешь ли и ты сказать несколько слов, Джеймс? – спросил отец.

Я посмотрел на него, стараясь не выказать своего удивления. Перед заседанием он ничего не сказал насчет речи с моей стороны. Взгляд его был ледяным и настойчивым. Если я сейчас не возьму слово, отец потом покажет мне, что такое ад.

Ублюдок. Он знал, что я ни за что не пошел бы сюда, если бы знал, что он собрался выставить меня здесь на всеобщее обозрение как цирковую обезьянку.

Я медленно поднялся, сунув телефон в карман. Покосился на нетронутый стакан с водой и пожалел, что не попил заранее. Перехватило дыхание, когда я обвел взглядом присутствующих. Некоторых членов правления я знал еще с детства, других впервые увидел на маминых похоронах.

Мне пришлось откашляться. Возникло чувство, что мой дух отделился от тела, когда с языка срывались слова, которые вообще не могли исходить от меня.

– Мать была бы полна гордости, если бы присутствовала здесь и видела, с какой отвагой и самоотдачей вы вкладываете свою энергию в наше предприятие.

Я понятия не имею, что на самом деле подумала бы мама. Я и не знал ее по-настоящему.

В груди что-то сжалось. Мне захотелось немедленно выбежать отсюда, не говоря больше ни слова, но так сделать нельзя. Единственным выходом отсюда было выдержать еще час заседания. Неважно, каким образом.

– Я рад возможности в будущем заниматься тем, чему моя мать посвятила жизнь, причем с любовью.

Мой взгляд напоролся на взгляд отца. Интересно, увидел ли он в моих глазах ложь и заметил ли, что все это для меня лишь шоу. Да так оно и было. Шоу, в котором все заучено и нет ничего настоящего.

В грудной клетке, казалось, больше не было места для кислорода, такая там возникла теснота, и я не мог как следует глотнуть воздуха. Я снова подумал о Руби. Руби, которая поселила во мне веру в самостоятельную жизнь, полную возможностей.

– Я с полной уверенностью могу сказать: с такими коллегами, как вы, будущее может увенчаться только успехом.

Я кивнул сотрудникам перед тем, как сесть. Несколько неодобрительных лиц во время моей речи смягчились, и теперь все захлопали.

Я набрался смелости взглянуть на отца, и по всему телу побежали мурашки. Он кивнул, явно довольный моей речью. Еще никогда мне не приходилось чувствовать себя такой марионеткой, как сейчас.