И все: тот Советский Союз, который был формой существования России на протяжении большей части ХХ века; тот советский народ, который заявлял себя новой исторической общностью и надеждой всего прогрессивного человечества; та страна, где жили наши прадеды, деды, отцы, мы сами, – все это было, так или иначе, воплощением мыслей и действий Ленина.

Архитектурный замысел самого Ленина изначально не был стройным, а затем претерпевал конъюнктурные изменения. Появлялись пристройки, боковушки, надстройки. Конструкция не была, мягко говоря, совершенной. Но это был дом, который построил Ленин.

Несущей конструкцией ленинского государства выступала партия. Одна. «Диктатуру осуществляет организованный в Советы пролетариат, которым руководит коммунистической партией большевиков»¹⁹⁷⁴, – объяснял Ленин. Во главе с ним – вождем мирового пролетариата.

Значительный русский философ Борис Петрович Вышеславцев утверждал: «Свою структуру компартии Ленин сознательно основал на основе ведущего отбора, на законе революционного меньшинства, управляющего массами»¹⁹⁷⁵. Партия была под стать вождю. Их было немного. Но никто другой не располагал большей организованностью и готовностью к самопожертвованию. «Их нервы крепки, – писал в эмиграции «сменовеховец» Николай Устрялов. – Нет прекраснодушия; вместо него здоровая суровость примитива. Нет нашей старой расхлябанности; ее съела дисциплина, проникшая в плоть и кровь. Нет гамлетизма; есть вера в свой путь и упрямая решимость идти по нему»¹⁹⁷⁶. Бертран Рассел находил у большевистской верхушки черты сходства с воспитанниками британских привилегированных школ: «У тех и других налицо хорошие и плохие черты молодой и жизнеспособной аристократии. Они мужественны, энергичны, способны властвовать… склонны к диктаторству, и им недостает обычной снисходительности к плебсу»¹⁹⁷⁷.

Виктор Серж, много общавшийся с большевистской верхушкой, так объяснял «психоз абсолютной власти» большинства руководителей партии: «Он происходил из комплекса неполноценности еще недавно эксплуатируемых, порабощенных, униженных; из самодержавных традиций, невольно проявлявшихся на каждом шагу; из подсознательной озлобленности бывших каторжников и тех, кто избежал виселиц и тюрем империи; из атрофии нормальных человеческих чувств, вызванной мировой и гражданской войнами; из страха и решимости сражаться до конца. Эти настроения были усилены жестокостями белого террора»¹⁹⁷⁸.

Зиновьев называл Ленина «апостолом мирового коммунизма», «апостолом божьей милостью». В советских изданиях уже в 1918 году были публикации, намекавшие на Ленина как на нового Спасителя. Началось создание культа, который понадобился как для усиления легитимации режима, так и в силу специфики партии, которая все больше становилась похожей на квазирелигиозный орден. Как не вспомнить слова из «Коммунистического манифеста» о том, что «нет ничего легче, как придать христианскому аскетизму социалистический оттенок»¹⁹⁷⁹.

Такой характер партии имел несколько важных следствий. Во-первых, ленинизм у власти неизбежно должен был стать государственной религией (что было плохо, прежде всего, для Русской православной церкви). В официальную идеологию-религию превратился русифицированный марксизм, – со своими пророками, Спасителем, апостолами, мучениками, иерархией служителей культа, дьяволом (в лице классовых врагов и мирового капитализма), сакральными текстами и обрядами (съезды и партсобрания).

Во-вторых, религия не могла существовать без верховного божества или, на худой конец, без его наместника на земле. Персонализация политики требовала от вождя бессмертия, если не в буквальном, то, по крайней мере, в переносном смысле. Лозунг «Ленин – живее всех живых», который столько десятилетий вдохновлял на свершения советский народ, выражал самую суть правления.

