В начале 1920 года – после краха Юденича, Колчака и Деникина – в Москву пришла эйфория. И хотя Дальний Восток был еще в руках интервентов, Запад – в руках поляков, а Закавказье – в руках врагов большевизма, Ленин говорил о переводе страны на мирные рельсы.

Реввоенсовет 3-й армии, дислоцированной на Урале, обратился к нему с предложением использовать войска для восстановления хозяйства и преобразовать всю 3-ю армию в 1-ю армию труда. Эту инициативу поддержало 18 января Политбюро. Ленин говорил:

– Ради восстановления транспорта мы создаем трудовые армии, одна из которых приступила к постройке дороги Александров – Гай-Гурьев для подвоза нефти. Мы не можем демобилизовать армию, потому что у нас есть еще враги, как Польша. Демобилизации мешает и разруха транспорта. Поэтому мы употребим армию для восстановления транспорта¹⁷⁷⁸.

В январе вышло постановление ВЦИК и СНК: «Разгром контрреволюции вовне и внутри, уничтожение крупнейших тайных организаций контрреволюционеров и бандитов и достигнутое этим укрепление Советской власти дают ныне возможность Рабоче-Крестьянскому правительству отказаться от применения высшей меры наказания (т. е. расстрела) к врагам Советской власти»¹⁷⁷⁹. Только возобновление Антантой попыток путем вооруженного вмешательства или материальной поддержки мятежных царских генералов вновь нарушить устойчивое положение Советской власти… могут вынудить возвращение к методам террора. Запрет действовал до конца мая 1920 года, когда в связи с польской интервенцией разрешение на расстрелы получили 16 губернских ЧК из 51.

Во внутрипартийной дискуссии, предшествовавшей IX съезду РКП(б), доминировали уже чисто мирные вопросы. Ленин намечал приоритеты: «Центральным пунктом порядка дня на предстоящем съезде является, сообразно особенности переживаемого исторического момента, вопрос о хозяйственном строительстве и в частности о мерах, приемах, способах, результатах орабочивания главков, центров, аппаратов Советской власти вообще»¹⁷⁸⁰. Что ставило в центр вопрос о роли профсоюзов и об экономической политике. На предсъездовских партийных форумах в губерниях развернулись на удивление острые дебаты, выплеснувшиеся и на съезд партии, который открылся в конце марта.

Борис Михайлович Волин (Фрадкин), возглавлявший Брянский губком, запомнил: «Его открытие – в Большом театре, его работа и закрытие – в Кремле, в неблагоустроенном, запущенном еще с царских времен зале, с дощатой трибуной, с кумачовой занавесью, отделяющей президиум от машинисток (после VIII съезда партии этот зал получил имя Свердлова). Съезд был бурный и напряженный» ¹⁷⁸¹. Ленин во вступительном слове сказал несколько слов о мало его занимавших оргвопросах. Отчет делать не стал.

– Для истории Советской власти время еще не настало. Если бы и настало, то мы, скажу за себя, – думаю, и за ЦК, – историками быть не собираемся, а интересует нас настоящее и будущее.

При этом он постулировал тезис, который потом припишут Сталину, об обострении классовой борьбы по мере успехов Советской власти:

– На нашей революции больше, чем на всякой другой, подтвердился закон, что сила революции, сила натиска, энергия, решимость и торжество ее побед усиливают вместе с тем силу сопротивления со стороны буржуазии. Чем мы больше побеждаем, тем больше капиталистические эксплуататоры учатся объединяться и переходят в более решительное наступление¹⁷⁸².

Официальный доклад делал Бухарин. А тон в профсоюзной дискуссии задавал Шляпников. «Он презирал функционеров, “эту жрущую массу”, сомневался в Коминтерне, видя в нем слишком много паразитов, жадных до денег»¹⁷⁸³, – писал французский троцкист Виктор Серж. Шляпников доказывал, что центральное место в управлении производством должно принадлежать отраслевым профсоюзам. Томский – начальник ВЦСПС – тоже считал необходимым усилить роль подведомственной ему организации в противовес единоначалию «буржуазных специалистов» в коллегиальных органах хозяйственного управления. С другой стороны, Рязанов, напротив, предлагал ограничить сферу компетенции профсоюзов исключительно вопросами охраны и тарификации труда. Ленин был против перехода хозяйственного управления в руки профсоюзов и подчеркивал их политико-воспитательное значение («школа коммунизма»). При этом никто не выступал против партийного доминирования в профсоюзах, или, как тогда говорили, их огосударствления.

