27

Руби

В понедельник я чувствовала себя так, будто меня завернули в слой ваты. Утро прошло незаметно, потому что я думала только о Джеймсе и о том факте, что он своим уходом оставил в моей семье болезненную пустоту.

В воскресенье я писала ему, спрашивала, как дела и не хочет ли он поговорить, на что тот ответил – все в порядке.

Поздно вечером я получила уведомление, что на сайт Beyond Beaufort был загружен первый пост.

Основную часть ночи я провела, снова и снова перечитывая слова Джеймса. Он писал о мечтах. О том, насколько они важны, даже когда тебе плохо или ситуация кажется безвыходной. О том, что надо окружать себя людьми, которые поддерживают тебя в том, чтобы следовать мечте, и что нет ничего лучше, чем найти человека, который разделяет твои мысли. И он писал о том, что некоторым мечтам просто еще не пришло время, но отказываться от них нельзя, даже если держаться за них стоит больших усилий.

Его слова довели меня до слез, и я не могла больше думать ни о чем другом. Меня сводило с ума то, что я ничего не могу для него сделать. Хотя Эмбер считала, что достаточно быть на его стороне – мне этого показалось мало. Меня так и подмывало поехать в Лондон и потребовать ответа от его отца, но я могу себе представить, как бы к этому отнесся Джеймс.

Итак, в понедельник я сидела на уроках и заставляла себя что-то записывать, но при всем желании не имела сил ни во что вникнуть, не говоря уже о том, чтобы взять в руки хотя бы одну цветную ручку. И даже мой планер больше не давал мне уверенности, что я контролирую свою жизнь.

В обеденный перерыв я безрадостно ковырялась в еде, то и дело поднимая голову в поисках Джеймса. Пока что я нигде его не увидела. Я-то надеялась, что утром он встретит меня у автобуса, и мне пришлось сглотнуть разочарование как тяжелый ком, когда этого не случилось.

– Мы можем считать себя счастливыми, Руби, – тихо сказала Лин.

Я подняла на нее непонимающий взгляд.

– Нас-то родители ни к чему не принуждают. Конечно, мои мама с бабушкой всегда хотели, чтобы я пошла учиться, но они никогда не заставляли меня делать то, чего я не хотела.

– В том-то и моя беда: эта ситуация не казалась бы мне такой нестерпимой, если бы я не знала, что такое любящая семья, которая тебя во всем поддерживает.

– К сожалению, ты не можешь ничего изменить, – произнесла Лин и сделала глоток холодного чая. Потом завела за ухо прядку волос. – Ты не можешь повлиять на то, что делает отец Джеймса. И я тебе верю, очень тяжело бессильно смотреть на это. Но самое худшее, что ты можешь сейчас сделать Джеймсу, – это допустить, чтобы из-за произошедшего пострадали ваши отношения. Ему и без того погано от собственного решения.

– Я знаю, – еле слышно произнесла я, окончательно откладывая вилку. Я не хочу даже думать о том, что бы сделал Мортимер Бофорт, если бы Джеймс отказался вернуться. Что бы он сделал моей семье.

В этот момент в столовую вошел Джеймс. Рядом с ним шли Рэн и Сирил, а за ними следом Кеш и Алистер. Они разговаривали, Рэн толкнул Джеймса локтем в бок и широко улыбнулся. Сирил на его слова закатил глаза, но тоже улыбнулся. А Джеймс? Джеймс вымучил из себя улыбку, но мне даже издали было видно, какой он подавленный. Это не имело ничего общего с той улыбкой, какую у него вызывали шутки моего отца. Это не имело ничего общего с улыбкой, которая была у него на лице, когда он разговаривал с Лидией. И тем более с той улыбкой, какой он одаривал меня после каждого нашего поцелуя.

Он посмотрел на меня так, будто прочитал мои мысли. Ребята шли в нашу сторону, определенно чтобы занять свое привычное место у окна. Джеймс остановился возле нас с Лин. Теперь мне было видно, какой он бледный и какие темные круги залегли у него под глазами.

