Утром 6 марта 1923 года Мария Ильинична сидела у постели брата. «Перебирали минувшее».

«В 1917 году, – говорил Ильич, – я отдохнул в шалаше у Сестрорецка благодаря белогвардейским прапорщикам. В 1918 году – по милости выстрела Каплан. А вот потом случая такого не было…»²⁶⁹⁴

Дневник врачей зафиксировал момент, когда для Ленина наступил новый, последний этап жизни. Доктор Кожевников приехал в час дня: «Вид сегодня у В.И. неважный, но все-таки немного лучше, чем был вчера. Настроение не веселое, но и не очень плохое… Его посадили в передвижное кресло и прокатили по всей квартире. После нашего отъезда В.И. не захотел обедать, а заснул. Поспал 2 часа. Когда проснулся, позвал сестру, но почти не мог с ней разговаривать. Он хотел попросить сестру позвать Н.К., но не смог назвать ее имени. Когда пришла Н.К., В.И. почти ничего не мог сказать.

Мы приехали с В. В. Крамером в 5 ½ часов. В.И. лежал с растерянным видом… В.И. волнуется, пытается говорить, но слов ему не хватает. “Ах, черт, вот какая болезнь. Это возвращение к старой болезни”». Дали таблетки йодфортана, вспрыснули внутривенно папаверин. «В скором времени речь начала улучшаться, В.И. немного успокоился… В 9 часов я звонил М.И., и она сообщила, что В.И. успокоился и заснул»²⁶⁹⁵. Но, когда проснулся, врачи зафиксировали полную потерю речи и полный паралич правых конечностей²⁶⁹⁶.

Кожевников продолжал скрупулезно вести свой дневник. 7 марта утром: «При разговоре часто подыскивает слова. Настроение плохое. Вчерашний спазм произвел на В.И. очень тяжелое впечатление». Вечером пригласили вновь: «В.И. лежал с сильной головной болью, был бледен, лицо страдальческое». Восьмого марта чувствовал очень плохо, бил озноб. «Лежал под тремя одеялами… Лицо утомленное, глаза грустные».

Девятого марта – плохо, уже в 8.45 по вызову Крупской врачи в Кремле. «Речь у В.И. плохая, артикуляция неотчетливая, и слова В.И. труднее находит, говорит одни слова вместо других… Несколько раз говорил: “вот речь, речь надо править”. Н.К. сообщила, что утром В.И. совершенно нельзя было понять».

Десятого марта в два час дня – «спазм, на этот раз более сильный и более длительный, повлекший за собой полную афазию». Вечером: «Ни одной связной, хотя бы и короткой фразы сказать не может… Никого из близких В.И. видеть не хочет. Каждый раз, когда входят медсестры или мы, В.И. пытается что-нибудь сказать. Из этого ничего не выходит, это волнует В.И., и, по-видимому, поэтому он не хочет видеть близких, т. к. видеть и не разговаривать для него слишком тяжело… Когда вошла сестра Е.И., В.И. ей сказал “смертельный ток”»²⁶⁹⁷. После этого отказался принимать пищу.

Cобралось Политбюро c участием докто-ров. Те не исключали скорой кончины Ленина. Было введено круглосуточное дежурство врачей. Розанов увидел Ленина «11-го числа и нашел его в очень тяжелом состоянии: высокая температура, полный паралич правых конечностей, афазия. Несмотря на затемненное сознание, ВИ узнал меня, он не только несколько раз пожал мне руку своей здоровой рукой, но, видно довольный моим приходом, стал гладить мою руку. Начался длительный, трудный уход за тяжелым больным» ²⁶⁹⁸. Вечером совещание – Зиновьев, Троцкий, Сталин, Рыков, Молотов, Дзержинский. Приняли «непротокольное постановление»: утвердить предложенное Троцким правительственное сообщение. «Переговоры с Н.К. и М.И. о других вопросах отложить до первых заключений Ферстера… Переговоры с Ферстером поручить прежней тройке: Троцкий, Сталин, Зиновьев». Учредили тройку ПБ – Дзержинский, Зеленский, Склянский – «для подготовки необходимых мер в случае каких-либо замешательств»²⁶⁹⁹.

Ушла написанная Троцким шифротелеграмма: «Только для президиумов губкомов, обкомов и национальных ЦК. Политбюро считает необходимым поставить вас в известность о наступившем серьезном ухудшении в состоянии ВИ. Т. Ленин почти утратил способность речи при сохранении ясного и отчетливого сознания. Врачи признают положение тяжелым, не отказываясь, однако, от надежды на улучшение. В тревожные для партии и революции дни ЦК твердо рассчитывает на величайшую выдержку и сплоченность всех руководящих организаций партии… По поручению Политбюро секретарь ЦК И. Сталин»²⁷⁰⁰.

Ферстер и его коллега-терапевт Миньковский приехали в Москву 12 марта. Сначала их отвели в Политбюро, затем – к Ленину, у которого обнаружили «почти полную афазию» и «ясное сознание». Вечером пациент смог говорить отдельные слова и обрывки фраз.

А четырнадцатого марта вышел специальный номер «Правды», посвященный 25-летию I съезда РСДРП, где отметились статьями все руководители, первополосные материалы написали Каменев и Зиновьев. Но внимание всей страны привлекли, во-первых, материалы 9-й полосы, где были впервые опубликованы медицинские заключения о значительном ухудшении здоровья Ленина за подписями Миньковского, Ферстера, Крамера, Кожевникова и Семашко. А, во-вторых (а может, и во-первых), статья Радека на четвертой полосе под названием «Лев Троцкий – организатор побед», где не раз использовались слова «великий» и «гений».