В-третьих, шло постоянное закостенение учения, сужение рамок познания и вариантов действия. Подлинный коммунист, замечал Бертран Рассел, «это человек, который разделяет целую систему определенных догматических верований, вроде философского материализма, которые, может быть, и истинны, но не носят научного характера (нет таких способов, которые позволили бы установить их истинность с определенностью)»¹⁹⁸⁰. Подобный догматизм мировоззрения большевиков приводил к идеологической нетерпимости.

Эта нетерпимость, в-четвертых, в свою очередь, оказывалась источником огромного количества расколов и ересей. Партия постоянно, особенно на первых порах, разрывалась в острейшей межфракционной борьбе вокруг не столько проблем реальной политики, сколько догматов учения. Французский философ Альбер Камю как-то замечал, что «церковь была сурова к еретикам только потому, что видела своего наизлейшего врага в блудном сыне»¹⁹⁸¹. Борьба с ересями и заблудшими сыновьями велась в компартии действительно с особым ожесточением и соответствующими методами.

И партийная иерархия смахивала на церковную. «Партией, собирающей ежегодные съезды (последний: 1 делегат от 1000 членов), руководит выбранный на съезде Центральный комитет из 19 человек, причем текущую работу в Москве приходится вести еще более узким коллегиям, именно так называемым “Оргбюро” (Организационному бюро) и “Политбюро” (Политическому бюро), которые избираются на пленарных заседаниях Цека в составе пяти членов Цека в каждое бюро. Выходит, следовательно, самая настоящая “олигархия”. Ни один важный политический или организационный вопрос не решается ни одним государственным учреждением в нашей республике без руководящих указаний Цека партии»¹⁹⁸².

Функции ее высших партийных органов были определены весьма расплывчато. Политбюро по идее должно было решать вопросы политической важности, Оргбюро – организационные, а Секретариат – рассматривать менее важные и готовить заседания Оргбюро и Политбюро. Но в то же время всякое решение Секретариата, если оно не опротестовывалось никем из членов Оргбюро, становилось автоматически решением Оргбюро, а его решение, не опротестованное никем из членов Политбюро, становилось решением ПБ, то есть всей партии. Каждый член ЦК мог опротестовать решение Политбюро на пленуме ЦК, что не приостанавливало исполнение этого решения.

После VIII съезда пленумы ЦК долго не собирались, как и Политбюро, поскольку, как расскажет Крестинский на IX партконференции, большинство членов находилось «в отъезде»¹⁹⁸³. Это касалось, в первую очередь, Сталина и Троцкого. Оргбюро заседало регулярно и реально управляло партией и ее аппаратом.

Скоро ситуация кардинально изменится: на первый план выйдет именно Политбюро, которое при Ленине превратилось в сверхправительство. Именно Ленин начал трактовать решения ПБ как высший закон страны, предрешающий постановления всех других органов власти и перебивающий конституционные нормы. Волкогонов справедливо замечал: «Имеется ряд постановлений о конституировании Политбюро, определении регламента его работы, но никогда не обсуждались полномочия. Всегда считалось само собой разумеющимся, что они неограниченные»¹⁹⁸⁴.

При этом роль ПБ в этом качестве тщательно скрывалась. Тщетно вы будете искать в статьях и речах Ленина даже упоминания о деятельности Политбюро. Она вся была за ширмой. Детальных стенограмм заседаний ПБ нет, дискуссии не фиксировались, записывались только сами постановления, да и то не все. 8 ноября 1919 года по докладу Сталина об утечке информации с заседаний ПБ было установлено: не заносить в протоколы решения по наиболее важным политическим вопросам. Директивы ПБ должны были проводиться «в советском порядке», то есть актами СНК, СТО и ВЦИК. 16 сентября 1921 года Политбюро пошло еще дальше в деле засекречивания своей руководящей роли: «Поручить президиуму ВЦИК, СТО, СНК и всем наркоматам строго следить за тем, чтобы в принимаемых ими решениях не делались ссылки на решения ЦК». А 2 февраля 1922 года ПБ постановило, что наркомы могут передавать дела во ВЦИК лишь после решения ЦК, чтобы ВЦИКу потом не пришлось менять своих решений.

