Джун

Поначалу, когда адвокат по защите жертв спросила меня, согласна ли я прийти на встречу в рамках реституционного правосудия с Шэем Борном, я рассмеялась:

– Угу, и, возможно, после этого меня бросят в кипящее масло, утопят или четвертуют.

Но она говорила серьезно, и я с серьезным видом отказалась. Последнее, чего мне хотелось, – сидеть рядом с этим чудовищем, чтобы он почувствовал себя лучше и умер спокойно.

Курт не умер спокойно. Элизабет тоже. Почему должен он?

Я думала, так все и останется, но однажды утром послышался стук в дверь. Клэр, лежа на диване, смотрела развлекательное шоу. В ногах у нее свернулся Дадли. Наши дни проходили с задернутыми шторами в ожидании донорского сердца. Мы обе притворялись, что никуда не хотим пойти, но в действительности невыносимо было видеть, как даже небольшая вылазка утомляет Клэр.

– Мам, я открою, – вызвалась она, хотя обе мы знали, что она не сможет и не станет этого делать.

Я отложила нож, которым резала на кухне сельдерей, и вытерла руки о джинсы.

– Спорим – это тот жуткий парень, который предлагал буклеты, – бросила мне Клэр, когда я проходила мимо.

– Спорим, нет.

Тот пышущий здоровьем парень из Юты собирал пожертвования на Церковь Иисуса Христа Святых последних дней. Я была в душе наверху, когда он пришел, и Клэр беседовала с ним через дверь-ширму, за что я сделала ей строгий выговор. Ее заинтриговало слово «святые», и она не знала, что так называют мормонов. Я посоветовала ему попробовать какой-нибудь другой город, где молодой человек, постучавшись в дверь в поисках работы, не совершал двойного убийства. После его ухода я позвонила в полицию.

Нет, я была уверена, что сейчас пришел не тот парень.

К своему удивлению, я увидела стоящего на пороге священника. На моей подъездной дорожке виднелся его мотоцикл.

Открыв дверь, я попыталась любезно улыбнуться:

– Наверное, вы ошиблись адресом.

– Уверен, что нет, миз Нилон, – ответил он. – Я отец Майкл из церкви Святой Екатерины. Мне нужно поговорить с вами.

– Прошу прощения… я вас знаю?

Он замялся:

– Нет. Но я надеялся изменить это.

Моим естественным побуждением было захлопнуть дверь. Это смертный грех? Какая разница, если даже не веришь в смертный грех? Могу назвать вам точный момент, когда я отказалась от религии. Нас с Куртом воспитали в католической вере. Мы крестили Элизабет, и на похоронах присутствовал священник. После этого я пообещала себе, что ноги моей больше не будет в церкви. Бог был не в силах сделать ничего, что помогло бы восполнить мою потерю. Я не знала этого священника, но мне показалось, речь пойдет не о спасении моей души, а о спасении жизни Клэр. Вдруг этот священник знает о донорском сердце, о котором неизвестно в Службе обеспечения донорскими органами?

– В доме не прибрано, – сказала я, но открыла дверь, дав ему войти.

Он остановился, когда мы проходили мимо гостиной, где Клэр смотрела телевизор. Девочка повернулась, и ее бледное личико поднялось, как луна, над спинкой дивана.

– Это моя дочь… – сказала я и запнулась – он смотрел на Клэр, как на привидение.

Я уже собиралась прогнать его, когда Клэр поздоровалась и уперлась локтями в спинку дивана:

– Вы знаете что-нибудь о святых?

– Клэр!

Она закатила глаза:

– Я просто спрашиваю, мама.

– Знаю, – ответил священник. – Мне всегда нравился святой Ульрик. Это святой, который отпугивает кротов.

– Да бросьте.

– У вас здесь бывают кроты?

– Нет.

– Значит, он делает свою работу, – мягко произнес священник.

Поскольку он вызвал у Клэр улыбку, я решила оказать ему доверие. Он пошел вслед за мной на кухню, где мы могли спокойно поговорить.

– Простите за допрос с пристрастием, – сказала я. – Клэр много читает. Святые – ее последнее увлечение. Полгода назад это было кузнечное дело.

Я предложила ему сесть у стола.

– Что касается Клэр… – произнес он. – Я знаю, что она больна, поэтому я здесь.

Хотя я на это надеялась, сердце у меня подпрыгнуло в груди.

– Вы можете ей помочь?

– Есть шансы, – ответил священник. – Но сначала мне надо заручиться вашим согласием в одном вопросе.

Я постриглась бы в монахини. Я прошлась бы босиком по горячим углям.

– Все, что угодно, – пообещала я.

– Я знаю, что прокуратура уже спрашивала вас о возможности реституционного правосудия…

– Убирайтесь из моего дома! – резко произнесла я, но отец Майкл не пошевелился.

Мое лицо пылало – от гнева и стыда, что я не смогла соединить кусочки мозаики: Шэй Борн хочет стать донором органа, а я активно ищу сердце для Клэр. Я не смогла связать воедино все новости из тюрьмы, освещаемые в СМИ. Интересно, дело в моей наивности или я подсознательно пытаюсь защитить дочь?

С огромным усилием я заставила себя посмотреть священнику в глаза:

– Почему вы думаете, что я захочу, чтобы частица этого человека, все еще разгуливающего по земле, оказалась внутри моего ребенка?

– Джун, прошу вас, выслушайте меня. Я духовник Шэя, беседую с ним. И полагаю, вам тоже следует с ним поговорить.

– Зачем? Затем, что ваша совесть неспокойна из-за сочувствия убийце? Затем, что вы не спите по ночам?

– Затем, что хороший человек может поступить дурно. Ибо Господь прощает и я не могу не прощать.

