Джун

Так получилось, что, когда Клэр пришла в себя в больнице после приступа, я не сказала ей о потенциально новом сердце, несмотря на неутешительный прогноз ее состояния. Я придумала для себя сотню отговорок: когда у нее понизится температура, когда появится чуть больше энергии, когда мы будем знать наверняка, что судья разрешит донорство. Чем больше я тянула с разговором, тем легче мне было убедить себя, что у Клэр остается еще час, день, неделя со мной, когда я успею это сделать.

А между тем Клэр сдавала. Не только ее тело, но и дух. Доктор Ву каждый день говорил мне, что она стабильна, но я видела изменения. Она не хотела, чтобы я читала ей журнал «Тинейджеры». Не хотела смотреть телевизор. Просто лежала на боку, уставившись в стену.

– Клэр, хочешь сыграть в карты? – спросила я однажды.

– Нет.

– Как насчет «Эрудита»?

– Нет, спасибо. – Она отвернулась. – Я устала.

Я пригладила ее волосы, падавшие на лицо:

– Знаю, детка.

– Нет, – ответила она. – Я действительно устала. Не хочу больше этим заниматься.

– Мы могли бы прогуляться, я повезу тебя в коляске. Не обязательно все время лежать в постели…

– Я здесь умру. Мы обе это знаем. Почему нельзя просто поехать домой и остаться там, а не лежать здесь, прицепленной ко всем этим штукам?

Я уставилась на нее. В этой фразе не чувствовался ребенок, веривший в фей, привидения и всякие немыслимые вещи.

«Но скоро все устроится», – собралась я успокоить ее, но потом поняла, что, сказав это, вынуждена буду сказать и о сердце, которое то ли будет, то ли нет. И сказать ей, чье оно.

– Я хочу спать в своей постели, – пояснила Клэр, – вместо этих жестких простыней и хрустящих подушек. Я хочу есть мясной рулет, а не куриный суп из пластмассовой миски, и «Джелло»…

– Ты терпеть не можешь мясной рулет.

– Знаю, и я буду злиться на тебя за то, что ты опять его приготовишь. Я хочу пить апельсиновый сок прямо из пакета. Хочу бросать своей собаке теннисный мячик.

Я замялась:

– Поговорю с доктором Ву. Мы можем привезти тебе наши простыни и подушки…

Глаза Клэр померкли.

– Забудь, – сказала она, и я осознала, что она уже начала умирать, не дав мне шанса спасти ее.

Как только Клэр уснула днем, я оставила ее на попечение опытных медсестер и вышла из больницы впервые за неделю. Я была поражена тем, как изменился мир. Резкий холодный ветер напоминал о скорой зиме, листья на деревьях начали менять цвет – первыми сахарные клены, с яркими верхушками-факелами, от которых скоро воспламенятся другие деревья. Мой автомобиль казался незнакомым, словно я ехала на арендованном. И самое удивительное: полицейские изменили схему движения по шоссе, проходящему мимо тюрьмы штата. Я втискивалась в пространство между сигнальными конусами, в изумлении глядя на толпы, оцепленные полицейской лентой. На одном плакате было написано: «ШЭЙ БОРН БУДЕТ ГОРЕТЬ В АДУ». На другом значилось: «САТАНА ЖИВ И БРЫКАЕТСЯ НА ЯРУСЕ I».

Однажды, когда Клэр была еще крошкой, она, проснувшись, подняла жалюзи в спальне. При виде встающего солнца, протягивающего к ней малиновые лучи-пальцы, она затаила дыхание. Неужели это сделала я?

Теперь, глядя на эти плакаты, я недоумевала: можно ли так сильно верить во что-то, чтобы оно случилось на самом деле? Могут ли наши мысли изменить сознание других людей?

Следя за дорогой, я проехала мимо ворот тюрьмы и продолжила путь к дому. Но у моей машины были свои планы: она повернула направо, потом налево, и я подъехала к кладбищу, где были похоронены Элизабет и Курт.

Поставив машину, я пошла к их общей могиле. Она находилась под ясенем, листья мерцали под легким ветром, как золотые монеты. Я опустилась на колени на траву и провела пальцем по буквам на могильной плите:

ЛЮБИМАЯ ДОЧЬ.

БЕСЦЕННЫЙ МУЖ.

Курт купил себе это место на кладбище, когда мы были женаты уже год.

«Это что-то жуткое», – сказала я тогда, но он просто отмахнулся от меня: он каждый день сталкивался со смертью.

«Вот в чем дело, – сказал он, – для тебя тоже места хватит, если захочешь».

Он не собирался навязываться, потому что думал, что я выберу быть похороненной рядом с первым мужем. Даже эта его предупредительность – то, что он оставлял за мной право выбора, ни на чем не настаивая, – дала мне понять, почему я люблю его.

«Я хочу быть с тобой», – сказала я ему тогда. Я хотела быть там, где было мое сердце.

После их убийства я стала ходить во сне. На следующее утро я вдруг оказывалась в садовом сарае с лопатой в руке. Или в гараже прижималась лицом к металлической щеке заступа. Подсознательно я вынашивала планы присоединиться к ним. Только в бодрствующем состоянии, чувствуя толчки Клэр в животе, я понимала, что должна остаться.

Неужели она будет следующей, кого я похороню здесь? И если это случится, что помешает мне довести процесс до естественного завершения – снова собрать всю семью в одном месте?

Я с минуту полежала ничком на траве, прижавшись лицом к колючему, как щетина, мху на краю надгробия и представляя себе, что прижимаюсь щекой к щеке мужа. Я чувствовала, как вокруг моих пальцев обвиваются стебли одуванчиков, словно я держу дочку за руку.