Валентинов писал: «В те дни, встречаясь с моими знакомыми, я, после почти обязательных слов о внезапной болезни Ленина, много раз слышал такой вопрос: “А статью Радека читали? Что это значит?”… Подобное возвеличение появляется именно в момент, когда правительственное сообщение, говоря об опасной болезни Ленина, дает понять, что от руководства партией и страной Ленин отошел… В этом выдвижении Троцкого на вакантное место после ухода Ленина видят смысл его статьи»²⁷⁰¹. Схватка за власть началась.

В эти дни жизнь или смерть Ленина опять оказались в руках Сталина. 17 марта он написал Зиновьеву и Каменеву: «Только что вызвала меня Надежда Константиновна и сообщила в секретном порядке, что Ильич в “ужасном состоянии, с ним припадки, не хочет, не может дольше жить” и требует цианистого калия, обязательно. Сообщила, что пробовала дать калий, но “не хватило выдержки”, ввиду чего требует “поддержки Сталина”». Не очень, правда, понятно, как лишившийся речи Ленин объяснил супруге, что ему нужен именно цианистый калий и что помочь ему с этим может именно Сталин. Зиновьев получил записку первым и вывел на ней: «Нельзя этого никак. Ферстер дает надежды – как же можно? Да если бы и не было этого! Нельзя, нельзя, нельзя». Каменев под этим подписался.

Сталин 21 марта вынес вопрос на рассмотрение уже всего Политбюро, сопроводив запиской: «Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной из своего кабинета, где мы вели беседу, и с волнением требовал “согласия Сталина”, ввиду чего мы вынуждены были оба раза прерывать беседу), я не счел возможным ответить отказом, заявив: “прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование”. В. Ильич действительно успокоился. Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима»²⁷⁰².

Было решено не рассматривать вариант эвтаназии, а, напротив, интенсифицировать лечение, пригласив дополнительных светил из-за рубежа. К Ферстеру и Миньковскому добавились знаменитые профессора невропатологии и психиатрии из Швеции – Хеншен, Германии – Адольф Штрюмпель, Освальд Бумке, Макс Нонне. Привлекали гонорарами. Но кто-то работал и по идейным соображениям, и не потому, что был коммунистом. Бумке, например, напишет, что он боролся за жизнь Ленина потому, что «после его смерти ожидались приход к власти радикального крыла, отмена новой экономической политики, разрыв любых торговых отношений с заграницей и полный экономический крах России»²⁷⁰³.

В марте и апреле в ленинской приемной в Кремле ежедневно несли дежурство 6–8 российский и зарубежных докторов. Они приходили к выводу о возможности выздоровления, в чем и уверяли членов Политбюро. Их подписи стояли под постоянно публиковавшимися в прессе бюллетенями о здоровье Ленина, которые констатировали либо улучшение, либо стабильное состояние. Толку от такого обилия светил было мало, поскольку, как жаловался тот же Бумке, они проводили время в научных спорах, а для решения, которое в обычной клинике принимает медсестра, требовался консилиум и чуть ли не санкция ПБ.

Ленин мог, казалось, понимать других, но не был способен ничего сформулировать. «Весь лексикон его был только несколько слов, – описывал Розанов трагизм положения. – Иногда совершенно неожиданно выскакивали слова: «Ллойд Джордж», «конференция», «невозможность» – и некоторые другие. Этим своим обиходным словам ВИ старался дать тот или другой смысл, помогая жестами, интонацией. Жестикуляция порой бывала очень энергичная, настойчивая, но понимали ВИ далеко не всегда, и это доставляло ему не только большие огорчения, но и вызывало порой, особенно в первые 3–4 месяца, припадки возбуждения. ВИ гнал от себя тогда всех врачей, сестер и санитаров. В такие периоды психика ВИ была, конечно, резко затемнена, и эти периоды были бесконечно тяжелыми и для Надежды Константиновны, и для Марии Ильиничны, и для всех нас»²⁷⁰⁴. В конце апреля – начале мая зарубежные светила медицины стали разъезжаться. Дежурили по двое или по трое: Нонне и Осипов, Гетье и Розанов, Нонне и Бехтерев.

Ленина 14 мая вынесли в Кремле на веранду. Доктора рекомендовали переехать в Горки. На следующий день подготовили машину: приспустили колеса, чтобы меньше трясло, сняли переднее сиденье, положили надувной матрас и положили на него Ленина, предварительно накачав снотворными. За полтора часа, что заняла дорога до Горок, он не проснулся. Там Ленин знаками показал, где хотел бы жить, выбрав свою первоначальную маленькую комнату с видом на село Горки.

Доктор Осипов замечал: «В Горках началось постепенное оправление, и к концу мая он чувствовал себя уже настолько хорошо, что начал интересоваться восстановлением речи»²⁷⁰⁵. Ферстер вернулся 17 мая и тоже констатировал улучшение состояния по сравнению с московским. И именно он начал занятия по восстановлению речи. А с 19 мая к этим усилиям присоединился крупнейший специалист в этой области доктор Доброгаев. Учили звукам и простейшим словам, которые Ленину уже давались к его вящему удовольствию²⁷⁰⁶.

Занятия эти, видела Крупская, «велись регулярно почти в течение месяца и имели успех. К этому времени ВИ прекрасно мог понимать речь окружающих и даже мог сам повторять слова. Но около 22 июня начинается новое и последнее обострение болезни, которое продолжалось около месяца. У него было в то время состояние возбуждения, были иногда галлюцинации, он страдал бессонницей, лишился аппетита, ему трудно было спокойно лежать в постели, болела голова, и он только тогда несколько успокаивался, когда его в кресле возили по комнате»²⁷⁰⁷. Лето было дождливым. Врачи и домашние своим мельтешением страшно раздражали. Ленин уходил в себя, прятался под простыню и тихо разговаривал сам с собой. Приступы беспокойства, возбуждения, замутнения сознания еще повторялись, и в такие моменты он всех гнал от себя.