Знаете, как бывает, когда вы находитесь на грани отчаяния и кровь стучит у вас в висках? Знаете, каково это – когда язык не поворачивается, чтобы вымолвить правду, но вам все же приходится ее сказать?

– Что бы он ни сказал мне, это не имеет значения.

– Вы совершенно правы, – откликнулся отец Майкл. – Но то, что скажете ему вы, может иметь значение.

Была одна переменная величина, которую священник выпустил из этого уравнения: я ничего не должна была Шэю Борну. Как мучительно было каждый вечер смотреть репортажи по телевидению, слышать голоса приверженцев, собирающихся у тюрьмы со своими больными детьми и умирающими родственниками.

«Глупцы! – хотелось мне крикнуть им. – Не понимаете разве, что он надул вас, так же как меня? Не знаете разве, что он убил мою любовь и мою крошку?»

– Назовите хотя бы одного человека, которого убил Джон Уэйн Гейси, – потребовала я.

– Я не знаю, – ответил отец Майкл.

– А Джеффри Дамер?.. – (Он покачал головой.) – Но вы помните имена преступников?

Отец Майкл встал со стула и медленно подошел ко мне:

– Джун, люди могут меняться.

– Угу, – скривила я губы. – Вроде кроткого бездомного плотника, который превращается в психопата?

Или девочка-фея с серебристыми волосами, чья грудь в одно мгновение расцветает кровавым пионом. Или мать, превращающаяся в женщину, какой никогда не думала стать, – ожесточенную, опустошенную, сломленную.

Я понимала, почему этот священник хочет, чтобы я встретилась с Шэем Борном. Я помнила слова Иисуса: «Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте… Никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром…»

Вот что я вам скажу: Иисус никогда не хоронил своего ребенка.

Я отвернулась, потому что не хотела, чтобы отец Майкл увидел мои слезы, но он обнял меня, подвел к стулу и протянул бумажную салфетку. Постепенно его голос, невнятное бормотание сложились в отдельные слова.

– Бесценная святая Фелисити, покровительница тех, кто претерпел смерть ребенка, прошу твоего заступничества. Пусть Господь поможет этой женщине обрести покой…

С неожиданной для себя силой я оттолкнула его.

– Вы не смеете! – произнесла я дрожащим голосом. – Не смейте молиться за меня, потому что если Бог сейчас слушает, то Он опоздал на одиннадцать лет.

Я подошла к холодильнику, единственным украшением которого была фотография Курта и Элизабет, прикрепленная магнитом, сделанным Клэр еще в детском саду. Я так часто прикасалась к снимку, что края обтрепались и цвета потускнели под моими пальцами.

– Когда это случилось, все говорили, что Курт и Элизабет обрели покой, что они попали в лучший мир. Но знаете что? Они никуда не попали. Их у меня отняли. Меня ограбили.

– Не вините за это Господа, Джун, – сказал отец Майкл. – Он не отнимал у вас мужа и дочь.

– Да, – уныло произнесла я, – это был Шэй Борн. – Я холодно взглянула на него. – А теперь прошу вас уйти.

Я проводила его до двери, поскольку не хотела, чтобы он говорил с Клэр. Она вся извертелась на диване, стараясь подсмотреть, что происходит, но, вероятно, по моей напряженной спине поняла, что лучше не высовываться.

На пороге отец Майкл задержался.

– Это может произойти, не когда мы хотим или как хотим, но в конечном счете Господь подведет баланс, – сказал он. – Вам не стоит добиваться мести.

Я пристально посмотрела на него:

– Это не месть. Это справедливость.

После ухода священника мне стало очень зябко и я никак не могла унять дрожь. Я надела свитер, потом еще один и закуталась в одеяло, но невозможно было согреть тело, превратившееся в камень.

Шэй Борн хочет пожертвовать Клэр свое сердце, чтобы она жила.

Какой я буду матерью, если позволю этому произойти?

И какой буду матерью, если отвергну его?

Отец Майкл сказал, что Шэй Борн хочет уравнять чаши весов: подарить жизнь одной моей дочери, потому что забрал жизнь другой. Но Клэр не заменит Элизабет. Мне нужны они обе. И все же вот оно, простейшее из уравнений: У тебя может быть одна дочь, а может не быть ни одной. Что выберешь?

Из нас двоих только я ненавидела Борна. Клэр никогда с ним не встречалась. Если я не приму его сердце, то мой выбор будет продиктован тем, что я считаю наилучшим для Клэр, или тем, что я сама в силах выдержать?

Я представила себе, как доктор Ву достает из изотермического контейнера сердце Борна. Вот оно, как сморщенный орех, черное как уголь. Добавьте каплю яда в чистейшую воду, и что произойдет с остальной водой?

Если я не приму сердце Борна, Клэр, скорее всего, умрет.

Если приму, то тем самым признаю, что могу каким-то образом примириться со смертью мужа и дочки. А я не могла – никогда.

Хороший человек может поступить дурно. Так сказал отец Майкл.

Это как принять неправильное решение из благих побуждений. Подпиши дочери отказ в жизни, потому что ей нельзя принять сердце убийцы.

Прости меня, Клэр, подумала я, и вдруг мне стало жарко. Слезы обжигали мои щеки.

Я не могла доверять неожиданному альтруистическому порыву Шэя, и, возможно, это означало, что он выиграл: я стала такой же ожесточенной и мерзкой, как он. Но это лишь убеждало в одном: у меня хватит мужества сказать ему в лицо, что именно может уравнять чаши весов. Не пожертвование сердца для Клэр, не предложение будущего, способного облегчить груз прошлого. Это было сознание того, что Шэй Борн очень желает чего-то, и на этот раз я стану тем человеком, который отнимет у него мечту.