В лифте больницы большая джинсовая сумка задвигалась по полу. Присев на корточки, я расстегнула молнию сверху.

– Хороший мальчик, – сказала я, потрепав Дадли по макушке.

Сегодня я забрала его у соседа, который любезно согласился присмотреть за собакой, пока Клэр была в больнице. В машине Дадли заснул, но теперь оживился, не понимая, зачем я упаковала его в багаж. Двери открылись, и я, подхватив сумку, подошла к медсестринскому посту у палаты Клэр.

Я попыталась непринужденно улыбнуться:

– Все в порядке?

– Она спала как младенец.

Как раз в этот момент тявкнул Дадли.

Медсестра метнула на меня взгляд, и я притворилась, что чихаю.

– Ну и ну, – сказала я, качая головой. – Это аллергия на пыльцу?

Не дав ей ответить, я поспешила в палату Клэр и закрыла за собой дверь. Там я расстегнула сумку, и Дадли выскочил из нее как ракета. Обежав палату кругом, он едва не опрокинул стойку с капельницей Клэр.

Разумеется, собак в больницы не пускают, но я готова была исполнить любое желание Клэр. Подхватив Дадли, я усадила его на кровать Клэр, и он обнюхал одеяло и принялся лизать ей руку.

Ее веки затрепетали, она открыла глаза и, увидев собаку, заулыбалась.

– Ему нельзя здесь быть, – прошептала она, зарываясь пальцами в его шерсть на шее.

– Ты собираешься меня выдать?

Клэр уселась в постели, позволив псу заползти к себе на колени, и принялась чесать ему уши, а он пытался сгрызть провод, идущий от Клэр к кардиомонитору.

– У нас не много времени, – поспешно произнесла я. – Кто-то хочет…

В этот момент вошла медсестра с цифровым термометром.

– Проснись и пой, юная мисс, – сказала она и увидела собаку на кровати. – Что она здесь делает?

Я взглянула на Клэр и опять на медсестру.

– Пришла навестить? – предположила я.

– Миссис Нилон, в это отделение не допускаются даже служебные собаки без заключения от ветстанции о своевременных вакцинациях и отсутствии паразитов…

– Я всего лишь старалась немного приободрить Клэр. Собака не выйдет из этой палаты, клянусь!

– Даю вам пять минут, – сказала медсестра. – Но вы должны пообещать мне, что снова не приведете его перед трансплантацией.

Клэр, мертвой хваткой вцепившаяся в собаку, подняла глаза.

– Трансплантация? – переспросила она. – Какая трансплантация?

– Она говорила теоретически, – быстро вмешалась я.

– Доктор Ву не планирует теоретические трансплантации, – заметила медсестра.

Клэр прищурила глаза:

– Мама?

Она явно начала о чем-то догадываться.

Медсестра повернулась к двери.

– Я на вас рассчитываю, – сказала она, выходя из палаты.

– Это правда? – спросила Клэр. – Для меня нашлось сердце?

– Мы не уверены. Есть одна загвоздка…

– Всегда есть какая-то загвоздка, – сказала Клэр. – Сколько уже сердец оказались не такими классными, как ожидал доктор Ву?

– Ну а это сердце… еще не готово для трансплантации. Оно вроде как пока используется.

Клэр хихикнула:

– Что вы собираетесь делать? Убить кого-то? – (Я не ответила.) – Этот донор очень больной или старый? Как он вообще может быть донором, если он больной или старый? – спросила Клэр.

– Милая, – сказала я, – нам придется подождать, пока донора не казнят.

Клэр не была глупой. Я поняла, что она сопоставляет эту новую информацию с тем, что увидела по телевизору. Она крепче обняла Дадли.

– Ни за что, – тихо произнесла она. – Не возьму сердце у парня, убившего моего отца и мою сестру.

– Он хочет отдать его тебе. Он сам предложил.

– Это дико, – сказала Клэр. – Ты сошла с ума.

Она попыталась приподняться, но не смогла, поскольку мешали привязывающие ее к кровати трубки и провода.

– Даже доктор Ву подтвердил, что оно удивительно хорошо подходит к твоему организму. Я не могла просто сказать «нет».

– А как же я? Если я скажу «нет»?

– Клэр, детка, ты ведь знаешь, что доноры не появляются каждый день. Мне пришлось согласиться.

– А теперь откажись! – потребовала она. – Объясни им, что мне не нужно его дурацкое сердце.

Я села на край больничной кровати:

– Это всего лишь мышца, и ты не будешь похожа на него. – Я помолчала. – К тому же он перед нами в долгу.

– Ничего он нам не должен! Как ты не понимаешь? – Ее глаза наполнились слезами. – Нельзя сравнять счет, мама. Придется начать сначала.

На ее мониторах зазвучали сигналы тревоги, пульс ускорился, сердце заработало с повышенной нагрузкой. Дадли залаял.

– Клэр, успокойся, пожалуйста…

– Дело не в нем, – сказала Клэр. – Дело даже не во мне. Дело в тебе. Тебе нужна компенсация за то, что произошло с Элизабет. Ты хочешь заставить его заплатить за совершенное им. При чем здесь вообще я?

В палату, как большая белая цапля, влетела медсестра и склонилась над Клэр.

– Что здесь происходит? – спросила она, проверяя соединения, трубки и капельницы.

– Ничего, – в один голос ответили мы.

Медсестра остановила на мне многозначительный взгляд:

– Я настаиваю, чтобы вы убрали собаку и дали Клэр отдохнуть.

Я схватила Дадли и засунула его в сумку.

– Милая, пожалуйста, подумай об этом, – попросила я.

Проигнорировав меня, Клэр потянулась к сумке и потрепала собаку по голове.

– Прощай, – прошептала она.