И, похоже, Ленин сам себе наметил план выздоровления. Он начал целенаправленно разминать ноги. Вставать с кровати, пытаться двигать неподвижной правой ногой. Потом делать несколько шагов, держась за что-то. Затем его основным гимнастическим снарядом стала лестница.

В середине июля он даже выразил желание перебраться в комнату Крупской, которая замечала: «Прекратились всякие боли, явился нормальный крепкий сон, вошел в норму желудок, стала правильнее работать левая рука, явилась возможность не только сидеть, но и ходить, сначала опираясь на санитара, потом самостоятельно с палочкой, стала улучшаться речь, и в связи с этим совершенно изменилось настроение». И стал к обеду спускаться в столовую, а в редкие в то лето солнечные дни – на веранду. О том, что было с ним раньше, Ленин «старался впоследствии не вспоминать – не ходил в ту комнату, где он лежал, не ходил на тот балкон, куда его выносили первые месяцы, старался не встречаться с сестрами и теми врачами, которые за ним тогда ухаживали».

А в конце июля и вовсе сбежал из главного здания и поселился на три дня у Преображенского, своего алакаевского знакомого. Тот управлял местным совхозом и жил рядом. «Услышал Ильич, что во флигеле теперь живет Алексей Андреевич, и рванулся туда, – рассказала Крупская. – Помогли ему взобраться по лестнице, крепко обнял он Преображенского, сел около него и стал говорить… Слов у Ильича не было, мог только говорить “вот”, “что”, “идите”, но была богатейшая интонация, передававшая все малейшие оттенки мысли, была богатейшая мимика»²⁷⁰⁸. Еле уговорили вернуться домой.

Через два дня – 25 июля – у Ленина был другой Преображенский – Евгений Алексеевич, который описал увиденное в письме Бухарину: «На расстоянии шагов 25-ти вдруг он меня заметил, к нашему ужасу, стал прижимать руку к груди и кричать: “Вот, вот”, требовал меня… М.И., взволнованная, говорит: “Раз заметил, надо идти”… Подошел. Он крепко мне жал руку, я инстинктивно поцеловал его в голову. Но лицо! Мне стоило огромных усилий, чтобы сохранить взятую мину и не заплакать, как ребенку. В нем столько страдания, но не столько страдания в данный момент. На его лице как бы сфотографировались и застыли все перенесенные им страдания за последнее время… Через минут пять меня позвали за стол пить вместе с ним чай. Он угощал меня жестами малиной и т. д., и сам охотно пил из стакана вприкуску, орудуя левой рукой. Говорили про охоту и всякие пустяки, что не раздражает. Он все понимает, к чему прислушивается. Но я не все понимал, что он хотел выразить»²⁷⁰⁹.

В сильном возбуждении, 31 июля Ленин потребовал, «чтобы не ходили к нему больше врачи – потом пускал к себе еще некоторое время профессора Осипова… Последние месяцы врачи наблюдали ВИ лишь из соседней комнаты». Постоянный медперсонал был сокращен до трех человек – молодого выпускника медицинского вуза Николая Семеновича Попова, фельдшера Владимира Александровича Рукавишникова и студента Казимира Римши (он же Зорька). Ленин на них реагировал хорошо, поскольку ему объяснили, что это не какие-то буржуазные специалисты, а преданные партийцы новой генерации. «По саду возил ВИ в кресле и ездил с ним на охоту заведующий охраной Петр Петрович Пакалн»²⁷¹⁰.

Прогуливаясь с супругой в саду 2 августа, Ленин стал от нее что-то требовать, произнося звуки. Догадались, что речь шла об азбуке. И что учительницей должна стать Крупская. Та вспомнила молодость, получая специальные консультации от профессуры. Занимались по складной азбуке. Вновь сначала произносил звуки, потом слоги, потом некоторые односложные слова. Вспоминает фельдшер: «Рука, рот, кот, нога, рога, уха. Конец лета запомнился тем, что Ленин сам – ни за кем не повторяя – произнес слово “утка”. Дневная норма повторяемых-произносимых слов доходит до тридцати»²⁷¹¹.

«Тут нам всем приходилось думать только о том, как отвлечь его чем-нибудь от напряженной работы, иначе он способен заниматься целыми днями. За пять месяцев – с августа по январь – он сделал такие большие успехи, что все мы, находившиеся около него, верили в то, что летом 1924 года он уже будет свободно говорить…»²⁷¹² Ленин любил, чтобы вечерами ему что-нибудь вслух читали: в фаворе были Демьян Бедный, стихи революционных поэтов, Беранже. Несколько вечеров подряд слушал «Мои университеты» Горького. Читал и сам²⁷¹³. Или делал вид, что может читать. «И тогда (это было 10-го августа) он настоял, чтобы ему давали газету. Газету он читал ежедневно, вплоть до дня смерти, сначала «Правду», а потом просматривал и «Известия».

Восстановление произвольной речи шло тяжело. Ленин «мог повторять только односложные слова, а затем стали удаваться двухсложные и даже многосложные. Он мог уже различать буквы и прочитывать некоторые слова; ему показывали для этого рисунки, и при взгляде на них он мог называть изображенные на них предметы и даже произносил фразы… Были начаты упражнения в письме левой рукой, что, особенно в данном случае, является значительной трудностью, но ВИ удалось осилить это препятствие, и он мог недурно писать левой рукой – писал буквы и слова, и уже хорошо копировал слова»²⁷¹⁴.

На консилиуме 13 августа с участием Ферстера, Готье, Осипова и Обуха было решено предложить перевезти Ленина в Крым, особенно с учетом дождей в Подмосковье. Крупская категорически этому воспротивилась.