Решения ПБ – по факту – решения Ленина. «Если раньше случалось, что важные решения от имени ЦК РКП(б) “единолично” принимал руководитель Секретариата ЦК РКП(б) Я. М. Свердлов, то теперь все вполне бюрократически точно оформлял В. И. Ленин», – замечал исследователь ЦК Сергей Войтиков. При этом формально Ленин не был руководителем партии! Он был просто членом ПБ и председательствовал в нем на правах председателя Совнаркома. И не позволял складывать все яйца в одну корзину, сохранив заметную роль для формально «своих» СНК и СТО. «В. И. Ленин сохранял лидерство в основанной им партии, умело балансируя между Политбюро как коллегиальным партийным органом (фактической надстройкой над ЦК) и Советом Рабочей и Крестьянской Обороны – Советом Труда и Обороны (фактической надстройкой над Советом Народных Комиссаров), в которой Ленин являлся не только фактическим, но и формальным руководителем»¹⁹⁸⁵.

Партия стала ядром новой политической системы, возникла единая сеть партийных комитетов, замкнутых на Оргбюро и Секретариат ЦК на принципах демократического централизма, предполагавшего подчинение нижестоящих органов вышестоящим. Партии были подчинены и массовые организации: профсоюзы, созданный в 1919 году комсомол.

Главные приводные ремни от партии к пролетарской массе, – разъяснял Ленин, – профсоюзы, «которые насчитывают теперь… свыше 4 миллионов членов, будучи формально беспартийными. Фактически же все руководящие учреждения громадного большинства союзов и в первую голову, конечно, общепрофессионального всероссийского центра или бюро (ВЦСПС – Всероссийский центральный совет профессиональных союзов) состоят из коммунистов и проводят все директивы партии. Получается, в общем и целом, формально не коммунистический, гибкий и сравнительно широкий, весьма могучий, пролетарский аппарат, посредством которого партия связана тесно с классом и массой и посредством которого, при руководстве партии, осуществляется диктатура класса». Поэтому борьба за профсоюзы и их место в государственном механизме представлялась Ленину и другим большевикам столь важной.

«Затем, разумеется, вся работа партии идет через Советы, которые объединяют трудящиеся массы без различия профессий». Через них осуществляется руководящая роль пролетариата по отношению к крестьянству, осуществляется диктатура городского пролетариата, систематическая борьба с богатым, буржуазным, эксплуататорским и спекулирующим крестьянством и т. д. Вот ленинская схема осуществления диктатуры пролетариата. Он придумал ее сам.

Ничто не выходило из-под контроля партии, тогда как сама она не была подотчетной никому и ничему. При этом партия большевиков оставалась всего лишь общественной организацией, не упомянутой в Конституции.

Ленин продолжал настаивать на жестких требованиях приема в партию в ущерб массовости. «Мы боимся чрезмерного расширения партии, ибо к правительственной партии неминуемо стремятся примазаться карьеристы и проходимцы, которые заслуживают только того, чтобы их расстреливать. Последний раз мы широко открыли двери партии – только для рабочих и крестьян – в те дни (зима 1919 г.), когда Юденич был в нескольких верстах от Питера, а Деникин в Орле (ок. 350 верст от Москвы), т. е. когда Советской республике угрожала отчаянная, смертельная опасность и когда авантюристы, карьеристы, проходимцы и вообще нестойкие люди никоим образом не могли рассчитывать на выгодную карьеру (а скорее могли ожидать виселиц и пыток) от присоединения к коммунистам»¹⁹⁸⁶.

Действительно, в августе – сентябре 1919 года была организована специальная «партийная неделя». Ленин призывал: «Мы не сулим вам выгод от этого, мы зовем вас на трудную работу, на работу государственного строительства. Если вы искренний сторонник коммунизма, беритесь смелее за эту работу, не бойтесь новизны и трудности ее, не смущаясь старым предрассудком, будто эта работа посильна только тем, кто превзошел казенное образование. В результате «партийной недели» по 38 губерниям европейской части РСФСР в ряды РКП(б) влились свыше 200 тысяч человек, из них половина рабочих. В Красной Армии в партию была принята четверть всего личного состава.

