Безопасность в Кремле худо-бедно обеспечивалась. Да и Ленин был еще не самой узнаваемой фигурой. Мария Ильинична вспоминала: «В первые годы Советской власти широкие слои трудящихся не знали часто ВИ в лицо – не до фотографирования было… И бывало, что когда ВИ входил в Кремль, здание правительства или даже в свою квартиру, часовые резко бросали: “Пропуск”, подозрительно поглядывая на просто одетого человека. ВИ, который обычно делал им под козырек, спокойно вынимал пропуск из кармана и терпеливо ждал, пока часовой его рассматривал»¹⁵³⁶. Привычные прогулки Ленин тоже осуществлял в основном по территории Кремля.

Хуже с охраной было в местах отдыха. Летом 1918 года Ленин отдыхал на даче Бонч-Бруевича в деревне Комаровка близ станции Тарасовка Северной железной дороги. «Там нашлись две свободные комнатки на втором этаже дачки, находившейся рядом с домом, где жила семья Владимира Дмитриевича. Столоваться мы должны были у него… Но побывали мы на ней не более двух-трех раз, несмотря на гостеприимство В. Д. Бонч-Бруевича. Дело в том, что ВИ любил отдыхать в полном уединении… А в Тарасовке было довольно многолюдно. Но самым большим злом на даче в Тарасовке были комары, которых ВИ совершенно не переносил… Другой дачи не было, и, чтобы подышать свежим воздухом в свободный день, мы с тех пор взяли себе за правило выезжать хотя бы на несколько часов за город, забирая с собой вместо обеда бутерброды. Ездили в разных направлениях, но скоро излюбленным местом ВИ стал лесок на берегу Москвы-реки, около Барвихи… Товарищ Гиль, шофер ВИ, со своим авто располагался поблизости – охраны у ВИ тогда не было»¹⁵³⁷.

И совсем сложно было с охраной на массовых мероприятиях, которые Ленин начал усиленно посещать летом 1918 года, когда позиции Советской власти сильно шатались.

Утром 30 августа председатель Петроградской ЧК Урицкий был застрелен поэтом Леонидом Каннегисером. Вспоминал Зиновьев: «Всего несколько недель тому назад я таким же образом подъехал к месту убийства Володарского, где застал его бездыханное, но еще теплое тело. Из Смольного позвонил ВИ. С волнением он выслушал сообщение о гибели Урицкого.

– Я попрошу сегодня же тов. Дзержинского выехать к вам в Петроград.

Через несколько минут ВИ позвонил сам и настоятельно потребовал, чтобы были приняты особые меры охраны других наиболее заметных питерских работников»¹⁵³⁸. Продолжала Мария Ульянова: «Настроение было тревожное. В то время по пятницам на фабриках и заводах устраивались митинги, и Ильич обыкновенно выступал на них. Собирался он ехать в районы и в этот день. Я попросила т. Бухарина заехать к нам обедать и помочь нам отговорить Ильича от выступлений в этот день. Ильич отшучивался и не давал определенного ответа: “Там, мол, посмотрим, как выйдет”… Около 5 часов Ильич пришел из своего кабинета уже в пальто и сказал мне, что все же поедет на митинг, и категорически отказался взять меня с собой»¹⁵³⁹. В ту пятницу Ленин агитировал на заводе Михельсона. В своем выступлении он доказывал, что обвинения большевиков в недемократичности – демагогия, а чтобы защитить социализм, рабочие должны дать отпор белочехам. Заключительными его словами были:

– Мы должны были все бросить на чехословацкий фронт, чтобы раздавить всю эту банду, прикрывающуюся лозунгами свободы и равенства и расстреливающую сотнями и тысячами рабочих и крестьян. У нас один выход: победа или смерть!¹⁵⁴⁰

Ленин даже не подозревал, насколько близко смерть уже подкралась к нему. Интерактивная часть не предусматривалась, но по дороге к автомобилю Ленин вступил в разговоры с работницами. Гиль даст показания: «Когда Ленин был уже на расстоянии трех шагов от автомобиля, я увидел протянутую из-за нескольких человек женскую руку с браунингом. Были произведены три выстрела, после чего я бросился в ту сторону, откуда стреляли. Стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе». Фанни Каплан была схвачена сразу же, и только Гиль уберег ее от самосуда толпы. На допросе она объяснит:

– Стреляла я в Ленина потому, что считаю его предателем революции и дальнейшее его существование подрывало веру в социализм¹⁵⁴¹.