16 августа возобновились автомобильные прогулки – медленные, вокруг усадьбы, с заездом в лес или к реке. Розанов не мог нарадоваться: «Свежий воздух, уход, хорошее питание делали свое дело, и ВИ постепенно поправлялся, полнел… Гуляли, пользовались каждым днем, когда можно было поехать в сад, в парк. Сознание полное. ВИ усмехался на шутки. Искали грибы, что ВИ делал с большим удовольствием, много смеялся над моим неумением искать грибы, подтрунивал надо мной, когда я проходил мимо грибов, которые он сам видел далеко издали. Дело шло хорошо, уроки речи давали некоторые определенные результаты, нога крепла, и настолько, что можно было надеть легкий, фиксирующий стопу аппарат»²⁷¹⁵. Розанов со спокойной совестью уехал в августе в отпуск.

«Он героически переносил свою болезнь, настроение бывало хорошим, но временами он задумывался, – замечал Осипов. – Подойдете и видите, что он не с вами, где-то витает, не обращая внимания на окружающих; в эти моменты иногда вдруг на глазах ВИ появлялись слезы. Человеку было нелегко. Старались придумывать что-нибудь, привезли небольшой кинематограф из Москвы, показывали разные фильмы, но его, конечно, интересовали только фильмы, касающиеся фабричного быта, организации фабричной жизни и крестьянской. Но если показывали фильмы веселого содержания, он не смотрел на них».

Ленин, довольный собой, 31 августа самостоятельно сошел с лестницы. 6 сентября доктора пришли к выводу, что пора начинать упражнения по ходьбе с палкой. По-прежнему не подпуская к себе медсестер и врачей, которые были вынуждены вести пациента дистанционно, Ленин «очень охотно подвергался массажу, очень охотно принимал ручные и общие ванны… Но разные внутренние средства он принимал менее охотно, не рассчитывая на то, что они принесут пользу»²⁷¹⁶. Доктора 24 сентября еще раз вернулись к вопросу о целесообразности переезда в Крым. Вновь Крупская встала глухой стеной.

Ленин боролся за жизнь. Его последние месяцы – это не только болезнь, но и противостояние ей. «Любовь к жизни» Джека Лондона, которую супруга читала ему тогда, сейчас лежит в мемориальной комнате Ленина. В сентябре – октябре улучшалось понимание речи, врачи отмечали большую адекватность реакции на услышанное при чтении ему вслух и даже на прочитанное. Почти ежедневно совершал прогулки в окрестностях Горок на автомобиле, бывал по часу и более на свежем воздухе. «У всех нас, живших в ту пору в Горках, появилась радостная надежда на его окончательное выздоровление»²⁷¹⁷. Молотов 9 октября объявил, что врачи, все лето избегавшие давать окончательное заключение, теперь твердо заявляют – Ленин идет на поправку; но пока затруднена речь, оставляющая желать лучшего²⁷¹⁸. Ленин даже решил напомнить коллегам о своем существовании, появившись 18 октября в Кремле.

Рассказывал Рукавишников: «ВИ и Надежда Константиновна гуляли в саду, когда К. Зорька, которого я сменил, зашел прощаться перед отъездом: “Еду в Москву, до свидания, ВИ”. Прощается с Надеждой Константиновной и со мной. Ушел. ВИ рассчитал, что теперь наверное машина есть, и решил поехать в Москву. Направляется во двор, где находится гараж. Во дворе стоит открытая машина, которая ждет Зорьку – он обедает. ВИ направляется к ней. Мария Ильинична, обращаясь ко мне, говорит: “Владимир Александрович, крикните Рябову (шоферу), чтобы вывел крытую машину”. Кричу. Машина выведена. Ильич торжествующе садится и терпеливо ждет, посмеиваясь над сборами растерявшихся Надежды Константиновны и Марии Ильиничны. Ну, вот все готовы. Поехали. Мария Ильинична шепчет мне на ухо: “Скажите Рябову, чтобы он свернул на дорогу, по которой ездим в лес за грибами”. Сказал. Повернули… Но не проехали мы и 10 сажен, как наше плутовство было открыто. Властный жест – остановить. ВИ указывает направление… Улыбается, несколько волнуется, тормошит меня и указывает на шофера: “Велите ехать скорее”.

Но Ильич весел, Ильич доволен, и постепенно все мы начинаем улыбаться и шутить. Мария Ильинична шутливо говорит: “Володя, тебя в Кремль не пустят, у тебя пропуска нет”. В ответ – взрыв смеха.

Верстах в 14 от Москвы открывается прекрасный вид. ВИ в восторге. Он буквально не может усидеть на месте и требует скорее ехать. Вот Кремль. Часовой осматривает пропуска у нас, а Ильич сидит, откинувшись в угол автомобиля. Еле заметная улыбка мелькает на его лице – пропуска нет. Часовой наклоняется ближе, чтобы рассмотреть пассажира, не показавшего пропуск. Увидел и отпрянул. Вытянулся в струнку, руку под козырек.

По приезде ВИ отдохнул, сидя в кресле, осмотрел подробно квартиру, заглянул в книжные шкафы… На другой день после обеда вторично направился в свой кабинет, но на сей раз не удовлетворился его осмотром, а повернул в дверь, ведущую из его кабинета в зал заседаний Совнаркома. Зал был пуст: ввиду приезда ВИ заседания были отменены. Ильич покачал головой. Мне кажется, что он рассчитывал увидеть здесь многих из своих товарищей»²⁷¹⁹. Товарищи предпочли ретироваться. Крупская дополняла: «Там он обошел все комнаты, зашел к себе в кабинет, заглянул в Совнарком, потом захотел поехать по городу – ездили мимо сельскохозяйственной выставки. Разобрал свои тетрадки, отобрал три тома Гегеля, взял их с собой… На другой день стал торопить ехать обратно в Горки. Больше разговора о Москве не было»²⁷²⁰. Ленин попрощался с Кремлем.

