Люций

Вы не поверите, что такое возможно, но, когда надзиратель Смайт ожил, все только усложнилось.

Оставшиеся офицеры должны были отчитаться о нападении перед начальником тюрьмы. Нас держали взаперти, и на следующий день к нам прислали группу надзирателей, которые обычно не работали на первом ярусе. Они принялись выводить нас на прогулочный плац и в душ. Поджи вывели первым.

Я не принимал душ со времени нападения, хотя надзиратели уже выдали нам с Шэем свежие комбинезоны. Мы оба были запятнаны кровью Смайта, а толком вымыться над раковиной в камере было невозможно. Пока мы ждали своей очереди в душ, появилась Алма, чтобы взять у нас обоих кровь на анализ. Проверяли любого, имевшего контакт с кровью заключенного, и поскольку речь шла о надзирателе Смайте, то, вероятно, его кровь не подвергалась сомнению. Шэя привели в наручниках, ножных кандалах и с цепью на поясе в специальное помещение за пределами яруса, где его ждала Алма.

Между тем Поджи поскользнулся и упал в ду´ше. Он лежал, громко жалуясь на спину. Двое офицеров приволокли деревянный щит и наручниками приковали к нему Поджи, потом отнесли его на каталку, чтобы доставить в лазарет. Но они не знали правила нашего яруса: надзиратели должны идти позади заключенного, а не вести его – и не отреагировали на то, что Шэя привели на ярус в тот самый момент, когда выводили Поджи.

В тюрьме трагедии происходят в доли секунды – столько понадобилось Поджи, чтобы освободиться из наручников с помощью припрятанного ключа, соскочить со щита, схватить этот щит и обрушить его на голову Шэя, который влетел лицом прямо в кирпичную стену.

– Weiss macht! – завопил Поджи. – Белая гордость!

Насколько я понимаю, Крэш из места одиночного заключения, используя свои связи, сумел приказать напасть на Шэя в отместку за то, что тот настучал на него и отдал его заначку с наркотой надзирателям. Нападение Салли на надзирателя Смайта было просто второстепенным эпи зодом, призванным дезориентировать персонал яруса, с тем чтобы была выполнена вторая часть этого плана. И Поджи – наемник – ухватился за возможность пройти боевое крещение, совершив убийство, санкционированное «Арийским братством».

Через шесть часов после этого происшествия вернулась Алма, чтобы взять у меня кровь на анализ. Когда меня привели в специальную комнату, я понял, что медсестра еще не оправилась от произошедшего, хотя она ничего и не говорила, за исключением того, что Шэя поместили в больницу.

Заметив на полу что-то серебристое, я подождал, пока Алма не вынет у меня из руки иглу, и нагнулся к коленям.

– Ты в порядке, сладкий мой? – спросила она.

– Просто немного кружится голова.

Я пошарил пальцами по полу.

Если фокусники первые по ловкости рук, то зэки должны с небольшим отставанием быть на втором месте. Едва вернувшись в камеру, я вынул свою добычу из отворота комбинезона, куда спрятал ее. Крошечный сверкающий ключ от наручников, принадлежавший Поджи, был сделан из скрепки от манильского конверта.

Я заполз под койку и отодвинул кирпич, за которым было спрятано мое ценное имущество. В маленькой картонной коробке находились бутылочки с краской и кисточки в виде ватных палочек. Там были также пакетики с карамелью, из которых я собирался в дальнейшем извлекать пигменты – полупустой пакет с «Эм-энд-эмс», тюбик леденцов, несколько конфет «Старберст». Я развернул одну – оранжевую, по вкусу напоминающую детский аспирин, – и стал растирать квадратик большими пальцами, пока ириска не размякла. Потом прижал к середине ключ от наручников, после чего придал конфете прежнюю форму и завернул в обертку.

Мне не нравилась мысль о том, что я могу извлечь пользу из ужасного происшествия с Шэем, но я был реалистом. Когда Шэй исчерпает свои девять жизней и я останусь один, мне понадобится помощь.

Мэгги

Не будь я даже зарегистрирована как контактное лицо для связи с Шэем Борном, я быстро нашла бы его в больнице: он был единственным пациентом, перед дверью которого стояли вооруженные охранники. Взглянув на них, я обратилась к медсестре за стойкой:

– Он в порядке? Что случилось?

После нападения на надзирателя Смайта мне позвонил отец Майкл и сообщил, что Шэй не пострадал. Однако потом, вероятно, произошло что-то еще. Я пыталась дозвониться до священника, но он не отвечал – и я предположила, что он где-то в пути и что ему тоже звонят.

Раз Шэя лечили не в тюремном лазарете, случившееся должно быть ужасным. По соображениям затрат и безопасности заключенных перемещали за пределы тюрьмы только в случае крайней необходимости. А при той шумихе, которую вызывал Шэй среди обывателей, это должно быть вопросом жизни и смерти.

Но возможно, дело в том, что речь шла о Шэе. Сейчас я буквально тряслась, узнав, что он серьезно ранен, а при этом вчера провела весь день за составлением ходатайств, которые упростили бы процесс его казни.