Пошла схлестка по вопросу о единоначалии и коллегиальности, битву затеяли сторонники демократического централизма, или децисты, под руководством Сапронова, Осинского, В. Смирнова при поддержке со стороны Рыкова, Томского, Бубнова, Пятакова. «Они позволяли себе даже личные выпады против Ленина, – возмущался Волин. – Будучи избранным в секретари съезда и сидя в президиуме, я внимательно следил за тем, как реагировал на все это ВИ. Усмехаясь и щуря глаза, он, не подавая ни одной реплики… записывал то, что оппозиционеры говорили об организационной политике ЦК партии, о единоличии и коллегиальности, о “маленькой кучке партийной олигархии” и т. п.»¹⁷⁸⁴. Сам Ленин непреклонен:

– Сплошь и рядом рассуждение о коллегиальности проникнуто самым невежественным духом, духом антиспецтва. С таким духом победить нельзя. Для того, чтобы победить, надо понять всю глубочайшую историю старого буржуазного мира, и чтобы строить коммунизм, надо взять и технику, и науку и пустить ее в ход для более широких кругов, а взять ее неоткуда, кроме как от буржуазии.

«Брестский период», как он его назвал, был верхом беспомощности Советской власти, напомнил Ленин:

– Это был период сплошной коллегиальности. Из этого исторического факта не выскочишь, когда говорят, что коллегиальность – школа управления. Нельзя же все время сидеть в приготовительном классе школы!¹⁷⁸⁵

Другим острым вопросом на съезде стал общий курс экономической политики. Доклад от имени ЦК делал Троцкий. Полагаю, его тезисы – апогей «военного коммунизма», самая левая точка. Опыт военного строительства предлагалось применить к остальной жизни. Троцкий доказывал, что «принуждение играет и будет играть еще в течение значительного исторического периода большую роль. По общему правилу человек стремится уклониться от труда. Можно сказать, что человек есть довольно ленивое животное…». Поэтому необходимы: прикрепление рабочих к заводам и фабрикам в соответствии с хозяйственным планом, применение по отношению к ним тех же форм принуждения, которые существуют в армии; создание трудовых армий на постоянной основе; «карательные меры, от которых мы не уйдем, по отношению к шкурникам, дезертирам труда, – словом, целая сложная система духовных мероприятий, организационных, материальных, премиальных, карательных, репрессивных».

Вызов Троцкому бросили те же децисты, возражавшие против подчинения существующего госаппарата военным, а также против неизбежного в таком случае единоначалия. Ленин крушил децистов, но не возражал Троцкому. Единственным, хотя и существенным, дополнением Ильича в резолюцию съезда была мысль о том, что «применение целых трудовых армий, с сохранением армейского аппарата, может быть оправдано лишь постольку, поскольку необходимо сохранить армию в целом для военных задач». То есть Ленин не хотел, чтобы Троцкий помимо вооруженных сил контролировал и всю экономику через трудармии. Остальные мысли Троцкого были закреплены решением съезда. Массовые мобилизации по трудовой повинности должны были «идти по тому же пути, по которому мы шли в создании Красной Армии»¹⁷⁸⁶.

Съезд закончил работу избранием ЦК, при этом было принято одно организационное решение, имевшее продолжение: усилить Секретариат введением в него трех членов ЦК, постоянно в нем работающих. Этими тремя стали Крестинский, Преображенский и Серебряков. Все они окажутся сторонниками Троцкого.

Волин продолжал: «Съезд приближался к концу (было 5 апреля 1920 года). Ленин под горячие аплодисменты делегатов и гостей закончил свое краткое заключительное слово. Не успел председательствовавший на заседании Г. И. Петровский объявить о закрытии съезда, как на трибуну стали подниматься делегаты съезда и, отмечая, что наступает пятидесятилетие со дня рождения В. И. Ленина, произносили взволнованные речи, полные любви и благодарности великому вождю и учителю… Ленин сначала насторожился, а затем стал слушать ораторов с явным нетерпением. Весь его облик выражал глубокое недовольство. Он вышел из-за стола президиума, быстрыми шагами покинул президиум и через секретарскую направился на третий этаж к себе. А выступления продолжались одно за другим. Поступают от Ленина коротенькие протестующие записки. Вдруг в углу зазвенел телефон. Я подошел и снял трубку.