Но все равно после Гражданской войны Ленин был недоволен составом партии, уверяя, «к партии правящей примазались авантюристы и прочие вреднейшие элементы. Ни одной революции без этого не было и быть не может. Все дело в том, чтобы правящая партия, опирающаяся на здоровый и сильный передовой класс, умела проводить чистку своих рядов»¹⁹⁸⁷. На IX съезде партии Ленин со ссылкой на Мандатную комиссию обозначил численность партии в 600 тысяч человек. К весне 1920 года в РКП(б) насчитывалось уже 750 тысяч членов, из них 12 тысяч представляли дореволюционную «старую гвардию».

Впервые большевистские лидеры стали раскрывать на публику истинную роль РКП(б). Крестинский в марте утверждал, что решениями съездов Советов «завершилось конституционное строительство советской власти и стала вырисовываться задача, как Коммунистической партии руководить этой конституционно устроенной Советской Россией»¹⁹⁸⁸. Сам Ленин 3 ноября на совещании политпросветов разоткровенничается:

– Вся юридическая и фактическая конституция Советской республики строится на том, что партия все исправляет, назначает и строит по одному принципу…

На Московской губернской партконференции 21 ноября Ленин признавал, что «верхушки партии являются верхушками советского аппарата: это одно и то же»¹⁹⁸⁹. При этом, замечал Бажанов, тогда «внутри партии была свобода, которой не было в стране; каждый член партии имел возможность защищать и отстаивать свою точку зрения. Так же свободно происходило обсуждение всяких проблем на Политбюро»¹⁹⁹⁰. Но постепенно Ленин стал натягивать вожжи партийной дисциплины, хотя еще не видел большого вреда от внутрипартийной дискуссии. 26 октября было принято вышедшее из-под пера Ленина постановление: «Просить Дзержинского и Преображенского работать не менее 3 часов в день в Контрольной комиссии, чтобы действительно сделать ее настоящим органом партийной и пролетарской совести».

Традиция еженедельных заседаний ПБ по четвергам была установлена еще во время секретарства Крестинского, а затем превратилась в «ленинскую традицию», соблюдавшуюся до последнего года существования Советского Союза. Но Ленину уже претили постоянные заседания. На фракции партии на VIII съезде Советов 22 декабря 1920 года он признавал:

– В ЦК есть Секретариат, есть Оргбюро, есть Политбюро, наконец – собираются Пленумы Центрального Комитета, и очень часто даже до Пленума Центрального Комитета доходят вопросы мелочнее мелочного и скучнее скучного и такие, что над ними посидишь несколько часов – и хочется утопиться.

Ленин не раз говорил о том, что нельзя смешивать функции партийного и государственного аппаратов. В письме Молотову в марте 1922 года он предлагал «разграничить гораздо точнее функции партии (и ЦК ее) и Соввласти; повысить ответственность и самостоятельность совработников и совучреждений, а за партией оставить общее руководство работой всех госорганов вместе, без теперешнего слишком частого, нерегулярного, часто мелкого вмешательства»¹⁹⁹¹. Однако эти его пожелания звучали гораздо реже, чем утверждения о верховенстве власти партии, о ее господстве над громадным и все растущим госаппаратом.

И не случайно, что те функции, которые выполняло Политбюро в центре, начинали брать на себя бюро губернских комитетов и другие нижестоящие парторганы. Хозяевами на местах становились секретари губкомов, оттесняя председателей губисполкомов, различные коллегиальные органы и уполномоченных центра. Растущую роль начинал играть аппарат ЦК партии, который тогда помещался на Воздвиженке, 5 – в четырехэтажном здании XVIII века классического стиля, которое благополучно дожило да наших дней и хорошо известно москвичам как Музей архитектуры им. Щусева.