– Хей, – сказал он, потянувшись рукой к моей щеке. Как только костяшки его пальцев коснулись моей кожи, у меня по телу пробежали мурашки. Улыбка у него сделалась робкая, как будто он не был уверен, как я отреагирую на прикосновение.

В этот момент мне стало ясно одно: Джеймс делает все для того, чтобы быть сильным. Для Лидии, для моей семьи, для меня. Своим поведением я ему в этом не помогу. Наоборот, я лишь создам дополнительные проблемы. Мое поведение по отношению к нему было несправедливо. Он принес огромную жертву для моей семьи и для меня. А я – вместо того чтобы дать ему ту поддержку, в какой он нуждается и какую ему явно дают друзья, – критикую его решение и, наверное, усугубляю муки совести. Я должна быть на его стороне, а не осложнять ему жизнь.

– Джеймс?

Он вопросительно взглянул на меня:

– Да?

– Что ты собираешься делать после обеда? – спросила я.

– У меня есть полчаса времени до того, как за мной приедет Перси. – Он слегка склонил голову набок и сощурился: – А что?

Я улыбнулась. Потом подалась вперед и шепнула ему на ухо кое-что – надеюсь, так, что больше никто не услышал. Когда я выпрямилась, в глазах Джеймса что-то блеснуло. И это понравилось мне куда больше, чем видеть его подавленным.

Обеденный перерыв еще не кончился, поэтому в библиотеке было приятно пусто, когда я туда вошла. Вместо своего обычного маршрута – к принтеру, к выдаче книг и наконец к комнатам для групповых занятий – я сразу свернула направо и прошла в самую глубь помещения, где в уголке между двумя стеллажами с тяжелыми альбомами живописи и старыми историческими книгами стоял маленький стол.

Я поставила сумку на пол, села на стол и оперлась на ладони. Сердце колотилось, и мне казалось, что я делаю что-то непозволительное – а ведь я всего лишь ждала Джеймса.

Я дала ему точные инструкции, где найти меня, и не прошло и пяти минут, как он появился. Хотя на сердце и было тяжело, я не могла ему не улыбнуться:

– А вот и ты.

Джеймс остановился передо мной:

– Как будто я мог отказаться от тайного свидания с лучшей девушкой Макстон-холла.

От его слов мне стало жарко. Я протянула к нему руки, и он нежно подхватил их.

– Прости, – начала я, разглядывая наши сплетенные пальцы.

– За что?

Я гладила большими пальцами тыльную сторону его ладоней:

– Я неправильно себя вела. – Я подняла голову и смело заглянула в глаза Джеймса. – Если я недостаточно внятно выразилась, то я поддержу тебя во всем, что ты делаешь. И мы справимся и с тем, что происходит сейчас. Нам нельзя допустить, чтобы твой отец опять встал между нами. О’кей?

Джеймс, казалось, задержал дыхание. Он уставился на меня, и прошло несколько секунд, прежде чем я услышала ответ.

Он медленно поднес мои руки к губам и коротко поцеловал их.

– Спасибо, – глухо сказал он.

Я подалась вперед и притянула его к себе для объятия. Потом расставила ноги, чтобы он мог встать ближе ко мне. Минуту мы тесно прижимались друг к другу. Я вдыхала уже такой родной запах и гладила его спину.

– А почему ты захотела встретиться именно здесь? – спросил Джеймс где-то у самого моего уха. Его ладонь лежала у меня на затылке, не позволяя мне отстраниться. И все же я немного отодвинулась от него и сделала глубокий вдох.

– Я хотела показать, что даже в такой день, как сегодня, когда тебе надо ехать в Лондон, могут происходить замечательные вещи. И я подумала, что ты получишь, наконец, поцелуй своей мечты.

Брови Джеймса были нахмурены, но в глазах заплясали искорки счастья. Его рука скользнула по моей спине вниз почти до копчика. Потом он притянул меня к себе так, что я очутилась на самом краешке стола и мне пришлось упереться ладонью ему в грудь.