– Очень прошу к телефону председательствующего, – сказал ВИ с явным волнением в голосе.

Смущенный, я позвал Григория Ивановича. Через несколько секунд к столу президиума вернулся расстроенный Петровский и при стихшем зале сообщил, что ВИ устроил ему “нагоняй”, что он решительно настаивает на “гильотинировании” этого “безобразия”, на прекращении этого “хвалебного словесного потока”. Но “безобразие” это, естественно, продолжалось. Выступают М. И. Калинин, Е. М. Ярославский, Ф. Я. Кон и многие другие. Никто на этот раз не хочет подчиняться требованиям Ленина. Восторженные речи льются от всего сердца, со всех сторон несутся здравицы ВИ»¹⁷⁸⁷.

Если уже две с половиной недели до юбилея Ленина ему было не укрыться от поздравлений, то что уж говорить о самом юбилее.

Секретарь МК Мясников отвечал за торжественное собрание. «Назначили на вечер большое собрание членов московской организации, пригласили для изложения своих воспоминаний Каменева, Сталина, Горького и других, устроили музыкальное отделение с лучшими номерами (товарищ Ленин очень ценил игру страдивариусов и исполнение на рояли)»¹⁷⁸⁸. «Коммунистический вечер», как его назвали, проходил в зале МК на Большой Дмитровке (теперь там Генпрокуратура РФ). Выступали соратники по руководству, поздравляли, помимо упомянутых, Ольминский, Луначарский, пролетарские поэты Кириллов и Александровский.

«Собравшиеся недоумевали, где Ленин, почему его нет при открытии собрания, – рассказывал Волин. – Только после выступлений ряда ораторов… – уже после перерыва – неожиданно для всех при общем волнении появился встреченный радостными возгласами ВИ»¹⁷⁸⁹. Мясников уверял, будто заманил Ленина обещанием, что это будет «концертное отделение, на котором будут присутствовать его любимые артисты – Шор, Крейн и другие, он тогда рассмеялся, согласился и через 5 минут был у здания Московского комитета. Мы гурьбой вышли к нему навстречу, окружили его и привели на сцену, а тысячная масса собравшихся… устроила ему самую теплую, дружескую бурную овацию и заставила сказать несколько слов, которые он посвятил нашей партии»¹⁷⁹⁰.

– Я, прежде всего, естественно, должен поблагодарить вас за две вещи: во-первых, за те приветствия, которые сегодня по моему адресу были направлены, а во-вторых, еще больше за то, что меня избавили от выслушивания юбилейных речей, – начал Ленин.

И рассказал об одном из полученных в тот день подарков – от Стасовой. Это был рисунок известного карикатуриста Каррика, который тот нарисовал в 1900 году по случаю юбилея народника Михайловского. На ней – российские социалисты были изображены малыми детьми, пришедшими поздравить заслуженного Михайловского. Стасова написала Ленину, что его усилиями партия теперь превратилась во взрослого человека.

– Передаю эту карикатуру на рассмотрение всем с тем, чтобы избавили нас впредь вообще от подобных юбилейных празднеств.

После чего заговорил о положении партии, предупредив ее от зазнайства.

– Наша партия может теперь, пожалуй, попасть в очень опасное положение, – именно, в положение человека, который зазнался. Это положение довольно глупое, позорное и смешное. Известно, что неудачам и упадку политических партий очень часто предшествовало такое состояние, в котором эти партии имели возможность зазнаться… Позвольте мне закончить пожеланием, чтобы мы никоим образом не поставили нашу партию в положение зазнавшейся партии¹⁷⁹¹.

«Концертное отделение прошло в очень уютной, чисто товарищеской обстановке, – писал Мясников. – Я помню, что он в этот вечер был особенно весел. По-видимому, в его памяти воскресли самые радостные дни его жизни, самые лучшие страницы героической истории нашей партии»¹⁷⁹².

Похоже, Ленин в начале 1920 года искренне не хотел войны с Польшей. Осенью он расскажет на закрытой части IX партконференции:

– Перед польской войной мы отнеслись к вопросам с чрезвычайной осторожностью и предложили полякам, польской буржуазии самым торжественным образом специально даже в манифесте от имени ЦИК мир, на условиях в высшей степени выгодных для них, поляков, мир, невыгодный для целого ряда рабочих и крестьян, народностей, которые были под игом польских помещиков и буржуазии. Мы предложили мир на основании линии Пилсудского, т. е. той линии, на которой поляки стояли до начала наступления 26 апреля текущего года, т. е. линии, по которой они получали всю Белоруссию и порядочный кусок Украины¹⁷⁹³.