Борьба за политическую власть в стране в этих условиях неизбежно превращалась в борьбу за поддержку в партии. Бажанов на пальцах объяснял: «Чтобы быть у власти, надо было иметь свое большинство в Центральном комитете. Но Центральный Комитет избирается съездом партии. Чтобы избрать свой Центральный Комитет, надо иметь свое большинство на съезде. А для этого надо было иметь за собой большинство делегаций на съезд от губернских, областных и краевых партийных организаций. Между тем эти делегации не столько выбираются, сколько подбираются руководителями местного партийного аппарата – секретарем губкома и его ближайшими сотрудниками. Подобрать и рассадить своих людей в секретари и основные работники губкомов, – и таким образом будет ваше большинство на съезде»¹⁹⁹². Этим подбором и занимался аппарат ЦК. Он же подбирал кадры обозначенных в Конституции советских и правительственных органов.

Формально верховным органом в стране оставался Съезд Советов, а в промежутках между его сессиями – ВЦИК. «Бывали случаи, когда ВИ считал более правильным предоставить возможность тому или иному наркому перенести свои разногласия на разрешение президиума ВЦИК»¹⁹⁹³.

Но Ленин строжайше предупреждал руководство ВЦИК против того, чтобы оно не возомнило себя действительно высшим органом власти. «Следите в оба и извещайте меня (или Сталина с Каменевым) вовремя», – приказывал он Енукидзе.

Ленин собственноручно написал проект решения пленума ЦК о составе ВЦИК, который предопределил его малую значимость: «1) Не вводить всех наркомов (в том числе председателя СНК) и замнаркомов. 2) Из остальных уменьшить число «интеллигентов» и советских служащих центра. 3) Увеличить в большом количестве число рабочих и трудящихся крестьян, безусловно тесно связанных с массой беспартийных рабочих и крестьян… 6) Согласовать точно с решением съезда партии»¹⁹⁹⁴. В последнем пункте ссылка на решение VIII съезда РКП(б) о советском строительстве, где говорилось, что членами ВЦИК должны быть главным образом работники с мест, ведущие постоянную работу среди рабочих и крестьян¹⁹⁹⁵. Зато ВЦИК теперь хорошо вписался в российскую традицию представительных народных собраний, начинавшуюся с вече и Земских соборов.

Формально и на поверхности – основная работа Ленина по-прежнему в Совнаркоме. Он по-прежнему собирался в зале заседаний, примыкавшем к кабинету Ленина в первом корпусе Кремля (как, впрочем, и Политбюро). В 1921 году в результате локального ремонта зал соединили с соседней комнатой – так он расширился до четырех окон. Неуютно и прохладно: Ленин не терпел штор на окнах и температуру окружающей среды выше 14 градусов. Почти во всю длину неширокого зала тянулись два покрытых красным сукном стола с проходом посередине.

После Гражданской войны очередные заседания Совнаркома происходили раз в неделю – по вторникам, по средам – распорядительные и по пятницам – пленарные¹⁹⁹⁶. Установили регламент. Председатель СНК был сама пунктуальность. «Заседания под руководством Ленина начинались точно в назначенный час при любом количестве присутствующих». В апреле 1919 года на заседании Совнаркома он написал записку наркому юстиции Курскому: «Пора утвердить общий регламент СНК. 1. Докладчикам 10 минут. 2. Ораторам 1-й раз – 5, 2-й раз – 3 минуты. 3. Говорить не > 2-х раз. 4. К порядку 1 за и 1 против по 1 минуте. 5. Изъятия по особым постановлениям СНК»¹⁹⁹⁷. Утвердили решением Совнаркома. «Трудно было укладываться в такие рамки, и случалось, что, желая выгадать хотя бы еще минуту для выступления, тот или другой член СНК брал слово “к порядку”. Но ВИ останавливал его, говоря, что это не к порядку, а к беспорядку». В апреле 1920 года Ленин провел постановление «О мерах воздействия за неаккуратное посещение заседаний и совещаний»: опоздание на заседание Совнаркома один раз более чем на 10 минут влечет за собой выговор с занесением в протокол заседания, второй раз – вычет дневного заработка, в третий раз – выговор с опубликованием в печати. Опоздавший свыше трех раз подряд мог быть уволен»¹⁹⁹⁸.