– У тебя всегда блестящие идеи, Руби Белл, – прошептал Джеймс.

Не знаю, кто из нас сдался первым. Но в следующий момент наши губы слились воедино. Я крепко держалась за него, и он прижимался ко мне, его губы страстно целовали мои. Я обнаружила, что между нами ничего не изменилось.

И я твердо решила, что так останется и впредь – независимо от того, что в очередной раз придет в голову его отцу.

Джеймс

На самом деле очень трудно сосредоточиться на мозговом штурме по поводу новой коллекции «Бофорт» или маркировке изделий по новым предписаниям Евросоюза, когда из головы не выходит Руби.

– Джеймс? – обратился ко мне Эдвард Кулпеппер, и от его голоса мои фантазии о Руби испарились.

Как и все остальные в этом кабинете, он обращается ко мне по имени. В конце концов, не может же здесь быть два мистера Бофорта. Члены правления стараются обращаться со мной как с равным, однако я чувствую их скепсис по отношению ко мне. И это при том, что две трети людей в этом помещению я даже не знаю – отец, должно быть, за последние недели поменял основную часть правления.

– Да? – отзываюсь я, подавшись вперед, чтобы изобразить заинтересованность.

– Я спросил, не хотите ли вы что-то добавить.

Я уставился на него. В горле пересохло, когда я заметил, какая тишина установилась в помещении. Я взглянул в хмурые лица мужчин и женщин, сидящих вокруг стола. Держу пари, они думали, что я понятия не имею, о чем они сейчас тут говорили. Но мой отец вдалбливал мне в голову этот хлам с самого детства. Я мог и во сне пересказать годовой бизнес-план «Бофорт». Я знаю, как функционирует это предприятие, хотя после смерти мамы здесь кое-что изменилось.

– Да. Я хотел бы, чтобы числовые показатели отныне оценивались ежемесячно, а не раз в полгода. Так мы сумеем оперативнее реагировать, если прирост прибыли окажется не таким, на какой мы рассчитывали. И я считаю, что на обсуждениях итогов должно присутствовать все правление, а не только руководители подразделений.

Рот Кулпеппера приоткрылся, но он его моментально закрыл и коротко кивнул. Потом сделал пометку в айпаде и посмотрел на моего отца, сидящего во главе стола. Тот взял слово и что-то еще говорил о мерах, предпринятых ранее. На экране на стене возник график, и следующие сорок пять минут я провел, делая вид, будто делаю пометки. Но на моем листке были только каракули. Я заметил, что ручка тяжелела тысячекратно при малейшей попытке записать хоть что-то из того, о чем говорили отец и остальные. В какой-то момент я застукал старика, сидящего рядом со мной, за тем, как он заглянул в мой раскрытый блокнот и презрительно скривился. Я захлопнул блокнот и стал смотреть перед собой, больше не прикоснувшись к ручке.

Самые длинные и унылые полтора часа моей жизни наконец закончились. Двое членов правления подошли к отцу для беседы, а я тем временем встал и вытянул руки над головой, разминая затекшие мышцы. Отец бросил на меня строгий взгляд, и я опустил руки. Потом я ждал его с прямой спиной, держа в руках свой блокнот. Отец подал знак коллегам подождать и подошел ко мне.

– Поезжай с Персивалем домой. У меня деловой ужин с Эдвардом и Бэнкрофтом. Мы задержимся допоздна, я заночую в Лондоне, – сказал он и коротко кивнул мне.

Так что я был свободен. Я наскоро простился со всеми и поехал на лифте на двадцать этажей вниз. Меня охватило невероятное облегчение, когда я вышел через вращающуюся дверь на улицу и вдохнул свежий вечерний воздух. Перси стоял неподалеку, прислонившись к «Роллс-Ройсу», и выпрямился, завидев меня. Он открыл мне дверцу машины, и я упал на заднее сиденье. Теперь, спрятавшись за затемненными окнами, где никто из этого здания не мог меня видеть, я решился, наконец, ослабить узел галстука. Он душил меня уже несколько часов подряд.