Варшава хотела большего. Второго февраля в докладе перед ВЦИК Ленин подтверждал, что «с Польшей вопрос стоит очень остро. Мы имеем целый ряд сообщений, что помимо буржуазной, помещичьей Польши, помимо воздействия всех польских капиталистических партий, все государства Антанты из кожи лезут, чтобы втравить Польшу в войну с нами…»

В американской прессе тема готовящейся агрессии России против Польши вообще стала одной из центральных. Об этом был и первый вопрос, который задал Ленину корреспондент «Universal Service» Карл Виганд 6 февраля. Ответ был однозначным: «Мы самым торжественным и официальным образом от имени СНК и от имени ВЦИКа заявили о наших мирных намерениях. К сожалению, французское капиталистическое правительство подстрекает Польшу напасть на нас (вероятно, и Румынию)».

Но при этом Ленин заботился о концентрации вооруженных сил на западе. 10 февраля он писал Сталину в Реввоенсовет Юго-Западного фронта в Харьков: «Я считаю очень важным войска, свободные после взятия Одессы, не держать на Днестре, а двинуть на Запфронт, чтобы обеспечить себя от поляков»¹⁷⁹⁴. И вновь 14 февраля в Реввоенсовет Юго-запфронта Сталину: «Сообщите точнее, какие меры предлагаете для создания галицкого ударного кулака для того, чтобы не тасовать дивизий; дипломатия наша должна не шуметь, а молчать о Галиции»¹⁷⁹⁵.

Меж тем разведка доносила о бурных военных приготовлениях Польши. 25 февраля Ленин подтверждал: «Подвоз военного снаряжения в Польшу продолжает идти: они продолжают подвозить оружие, у нас есть точные сведения, что Польша совершает перегруппировки войск, рассчитанные на наступление». Ленин 27 февраля телеграфирует Троцкому: «Все признаки говорят, что Польша предъявит нам абсолютно невыносимые, даже наглые условия. Надо все внимание направить на подготовку, усиление Запфронта. Считал бы необходимым экстренные меры для быстрого подвоза всего, что только можно, из Сибири и с Урала на Запфронт. Боюсь, что мы немного поторопились с трудармиями, если их не используем целиком для ускорения подвоза на Запфронт. Надо дать лозунг подготовиться к войне с Польшей».

Первого марта на I Всероссийском съезде судовых казаков Ленин продолжал бить тревогу и протягивать оливковую ветвь:

– Польские помещики и капиталисты бурлят, бросают угрозы, что они хотят себе территории 1772 года, что они желают себе подчинить Украину… Величайшим преступлением было то, что Польша была разделена между немецким, австрийским и русским капиталом, что этот раздел осудил польский народ на долгие годы угнетения… Мы не хотим войны из-за территориальной границы, потому что мы хотим вытравить то проклятое прошлое, когда всякий великоросс считался угнетателем.

И одновременно Ленин предупреждал коллег, что чрезмерное миролюбие может выйти боком, согласившись с обращенным к нему письмом Чичерина: «В Польшу прибыло 5000 французских офицеров, ожидается Фош, и мало шансов избежать войны. Наше систематическое миролюбие доказывает польским массам, что им нечего бояться нас, угрозы же будут использованы империалистами, чтобы испортить благоприятное для нас настроение масс. Но абсолютно необходимы достаточные военные приготовления. Надо быть готовыми к наихудшему». Ленин от себя добавил: «Литвинов также предупреждает, что Польша будет воевать, что наши мирные предложения считают слабостью»¹⁷⁹⁶.

Через два дня после торжества настроение юбиляра было испорчено – свои войска в наступление повел Пилсудский. Польша – с внешней помощью – неплохо подготовилась к большой войне, чтобы приступить к «окончательному решению русского вопроса». Был подписан секретный протокол с Симоном Петлюрой о разделе Украины: Польша признавала его главой независимой Украины и обещала вернуть Киев, Петлюра «уступал» Галицию.