На следующий день – 20 октября – Семашко на мероприятии утверждал:

– Здоровье товарища Ленина систематически, каждый день улучшается… Настроение и самочувствие у него хорошие. Он шутит, интересуется общественными делами.

Наркомздрав выдавал желаемое за действительное. Тут же Гетье, Осипов и Доброгаев написали в ЦК, что подобные сообщения «не соответствуют их взглядам на состояние здоровья В.И. и возможность столь быстрого его выздоровления, почему и не могут взять на себя ответственность за справедливость означенных сообщений»²⁷²¹. Не думаю, что поездка пошла на пользу. «С половины октября начались легкие припадки в виде кратковременной потери сознания, которая продолжалась 15–20 секунд»²⁷²². Но они еще не мешали общению.

Палагея Ананьевна Холодова с соседней Богородско-Глуховской фабрики через год оставила воспоминания о посещении Ленина 2 ноября, когда она с коллегами была послана в Горки с подарком – вишневыми деревцами в оранжерею. «В Горках не знали о нашем приходе, и мы свалились на всех окружающих Ильича как снег на голову». После небольшого замешательства родные все же разрешили встречу. «Дверь открылась, и к нам вышел улыбающийся Ильич. Позади следовал санитар. Ильич был одет, как всегда, в своей постоянной кепке, в которой я его видела не раз. Подойдя к нам, Ильич снял левой рукой свою кепку, переложил ее в правую и поздоровался с нами левой рукой. “Как я рад, что вы приехали”, – внятно и ясно сказал он нам. Мы растерялись от радости и разревелись, как дети. Мы передали Ильичу адреса рабочих и заводоуправления и сказали несколько приветственных слов от наших местных организаций. Побыв с Ильичем пять минут, мы, прощаясь, все расцеловались с ним… Нам рассказывал товарищ, ухаживающий за Ильичем, что Ильич до 2 часов ночи читал, перечитывал наши адреса»²⁷²³.

Осенью Ленин редко, но продолжал видеться с некоторыми коллегами. Крупская фиксировала еще одну встречу с Евгением Преображенским, два раза со Скворцовым, Пятницким, Воронским, Крестинским. «Каждое свидание волновало ВИ, это было видно по тому, как он двигал после свидания стул, как судорожно придвигал к себе доску и брался за мел. На вопрос, не хочет ли он повидать Бухарина, который раньше чаще других бывал у нас, или еще кого-нибудь из товарищей, близко связанных по работе, он отрицательно качал головой, знал, что это будет непомерно тяжело. Но он очень охотно слушал рассказы о них»²⁷²⁴. 26 ноября трудящиеся машиностроительного завода подтвердили полномочия Ленина как депутата Моссовета.

Выпал снег. «В зимнее время мы устраивали прогулки в саночках, как это только стало возможным, – рассказывал Рукавишников. – В дальнейшем на эти прогулки стали, по требованию Ильича, брать ружье для охоты. Из этих прогулок Мария Ильинична и Надежда Константиновна были “изгнаны”: ВИ указывал на них рукой… предостерегающим и отрицательным жестом. Я в этом усматривал желание Ильича быть самостоятельным, освободиться от постоянной опеки»²⁷²⁵. Он читал (или делал вид, что читает), улыбался не сходившей с лица улыбкой. Ему уже давались такие слова, как «книга», «перо», «нож», «нет», «прости», «хорошо», словосочетания – «дай перо», «хочу читать». В ноябре и декабре было семь приступов.

На Новый год нарядили елку. Мария Ильинична вспоминала, как «на Рождество я устроила в большом зале горкинского дома елку, созвала человек десять ребят местных служащих и двух наших племянников»²⁷²⁶. Особого участия в празднике, широко освещенном во всей детской лениниане, Ленин не принимал. Крупская: «Елка в Горках была устроена не по инициативе Ильича; его, больного, просто привезли туда».

Ленин выдыхался. 12 января 1924 года «ездил он в лес, но, видимо, устал и, когда после обеда мы сидели с ним на балконе, он утомленно закрывал глаза, был очень бледен и все засыпал, сидя в кресле»²⁷²⁷. Пятнадцатого января был консилиум с участием Ферстера, Обуха, Гетье, Крамера, Осипова и Фельдберга. Они обратили внимание на короткие приступы 9 и 13 января и на то, что даже во время приступов Ленин отказывался от лекарств и от врачебной помощи. Доктора подтвердили, что «вследствие отрицательного отношения больного к врачебным мероприятиям, вследствие повышенной чувствительности его организма к ряду лекарственных веществ и существующего у него отрицательного отношения к врачам вообще – не удается использовать в надлежащей степени все лечебные мероприятия, которые врачи находят полезными и существенными»²⁷²⁸.

Начиная с 17 января, замечала Крупская, «стало чувствоваться, что что-то надвигается: вид стал у ВИ ужасно усталый и измученный. Он часто закрывал глаза, как-то побледнел, а главное, у него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, точно слепой. Но на вопрос, не болит ли что, отвечал отрицательно»²⁷²⁹.

На открытии XI съезда Советов 19 января Калинин уверил собравшихся, что лечащие Ленина крупные медики выражают надежду на его возвращение к государственной и политической деятельности. Сотрудник охраны Александр Васильевич Бельмас в ту ночь дежурил. «Утром, когда мне надо было уже уходить, Ильич не вышел к завтраку. Подошел грустный Петр Петрович и говорит:

– Ильичу сегодня что-то нездоровится, на прогулку не поедет.

А через некоторое время Мария Ильинична посылает меня на машине за доктором Ферстером в Боткинскую больницу. В доме опять горе. Все ходят мрачные, Надежда Константиновна и Мария Ильинична безотлучно находятся у постели Ильича. Часто звонят по телефону из ЦК, СНК, ОГПУ – все спрашивают, как здоровье Ленина. В доме напряженная обстановка, все молчат»²⁷³⁰.

