Сентябрь 1863 г.
Кора Баттер внимательно оглядывает дорогу, но не видит того, кто минуту назад, словно оглашенный, колотил в дверь, заставив ее, всю обсыпанную мукой, бегом кинуться вниз по лестнице. На крыльце – посылка, по форме и величине напоминающая шляпную коробку. Кора еще раз окидывает взглядом улицу: на Денмарк-стрит все как обычно. И тем не менее ее не покидает стойкое ощущение, что за ней наблюдают. Она наклоняется и поднимает посылку, которая оказывается на удивление тяжелой для своих габаритов.
Кора ставит посылку на стол в гостиной, где ее госпожа ужинает остатками выпечки фрау Вайс; сдобу она запивает кофе и курит трубку. Кора разрезает веревку и разворачивает упаковочную бумагу.
В посылке – шляпная коробка, а в коробке – человеческая голова.
– Матерь Божья! – охает Кора.
Брайди потягивает кофе.
– Осмелюсь предположить, – произносит Кора, – что причина смерти – обезглавливание.
Брайди исследует место среза. Голова отсечена аккуратно, ровно, с хирургической точностью.
– Голову отрезали после смерти.
Кора поражена.
– Тогда от чего же он умер?
– Чтобы это определить, надо бы взглянуть на тело доктора Харбина.
– Когда он умер? Голова, я смотрю, уже некоторое время где-то повалялась.
– Пожалуй, два-три дня назад. Голову держали в холоде, но она существенно обглодана: нет ушных мочек, части щеки, кончика носа…
– Крысы постарались?
– Крысы, Кора.
– О боже! – стонет Руби и поспешно исчезает в камине: он места себе не находит с тех пор, как доставили голову.
Остекленевшие глаза доктора Харбина утопают в глазницах за разбитыми стеклами очков, которые сейчас криво сидят на его небритом лице с неподровненными бакенбардами. Сама голова лысая, кожа морщится в складки – ни дать ни взять тухлое очищенное яйцо.
– Печально видеть его в таком состоянии, – сетует Кора. – Он так гордился своими бакенбардами.
Брайди замечает, что изо рта доктора Харбина что-то торчит.
– Давай-ка его к окну, Кора, к свету.
Со всей церемонностью Кора вставляет пальцы в уши доктора и, двигаясь мелкими шажками, осторожно, словно полную супницу, несет его голову на ломберный стол.
Брайди щипчиками раздвигает губы доктора и достает из его рта сплющенный комок бумаги. Она осматривает ротовую полость: там больше ничего нет. Брайди кладет комок на стол и начинает его расправлять.
– Запись сделана стойкими чернилами, – констатирует Брайди. – Несмываемыми. Прочитай, пожалуйста.
Кора склоняется над запиской.
Достану я жемчужный гребешок
И медленно причесываться стану,
И, напевая, буду я гадать,
Кто меня любит,
А кто не жалует.
Кора озадаченно смотрит на лысину доктора Харбина.
– Странно. Что он мог бы расчесывать? У него ж ни волосинки на голове.
– Это Теннисон, – объясняет Брайди. – Из стихотворения «Русалка».
– То есть кто-то сообщает нам, что Кристабель у них.
– Возможно, – задумчиво произносит Брайди.
– Что ж, бог им в помощь: рассчитывали на русалку, а получили мерроу. Морскую бестию, которая выуживает воспоминания, топит людей на суше и до смерти кусает мужчин.
Брайди тотчас же жалеет, что позволила Коре прочитать книгу преподобного Уинтера. Просто ее обрадовало, что служанка проявила интерес к чему-то еще, помимо бульварных романов.
– Кора, Кристабель – ребенок. Она – не мерроу. Мерроу – мифические существа. В реальной жизни их не бывает, они живут только в сказках.
– А как же доказательства? – с бунтарским видом возражает Кора.
– Какие доказательства? Мокрые стены и пара улиток?
