17

Брайди идет между прилавками на рынке в Севен-Дайалсе. Руби, раздраженный толкучкой и тем, что сквозь него то и дело кто-то случайно проходит, решил поискать тихое местечко, чтобы покурить. Но Брайди не одна: на хвосте у нее все тот же гаденький полицейский. Сегодня из кармана у него выглядывает опрятный желтый носовой платок, которым он вытирает пот с раскрасневшегося лица. Что он делает довольно часто, поскольку Брайди взяла темп вдвое быстрее обычного – чтобы позабавиться над бобби, заставляя его суетиться и нервничать. Ей непонятно, что этот шпион может сообщать о ней Роузу, если она постоянно от него ускользает. Разве что о том, как и чем она завтракает да какие продукты доставляет ей помощник бакалейщика.

Другое предположение – что Роуз поручил этому шуту обеспечивать ее безопасность – еще менее привлекательно. Либо Роузу известно, что ей угрожает нечто такое, о чем она не ведает, либо он думает, что Брайди не способна постоять за себя. И то и другое неприятно.

Сегодня на рынке народу пруд пруди. Чего здесь только не продают: певчих птиц и зубной порошок, гончарные изделия и мази от мозолей, кроликов и черенки для метел. Встречаются сапожники, продавцы нот и художники-портретисты. Стоят палатки с кофе, лимонадом и знахарскими снадобьями. И всюду покупатели: мнутся в нерешительности, рассматривая вещи, воруют, предлагают обмен, щупают, перебирают товар. Торговцы зазывают, обхаживают, умасливают. Купля-продажа, когда обе стороны сговорились, происходит быстро: деньги уплачены, товар упакован и вручен покупателю – в мгновение ока.

Брайди находит то, что ищет. Доктор Румольд Фортитюд Прадо вклинился между продавцом пуговиц и точильщиком. Почтенный токсиколог торгует своим товаром – листовками радикального содержания и табачными смесями собственного изготовления – из сундука. То и другое потреблять можно по отдельности или вместе. По отдельности они просветляют разум, вместе – изменяют его.

Ворон, восседающий на навесе над ним, впивается в Брайди своими блестящими черными глазками-бусинками и издает низкое мрачное «кар». Прадо поднимает голову и улыбается.

* * *

– Твое здоровье, Брайди, – чествует ее Прадо, приподнимая бокал. Они сидят в укромном уголке паба «Дом с часами».

– И ты будь здоров, Прадо. Торговля идет?

– На листовках я ничего не зарабатываю. Смеси расходятся лучше, чем мои идеи. Теперь они приносят больше денег, чем аутопсия. Может, попробую сегодня изложить свои идеи в песнях. Певцам же платят.

– Попробовать стоит.

Вид у Прадо утомленный.

– Устал я от отравлений, Брайди. Хоть бы что-нибудь новенькое для разнообразия. А то мышьяк, мышьяк и еще раз чертов мышьяк.

– Популярный яд, Прадо.

– Дешевле, чем сахар.

– Не желаете брэдфордский леденец , сэр?

– Ложечку смертельного соуса, мэм?

– Мышьяк – излюбленная приправа убийц!

– И если человека отравили, почему это так трудно установить? – в отчаянии восклицает Прадо. – Последний труп, что я исследовал, полгода пролежал в могиле. Именно столько времени ее соседям потребовалось, чтобы сообразить: старая миссис Киттиуэйк не просто так умерла – ее убили.

– Да, удивительно, – соглашается Брайди.

– Вот и приходится выискивать остатки мышьяка в гнойном месиве пораженных желудков. Будто мне заняться больше нечем! Хотя, с другой стороны, это мой хлеб. – Прадо осушает бокал. – А как твое расследование?

– Продвигается потихоньку.

По лицу Прадо Брайди видит, что он хочет что-то сказать, но не решается.

– В чем дело, Прадо?

– Есть кое-какие новости.

– О Кристабель?

– Нет, к похищенной девочке это не имеет отношения.

– Выкладывай.

– Тебе это не понравится, Брайди.

– Выкладывай.

– Угадай, кто воскрес из мертвых?

* * *

Взгляд Брайди обращен в пустой бокал, что стоит перед ней на столе. Она не ослышалась. Это так же реально, как ее руки с опущенными вниз ладонями, что лежат на столе по обе стороны от бокала. Реален сам стол – массивный, из темного дерева. Безусловно, реален сидящий перед ней Прадо, а также барная стойка и посетители, освинцованные окна, да и, пожалуй, сам хозяин паба. Только все это кажется ненастоящим; словно что-то изменилось, некий основной закон вселенной, потому она и подвергает сомнению сущность всего, что ее окружает.

– И это точно он?

Прадо кивает.

– Значит, он не утонул в гавани Фримантла?

– Теперь он – врач, Брайди; хирург, как и его отец.