Ленин не терпел, когда кто-то шептался, тут же показывал рукой: «Пишите». При этом он сам слабо следил за выступлениями. Как отмечала его секретарь Фотиева, Ленин имел обыкновение «одновременно заниматься множеством других дел: он просматривал книжные новинки, прочитывал и подписывал бумаги и обменивался многочисленными записками с присутствующими товарищами по различным деловым вопросам, не связанным с теми, которые обсуждались в данный момент на заседании»¹⁹⁹⁹. По правую руку от его стола стояла большая голландская печка, за которую во время заседаний забирались курильщики. Их Ленин периодически гонял, называя «запечных дел мастерами».

«Работали в Совнаркоме споро, работали бодро, работали с шутками, – замечал Луначарский. – Ленин добродушно принимался хохотать, когда ловил кого-нибудь на курьезном противоречии, а за ним смеялся и весь длинный стол крупнейших революционеров и новых людей нашего времени – над шутками самого ли председателя, который очень любил сострить, или кого-либо из докладчиков… Сердился Ленин, особенно в Совнаркоме, чрезвычайно редко. Но сердился крепко. Выражений он при этом не выбирал»²⁰⁰⁰.

Процесс принятия решений в изображении соратников выглядел как образец демократизма и воплощенной мудрости, порожденной коллективным разумом. Иначе описывал ленинский заседательский стиль Александр Нагловский – первый советский полпред в Италии и один из первых невозвращенцев: «В общем, это был класс с учителем довольно-таки нетерпимым и подчас свирепым, осаживавшим “учеников” невероятными по грубости окриками, несмотря на то, что “ученики” перед “учителем” вели себя вообще-то примерно. Ни по одному серьезному вопросу никто никогда не осмеливался выступить “против Ильича”, единственным исключением был Троцкий… Обычно во время общих прений Ленин вел себя в достаточной степени бесцеремонно. Прений никогда не слушал. Во время прений ходил. Уходил. Приходил. Подсаживался к кому-нибудь и, не стесняясь, громко разговаривал. И только к концу прений занимал свое обычное место и коротко говорил:

– Стало быть, товарищи, я полагаю, что этот вопрос надо решить так!

Далее следовало часто совершенно не связанное с прениями “ленинское” решение вопроса. Оно всегда тут же без возражений и принималось»²⁰⁰¹. На IX съезде партии в марте 1920 года Ленин сделает ценное признание:

– Я не могу помнить и одной десятой доли декретов, которые мы проводим²⁰⁰².

О юридической чистоте решений мало задумывались. «Следует заметить, что при том количестве декретов и постановлений, которые принимались правительственными органами в первые годы существования Советской власти, вносимые проекты часто страдали большими редакционными недостатками и отсутствием увязки с прежним законодательством».

Вопрос о необходимости редакционной и кодификационной работы был поставлен Лениным только в 1921 году.

1 ноября при рассмотрении в Совнаркоме вопроса о тарифной политике он внес предложение: «Обязать Наркомюст найти лицо, специально посвящающее себя участию в заседаниях Большого Совнаркома для проверки вносимых законопроектов с точки зрения кодификационной». Курский предложил кандидатуру Бернштейна, которая Совнаркомом была утверждена.

Заседания – по любым меркам – готовились из рук вон плохо. «Предварительной рассылки материалов, на основании заранее составленной повестки, не было ни в Большом, ни в Малом Совнаркоме, ни в Президиуме ВЦИК… ВИ и в этом деле (рассылка кратких справок, излагающих существо вопроса, и отзывов заинтересованных наркоматов) проявлял живой интерес и нажим; постепенно такой порядок твердо установился. И не раз затем на самих заседаниях можно было слышать едкие критические замечания ВИ уже по существу самих справок». В Совнаркоме «стенограммы докладов и прений, к глубокому нашему огорчению, не велись. Такова была воля ВИ»²⁰⁰³.