Кора, погрузившись в раздумья, чешет висок.
– А взбесившаяся Темза, наводнение, дождь? Что, по-вашему, все это вызвало?
– Ну не шестилетний же ребенок.
– Его преподобие Уинтер оставил место для сказок, и правильно сделал, потому что в каждой сказке есть доля истины, – величаво провозглашает Кора.
Брайди смотрит на нее прищурившись.
– У тебя новое платье?
На Коре красный бархатный наряд, который как будто бы пошит из занавеса в театре Флаксмена. В талии платье перетянуто шнуром – толстым, как кулак Брайди. Сбоку свисают две кисточки длиной два фута. Подбородок ее чисто выбрит, на щеках – румяна.
– На свидание, что ли, собралась?
– Не ваше дело! – рычит Кора. – Если это все, я пошла. У меня сегодня полдня выходной. – И, подхватив свои широченные юбки, она выскакивает в дверь.
Распоряжения он получил, пора приступать к выполнению задания. Сейчас он направляется в паб «Карета и лошади», чтобы пропустить бокальчик живительной влаги для мистера Бойда. Он садится и начинает отхаркиваться и сморкаться, ибо он потливый человек, мокроты с соплями в нем хоть отбавляй, и нынешние погодные условия в Лондоне – дожди, наводнение – лишь усугубляют его состояние. А дело, которое ему поручили, требует, чтобы он был малозаметен и тих, как мышка, не выдавая себя постоянным фырканьем и сопением.
Лавочник, что живет внизу, чокнутый колокольщик, теперь уже улегся спать в своем чулане, чтобы утром снова приступить к работе. Дылда-горничная гуляет (на свидании с Королевой Змей, как пить дать). Рыжая тоже скоро отойдет ко сну. Да, она дома, но еще не ложилась, курит трубку и полночи болтает сама с собой, стоя у окна. Он должен подгадать так, чтобы она спала. Помимо всего прочего, нельзя забывать, что, стоит ему появиться на Денмарк-стрит чуть раньше, чем нужно, и он наткнется на последний ночной патруль, чуть припоздает – и фрау, что встает с первыми проблесками рассвета, уже будет печь пироги. Мистеру Бойду известны все привычки обитателей улицы, дома, в котором живет Рыжая, и самой Рыжей. Он следит за ней уже много дней. Для женщины, да еще такой козявки, она очень уж непоседлива – просто шило в одном месте. Вверх-вниз, вниз-вверх по лестницам; ходит на дальние расстояния, причем всегда пешком, никогда не сядет ни в кеб, ни в омнибус.
Мистер Бойд смотрится в зеркало, что висит за барной стойкой.
С недавних пор он носит котелок, и ему этот головной убор идет. Сегодня вечером он добавил к своему платью модный сине-красный галстук, придающий выразительность его глазам. Он любит красиво приодеться, и теперь, когда он неплохо зарабатывает на хлеб насущный, у него есть возможность пощеголять – каждый день при полном параде. Он снимает котелок и, хмурясь, принимается искусно укладывать спереди свои жиденькие волосы.
Дай бог, чтобы сотрудничество с его нынешним щедрым работодателем продлилось как можно дольше. При этой мысли мистер Бойд напоминает себе:
Сегодня ночью он должен совершить кражу, а не отправить кого-то на тот свет.
Перечень: один предмет.
Сосуд, в котором заспиртован хвостатый младенец.
(Боже всемогущий, как его угораздило ввязаться в это?)
Кража, мистер Бойд, повторяет он себе. Не убийство.
Порой одно не обходится без другого.
Порой прибываешь по назначению, чтобы прикончить кого-то. Дело сделано. Порыскаешь по дому, найдешь несколько симпатичных вещичек, которые грех не взять. Только не всегда можно продать то, что прихватил. Спрячешь украденное под половицами, а потом – бах! – приходится срочно среди ночи оставлять дом и спасаться бегством. Вот как бывает.