Брайди качает головой.

– Как ему это удалось?

– Работал в Европе, в отдаленных районах, делал тайные пожертвования. Потом вернулся в Лондон, стал хирургом в больнице Святого Варфоломея. Еще живы влиятельные друзья его отца. Впрочем, Имс-младший, похоже, и сам неплохо преуспел в продвижении собственных интересов. Во время своих странствий он сколотил капитал. Огромный капитал, Брайди.

– Но ведь столько лет от него не было ни слуху ни духу.

– Я бы сказал, что он укреплял свои позиции, готовясь к возвращению. У него были свои противники, когда он уезжал, те, кого интересовала причина его отъезда. В конце концов, это было похоже на изгнание.

– Я никому не говорила. Доктор Имс взял с меня слово хранить тайну.

– Только мне и миссис Прадо?

Брайди не может ответить.

– Людям свойственно строить догадки, такова человеческая природа. – Прадо мрачнеет. – Что ж, теперь он вернулся, и, судя по всему, у него неплохая репутация.

– Вот объясни, – качает головой Брайди, – почему Генеральный медицинский совет  не пускает в медицину женщин, а убийце…

– В их глазах Гидеон Имс не убийца, – мягко напоминает Прадо. – Он приобрел дом на Кавендиш-сквер.

– О боже, я ведь могу столкнуться с ним на Оксфорд-стрит.

– Теперь ты предупреждена.

Брайди вдруг приходит в голову одна мысль.

– Он коллекционер?

– Если пошел по стопам отца, то вполне возможно.

– Прадо, как мне быть? – спрашивает Брайди. Ее черты искажает боль.

Прадо берет ее руки в свои.

– Будь настороже. Это все, что ты можешь сделать.

Какое-то время они молчат. Прадо поднимает пустой бокал Брайди. К ним подходит мальчик, прислуживающий в пабе. Прадо берет бутылку и наливает ей еще виски.

Потом:

– Ты когда-нибудь слышал про боксера Руби Дойла?

Прадо, чувствуя перемену в ее настроении, вздыхает с облегчением.

– Про Расписного Дойла?

Брайди кивает.

– Ты его знал?

– Видел, как он дерется. Смотреть его выступление на ринге было одно удовольствие. Великолепное тело, какие картинки! Неукротимый боевой дух!

– Но с ним лично ты не был знаком?

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Да так, сама не пойму. Я вроде бы его знала, – уклончиво отвечает Брайди.

– Обидно, – задумчиво произносит Прадо. – Такой талантище загублен во цвете лет. – Он смотрит на нее с едва заметной улыбкой на губах. – Это твое следующее дело? Кто убил Руби Дойла?

Брайди залпом выпивает виски и наливает еще.

– Боже, надеюсь, что нет.

Какая-то птица перелетает через порог паба и быстро-быстро семенит по полу в глубь зала.

– Непостижимая ты женщина, Брайди, неистовый вихрь мыслей и чувств – прямо как мои вороны.

Птица подскакивает к Прадо. Взлетев на стол, придвигается к нему и ласково смыкает клюв вокруг его большого пальца.

– Мой злой гений!

Хозяин паба внимательно следит за Прадо из-за стойки бара, держа наготове тряпку. Доктор – его самый лучший и самый худший посетитель. С одной стороны, он заказывает дорогие блюда, но с другой – с ним всегда его птицы, которые гадят где попало.

– Мы поищем твоего украденного ребенка, правда? – Прадо жестом показывает на ворона. – Видишь, Брайди, у меня свои глаза по всему Лондону.

Ворон разражается гортанным карканьем, напугав завсегдатаев «Дома с часами».

– Поищи, Прадо. Не приведи Господи, если она окажется в цирке или еще где похуже.

– И такое случается… – кивает Прадо с серьезно-печальным видом.

– Я сделаю все, чтобы этого не случилось, – решительно заявляет Брайди.

* * *

Сегодня вечером Брайди раздевается без помощи Коры. Она спокойно может обходиться и без служанки, но Кора навязывает свои услуги, ибо ей нравится притворно возмущаться по поводу слабо затянутого корсета и распутывать волосы Брайди, что требует немалой сноровки. В настоящий момент Кора занята своими делами. Сидит в пабе «Лошадь и Дельфин», глядя в насурьмленные глаза Эвриалы, Королевы Змей. Они лакомятся бараньей головой и не только, а Эвриала тем временем рассказывает Коре про свое детство, проведенное в рыбной лавке в Бермондси. Ей не составило труда, объясняет Эвриала, перейти от угрей к змеям. Кора с ужасом смотрит на королевского питона, обвившегося вокруг ножки стола. Эвриала зубами открывает еще одну бутылку и улыбается, отчего на ее щеках появляются ямочки. Кора потеряла голову.