Утром 20 января Осипов записал: «После завтрака Владимир Ильич сидел на балконе, выходящем в парк… Надежда Константиновна читала ему газету, которую он слушал с большим интересом»²⁷³¹. В 18.30 Рукавишников сменил Попова, который, сдавая дежурство, «сказал кратко, что обозначились какие-то неопределенные симптомы, беспокоившие его: ВИ был слабее обычного, был вял и жаловался на глаза – как будто по временам плохо видел. Из Москвы вызвали профессора Авербаха для осмотра зрения… ВИ сидел в это время у себя в комнате с Надеждой Константиновной, и она читала вслух газету… В 7 часов 45 минут Мария Ильинична сказала мне, что ужин готов и что можно звать ВИ. За ужином ВИ почти ничего не ел.

Около 9 часов приехал профессор Авербах (он был у Ленина с 22.00 до 22.45. – В.Н.). ВИ, встречавшийся с ним раньше, приветствовал его любезным жестом. Профессор Авербах установил, что зрение прекрасно, что изменений со стороны дна глаза не имеется и что острота зрения та же, что была и прежде. В 11 часов лег спать, и через 15 минут я слышал его ровное дыхание».

Рукавишников дежурил всю ночь у комнаты больного. В 7 часов утра 21 января «поднялась Надежда Константиновна. Спросила, как прошла ночь, прислушалась к дыханию Ильича и сказала: “Ну все, по-видимому, хорошо, выспится, и слабость вечерняя пройдет”. Около 8 часов подали кофе. 9 часов. Ильич еще спит. У меня и Надежды Константиновны все наготове для того, чтобы дать Ильичу умыться, когда он проснется. Я жду обычного зова, часто заглядываю в комнату, потому что настороженность не улетучилась: Ильич все спит. Около 10 часов – шорох. ВИ просыпается.

– Что, ВИ. Будете вставать?

Ответ неопределенный. Вижу, что сон его ничуть не подкрепил и что он значительно слабее, нежели был вчера. Сообщил об этом профессорам Ферстеру и Осипову. Тем временем ВИ принесли кофе, и он выпил его в постели. Выпил, несколько оживился, но вставать не стал и скоро опять уснул.

В 2 часа 30 минут Ильич проснулся, еще более утомленный, еще более слабый. К нему зашел профессор Осипов, посмотрел пульс и нашел, что это слабость, ничего угрожающего нет. Мария Ильинична принесла обед. Ильич выпил в постели чашку бульона и полстакана кофе. Принятая пища не оживила Ильича, и он становился все слабее и слабее… Около 6 часов у Владимира Ильича начался припадок, судороги сводили все тело. Профессор Ферстер и профессор Осипов не отходили ни на минуту, следили за деятельностью сердца и пульса, а я держал компресс на голове. В 6 часов 35 минут я заметил, что температура вдруг поднялась. Я сказал об этом профессору Осипову, и сейчас же поставили термометр. Без 13 минут 7 я вынул термометр и был ошеломлен – 42,3°. Профессор Осипов и профессор Ферстер сразу даже не поверили этому и сказали, что это ошибка. Но это не было ошибкой – через 3 минуты Владимира Ильича не стало»²⁷³².

Крупская запомнила последние минуты жизни супруга: «Вскоре заклокотало у него в груди… Бессознательнее становился взгляд, Владимир Александрович (Рукавишников. – В.Н.) и Петр Петрович (Паткалн. – В.Н.) держали его почти на весу на руках, временами он глухо стонал, судорога пробегала по телу, я держала его сначала за горячую мокрую руку, потом только смотрела, как кровью окрасился платок, как печать смерти ложилась на мертвенно побледневшее лицо»²⁷³³.

Вечером 21 декабря в Кремле раздался звонок Марии Ульяновой: «Только что, в 6 часов 50 минут, скончался Ленин». Все партийное и советское начальство было в Москве – шел XI Всероссийский съезд Советов, после которого должен был открыться II съезд Советов СССР. Бонч-Бруевича звонком вызвали на квартиру Зиновьева. «Вошел Дзержинский, Сталин, Зиновьев, Каменев, Калинин – спокойны как всегда, сдержанны, почти не говорят, кто сидит, кто ходит. Разговоров не слышно.

– Владимир Ильич скончался…»²⁷³⁴

Молчание, замешательство, но вот уже руководство страны усаживается в аэросани и в полном составе мчится в Горки. Дороги – два часа. Мария Ильинична в отчаянии металась по комнате, плакали врачи, только Крупская сохраняла спокойное смирение. «Ленин лежит на столе, – это Зиновьев специально завел дневник. – На него надели двубортный пиджак. Цветы. Сосновые ветви. Он лежит в большой комнате. Ее окна выходят на веранду. Мороз. На этой веранде летом 1920 года мы пили чай, и тогда же приняли решение занять Варшаву. Он там лежит, как живой… У него такой отличный, свежий вид. Вот только Старик, кажется, чем-то недоволен, и вот почему мы так долго на него глядим, и слезы застилают нам глаза»²⁷³⁵.

Бонч-Бруевич наблюдал за членами Политбюро. «Все стали здесь, вокруг… Взглянули в спокойное лицо того, кто был всегда дорог им, глубоко близок, и все, словно руководимые единым внутренним голосом, поникли головой…

– Да, да, вот оно что… Вот оно что… – первый проронил слова Сталин…

И стал обходить ВИ своим размеренным шагом, поворачивая то левое, то правое плечо, словно не веря, что смерть совершила свою неумолимую работу, и как бы желая убедиться, что эта роковая работа непоправима, неизменна… За Сталиным пошли и другие и так прошли все, безмолвно, понуро, тихо… Прошли и вышли… Кое-кто остался ночевать… Большинство поехали на станцию»²⁷³⁶. За дело берется скульптор Меркулов, снимающий посмертную маску.

