40

Рядом с вами приземляется ворон. Косит на вас одним глазом, черным, как смоль, и придвигается ближе. Тычется в вас клювом и издает тихое «кар». Предлагает последовать за ним и увидеть то, что видит он. Готовы? Ворон взмывает ввысь.

Может быть, это один из питомцев Прадо, может, нет. В любом случае воспользуйтесь зорким глазом ворона, ему не помеха самый густой туман – даже лондонский и не только.

Его мир – это крыши, дымовые трубы, колокольни, деревья и сверкающая между ними извилистая лента реки. Ранняя суматоха раскинувшегося внизу Лондона. С высоты птичьего полета люди напоминают пунктуационные знаки! Верхушки шляп… точки. Штрих – бегущая собака.

А вокруг – бескрайнее небо. Ворон кружит в своей стихии, и мир кружится вместе с ним, подтверждая то, что ему и так давно известно: что он – центр вселенной.

Ворон опускается на водосточный желоб и отряхивает перья. Внизу на площади Кавендиш-сквер готовятся к отъезду два одноконных экипажа. Лошади прядут ушами, ливрейные лакеи закрывают дверцы. Кучера, завернувшись в плащи, берутся за поводья. Брогамы с зашторенными окнами трогаются с места, почти вплотную следуя один за другим, словно это гарантирует им некую безопасность. Удила бряцают – скорее нервно, чем бойко, – ибо лошади чувствуют, что затевается нечто недоброе. Ливрейные лакеи укутываются в шарфы и зорко смотрят по сторонам, при каждом толчке ожидая засаду.

* * *

Виндзор с Лондоном соединяет хорошая дорога, а экипажи новые, лошади – свежие и крепкие. Но если бы ливрейные лакеи обернулись (на прямом участке) и посмотрели назад в подзорную трубу, они заметили бы, что за ними мчится угнанный фаэтон. На козлах – семифутовая служанка с выражением решимости на лице. Рядом с ней сидит миниатюрная симпатичная женщина во вдовьем чепце и безобразном капоре. На задке фаэтона стоит полуодетый покойник, с непокрытой головой, с горящим взором. Фаэтон несется – дух захватывает: как-никак искусству управления лошадьми возница училась в цирке. Но ее живая пассажирка не наслаждается быстрой ездой. Она наблюдает за вороном, что кружит над ними в вышине, – обращает внимание на каждый взмах и угол наклона его черных крыльев, словно в полете птицы видит некие мрачные знамения.

* * *

Сегодня Виндзор – само совершенство. Чистый воздух, напоенный ароматом яблок; нигде ни клочка тумана. Освященный веками древний город с уютными тавернами и благоустроенными жителями. Замок на вершине холма; старинные церкви, сложенные из теплого камня; славные деревушки. Лес, где скачет призрачный охотник Герн  и под порывами свежайшего ветерка трепещут, облетают листья – яркие осенние самоцветы. И по этой благословенной земле вьется старушка Темза, милостивая и кроткая в своем непревзойденном величии.

Олбери-Холл может похвастать завидным расположением: он стоит за городом в лесистой местности, наслаждаясь уединением и окружающей его зеленью. С трех сторон усадьба огорожена кирпичной стеной, с четвертой – рекой. Всякий, кто приближается к дому по обрамленной деревьями дороге, сразу же видит роскошный особняк. В послеполуденном осеннем освещении его каменный фасад имеет медово-кремовый оттенок. Одинаковые окна, элегантный портик. Дом из воспоминаний Брайди.

Экипажи въезжают в ворота и катят по широкой аллее. Первый останавливается у центрального входа, второй едет к каретному сараю. Ворота за ними тотчас же запираются. Из кареты выходит мужчина средних лет в расцвете жизненных сил. На губах его играет милостивая улыбка. Шляпу он держит в руке. Густые длинные волосы зачесаны назад. У него красивая золотистая борода, как у античного бога, в которой теперь серебрится седина, что только придает его внешности ауру мудрости. Он перекидывается парой слов с дворецким и экономкой, кивает прислуге, выстроившейся у двери, и заходит в дом. За ним следует молодой человек неприятной наружности – худой, с несуразно большой головой; его губы будто созданы для того, чтобы ухмыляться. Он держит за руку девочку. Та, прижимая к себе куклу, вырывается от него, вприпрыжку поднимается по ступенькам и исчезает в большом доме. Слуги, приветствуя ее, приседают и кланяются.

У каретного сарая кучер второго экипажа натягивает поводья, останавливая лошадей. Из кареты выгружают сундук, который быстро заносят в помещение, словно для него опасен дневной свет.