Брайди рада, что она одна в своей комнате, ибо настроение у нее отвратительное. Расставшись с Прадо, она наняла экипаж и доехала до Хайгейтской часовни с намерением – лично – попросить священника, чтобы ей позволили осмотреть замурованные трупы. Часовня оказалась закрытой, на двери главного входа была приклеена записка, в которой говорилось, что священник скоро вернется. Тщетно прождав его довольно долгое время, Брайди ушла ни с чем, при этом ее не покидало ощущение, что, пока она стояла у ворот, за ней наблюдали – сам священник и наверняка его неприятный викарий Кридж.

Брайди развязывает нижние юбки, выступает из них и садится за туалетный столик. Распускает волосы и начинает их расчесывать. Не отвлекаемая болтовней Коры, она рассматривает себя в зеркале. Сорочка снята, рыжие волосы падают на спину густыми волнистыми прядями. Лицо в обрамлении волос кажется бледнее и старее. Глаза у нее красивые – она и сама это видит. Плечи тоже восхитительные – гладкие, округлые. Может, ей любовника завести? А есть ли у нее время на любовника? А нужен ли ей вообще любовник? Ей когда-нибудь хотелось иметь любовника?

А что же покойный фиктивный мистер Дивайн? Брайди взяла его фамилию, но толком ничего о нем не знала. Хотя порой воображала его неудачливым молодым врачом, который лечил бедняков, оттого и умер – подхватил лихорадку у грязной постели больного.

А иначе: незамужняя девица, гувернантка – старая дева! Одна? Без сопровождения родных? Какой ужас!

Вон как трещит ее бесплодное чрево – будто зрелый стручок гороха! Грудь, молодость увядают; губы – нецелованные; ноги никогда не раздвигались. Налетай! Налетай! Она еще полна жизни, пышна, в ней есть пыл! А ляжки какие! А на зубы взгляните! Кто ее возьмет? Кто ее возьмет?

Может быть, вдовец, клерк, наживший десять детей и пианино, образец прилежания и упорства – он всего добился сам! Своей семье он каждый день читает вслух Сэмюэла Смайлса . Нет? Ну тогда литератор, сгорбленный, втрое старше ее по возрасту: она сама будет читать ему вслух после того, как уложит в постель! Или, может быть, брак по любви с каким-нибудь лощеным негодяем, который будет искать ее расположения, женится на ней и станет готовить ей кофе – такой, какой надо. Это совсем не трудно, голубка моя! И – пожалуйте на вскрытие к доктору Прадо.

И тут в Брайди мгновенно всколыхнулась жгучая ярость, охватывающая любую нормальную женщину, которую возмущает ее стоимость, да и сам факт, что у нее вообще есть стоимость. Она свирепо смотрит в зеркало.

Так как же насчет любовника?

Ее взгляд смягчается.

Она пытается увидеть себя их глазами: губы приоткрыты, на щеках прелестный румянец, буйные волосы так и хочется наматывать на пальцы и целовать.

Из-за двери раздается деликатное покашливание.

Брайди надевает ночную сорочку, накидывает на плечи шаль, волосы беспорядочно запихивает под ночной чепец.

Подойдя к двери, она прислушивается: до нее доносится шарканье. Наверняка подтягивает на себе панталоны, ноги елозят в ботинках. Татуировки блуждают по его лоснящейся коже. На выпуклостях спины и широких плечах взрываются чернильные ядра, вылетающие из орудий боевого корабля. Удивленная русалка наматывает якорную цепь на его мускулистую руку и сворачивается клубочком у него под мышкой.

Брайди трогает дверь. На этом уровне, должно быть, находится его грудь. Она закрывает глаза, представляя, как ее пальцы скользят по его груди, прокладывая тропинку к шее, а он берет ее руку в свою и целует ладонь. Другой рукой он едва-едва давит ей на поясницу, привлекая ее к себе, наклоняясь к ее лицу.

– Брайди, ты одета?

Она отступает от двери.

* * *

Сегодня, как и в предыдущие вечера, они сидят вместе перед камином. Брайди курит, глядя на огонь. Руби смотрит на Брайди.

Она сообщает ему новость, которую узнала от Прадо. Лицо ее непроницаемо. Запинается только раз – когда называет имя Гидеона Имса. Руби отмечает, что при этом она крепче сжимает в руке трубку и говорит медленнее, чем обычно, взвешивает каждое слово. Он слушает не перебивая, пока она не заканчивает свой рассказ.

Руби улыбается ей, но улыбка у него натянутая – и не улыбка вовсе.

– Ты красивая решительная женщина, взрослый человек, – говорит он. – Теперь Имсу вряд ли удастся тебя запугать.

Брайди не отвечает.

– Ну что, по-твоему, он может сделать, Брайди? Ведь он только вернулся, к нему приковано внимание всего Лондона.

– Руби, ты его не знаешь.