Заседания Совнаркома Ленин тоже недолюбливал. 12 января 1920 года он сознавался: «У меня есть одно чрезвычайно проклятое ремесло, которое состоит в том, что я председательствую в Совнаркоме, и мне приходится страдать почти на каждом его заседании от отвратительной ведомственной драчки. Наркомпрод петухом сидит на Наркомпути и обвиняет его во всех грехах. Сцены бывают таковы, что после многократных испытаний я говорю, что я когда-нибудь после одного из наших заседаний утоплюсь. Люди приходят и говорят такую ведомственную чепуху, что стыдно становится, что приходится тратить на это время»²⁰⁰⁴.

Альфа и омега ленинского управленческого стиля кадровой политики – своеобразная система сдержек и противовесов, – при которой у всех лидеров были конкуренты и отдельные ветви государственного управления были противопоставлены друг другу. Хорошей иллюстрацией являлся как раз Совнарком, где у Ленина долгое время вообще не было заместителей. В 1921 году будут назначены двое – Рыков и Цюрупа, которые были злейшими врагами друг друга.

Малочисленность заместителей не избавляла от бюрократии и не повышала эффективности правительства. Ленин писал Цюрупе: «Нас затягивает поганое бюрократическое болото и писание бумажек, говорение о декретах, писание декретов, и в этом бумажном море тонет живая работа. Умные саботажники умышленно нас затягивают в это бумажное болото. Большинство наркомов и прочих сановников “лезет в петлю” бессознательно… Центром тяжести Вашей работы должна быть именно эта переделка нашей отвратительно-бюрократической работы, борьба с бюрократизмом и волокитой, проверка исполнения… Для сего, по-моему, надобно: 1) Разгружать СНК и СТО, относя все мелкие вопросы в Малый СНК и распорядительные заседания СТО… 2) Минимум заседаний. Норма 1 раз в нделю СНК + 1 раз СТО по два часа». Большего, Ленин понимает, он уже сам не выдержит. 20 февраля он добавлял: «(1) вдесятеро подтянуть СНК и СТО в смысле том, чтобы наркомы не смели тащить в них мелочь, а решали ее сами и сами за нее отвечали; (2) аппарат управдела СНКома (ныне бездельный на ¾) сделать отвечающим за это; проводящим это; (3) то же о Малом СНК плюс его сугубое сокращение»²⁰⁰⁵.

Совет рабоче-крестьянской обороны после окончания Гражданской войны был преобразован в Совет труда и обороны (СТО), который стал комиссией при Совнаркоме. Ленин разъяснял VIII съезду Советов:

– Совет труда и обороны считался чуть ли не равным Совнаркому. Откажемся от этой мысли. Пусть это будет комиссия при Совнаркоме. Мы устраним массу трений и выиграем близость фактического осуществления²⁰⁰⁶.

«Распорядительные заседания СТО, на которых рассматривались более мелкие вопросы, обыкновенно вел Аванесов; иной раз его заменял Андреев, входивший в состав СТО в качестве представителя ВЦСПС. Протоколы распорядительных заседаний СТО утверждались ВИ на другой же день, как и протоколы Малого Совнаркома… В пленарных заседаниях СТО председательствовал неизменно ВИ»²⁰⁰⁷. Ленин в конце 1920 года затеял серьезную реформу СТО, переориентировав его на задачи хозяйственного строительства. Он предложил расширить «пределы ведомства Совтрудобороны», включив в них: «1 (а) объединение всей работы экономических наркоматов; 2 (б) утверждение и осуществление единого хозяйственного плана РСФСР».