* * *

С первого взгляда на Олбери-Холл у Брайди создается обманчивое впечатление, что усадьба ничуть не изменилась. Но при более внимательном рассмотрении она замечает, что территорию охраняют свирепые псы, которым только дай волю вцепиться в живую плоть; все ворота заперты, стены ограды на три фута выше.

Наши друзья оставили экипаж на дороге на некотором удалении от усадьбы, вне поля зрения ее обитателей, и, привязав лошадей, дошли до ворот со стороны лабиринта, которыми пользовались реже всего. От дороги ворота заслоняют густые заросли, подступающие к самому лабиринту из зеленой изгороди, который находится на дальнем краю усадьбы. По легенде, первый владелец Олбери-Холла установил эти ворота для того, чтобы под прикрытием лабиринта незаметно покидать усадьбу, когда ему хотелось посетить местную таверну.

Собаки, сторожившие дом, польстились на одурманивающее зелье, что Кора набросала им через ворота. Они с готовностью слизали порошок и затем, бегая кругами, стали валиться на землю и засыпать прямо там, где их сморил сон.

– Нам лучше поторопиться, долго они не проспят.

– Откуда это у тебя, Кора?

– Взяла у доктора Прадо. В кладовой держу, чтобы потчевать ваших не самых приятных клиентов.

– Надеюсь, ты не…?

– У меня был соблазн угостить доктора Харбина.

Руби хохочет.

Кора взламывает запор, они ступают в ворота и, разделившись, молча несутся по двору, руками подавая друг другу знаки. Кора мчится к центральному входу; Брайди обегает дом с торца, направляясь к входу для прислуги.

У Брайди странное ощущение, будто она грезит наяву: сад с каменными урнами и фигурно подстриженной растительностью, залитый солнцем газон, река вдалеке – все как она помнила. Только во дворе безлюдно, что само по себе удивительно. Да и вообще атмосфера здесь какая-то напряженная, будто сам дом и все вокруг затаили дыхание. Брайди чувствует, что за ней наблюдают, но людей не видно. Она ускоряет бег, проклиная свои длинные юбки. По краю газона, к которому примыкает гравийная дорожка, добегает до черного хода. Дверь распахнута, как бывало всегда, если стояла хорошая погода. Перед ней беленый коридор, на стене – панель с колокольчиками, оповещающими слуг, из какой комнаты поступил вызов. Брайди прислушивается. Ни одного постороннего звука, только кровь шумит в ушах. Она шагает в коридор. Руби – следом.

Они минуют помещение для прислуги и кабинет экономки. Оба не подают признаков жизни.

Руби останавливается у одной из закрытых дверей.

– Там кто-то есть.

Брайди делает глубокий вдох и входит.

На кухне, где некогда хозяйничала миссис Донси, в старом кресле кухарки у плиты сидит Скверная Доркас.

* * *

Доркас Чапмэн сидит в прямоугольнике солнечного света у окна кухни. Она сильно постарела внешне, и солнечный свет ей не льстит. Но Брайди все равно без труда узнает в этой старухе молодую горничную, какой была Доркас, когда сама она, маленькая ирландка-бродяжка, впервые вошла в этот дом. Те же невероятно голубые широко расставленные глаза, плотно скроенная фигура, ловкие руки воровки. Брайди также видит, что у женщины – опасное заражение, скорее всего, смертельное. Больная нога, без ботинка и чулка, задрана на табурет. Пальцы лишены ногтей и гноятся; три из них – воспаленные обрубки. Распухшую до безобразия ногу покрывают язвы. Рядом с ее креслом – столик, на котором Брайди видит бутылку, коробок спичек, сигару и раскрытую книгу корешком вверх.

– Брайди Дивайн. – Женщина берет со столика бутылку и приподнимает ее, будто провозглашает тост.

– Доркас Чапмэн.

– Меня сто лет так никто не называл. – Доркас откупоривает бутылку. – Успокаивающий сироп матушки Бибби. Облегчает боль, лечит нервы, дарует безоблачный покой. Не желаешь?

– Нет, спасибо.

– Ну вот мы и опять в Олбери-Холле, зависим от милости доктора Имса. Ничего не изменилось. – Она затыкает бутылку пробкой и ставит ее на столик.

– От его милости?

– Ты вторглась в его владения; я его обманула, пошла ему поперек. – Доркас смотрит Брайди в глаза. – Плохи наши дела.

– Вы с доктором Харбином должны были похитить у баронета ребенка для него?

– Такой простой план, – признается Доркас. – Но я по натуре вероломна, да и доктор Харбин, как оказалось, тоже. От меня-то предательства вполне можно было ждать, а вот Харбин хозяина разочаровал. – Она поправляет юбки.

– Осторожно, Брайди. – Руби подходит к ней. – У нее револьвер.

– Руки на виду держи, Доркас.

Доркас выворачивает руки ладонями вверх и кладет их на колени.