– Все в порядке, сэр? – спросил Перси, и наши взгляды встретились в зеркале заднего вида.

Я лишь пожал плечами, не зная, что ответить. Мне казалось, будто я вернулся к жизни, которая угнетала меня, после месячного отпуска.

Я откинул голову и закрыл глаза. Когда я снова открыл их, то пожалел. Должно быть, я задремал. Я потер ладонями лицо и посмотрел наружу. Мы как раз проезжали мимо дорожного указателя Пемвика, но вместо того, чтобы свернуть туда, Перси проехал мимо.

– Ты пропустил съезд, Перси, – хрипло заметил я и нагнулся к мини-бару, чтобы достать бутылочку воды. Я осушил ее залпом – в надежде, что теперь мое горло не будет казаться мне наждачной бумагой. Я снова выглянул в окно. На следующем съезде Перси свернул, но потом сразу съехал влево. Последовало еще две развилки, и ни одна из них не вела назад, на главную дорогу.

– Перси, – снова сказал я и глянул на лампочку в салоне. Она горела, значит, он меня слышал.

Тем не менее ответа я не получил. Вместо этого он свернул на парковку у маленькой забегаловки. Наморщив лоб, я смотрел на желтоватый свет, падающий из окон.

Я хотел спросить Перси, какого черта мы здесь делаем, но он опередил меня:

– Мне нужно с вами поговорить, мистер Бофорт.

Пивная была маленькая, с узкими проходами, и я удивился, как по ним удается лавировать официантам с подносами. Кроме нас с Перси тут сидели только двое мужчин, они смотрели футбольный матч по телевизору. Перси указал на стол у стены, увешанной старыми плакатами и киноафишами в стиле ретро. Мы сели, и чуть позже официант положил перед нами меню. Ни Перси, ни я не прикоснулись к нему.

– То, что я сейчас делаю, вероятно, будет стоить мне работы, – произнес Перси через пару минут. Голос у него был спокойный, как будто он уже давно примирился с этим фактом.

Я выжидательно смотрел на него.

Перси прокашлялся, но тут у нашего стола вновь возник официант и спросил, что мы будем пить. Я заказал большую бутылку воды и два стакана. И мы снова остались одни.

– В конце прошлого года… – начал он наконец, – я услышал телефонный разговор вашего отца.

Я открыл рот, но Перси, кажется, знал, о чем я его спрошу.

– Громкоговоритель в «Роллс-Ройсе» был включен. – Он помедлил. – Вначале я не обратил на это внимания, уж каких только разговоров ваш отец не вел в моем присутствии. Но потом я мысленно постоянно возвращался к этому телефонному звонку…

Я продолжал выжидательно смотреть на Перси.

Он смотрел на стол и некоторое время молчал. Потом набрал воздуха:

– Я не мог перестать думать о его словах: «Корделия умерла. Мне нужна твоя помощь».

Волосы у меня на затылке встали дыбом.

– И что было дальше?

– Он сказал, что будет через двадцать минут, и попросил своего собеседника принять его наедине.

Мысли мои беспорядочно путались, сердце билось все быстрее.

– И куда ты его отвез? – прохрипел я.

– К Клайву Аллену.

– Почему отец пожелал говорить с адвокатом втайне?

Перси открыл рот, но официант снова нас перебил, принеся воду и стаканы.

– Когда это было? – спросил я.

– Ночью после смерти вашей матери.

Меня замутило, и в голове вспыхнула страшная мысль. Что, если смерть мамы не была случайностью? Что, если отец виновен в этом? Но потом я вспомнил ту ночь, когда видел его перед семейным портретом в столовой…

Я никогда тебе этого не прощу. Я остался один с ними двумя и все делаю неправильно, и это, черт возьми, твоя вина!

Это не могло быть притворством. Казалось, он понимал, что жизнь его не будет прежней. И он плакал, я видел это своими глазами. И хотя я верю, что отец способен на все, маму он совершенно точно любил.