Машина спешит в Кремль. Мария Ильинична видит из окна: «Шофер соскакивает и открывает дверцы. Этого никогда раньше не бывало. Ильича выводят из автомобиля какие-то незнакомые люди. Он без пальто и без пиджака, идет, опираясь на товарищей. Бегу вниз по лестнице и встречаю их уже поднимающимися наверх. Ильич очень бледен, но идет сам, поддерживаемый с двух сторон… На мой вопрос Ильич успокаивающе отвечает, что ранен, только в руку, легко; бегу отворять двери, приготовлять постель, куда через несколько минут Ильича и укладывают… Теперь уже около восьми… Бегу в Совнарком и прошу скорее вызвать врачей: Ильич ранен. Тов. Винокуров, бывший там, бежит со мной: он ведь врач и может оказать первую помощь»¹⁵⁴².

Александр Николаевич Винокуров был наркомом соцобеспечения: «ВИ обычно аккуратно, без опоздания, являлся на заседания Совнаркома, и мы были удивлены, почему его так долго нет. Вдруг меня вызывают из зала заседания в квартиру ВИ… Он был бледен как полотно. Я немедленно уложил его в постель, снял с него сюртук, жилет и рубашку и, оказав ему первую помощь (наложил асептическую повязку, дал возбуждающих капель и др.), немедленно велел вызвать наркомздрава тов. Семашко и заведующего Мосздравотделом Обуха. В то время подошла… Вера Михайловна Бонч-Бруевич (тоже врач). Ввиду того что положение ВИ было очень тяжелое, пульса у него почти не было, были сильные боли, мы немедленно, не ожидая консилиума, сделали подкожное впрыскивание морфия и затем для поднятия пульса подкожное впрыскивание камфары. Вскоре явились Семашко и Обух, а за ними и специалисты (хирург Минц и терапевт Туманов), которые осмотрели ранение и установили диагноз. Одна пуля раздробила ВИ плечевую кость, произведя перелом кости. Другая пуля вошла сзади со стороны лопатки, пробила легкое, вызвав сильное кровотечение в плевру, и засела спереди шеи под кожей»¹⁵⁴³.

Прибежала Крупская: «Ильичева кровать была выдвинула на середину комнаты, и он лежал на ней бледный, без кровинки в лице. Он увидел меня и тихим голосом сказал минуту спустя:

– Ты приехала, устала. Поди ляг.

Слова были несуразны, глаза говорили совсем другое:

– Конец»¹⁵⁴⁴.

«Среди немногих людей, которых он пожелал видеть, когда его привезли с завода Михельсона, была Инесса Федоровна»¹⁵⁴⁵. Съезжались по зову Семашко все московские светила медицины. «Вот Вейсброд, Обух, Минц. Позднее Розанов, Мамонов. Они серьезны, бледны. На наши вопросы дают неопределенные ответы – случай серьезный, ничего пока нельзя сказать, но организм сильный. Тяжелая ночь. Ильич лежит и слабо стонет»¹⁵⁴⁶.

Профессор-хирург Владимир Николаевич Розанов впервые увидел Ленина: «Сильный, крепкий, плотного сложения мужчина; бросалась в глаза резкая бледность, цианотичность губ, очень поверхностное дыхание. Беру ВИ за правую руку, хочу пощупать пульс, ВИ слабо жмет мою руку, очевидно здороваясь, и говорит довольно отчетливым голосом:

– Да, ничего, они зря беспокоятся.

Я ему на это:

– Молчите, молчите, не надо говорить. – Ищу пульс и, к своему ужасу, не нахожу его, порой он попадается, как нитевидный. А ВИ опять что-то говорит, я настоятельно прошу его молчать, на что он улыбается и как-то неопределенно машет рукой. Слушаю сердце, которое сдвинуто резко вправо, – тоны отчетливые, но слабоватые. Делаю скоро легкое выстукивание груди – вся левая половина груди дает тупой звук. Очевидно, громадное кровоизлияние в левую плевральную полость, которое и сместило так далеко сердце вправо. Легко отмечается перелом левой плечевой кости, приблизительно на границе верхней трети ее с серединой». В ту военную пору хирурги обладали колоссальным практическим опытом диагностики и лечения ранений. «Приходилось учитывать и своеобразный, счастливый ход пули, которая, пройдя шею слева направо, сейчас же непосредственно впереди позвоночника, между ним и глоткой, не поранила больших сосудов шеи. Уклонись эта пуля на один миллиметр в ту или другую сторону, ВИ, конечно, уже не было бы в живых».