– Берик, гусак старый, отхватил себе золотое яйцо, которое он не мог ни спрятать как следует, ни уберечь. Гидеон, зная это, предложил ему сделку, через своих агентов, конечно.

– Через Кемпа?

– Да хоть бы и через него. Берик ему отказал, а Харбин – нет. Гидеон пообещал ему партнерство. Сказал, что они вместе будут ездить по свету, показывая девочку. Но не публике, а лишь избранным джентльменам ученого ума.

– Однако Харбин в итоге не сдержал свое слово. Почему?

– Я убедила его, – улыбается Доркас, – что доктор Имс партнеров не берет и прибылью не делится. Перед ним встал трудный выбор: доставить Имсу девочку и умереть или обмануть Имса и, может быть, остаться в живых. К тому же за нее посулили большие деньги. Деньги и определили выбор доктора.

– И Харбин решил рискнуть.

– Париж, грандиозное шоу. Он хотел опередить Имса, выскользнуть из зоны его влияния.

– Значит, это ты все заварила?

– Я была лишь мелким колесиком в махинациях этих господ. – Доркас бросает взгляд на свои руки. – Что, я так и должна сидеть? Мне хочется выпить, покурить. Время-то идет и все такое.

– Только без резких движений.

Доркас берет бутылку.

– Но доктор оказался слабым звеном.

– И ты убила его, а ребенка продала Лафкину?

– Тот глупый клоун решил, что она мертва и разлагается. А она просто линяла.

– И тогда Лафкин продал ее Кемпу, который работает на Гидеона.

– Круг замкнулся, – подытожила Доркас. – И колесо судьбы завертелось, спеша раздавить меня. Вот и вся история.

– Ты же наверняка понимала, что Гидеон тебя найдет. Почему ты решила перейти ему дорогу?

– Из-за денег. – Морщась, Доркас снова прикладывается к бутылке и прижимает ее к груди. – Что будешь с ней делать?

– Найду ей дом.

– Или отпусти, брось ее в воду, – говорит Доркас. – И тогда нам всем конец, – хохочет она.

– Она всего лишь ребенок, Доркас.

– Себя-то не обманывай.

Руби стоит в дверях кухни, прислушиваясь. На улице звучат голоса.

– Брайди, нам пора.

– Это пока она ребенок, а вырастет – утопит весь белый свет. – Доркас ставит бутылку на стол и берет сигару. – Но сначала она расправится со мной.

– Это ты о чем?

– О моем наказании. – Доркас зажигает спичку и взмахом руки показывает на ломберный столик. – «Тайная вечеря». – Она подносит пламя к сигаре, в несколько быстрых затяжек раскуривает ее, затем закрывает глаза и выпускает дым. – Гидеон хочет испытать ее способности. – Она задувает спичку. – Я вызвалась стать подопытным кроликом.

– Значит, ты веришь, что она способна убивать. Ты это видела?

Доркас смотрит на сигару.

– Не пойму, почему Кемп курит всякую дрянь, когда у Имса этого добра пруд пруди. – Она глубоко затягивается. – Верю ли я, что она убийца? Думаю, моя нога быстрее меня доконает.

Брайди подходит к ней ближе.

– Ампутация…

– Ну уж нет.

– Я могла бы обработать раны. Перевязать.

– Ты готова мне помочь? – улыбается Доркас. Она подается вперед в кресле, кусая губу от боли. – Я ведь помню, как впервые увидела тебя: вся сплошь вшивая, одежда от грязи к спине прилипла. – Она жестом показывает куда-то через комнату. – Там, в старой прачечной, я помогала тебя купать, помнишь? Никто слова не понимал из того, что ты лопотала.

Брайди не сводит глаз с Доркас.

– Я не сама сюда пришла.

– Элайза тебя любила не меньше, чем того маленького ублюдка.

– Эдгара?

– Кемпа, – отвечает Доркас и ждет.

– Эдгар Кемптон Джонс, – медленно произносит Брайди. – Значит, Кемп – сын Элайзы.

– Вечная боль доктора Джона Имса. – Доркас снова берет в рот сигару, медленно затягивается, словно выдерживая паузу. – После того как его изгнали, Гидеон отыскал своего единокровного брата и забрал его с собой за границу. Весьма дальновидный шаг.

– Почему?

– Кемп унаследовал жирный кусок поместья, и, разумеется, для получения наследства ему не требовалось никуда уезжать.

– Почему Гидеон вернулся?

– Меня больше удивляет, почему он так долго не возвращался. – Доркас буравит Брайди пронизывающим взглядом. – Впрочем, ведь Джон Имс, по твоей милости, скрутил сына в бараний рог. Не выделил никакого содержания да еще пригрозил арестом, если тот вернется.