– Первое время после этого я сам был… слишком занят, чтобы думать об этом. Но этот разговор меня не отпускал. И когда я в конце недели поговорил с Офелией, то понял, что должен обсудить это с вами.

– Что сказала Офелия?

– Она рассказала, что в «Бофорт» много перемен, которые внушают ей тревогу. Ваш отец уволил часть правления.

– Он не уволил их, они ушли по собственному желанию. Об этом говорилось на сегодняшнем заседании, – парировал я, но в голову тут же пришла мысль, что это, возможно, была лишь официальная версия произошедшего.

– Офелия сказала, что хотя и не всегда соглашалась с теми методами, какими ваша мама управляла компанией, но она точно знала, что дух «Бофорт» и традиции вашей семьи всегда были для нее на первом месте. Теперь все, кажется, постепенно меняется.

У меня возникли похожие мысли, когда я сидел на совещании с отцом. Когда раньше мы с Лидией приходили к маме в «Бофорт» и видели ее за работой, я чувствовал страсть, с какой мама и другие принимали решения. У компании было сердце. В отличие от того времени сегодня атмосфера была натянутой, люди говорили безэмоционально и бессодержательно.

– Я знаю, что она имеет в виду…

– Офелия не верит, что ваша мать разделяла мысли мистера Бофорта.

Я наморщил лоб:

– Мама и отец всегда шли рука об руку.

– Это работало лишь потому, что слово вашей матери весило больше, чем слово вашего отца. Она могла контролировать то, что он делал, потому что, строго говоря, он был наемным работником. – Перси откашлялся. – Я думаю, ваша мать догадывалась, что нечто такое может произойти, если с ней что-нибудь… если что-нибудь случится.

– Что… – медленно произнес я. – Что ты хочешь этим сказать?

Перси решительно посмотрел на меня, потом резко выдохнул. Он сунул руку за воротник своей рубашки и достал оттуда серебряную цепочку с подвеской. Осторожно снял цепочку через голову и поднес ко мне так, чтобы я мог как следует ее рассмотреть. То, что было подвешено к цепочке, оказалось не подвеской, а ключом.

– Несколько лет назад ваша мать дала мне этот ключ. Она сказала, чтобы я хранил его как собственную жизнь. – Перси разглядывал маленькую бородку ключа и водил пальцами по потускневшему металлу. Он был словно в трансе. Потом Перси тряхнул головой, будто прогоняя остатки сна, и снял ключ с цепочки. Он подвинул его по столу, прежде чем снова надеть цепочку себе на шею и спрятать ее под рубашку.

Я взял ключ и начал вертеть в руках.

– Почему она доверила его тебе? – сипло спросил я.

Перси тяжело сглотнул:

– Мы были друзьями.

Разные мысли роились у меня в голове, но я пытался их вытеснить. Единственное, что сейчас важно, – это то, что у моей мамы была тайна. Тайна, которую она не могла доверить ни отцу, ни нам с Лидией, ни Офелии. Тайна, ключ к которой я теперь держал в руках.

– Она никогда не говорила, от чего этот ключ, – задумчиво произнес Перси. – Но я считаю, он должен быть у вас.

Я поднял голову и посмотрел на Перси, и мне вдруг бросилось в глаза, какой печальный у него вид. Я вспомнил о том, что говорила Руби. Ведь для Перси наверняка все это было нелегко – как смерть мамы, так и наш с Лидией отъезд из дома. Хотя он был водителем, но успел стать частью нашей семьи. И он значил для мамы так много, что она доверяла ему безусловно.

– Ты думаешь, ключ и тот странный звонок отца как-то взаимосвязаны? – спросил я наконец.

Он пожал плечами:

– Я не знаю. Но зато я знаю, что вашему отцу есть что скрывать.

Я снова повертел ключ в руке. Потом достал портмоне, раскрыл его и сунул ключ за список Руби. Решительно посмотрел в глаза Перси:

– Я выясню, что это.

– Я надеялся, что вы это скажете, мистер Бофорт.