– Его только что привезли после операции, – сказала медсестра.

– Операции?

– Да, – прозвучал у меня за спиной голос с британским акцентом. – И это не было удалением аппендицита.

Обернувшись, я увидела доктора Галлахера.

– Вы что, единственный работающий здесь врач?

– Иногда мне определенно так кажется. Рад буду ответить на ваши вопросы. Мистер Борн – мой пациент.

– И мой клиент.

Доктор Галлахер взглянул на медсестру, на вооруженных охранников и предложил:

– Поговорим в другом месте?

Я последовала за ним по коридору в небольшую приемную для родственников, в которой никого не было. Когда врач жестом пригласил меня сесть, у меня упало сердце. Врачи просят вас сесть, когда сообщают плохую новость.

– С мистером Борном все будет хорошо, – сказал доктор Галлахер. – По крайней мере, с точки зрения его травмы.

– Какой травмы?

– Простите, я думал, вы в курсе. Очевидно, это была драка заключенных. Мистер Борн получил сильный удар в верхнечелюстную пазуху. – (Я подождала, пока он не переведет.) – У него сломана верхняя челюсть, – сказал доктор Галлахер и, подавшись вперед, прикоснулся к моему лицу и скользнул пальцами от кости под глазницей к губам. – Здесь, – пояснил он, и у меня совершенно перехватило дух. – Во время операции возникла одна проблема. Увидев его повреждения, мы поняли, что вместо ингаляционной анестезии потребуется внутривенная. Нет нужды говорить, что, когда мистер Борн услышал слова анестезиолога о введении пентотала натрия, он сильно разволновался. Он спросил, не репетиция ли это того самого.

Я попыталась представить себе, каково было Шэю, когда он, раненый, страдающий и смущенный, был выдворен в незнакомое место для чего-то казавшегося прелюдией к собственной казни.

– Мне нужно его увидеть.

– Попробуйте объяснить ему, миз Блум, что, если бы я учел его обстоятельства, то… ну, никогда не разрешил бы анестезиологу применить это лекарство, тем более внутривенно. Очень жаль, что ему пришлось через это пройти. – (Кивнув, я поднялась.) – Еще одно, – добавил доктор Галлахер. – Я по-настоящему восхищаюсь вами. Тем, что вы делаете.

Только на полпути к палате Шэя я поняла, что доктор Галлахер запомнил мое имя.

Мне пришлось несколько раз звонить по сотовому в тюрьму, чтобы получить разрешение на встречу с Шэем, причем начальник тюрьмы настоял на присутствии охранника. Войдя в палату, я представилась офицеру и села на край кровати Шэя. Вокруг глаз у него было черно, лицо забинтовано. Он спал и во сне казался моложе.

Я зарабатывала на жизнь тем, что защищала судебные дела своих клиентов. Я боролась от их имени, я была рупором, транслирующим их голоса. Я сопереживала гневу мальчика-абенаки, чья школьная команда называлась «Краснокожие». Я вполне разделяю возмущение учителя, уволенного за то, что он виккан. Правда, Шэй заставил меня засомневаться. Хотя это было, возможно, самое значимое дело, возбужденное мной в суде, и хотя, как заметил мой отец, до этого у меня не было такой сильной мотивации, во всем этом ощущался какой-то внутренний парадокс. Чем ближе я узнавала Шэя, тем больше у меня становилось шансов выиграть его дело с пожертвованием органа. Но чем ближе я узнавала его, тем труднее было представить себе его казнь.

Я вынула из сумки мобильник. Охранник сверкнул на меня глазами:

– Здесь не разрешается этим пользоваться.

– Да перестаньте! – огрызнулась я, в сотый раз набирая номер отца Майкла и посылая ему сообщение на электронку.

– Не знаю, где вы, – сказала я, – но перезвоните мне немедленно.

С самого начала я оставила эмоциональную составляющую благополучия Шэя Борна на усмотрение отца Майкла, посчитав, что, во-первых, мои таланты больше пригодятся в зале суда, а во-вторых, мое умение налаживать межличностные отношения настолько заржавело, что требует универсальной смазки WD-40. Но на данный момент отец Майкл числится пропавшим без вести, Шэй госпитализирован, а я – здесь, хорошо это или плохо.

Я посмотрела на кисти Шэя, прикованные наручниками к металлическому каркасу больничной каталки. Чистые подстриженные ногти, выпирающие сухожилия. Трудно было представить себе, как эти пальцы дважды нажимают на спусковой крючок. Но тем не менее двенадцать присяжных смогли нарисовать себе эту картину.

Очень медленно я протянула руку над клочковатым одеялом и сплела свои пальцы с пальцами Шэя, удивившись теплоте его кожи. И когда я собиралась отнять руку, он крепче сжал мои пальцы. Его глаза чуть приоткрылись, сверкнув голубизной в обрамлении кровоподтеков.

– Грейси, – произнес он глухим голосом, – ты пришла.

Я не знала, за кого он меня принял.

– Конечно пришла, – сжимая его руку, сказала я.

Улыбнувшись Шэю Борну, я сделала вид, что я тот самый человек, которого он ожидал увидеть.