Доли миллиметра, на которые отклонилась пуля, избавили историю от фундаментального изменения траектории. Например, Сталин мог бы не успеть стать тем, кем он в итоге стал…

«После консультации длинное и долгое обсуждение официального бюллетеня о состоянии здоровья Владимира Ильича… После этого опять пошли к ВИ…

– Ничего, ничего, хорошо, со всяким революционером это может случиться.

А пульса все нет и нет. Вечером снова консультация, и так каждый день, утром и вечером… Пульс восстановился только через двое суток, то есть стал таковым, что его можно было назвать удовлетворительным. Через четыре дня общее состояние настолько улучшилось, что позволительно было подумать о том, чтобы приняться за правильное лечение перебитой руки»¹⁵⁴⁷.

Едва придя в себя, Ленин дал знать товарищам и недругам, что его рано списывать со счетов. 6 сентября шло заседание Петроградского Совета. Зиновьев взял слово для срочного заявления.

– Товарищи, в моих руках телеграмма, писанная уже самим товарищем Лениным.

Совет разражается ураганом восторженных аплодисментов. Телеграмма эта подана сегодня в 1 час 10 мин. дня из Кремля. Это, по-видимому, первая телеграмма товарища Ленина после начала его выздоровления»¹⁵⁴⁸.

Ленин приходил в себя. Но нужно было время для реабилитации, лучше всего – на свежем воздухе. Мальков уверяет, что именно его вызвал Свердлов, у которого находился председатель Московского губисполкома. «Яков Михайлович поручил нам вдвоем найти за городом приличный дом, куда можно было бы временно поселить Ильича, чтобы он мог как следует отдохнуть и окончательно окрепнуть.

– Никому ничего не рассказывайте, действуйте только вдвоем и в курсе дела держите меня»¹⁵⁴⁹.

Местом выздоровления станут Горки. В предреволюционные годы усадьбой владели миллионерша Зинаида Григорьевна Морозова, вдова и наследница Саввы Морозова, и ее третий муж – московский градоначальник Анатолий Анатольевич Рейнбот, уволенный в 1907 году за коррупцию и расстрелянный большевиками в 1918-м. Сапронову, которому было поручено обеспечить охрану, имение «очень понравилось»: «Совершенно сохранившийся старинного типа дворянский дом, хорошо оборудован, паровое отопление, электрическое освещение, водопровод и другие удобства. Стоит на возвышенном красивом месте, у подножья большой пруд, невдалеке речка Пахра, кругом очень большой красивый парк, продолжением которого является почти со всех сторон лес. К Горкам с двух сторон идут прекраснейшие шоссе… В тот же день после осмотра Горок я отправился на завод “Проводник” взять пять человек рабочих, которые наспех произвели ремонт водопровода, отопления, и через несколько дней дом был готов»¹⁵⁵⁰. Выбор в пользу Горок решило и еще одно обстоятельство, на которое обращал внимание охранявший Ленина Александр Васильевич Бельмас: дом «имел телефонную связь с Москвой. В то время телефонной связи загородных мест с Москвой, кроме Горок, нигде не было»¹⁵⁵¹.

Мария Ильинична вспоминала: «Наконец и ходить можно. Можно ехать и в Горки на окончательную поправку. Ильич протестует, но Вейсброду удается все же настоять, что он поедет проводить его туда. Машина трогается»¹⁵⁵². Крупская: «Дом был хорошо отстроен, с террасами, с ванной, с электрическим освещением, богато обставлен, с прекрасным парком. В нижнем этаже разместилась охрана: до ранения охрана была весьма проблематична… Не знали, куда сунуться в покоях Рейнбота. Выбрали самую маленькую комнату, в которой Ильич потом, спустя 6 лет, и умер; в ней и поселились. Но и маленькая комната имела три больших зеркальных окна и три трюмо»¹⁵⁵³.

Для охраны Ленина из состава свеаборгского отряда ВЧК было сформировано подразделение из 20 чекистов. Информация о месте пребывания Ленина была закрытой. Сапронова охрана ВЧК не удовлетворила. «Чувство величайшей ответственности за целость единственного вождя величайшей из великих революций не давало мне покоя… Тогда мы решили организовать добавочную охрану. В одной из дач, под видом отдыха в санатории, поселились несколько человек и негласно принимали участие в охране. Из прилегающих к дому дач пришлось выселить живущих в них».