Ленин утверждал, что «сотни французских офицеров действовали и действуют в польской армии, что все вооружение, вся финансовая и военная помощь целиком дана Польше Францией¹⁷⁹⁷. Глава советского правительства сильно ограничивал круг стран, вооруживших Польшу. К апрелю только из военных запасов США в Польшу было направлено продовольствие, 3 млн комплектов униформы, 4 млн пар ботинок, 300 самолетов, 200 танков, 20 тысяч пулеметов. Американцы прислали боевых летчиков. Франция передала Варшаве 2 тысячи артиллерийских орудий, 300 самолетов, 3 тысячи пулеметов, 560 тысяч винтовок. В Польше появилось большое количество военных специалистов. Только из Франции прибыла миссия в составе 9 генералов, 29 полковников, 63 батальонных командиров, 196 капитанов, 435 лейтенантов и 2120 рядовых и унтер-офицеров. Значительной была британская миссия. Общая численность польских вооруженных сил с такой помощью к маю 1920 года составляла уже 963,5 тысячи человек.

Пилсудский лично возглавил 300-тысячное войско, которое 25 апреля начало наступление на восток. План войны, который польское командование разрабатывало под общим руководством маршала Фоша и при непосредственном участии главы французской военной миссии в Варшаве генерала Анриса (начальника штаба при «начальнике Польского государства»), предусматривал уничтожение 12-й армии советского Юго-Западного фронта и овладение Киевом. Затем предполагалось, разгромив 14-ю армию, перегруппировать силы и овладеть Белоруссией. Армия Врангеля должна была поддержать наступление польских войск ударом с тыла в глубь территории Украины¹⁷⁹⁸.

Польское наступление было стремительным. С ходу был взят Житомир. Буденный отдаст должное неприятелю: «Польская армия была в полном смысле регулярной, по тому времени отлично вооруженной и хорошо подготовленной. Большинство ее генералов, офицеров и солдат служили раньше в русской, австрийской или германской армиях и имели богатый боевой опыт Первой мировой войны. Обучена и построена польская армия была на принципах французской военной школы, считавшейся тогда одной из лучших»¹⁷⁹⁹. В тылу Красной Армии активно действовало большое количество польских партизанских отрядов «Польской организации войсковой» (ПОВ). Отделения ПОВ будут выявлены и уничтожены чекистами в Киеве, Одессе, Харькове, Житомире, Минске, Смоленске¹⁸⁰⁰.

Ленин 29 апреля использовал трибуну Всероссийского съезда рабочих стекло-фарфорового производства для важных заявлений:

– Нам все-таки навязывают войну, а раз так, мы все должны подняться как один, чтобы защитить и себя, и Украину от натиска польских империалистов.

Ленин настроен по-боевому и по-своему оптимистично.

– С другой стороны, вчера же нами получена весть из Баку, которая указывает, что положение Советской России направляется к лучшему… Бакинский пролетариат взял власть в свои руки и сверг азербайджанское правительство. Это означает, что мы имеем теперь такую экономическую базу, которая может оживить всю нашу промышленность.

Предсовнаркома выразил уверенность в успехе противостояния «в новой стадии наших отношений с Польшей, когда для нас уже открыты и кубанский хлеб, и бакинская нефть»¹⁸⁰¹. Он еще не знал, что кубанский хлеб скоро перейдет под контроль Врангеля. Генерал Слащёв приступил к занятию Чонгарского полуострова, чтобы создать буфер между Северной Таврией и Крымом.

Польский натиск и активизация врангелевцев вдохновили и западные столицы. Чичерин 4 мая проинформировал Ленина о радио Керзона, в котором большевикам было предложено объявить общую амнистию, проявить снисхождение к бывшим белогвардейцам, приостановить военные действия в Крыму и на Кавказе, начать при английском посредничестве переговоры с Врангелем. Чичерин считал возможным «пойти на амнистию Врангеля и на приостановку дальнейшего продвижения на Кавказе, где мы все ценное уже захватили, и можно ответить согласием, не медля ни минуты».

Ленин сразу же писал Троцкому: «По-моему, Чичерин прав: тотчас ответить согласием на 1) приостановку военных действий (а) в Крыму и (б) на Кавказе (точно обдумав каждое слово) и 2) на переговоры об условиях очищения Крыма на принципе (не более) общей амнистии белых и 3) участия английского офицера в переговорах с Врангелем»¹⁸⁰². В этом послании Ленина звучал очевидный испуг. 4 мая Политбюро приняло решение о приостановке военных действий в Крыму и на Кавказе!