Порой прибываешь по назначению, чтобы кого-то ограбить. Дело сделано. Семья просыпается, начинает бороться за свое имущество, ты пытаешься их утихомирить – получается, что перестарался. Так тоже бывает.
Мистер Бойд оставляет паб и идет к дому. Он подберется к черному ходу. С крыльца заходить нельзя.
Мимо шагает какой-то торговец. Тот не обращает внимания на Бойда, не пялится на его физиономию (он неизменно придает своему лицу невинное спокойное выражение, как у священника). Мистер Бойд хвалит себя за то, что у него всегда хватает ума идти на дело в приличном костюме.
Задняя калитка заперта. Не без труда он перелезает через ограду, затем промокает потный лоб, поправляет на голове котелок.
(Святая Матерь Божья, как его угораздило опуститься до такого?)
Еще не так давно, всего несколько лет назад, мистер Бойд вытанцовывал на крышах, был первым из первых в своем ремесле: по четыре кражи со взломом за день, шесть – по субботам, и никогда ни одной – упаси Господи! – по воскресеньям. Но для такой работы нужно иметь быстрые ноги и легкую задницу.
В дом через кладовую, и здесь мистер Бойд на минуту останавливается…
Ммм, какое блаженство! Интимные запахи чужого дома!
Потому он и соглашается на такую работу.
Он двигается осторожно, стараясь не фырчать, не перекатывать мокроту во рту, не чертыхаться.
Столы, неплотно пригнанные половицы, ковры – все это его не волнует. Он ищет то, что запирается. И вот оно. Ряды сосудов, как ему и говорили. Стекло на ощупь холодное.
Он зажигает шведскую спичку, поднимает ее вверх.
(Господи Иисусе, его сердце, будь оно проклято, этого не выдержит!)
Содрогаясь, он убирает в мешок уродца. Дело сделано, Рыжая спит как спала.
Мистер Бойд направляется к выходу, и его вдруг охватывает уныние. Ему не хочется возвращаться ни в свою одинокую берлогу, ни в трактир, чтобы выпить там в одиночку. Он предпочел бы побаловать себя немного женским обществом, пусть им повосхищаются. Разве он сегодня не хорош собой?
Мистер Бойд направляется в спальню.
Брайди в постели, спит. Лампа все еще горит, рядом лежит раскрытая книга, которую она читала перед сном. Если она и слышит шум – тихий стук отворившейся и закрывшейся двери, крадущиеся шаги по лестнице, – она думает, что это Кора поздно вернулась домой, и продолжает спать. Но затем вспоминает, что Кора никогда не ходит крадучись и не закрывает дверь, не испытав на прочность ее петли.
Брайди резко садится в постели. Ее вскрик утопает в зажавшей ей рот мужской руке.
Он сидит на ней верхом, зажав между коленями.
О боже, его мерзкое тело на ней, какой кошмар…
Нижняя часть его лица скрыта под шейным платком, но она мгновенно узнает в нем полицейского, который следил за ней.
Если Руби здесь, она его не видит…
Без шляпы, лысеющий, голубые слезящиеся глаза, исходит потом от напряжения. Что-то бубнит. Слов она не разбирает.
Разве может мертвец ее защитить…
Один и тот же вопрос, снова и снова, вопрос, заглушаемый шейным платком.
Сумев извернуться, она тянет руку к прикроватной тумбочке.
Ночной гость, догадавшись о ее намерениях, бьет Брайди по лицу. Вроде как хотел заехать кулаком, а дал пощечину. Словно по ходу передумал.
Это – не человек Валентина Роуза.
Он зажимает ей рот рукой и что-то делает с простыней. Лицом он тыкается ей в шею: фырчит, пыхтит. Брайди холодеет от отвращения и гнева. Высвободив руку, она наносит ему удар в челюсть.
На этот раз он отвечает кулаком.