Брайди сдвигает брови.

– Тебе-то откуда это известно?

– Скажем так, – Доркас похлопывает по подлокотнику кресла, – мне досталась в наследство мудрость старой миссис Донси.

Из сада доносятся громкие голоса. Руби уходит из кухни сквозь стену.

Доркас попыхивает сигарой.

– Но теперь у Гидеона есть собственные деньги и влиятельные друзья. Старого хозяина больше нет, Бриджет. – Она выпускает изо рта дым и наблюдает, как его клубы рассеиваются. – А у нового ты, возможно, не будешь пользоваться особой любовью.

– Ты сказала ему о том, какую роль я сыграла в его изгнании?

– За кого ты меня принимаешь? – Доркас натянуто улыбается, словно оскорблена вопросом Брайди. – Я просто согласилась с его предположениями, а он считал, что это была твоя месть.

– Он виновен. Я нашла улики. Это он напал на Элайзу и бросил в поле, думая, что она умерла.

Улыбка сходит с губ Доркас, а без улыбки ее лицо теряет всякое выражение.

– Ты в том уверена, Бриджет?

– Все знали, что это сделал он.

– На Гидеоне, конечно, много грехов лежит, но этого преступления он не совершал.

Брайди ошеломленно смотрит на нее.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу исповедаться. Прости меня, Брайди Дивайн, ибо я согрешила.

– Так это ты напала на Элайзу? – Брайди придвигается ближе к Доркас. – Но улики… кольцо, сапоги…

– Ты задалась целью найти доказательства, так я тебе их подбросила.

– То есть если Гидеону известна моя роль… – Брайди на мгновение умолкает, начиная понимать, что к чему. – Значит, он, вероятно, думает, что я сфабриковала доказательства против него.

– Точно.

– Кого же он считает виновным в нападении на Элайзу?

– Не меня.

Брайди немного поразмыслила.

– Ты обеспечила ему алиби.

– Сам он не мог доказать, что его там не было. – Доркас складывает на груди руки. – А Гидеон был мне благодарен. Поэтому я все еще жива, сижу здесь, задрав ногу, потягиваю настойку опия и курю гаванскую сигару.

– Зачем ты это сделала: изувечила Элайзу, подставила его?

– Она была выскочка, он – мерзавец, – пожимает плечами Доркас.

– Она была моей подругой.

Доркас рассматривает свою сигару.

– Некогда у меня тоже была подруга. Она жила за Крэнбурном, одна. Работала в трактире «Лилия». – Доркас сует сигару в рот. – Колесо судьбы.

– Делла Уэбб, – тихо произносит Брайди.

Доркас вздрагивает. Меняет положение больной ноги.

– Говорят, когда тонешь, вся жизнь проносится перед глазами. Интересно, что лучше: на виселице помереть или отдаться на волю Гидеонова чудища? Судя по твоему лицу, ты, я смотрю, тоже имеешь способности к выживанию.

– Ко мне в дом вломились.

Улыбаясь, Доркас стучит себя по губам.

– И ты, поди, не только с зубами рассталась, да?

– Тебе и это известно. Это ты его послала…

– На такое плевое дело? Да я бы сама пришла. – Она веселеет. – А вот Харбин в шляпной коробке – это моя работа.

Руби возвращается через стену.

– Роуза еще нет, но лакей и старший конюх обыскивают дом. Что-то заподозрили.

Брайди кивает и поворачивается к Доркас.

– Тебя разыскивает инспектор Роуз. Сейчас он едет сюда.

– Пусть забирает мои кости, – протяжно вздыхает Доркас.

– Брайди…

– Что ж, ладно. – Брайди делает шаг к двери.

– Мерроу в детской, – останавливает ее глухой усталый голос Доркас. – Кемп особенно коварен, но вообще-то оба брата не любят играть честно. И быстро они тебе умереть не дадут. Они ведь оба разбираются в строении человеческого тела. Так что сама делай выводы.

Брайди достает из кармана пакетик с «Бронхиальной бальзамовой смесью» Прадо и, шагнув к Доркас, кладет курево на ломберный стол.

– Курительная трубка у тебя есть?

Доркас качает головой.

Брайди вытаскивает свою трубку и оставляет ее на столике рядом с табаком.

– Что это? – удивляется Доркас.

Брайди смотрит на Руби. Тот уже наполовину исчез в коридоре, ждет ее, нетерпеливо улыбаясь.

– Болеутоляющее, – бросает Брайди, направляясь к выходу.

– Под прилавком! – кричит ей вдогонку Доркас. – В старой лавке судовых товаров, в Дептфорде. Найди деньгам Лафкина достойное применение: пусти их на сирот, на благотворительность, на чертовых мерроу…

Но Брайди уже ушла.