В 2 часа ночи 22 января назначен экстренный пленум ЦК. Возвращались на поезде, на час опоздали. Вошли в зал, 50 человек сидели в безмолвии. Решения принимались быстро. Провести траурное заседание съезда Советов. Его должна была подготовить специальная комиссия Политбюро под председательством Молотова. Хоронить в субботу 26 января на Красной площади, тело перевезти в Москву в сопровождении двухсот руководителей страны, прощание – в Доме союзов. Комиссию по организации похорон возглавляет Дзержинский.

Со Старой площади во все парторганизации идут сообщения о кончине Ленина. Специальная шифровка – в Тифлис: «Передать тов. Троцкому. 21 января в 6 часов 50 мин. скоропостижно скончался тов. Ленин. Смерть последовала от паралича дыхательного центра. Похороны в субботу 26 января 1924 года. Сталин»²⁷³⁷. Вспоминал Троцкий: «Я соединился прямым проводом с Кремлем. На свой запрос я получил ответ: “Похороны в субботу, все равно не поспеете, советуем продолжать лечение”. Выбора следовательно не было. На самом деле похороны состоялись только в воскресенье, и я вполне мог поспеть в Москву. Как это не кажется невероятным, но меня обманули насчет дня похорон»²⁷³⁸. Троцкий здесь лукавит. Когда ему передавали сообщение, срок похорон еще не был перенесен. Если ему действительно так хотелось проститься с вождем, поезд главы военного ведомства мог бы постараться домчать из Тбилиси до Москвы за четыре дня. Или он мог воспользоваться услугами авиакомпании «Люфтганза», самолеты которой совершали рейсы из Ростова в Москву. Троцкий предпочел продолжить отпуск. Партия этого не поймет.

И вопрос о “Завещании” вождя решался без него. Cразу после кончины Старика несколько ключевых членов Политбюро обсуждали вопросы о конфигурации будущей власти и о том, что делать с ленинским «Письмом к съезду»²⁷³⁹. Было решено хода ему не давать – до следующего съезда партии. В качестве основы постленинской власти рассматривалось «коллективное руководство», олицетворять которое по-прежнему должна была «тройка» Зиновьева, Каменева и Сталина. Эта конфигурация надолго переживет Ленина.

В 11 часов утра 22 января Калинин открыл XI Всероссийский съезд Советов. Весть о смерти Ленина «отозвалась воплями скорби и боли. Рыдания становились все громче. Они потрясали своды и, усиленные акустикой, заполняли все пространство зала. Людское горе грозило вылиться в массовую истерику»²⁷⁴⁰. Только густой бас Авеля Енукидзе, перекричавшего зал, позволил установить тишину и дал Калинину возможность зачитать официальный некролог.

Примерно в это же время доктор Абрикосов в присутствии еще 10 врачей приступил к вскрытию тела «пожилого мужчины правильного телосложения, удовлетворительного питания». Свидетельствовал доктор Розанов: «Тяжелое, даже для врачей, вскрытие. Колоссальный склероз мозговых сосудов, и только склероз. Приходилось дивиться не тому, что мысль у него работала в таком измененном склерозом мозгу, а тому, что он так долго мог жить с таким мозгом»²⁷⁴¹. Осипов увидел, что «болезненный процесс пошел гораздо дальше, чем предполагалось раньше». «Основная артерия, которая питает примерно ¾ всего мозга – “внутренняя сонная артерия” (art carotis interna), при самом входе в череп оказалась настолько затверделой, что стенки ее при поперечном перерезе не спадались, значительно закрывали просвет, а в некоторых местах настолько были пропитаны известью, что пинцетом ударяли по ним, как по кости. На всем левом полушарии мозга оказались кисты, то есть размягченные участки мозга; закупоренные сосуды не доставляли к этим участкам крови, питание их нарушалось, происходило размягчение и распадение мозговой ткани. Такая же киста констатирована была и в правом полушарии. Склероз обнаружен был и в некоторых других органах: в нисходящей части аорты, на клапанах сердца, отчасти в печени». Смерть наступила в результате кровоизлияния в области четыреххолмия, которое парализовало дыхание. Мгновенная смерть.

Вскрытие длилось шесть часов. Было произведено первое бальзамирование путем введения стандартного раствора формалина, спирта, глицерина, воды, хлорида цинка. Мозг извлекли для специальных исследований. «Вес мозга оказался 1340 граммов, но это вес не полный, так как часть мозга была уничтожена болезнью; он ниже нормы»²⁷⁴².

Утром 23 января руководители страны, делегации с мест приехали в Горки. «Большой дом полон людей, – наблюдал Бальмас. – Члены ЦК, наркомы, руководители учреждений, рабочие, крестьяне – все идут за гробом с телом великого Ленина. Гроб на руках несут члены Политбюро до станции Герасимовка (в трех километрах от Горок). Стужа невероятная, но люди идут без шапок… Когда поезд проезжал станции Расторгуево, Бирюлево, Коломенское – везде его встречали тысячи народа»²⁷⁴³. На Павелецком вокзале гроб опять взяли на плечи, и людской поток проводил его до Дома союзов.

Отстояв в почетном карауле, руководство страны собралось, чтобы обсудить не праздный вопрос: что делать с телом? Идея сохранить тело Ленина в мумифицированном виде, чтобы выставить на всеобщее обозрение, вызвала острую дискуссию. Оно было и понятно: так не хоронили даже царей и святых. Против бальзамирования и Мавзолея были и Крупская, и все Ульяновы, а в ПБ – Каменев и Бухарин. Тем не менее большинство Политбюро свое мнение продавило. Не последнюю роль сыграло, полагаю, неплохое проникновение Сталина в сакральные чувства жителей России. Привитое православием представление о нетленности тел святых, должно было получить полное, зримое подтверждение при виде сохраняющегося тела вождя мирового пролетариата и придать дополнительную крепость той вере, которую он основал. Столь же нетленным, святыней должен был стать и образ Ленина. Отныне все им сказанное и сделанное станет областью священного писания, предметом поклонения.