Что делать с таким большим домом, не знали не только его новые хозяева, но и обслуга. Особенные проблемы возникли с отоплением. «Из-за того, что на зиму не была спущена из труб вода, они все полопались. Первый раз починили, пустили отопление, вдруг обнаруживается течь. Остановили отопление, починили, пустили, и снова течь в новом месте и так без конца»¹⁵⁵⁴. Зато, пишет Крупская, «рядом с комнатой, где мы поселились, в большой комнате красовались два камина. К каминам мы привыкли в Лондоне…

– Затопите-ка камин, – попросил Ильич.

Принесли дров, поискали трубы, их не было. Ну, подумала охрана, у каминов, должно быть, не полагаются трубы. Затопили. Но камины-то, оказалось, были для украшения, а не для топки. Загорелся чердак, стали заливать водой, провалился потолок»¹⁵⁵⁵.

В конце сентября Ленин приехал в Москву показаться лечащим врачам – Минцу, Мамонову и Розанову. Последний уверял, что пациент «выглядел прекрасно: бодрый, свежий, со стороны легких и сердца – полная норма, рука срослась прекрасно, так что протез свободно можно было бросить; жалоба только одна: неприятные, порой болевые ощущения в большом и указательном пальцах больной руки – результат ушиба лучевого нерва. На этой консультации было решено, что доктору Мамонову делать больше нечего, а мы, хирурги, увидимся еще раз недели через полторы-две… Выражаясь нашим врачебный языком, можно сказать, что случай протек изумительно гладко» ¹⁵⁵⁶.

Кто руководил страной в отсутствие Ленина? Свердлов. Вацетис, не встретив возражений, на заседании ВЦИК расскажет: «В сентябре по случаю ранения ВИ работа в Совнаркоме заглохла, и это учреждение временно отошло на второй план. В ответственной роли руководителя обороной страны как по части законодательной, так и исполнительной оказался Всероссийский Центральный исполнительный комитет во главе с т. Свердловым. Свердлов в течение сентября и октября и даже в ноябре принимал довольно деятельное участие в делах РККА…»¹⁵⁵⁷.

Ленин быстро шел на поправку. Но покушение на него, убийства Урицкого и Володарского стали поводом для официального оформления политики «красного террора». Террор был продиктован и религиозной природой большевизма, не терпевший инакомыслия и инакодействия, и характером эпохи, и личностью вождя, и российской спецификой.

Марксизм-ленинизм не отрицал насилия. Сам Ленин писал, что «социализм вообще против насилия над людьми. Однако, кроме христианских анархистов и толстовцев, никто еще не выводил отсюда, что социализм против революционного насилия»¹⁵⁵⁸. При этом Ленин тщательно старался избегать ситуаций, когда на его имя могла бы лечь тень ответственности за акты террора. Он не оставлял своей подписи на приказах о расстрелах. Однако свидетельств тому, что именно он выступал главной движущей силой террора, предостаточно. Когда кто-нибудь в разговоре с моим дедом противопоставлял «гуманизм» Ленина зверствам Сталина, он только посмеивался. Молотов считал Ленина куда более жестким человеком, чем Кобу: не только Сталину, но даже куда более беспощадным Дзержинскому или Троцкому не раз доставалось от вождя за мягкотелость и либерализм: «Кисельная у нас власть, а не диктатура»¹⁵⁵⁹.

Принципиальные решения о репрессиях, расстрелах важных заключенных принимались на заседаниях ЦК (позднее Политбюро), где Ленин председательствовал. Говорит Троцкий: «Ленин при каждом подходящем случае вколачивал мысль о неизбежности террора»¹⁵⁶⁰. Подтверждают это и – относительно – миролюбивые женщины. Крупская писала: «Ильич отмечал, что пагубно отразилась на судьбе Парижской коммуны та мягкость, с которой рабочие массы и рабочее правительство относились к заведомым врагам. И потому, говоря о борьбе с врагами, Ильич всегда, что называется, “закручивал”, боясь излишней мягкости масс и своей собственной»¹⁵⁶¹.

Есть свидетельства и самого Ленина, разбросанные по десяткам статей, речей и записок, произнесенные и написанные задолго до выстрелов Каплан. Ленин 26 июня 1918 года с возмущением писал Зиновьеву: «Только сегодня мы услышали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Девятого августа Ленин наставлял председателя Нижегородского губсовдепа Федорова: «В Нижнем, явно, готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов (Вас, Маркина и др.) навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п. …Надо действовать вовсю: массовые обыски. Расстрелы за хранение оружия»¹⁵⁶². И так далее.