Надежды Ленина на возможное замирение на условиях Керзона, вероятнее всего, объясняло и тот факт, что военное планирование на польском направлении буксовало. Главком Каменев признавал: «Оперативный план белопольской кампании рождался не в пример всем остальным планам гражданской войны в больших потугах. Варианты докладывались ВИ. Докладывал начальник штаба П. П. Лебедев в присутствии тов. Склянского и моем в кабинете ВИ… Тут же докладывался вариант переброски I Конной армии тов. Буденного походным порядком с Северного Кавказа на правобережье Днепра и попутная задача, возлагаемая на армию по ликвидации банд Махно. Окончательное решение на этом докладе принято не было»¹⁸⁰³.

Пятого мая Московский гарнизон провожал на белопольский фронт маршевые рабоче-крестьянские батальоны, которые были построены на Театральной площади. В сквере перед Большим театром поставили трибуну, с которой Ленин произнес необычную для лидера воевавшей страны речь:

– Помните, товарищи, что с польскими крестьянами и рабочими у нас нет ссор, мы польскую независимость и польскую народную республику признавали и признаем. Мы предлагали Польше мир на условии неприкосновенности ее границ, хотя эти границы простирались гораздо дальше, чем чисто польское население… Пусть ваше поведение по отношению к полякам там докажет, что вы – солдаты рабоче-крестьянской республики, что вы идете к ним не как угнетатели, а как освободители¹⁸⁰⁴.

Полагаю, какое-либо миролюбие покинуло Ленина уже 7 мая. В тот день войска Пилсудского прошли парадом по киевскому Крещатику. Одновременно они развернули наступление на Одессу. Захват поляками Киева сослужил большевикам большую службу, страна испытала невиданный с 1914 года патриотический подъем, сплотивший социалистов, либералов и монархистов в поддержку Кремля. Генерал Брусилов выступил с обращением к офицерам царской армии срочно записываться в Красную, ибо «мы все обязаны по долгу совести работать на пользу, свободу и славу моей родной матери России». Откликнулись 14 тысяч офицеров, в том числе из большевистских тюрем¹⁸⁰⁵. По всей стране опять пошли боевые и трудовые мобилизации.

Оставив против Врангеля минимально необходимые войска и сконцентрировав все основные силы против поляков, Москва довольно быстро переломила ситуацию на Западном фронте в свою пользу. 25 мая Первая Конная армия, совершив марш в 1200 км с Северного Кавказа, сосредоточилась в районе Умани, что оказалось полным сюрпризом для Пилсудского, который был уверен: «Кавалерия, идущая, так сказать, без организованных тылов на далекие расстояния, добывающая пропитание для людей и лошадей единственно за счет поедания, как саранча, всего, что попадется под руку, волочащая за собой долговременные запасы боеприпасов, чего никогда не возил с собой татарин, вооруженный пикой и луком, – такая кавалерия, сформированная в отдельную армию, представлялась мне и представляется до сих пор стратегическим нонсенсом».

В начале июня кавалерия Буденного прорвала линию вражеского наступления, что вынуждало поляков оставить Киев и отходить. «Конница Буденного становилась какой-то легендарной, непреодолимой силой, – признавал Пилсудский. – И можно сказать, что чем дальше от фронта, тем сильнее и неотразимее ощущалось влияние не поддающейся пониманию магии. Тем самым начал формироваться самый опасный для меня фронт, фронт внутренний»¹⁸⁰⁶. И в этот момент – во спасение ситуации на Украине – ударил Врангель.

Сталин 3 июня предлагал Ленину либо установить перемирие с Врангелем и взять с Крымского фронта одну-две дивизии, либо отбросить всякие переговоры с Врангелем, ударить по нему и, разбив, высвободить силы для польского фронта. Ленин напоминал ему, «что по решению Политбюро наступление на Крым приостановлено впредь до нового решения Политбюро». Прямо на телеграмме Сталина председатель СНК начертал Троцкому: «Это явная утопия. Не слишком ли много жертв будет стоить? Уложим тьму наших солдат. Надо десять раз обдумать и примерить»¹⁸⁰⁷. Ленинская стратегия обернется войной на два фронта: и с Врангелем, и с Польшей.

Использовав передышку для реорганизации армии, Врангель предпринял поддержанное Антантой выступление. «С рассветом 7 июня тяжелая и легкая артиллерия белых открыла ураганный огонь по нашим укрепленным позициям на крымских перешейках и, разрушив их, подготовила штурм своей пехоте, которую поддерживают многочисленные броневики, танки и бронепоезда»¹⁸⁰⁸. Небезынтересно, что врангелевские офицеры, жестоко воевавшие с красными в Северной Таврии, сочувствовали Красной Армии в ее войне с поляками и предлагали тосты за взятие ими Варшавы¹⁸⁰⁹.

