Майкл

Та чокнутая, которая нарушила мою пасторскую беседу с заключенным, пообещала Шэю Борну счастливый конец, что было явно не в ее власти.

– Мне нужно кое-что выяснить, – объяснила она. – Я вернусь через несколько дней.

Как бы то ни было, Шэй смотрел на нее широко открытыми глазами, словно она достала ему луну с неба.

– Так вы думаете… думаете, что я смогу пожертвовать девочке свое сердце?

– Да, – ответила она. – Возможно.

Да. Возможно. Противоречивые сигналы – вот что она ему посылала. В противовес моей проповеди: «Бог. Иисус. Единственно верный путь».

Она постучала в окно бокса, торопясь выбраться из тюрьмы, как недавно спешила попасть сюда. Пока офицер с лязгом открывал дверь, я схватил ее за руку.

– Не обнадеживайте его понапрасну, – шепотом произнес я.

Она подняла брови:

– Не лишайте его надежды.

За Мэгги Блум закрылась дверь, и через продолговатое окно комнаты я наблюдал, как она уходит прочь. По слабому отражению в стекле я видел, что и Шэй наблюдает за ней.

– Она мне нравится, – объявил он.

– Что ж, – вздохнул я, – хорошо.

– Вы когда-нибудь замечали, что иногда это зеркало, а иногда – стекло?

Я не сразу понял, что он говорит об отражении.

– Зависит от того, как падает свет, – объяснил я.

– Всегда есть свет внутри человека света, – пробормотал Шэй и встретился со мной взглядом. – Так что ж, по-вашему, невозможно?

Моя бабка была такой истовой католичкой, что состояла в комитете женщин, приходивших в церковь убираться. Иногда она приводила меня с собой. Я сидел в задних рядах, играя в машинки на скамеечке для коленопреклонения. Смотрел, как она оттирает поцарапанные деревянные скамьи мылом и подметает пол в проходе. А по воскресеньям, когда мы приходили на мессу, она, бывало, оглядит всю церковь – от входа до сводчатого потолка и мерцающих свечей – и удовлетворенно кивнет. С другой стороны, мой дед никогда не посещал церковные службы. Взамен мессы он по воскресеньям удил рыбу. Летом он ловил нахлестом окуня, а зимой проделывал во льду лунку и сидел, попивая из термоса кофе, а вокруг его головы клубился ореолом пар.

Только с двенадцати лет мне разрешили пропускать воскресную мессу ради рыбалки с дедом. Бабушка давала мне с собой ланч в сумке и старую бейсбольную кепку.

– Может, у тебя получится вразумить его, – говорила она.

Я наслушался проповедей и понимал, что случается с теми, кто не верует искренне. И вот я забирался в небольшую алюминиевую лодку, и мы плыли вдоль берега, а потом останавливались под раскидистыми ветвями ивы. Дед вынимал удочку для ловли на муху и вручал ее мне, а сам принимался закидывать собственную допотопную бамбуковую удочку.

Раз, два, три, раз, два, три. В ужении нахлестом есть свой ритм, как в бальных танцах.

Как-то мы оба подальше забросили в озеро лески, и мухи, которых дед кропотливо насаживал на крючки, всплыли на поверхность.

– Дедушка, – начал я, – ты ведь не хочешь попасть в ад?

– Ох, боже мой! – ответил он. – Это бабушка тебя подучила?

– Нет, – солгал я. – Просто я не понимаю, почему ты никогда не ходишь с нами на мессу.

– У меня собственная месса, – сказал он. – Мне не надо, чтобы парень в воротничке и сутане учил меня, во что я должен верить, а во что не должен.

Может, будь я старше или умнее, то на этом остановился бы. Но я, сощурившись от солнца, взглянул на деда:

– Тебя же поженил священник.

– Ага, – вздохнул он, – и я, как и ты, даже посещал приходскую школу.

– Почему же потом перестал?

Он не успел ответить, и я почувствовал, что натянулась моя леска. Это было ощущение чуда, как на Рождество, когда открываешь самую большую коробку под елкой. Я стал наматывать леску на катушку, осязая, как на ее конце бьется рыба, и не сомневаясь, что ничего подобного раньше не ловил. Наконец рыба выскочила из воды, словно заново родившись.

– Семга! – возликовал дед. – Десять фунтов наверняка… Представь, сколько порогов ей пришлось пройти, чтобы вернуться сюда на нерест из океана. – Он с улыбкой приподнял ее. – С шестидесятых не видел такой в наших краях!

Я взглянул на рыбину, которая продолжала биться на крючке, отливая и серебром, и золотом, и пурпурными оттенками.

Дед придержал ее, чтобы снять с крючка, а потом выпустил в озеро. Мы смотрели, как под водой исчезает красноватая спинка и вымпел хвоста.

– Кто сказал, что, если воскресным утром хочешь найти Бога, надо искать в церкви? – пробормотал дед.

Долгое время после этого я считал, что дед поступал правильно. Бог живет в мелочах. Но только позже я узнал, что к истинно верующему человеку предъявляются особые требования: воскресное посещение мессы, церковных праздников, причастие, исповедь раз в году, подаяние бедным, соблюдение Великого поста. Иначе говоря, мало называть себя католиком – слово не должно расходиться с делом.

Учась в семинарии, я представлял себе, что слышу голос деда: «Я думал, Бог должен любить человека безусловно. Но мне кажется, здесь много условий».

По правде говоря, я перестал его слушать.

К тому времени, когда я собрался выйти из тюрьмы, толпа снаружи выросла вдвое. Здесь были больные, немощные, старые и голодные, но была также небольшая группа монахинь из монастыря в Мэне, а хор пел: «Свят, свят, свят». Я удивился тому, насколько быстро слухи о так называемом чуде привлекли изрядное количество новообращенных.

– Видите? – услышал я голос женщины, указывающей на меня. – Даже отец Майкл здесь.

Она была моей прихожанкой, и ее сын болел муковисцидозом. Он тоже был тут, сидел в инвалидном кресле, которое вез его отец.

– Так это правда? – спросил мужчина. – Этот парень действительно может творить чудеса?

– Господь может, – сказал я, избегая прямого ответа, и положил руку на лоб мальчика. – Бесценный Иоанн Божий, святой покровитель болящих, прошу твоего ходатайства к Богу, чтобы Он пощадил это дитя и вернул ему здоровье. Прошу об этом от имени Иисуса.

Не от имени Шэя Борна, подумал я.

– Аминь, – произнесли родители.

– Прошу меня извинить, – повернувшись, чтобы уйти, сказал я.

Шансы Шэя Борна стать Иисусом примерно равнялись моим шансам стать Богом. Эти люди с их ложной верой не знали Шэя Борна и никогда с ним не встречались. Они примеряли облик нашего Спасителя к преступнику, чьи руки были обагрены кровью двух невинных человек. Они путали умение привлечь к себе внимание вкупе с необъяснимыми явлениями и божественность. Чудо является чудом, только пока не доказано обратное.

Я начал проталкиваться через толпу, удаляясь от ворот тюрьмы и обдумывая план дальнейших действий. Мэгги Блум не единственная, кто может провести исследования.