Затем началось создание вертикали СТО. В мае 1921 года Ленин написал постановление: «1. Повсюду должны быть созданы губернские и уездные экономические совещания, находящиеся к губ- и уисполкомам в таких же отношениях, как СТО к СНКому. Управления делами или секретариаты должны быть общие… 2. Низшими органами СТО на месте должны быть селькомы и сельсоветы, а в фабричных и городских поселениях районные советы, райэконсоветы и фабкомы. Волисполкомы либо целиком исполняют обязанности волэконсоветов, либо выделяют несколько своих членов для составления волостных экономических совещаний». Ленин полагал, что тем самым он решает задачу «согласованной работы различных ведомств – одно из больших зол, препятствующих хозяйственному строительству»²⁰⁰⁸.

Противник – в теории – всякой бюрократии и чиновничества, Ленин создавал систему, которая автоматически вела к еще большей бюрократизации. Когда ты ставишь на первое место вопросы учета, контроля и распределения, то требуется большое количество людей на всех уровнях, которые будут учитывать, контролировать и распределять. А также тех, кто будет надзирать над теми, кто учитывает, контролирует и распределяет. С переходом к государству функции регулирования всех сфер жизни страны, которые ранее обходились без регулирования, возникли предпосылки для роста аппарата в геометрической прогрессии. В госаппарат хлынули и все желавшие как-то устроиться в новой жизни. С 1917 по 1921 год число госслужащих выросло в пять раз – с 576 тысяч до 2,4 миллиона²⁰⁰⁹. Причем пополнение шло в основном не от станка. Виктор Серж в 1921 году записал: «В комиссариатах можно встретить элегантных господ, тщательно напудренных хорошеньких машинисток, служак в ладных френчах, увешанных знаками отличия, и весь этот бомонд, так контрастирующий с голодным уличным плебсом, посылал вас по самому пустяковому делу из одной канцелярии в другую без малейшего результата»²⁰¹⁰.

А Ленин говорил Горькому:

– Аппарат у нас – пестренький, после Октября много влезло в него чужих людей. Это – по вине благочестивой и любимой Вами интеллигенции, это – вследствие ее подлого саботажа, да-с!²⁰¹¹

Ленин замечал, что госаппарат «в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в меньшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям»²⁰¹². В этом не было ничего удивительного – количество чиновников прежних режимов, работавших в госструктурах, было немалым. Например, в наркомате финансов они составляли 97,5 % от всех сотрудников, в наркомате путей сообщения – 88,1 % и даже в НКВД – 48,3 %. Кстати, в таком обилии чиновников царских времен, «мелкобуржуазного элемента» и в неэффективности госструктур крылась одна из главных причин стремления Ленина опереться именно на партаппарат – гораздо более компактный, социально и идейно выдержанный. Но и с ним была беда.

Так, в мае 1921 года член президиума Ставропольского губкома Лизарев направил в ЦК докладную записку, где в числе широко распространенных явлений в парторганах назвал пьянство, протекционизм, укрывательство преступлений, расхлябанность, бандитизм, грабеж, истязания, безделье. Ленин отписал Молотову: «Записка Лизарева архиважна. Надо обратить сугубое внимание и проверить через вполне объективных людей»²⁰¹³. Изучение ситуации показало, что Лизарев не далек от истины. Квалификация руководящих работников тоже оставляла желать лучшего.

Проблему повышения квалификации партаппарата ЦК пытался решить через развитие сети совпартшкол, обучение в которых объявлялось партийной обязанностью, создание курсов по изучению марксизма при Социалистической академии, дискуссионных клубов в губернских городах. Однако уровень слушателей местных советско-партийных школ был таков, что изучению основных предметов часто должны предшествовать курсы русского языка и арифметики. В 1922 году только 0,6 % членов партии имели высшее образование и 6,4 % – среднее.

Каркас партийной и государственной власти, созданный Лениным, доживет до начала 1990-х годов, если не считать СТО, который позднее сольется с Совнаркомом, и ВЦИК, который переименуют в Верховный Совет. Наследники не поставят под сомнение основы ленинского государства диктатуры пролетариата, они озаботятся его большей эффективностью.