Сталин сообщал Ленину: «Взятый нами в плен десятого июня на Крымском фронте боевой генерал Ревишин в моем присутствии заявил: а) обмундирование, орудия, винтовки, танки, шашки вранглевские войска получают главным образом от англичан, а потом от французов; б) с моря обслуживают Врангеля английские крупные суда и французские мелкие..»¹⁸¹⁰ Ленин имел основания позднее сказать: «Ясно, что польское наступление и врангелевское – это одно наступление Антанты»¹⁸¹¹.

Красная Армия откатилась до линии по правому берегу Днепра от Херсона до Никополя и до Бердянска на юго-восток. Ленин 12 июня высказался публично и самокритично:

– Я не знаю, сколько русскому человеку нужно сделать глупостей, чтобы отучиться от них. Мы уже раз считали войну оконченной, не добив врага, оставив Врангеля в Крыму¹⁸¹².

Война на два фронта до поры Москве удавалась в том смысле, что поляки продолжали отступать. 12 июня Красная Армия вошла в Киев. «Начались наши успехи, – писал Троцкий. – Поляки откатывались с такой быстротой, на которую я не рассчитывал, так как не допускал той степени легкомыслия, которая лежала в основе похода Пилсудского»¹⁸¹³. Правда, Сталин 24 июня призывал к осторожности, считая «неуместным то бахвальство и вредное для дела самодовольство, которое оказалось у некоторых товарищей: одни из них не довольствуются успехами на фронте и кричат о “марше на Варшаву”, другие, не довольствуясь обороной нашей Республики от вражеского нападения, горделиво заявляют, что они могут помириться лишь на “красной советской Варшаве”»¹⁸¹⁴. Красная Армия 4 июля перешла Березину, 5-го взяла Ковно. После этого, писал Пилсудский, «войска п. Тухачевского до самой Варшавы двигались безостановочно. Среднее расстояние, проходимое за день, составляло около 20 километров, то есть почти дневной переход на марше. И это с боями! Такими темпами могут гордиться и армия, и ее командующий»¹⁸¹⁵. 6 июля польское правительство «послало Верховному совету, заседавшему тогда в Спа, ноту, в которой оно просило помощи в создавшемся отчаянном положении»¹⁸¹⁶. 11 июля Красная Армия взяла Минск.

Руководители союзных стран, собравшись в Спа, решили потребовать от Москвы приостановить наступление, не доходя 50 км до линии, установленной в ноте Керзона от 12 июля: по линии Гродно – Валовка – Немиров – Брест-Литовск – Дорогуск – Усть-Луга, восточнее Гребешова, западнее Равы-Русской, восточнее Перемышля до Карпат. Так была обозначена знаменитая линия Керзона.

Ленин разъяснял детально содержание предложений Антанты в телефонограмме Сталину в Харьков: «В Лондоне состоится конференция представителей Советской России, Польши, Латвии, Литвы и Финляндии под покровительством мирной конференции. Туда будут допущены представители Восточной Галиции. Мы можем послать кого угодно нашими представителями. Нам предлагается заключить перемирие с Врангелем под условием удаления Врангеля в Крым. Врангель едет в Лондон для обсуждения судьбы своей армии, но не как член конференции. Нам дается недельный срок для ответа. Кроме того, в ноте Керзона говорится, что польское правительство дало свое согласие на мир с Россией на базе этих условий… Я прошу Сталина: 1) ускорить распоряжение о бешеном усилении наступления… Я же лично думаю, что это сплошное жульничество ради аннексии Крыма, которая нагло выдвигается в ноте. У нас хотят вырвать из рук посредством жульнических обещаний победу». И тут же телеграмма Склянскому: «Международная обстановка, особенно предложение Керзона (аннексия Крыма за перемирие с Польшей, линия Гродно – Белосток), требует бешеного ускорения наступления на Польшу»¹⁸¹⁷. 14 июля Красная Армия берет Вильно.