«В стране отношение к смерти Ленина двойственное, – писал Бажанов. – Часть населения довольна, хотя и старается это скрыть. Для нее Ленин – автор коммунизма; помер, туда ему и дорога. Другая часть населения считает, что Ленин лучше других, потому что, увидев крах коммунизма, он поторопился возвратить некоторые элементы нормальной жизни (нэп), которые привели к тому, что можно кое-как питаться и жить. Наоборот, большая часть партии потрясена, в особенности низы. Ленин – признанный вождь и лидер»²⁷⁴⁴. Поэтому нельзя сказать, что его культ был навязан сверху, он изначально был выражением чувств многих.

С того момента, как тело Ленина выставили в Доме союзов, человеческий поток был бесконечен. Позакрывались фабрики, заводы, конторы – все шли отдать последний долг. Поезда в Москву были забиты. «Лютый мороз, горящие костры, возле них прыгающие, чтобы согреться, красноармейцы в длинных серых шинелях и глубоко надвинутых на лоб буденовках, – запомнила Анна Ларина-Бухарина. – Ходоки-крестьяне, их было множество, в лаптях, с заледеневшими от мороза бородами, с замерзшими слезами на глазах. Всенародное горе. Круглосуточное шествие в Колонный зал было видно из окон нашей квартиры в “Метрополе”²⁷⁴⁵.

Реакция извне была скорее осторожно выжидательной. Скорбить по поводу кончины Ленина у западных лидеров оснований не было, но опасались, как бы преемники не оказались еще хуже. «Ленинский интеллект пал в тот момент, когда его разрушающая сила исчерпалась полностью и начались поиски корректировки функций власти, – писал тогда Черчилль. – Он один мог завести Россию в заколдованную трясину, он один и мог вывести ее на правильный путь. Он увидел, он обернулся и – умер. Сильный источник света, освещавший его путь, погас, когда он твердо решил вернуться домой. А русский народ остался в трясине. Его наихудшим несчастьем было рождение Ленина, но следующей неудачей – была его смерть»²⁷⁴⁶.

Комиссия ПБ «по организации заседания II Съезда Советов СССР, посвященного памяти Владимира Ильича», заседала 25 января. Заседание откроется 26-го в 6 вечера. Открывает Калинин. Оркестр исполняет «Вы жертвою пали». Ораторы: Калинин, Бухарин, Зиновьев, Сталин, Клара Цеткин, Томский, рабочий, крестьянин, работница, товарищи с Востока, из Закавказья, от молодежи, от армии, от науки… «Калинину – полчаса, Бухарину и Зиновьеву – по 40 минут, остальным – по 15»²⁷⁴⁷. Каменев готовил «постановление о склепе». Зиновьев – о переименовании Петрограда в Ленинград и о выпуске сочинений Ленина многомиллионными экземплярами на различных языках. Луначарский – «проекты подписей для склепа», а Бухарин – обращение к человечеству. Памятники Ленину решено воздвигнуть в Москве, Ленинграде, Минске, Ташкенте, Харькове и Тифлисе.

Съезд прошел по утвержденному сценарию. Из общего хора скорбящих голосов об ушедшем выбилось одно выступление – Сталина. Оно было самым коротким – он умел быть немногословным в стране, где слишком много говорили. И было выдержано в непривычном для партийных сфер стиле – клятвы-молитвы, с рефренами и ответствиями, как это принято во время литургии. Эта речь Сталина стала его первой публичной заявкой на роль верховного толкователя Идеи.

– Вы видели в эти дни паломничество к гробу товарища Ленина десятков и сотен тысяч трудящихся. Через некоторое время вы увидите паломничество миллионов трудящихся к могиле товарища Ленина²⁷⁴⁸.

В воскресенье 27 января всю неделю бушевавшая пурга неожиданно стихла. Тучи разошлись, резко похолодало. В 8 часов у гроба стал меняться почетный караул, строго отразивший сложившуюся иерархию в высшем руководстве страны. Первыми встали «Тройка» – Зиновьев, Каменев, Сталин – и олицетворявший советскую власть Калинин. Во второй по значимости четверке Бухарин, Рыков, Молотов, Томский. Впервые эта своеобразная «табель о рангах» (за исключением, по известной причине, Троцкого) была явлена стране и партии. Иерархия соблюдалась и во время движения гроба из Колонного зала, откуда его вынесли Сталин и Зиновьев (плюс шестеро рабочих), передав гроб следующим по старшинству. На Красной площади – море красных стягов. Затянутый в алое полотно гроб с телом Ленина установили на высоком деревянном помосте. Траурный митинг шел несколько часов. В четыре дня по всей России взревели фабричные и паровозные гудки, автомобильные клаксоны, раздался грохот артиллерийских орудий.

Подставили свое плечо под гроб Зиновьев, Каменев, Сталин, Бухарин, Молотов, Томский, Дзержинский, Рудзутак. Идти недалеко – здесь же, у Кремлевской стены, за три дня под руководством Щусева соорудили деревянный мавзолей. Дверь, четыре ступени вниз, тесная усыпальница. Встали вокруг гроба, поклонились. Доносившиеся снаружи грохот, выстрелы, гудки, траурные мелодии и пение внезапно стихли. Из мавзолея выходили под гробовую тишину. В морозной дымке над скованной снегами Москвой всходила молодая луна.

Руководители страны уже давно скрылись в Спасских воротах Кремля, а на площади продолжал толпиться народ. Ближе к утру следующего дня люди разошлись, чтобы к рассвету опять вернуться.

Что-то было в этих большевиках и Ленине помимо диктатуры.