Ленин позднее признает: «Перед нами стоял вопрос – принять ли это предложение, которое давало нам выгодную границу и, таким образом, встать на позицию, вообще говоря, чисто оборонительную, или же использовать тот подъем в нашей армии и перевес, который был, чтобы помочь советизации Польши… У нас созрело убеждение, что военное наступление Антанты против нас закончено, оборонительная война с империализмом кончилась, мы ее выиграли. Польша была ставкой… Перед нами встала новая задача. Оборонительный период войны со всемирным империализмом кончился, и мы можем и должны использовать военное положение для начала войны наступательной. Мы их побили, когда они на нас наступали, мы будем пробовать теперь на них наступать, чтобы помочь советизации Польши»¹⁸¹⁸.

Именно с такой позицией Ленин вышел на пленум ЦК, обсуждавший стратегию действий. Он предложил отвергнуть посредничество Антанты и «прощупать красноармейским штыком, готова ли Польша к советской власти. Если нет, всегда сможем под тем или иным предлогом отступить назад». Чичерин был склонен вести переговоры на основе предложения Керзона при условии сокращения поляками их армии и получении Москвой от союзников военного снаряжения. Каменев был за перемирие, но с гарантиями ослабления Польши. Троцкий выступал за перемирие с поляками, но не с Врангелем, а также за переговоры в Лондоне, где России полезно было бы иметь свою делегацию. Рыков подчеркивал слабость советского тыла, Радек – неготовность Польши для советизации. Сталин на специальный запрос из ЦК отвечал, что поддерживает идею прямых переговоров с Польшей без посредников и не в Лондоне, а на российской территории.

В итоге Пленум ЦК РКП(б) 16 июля отклонил ноту Керзона, отверг английское посредничество в переговорах с Польшей, не отказываясь от переговоров с Варшавой, и постановил продолжить наступление на запад¹⁸¹⁹. Ленин 17-го извещал Сталина и Смилгу: «Пленум Цека принял почти полностью намечавшиеся мною предложения»¹⁸²⁰.

Черчилль почувствовал советскую решимость: «17-го Чичерин отказался допустить вмешательство британского правительства в переговоры с поляками. 19-го до нас дошли вести, что “между Варшавой и большевиками не было ничего, кроме беспорядочной толпы, и что если советские войска будут двигаться тем же темпом… то через 10 дней они уже очутятся под самой Варшавой”»¹⁸²¹.

Все стороны вели себя как зарвавшиеся азартные игроки, но наиболее азартным оказался Ленин. В этот момент он, похоже, решил, что может все. И одновременно бросил открытый вызов странам Антанты и всему Версальскому порядку, направил войска на Варшаву, имея в виду дальнейшее продвижение на Германию, затеял для прикрытия наступления дипломатические переговоры и провел реорганизацию, позволявшую создать отдельный фронт против Врангеля. Этот Ленин был полной противоположностью Ленина времен Брестского мира. Он играл бесшабашный гамбит. Который привел к проигрышной позиции.

Когда Молотов в сентябре 1939 года назовет Польшу «уродливым детищем Версальской системы», то почти буквально процитирует Ленина. Тот заявлял свои цели и в закрытых выступлениях, как 22 сентября:

– Польша – такой могущественный элемент в этом Версальском мире, что, вырывая этот элемент, мы ломаем весь Версальский мир. Мы ставили задачей занятие Варшавы, задача изменилась, и оказалось, что решается не судьба Варшавы, а судьба Версальского договора»¹⁸²².

Не скрывал этого Ленин и в публичных выступлениях, как 2 октября:

– Если бы Польша стала советской, если бы варшавские рабочие получили помощь от Советской России, которой они ждали и которую приветствовали, Версальский мир был бы разрушен, и вся международная система, которая завоевана победами над Германией, рушилась бы¹⁸²³.

Кроме того, Москву в правильности ее планов атаки на Варшаву убеждала и позиция Германии. Она официально предпочла сохранить нейтралитет. А немецкий бюргер был однозначно на стороне Москвы. «Немецкие рабочие отказывались выполнять военные заказы поляков, и даже консерваторы радовались, что Пилсудский получает по заслугам»¹⁸²⁴, – замечал Брендан Симмс. Ленин расскажет: «Когда русские войска подходили к Варшаве, вся Германия кипела… Получилось политическое смешение: германские черносотенцы шли в сочувствии к русским большевикам со спартаковцами»¹⁸²⁵.

И, конечно, большевики были уверены в поддержке со стороны рабочего и коммунистического движения, по меньшей мере, в Польше и Германии.

К этому призвал II конгресс Коминтерна.