Ленин был чужд нравственных колебаний и имел ярко выраженную склонность к жестокости. Впрочем, в своем пренебрежении к человеческим жизням он был вовсе не одинок в российской истории. Максим Горький в сердцах заметил: «Поголовное истребление несогласно мыслящих – старый, испытанный прием внутренней политики российских правительств. От Ивана Грозного до Николая II этим простым и удобным приемом борьбы с крамолой свободно и широко пользовались все наши политические вожди – почему же Владимиру Ленину отказываться от такого упрощенного приема?»¹⁵⁶³. Вот только никому из предшественников Ленина на российском престоле не приходило в голову объявлять и проводить политику массового террора в отношении собственных подданных. Горькому «часто приходилось говорить с Лениным о жестокости революционной тактики и быта.

– Чего вы хотите? – удивленно и гневно спрашивал он. – Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? Где тут место мягкосердечию и великодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, на нас, со всех сторон, медведем лезет контрреволюция, а мы – что же? Не должны, не вправе бороться, сопротивляться? Ну, извините, мы не дурачки…

Я очень часто одолевал его просьбами различного рода и порою чувствовал, что мои ходатайства о людях вызывают у Ленина жалость ко мне. Он спрашивал:

– Вам не кажется, что вы занимаетесь чепухой, пустяками?»¹⁵⁶⁴.

Горький же фактически возьмет Ленина под защиту: «Невозможен вождь, который – в той или иной степени – не был тираном. Вероятно, при Ленине перебито людей больше, чем при Уоте Тайлоре, Фоме Мюнстере, Гарибальди. Но ведь и сопротивление революции, возглавляемой Лениным, было организовано шире и мощнее»¹⁵⁶⁵.

Сразу после ранения Ленина по инициативе Свердлова и Дзержинского было принято постановление «О красном терроре», который стал официальной политикой. Был опубликован приказ наркома внутренних дел Петровского: «Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел». Всего в отместку только за Урицкого казнили 800–900 классово чуждых горожан. В Москве были публично расстреляны 80 человек, среди них несколько высших царских сановников. За Ленина счет пошел уже на тысячи. В сентябре во исполнение декрета ВЦИК «О красном терроре» были образованы три концентрационных лагеря – два в Москве и один в Петрограде¹⁵⁶⁶.

После покушения на Ленина принимались повышенные меры безопасности. «На перекрестках улиц стояли команды солдат, – замечал Локкарт. – По городу, внешний вид которого за сорок восемь часов совершенно изменился, полз страх»¹⁵⁶⁷. Ему трудно было не обратить внимание на перемены. Покушения были восприняты чекистами, помимо прочего, как начало реализации «заговора послов». В ночь на 1 сентября арестовали Локкарта. Но уже на следующий день освободили. Рейли ушел через Петроград.

Ленин вместе с тем не раз говорил о терроре как мере вынужденной и ответной.

– Террор был нам навязан терроризмом Антанты, когда всемирно-могущественные державы обрушились на нас своими полчищами, не останавливая ни перед чем. Мы не могли бы продержаться и двух дней, если бы на эти попытки офицеров и белогвардейцев не ответили беспощадным образом, и это означало террор¹⁵⁶⁸.

И в чем-то он был прав. Белый террор был реальностью и носил ничуть не меньшие масштабы, чем красный. Вот что наблюдал генерал Грейвс: «Солдаты Семенова и Калмыкова при поддержке японских войск носились по стране, словно дикие звери, грабя и убивая людей, но эти убийства можно было остановить в любой день, стоило лишь Японии пожелать этого. Когда возникали вопросы по поводу этих зверских убийств, ответ сводился к тому, что убитые люди большевики, и это объяснение, по-видимому, удовлетворило весь мир… Там действительно совершались ужасающие злодеяния, но их совершали не большевики, как думал весь мир. Я не погрешу против истины, если скажу, что на каждого человека, убитого большевиками в Восточной Сибири, приходится сотня убитых их противниками». Грейвс приводил приказ колчаковского генерала Розанова от 27 марта 1919 года: «Деревни, где жители оказывают нашим войскам вооруженное сопротивление, должны быть сожжены дотла. Мужчин следует расстрелять, домашнее имущество, повозки и прочее забрать в пользу армии»¹⁵⁶⁹. В одной Екатеринбургской губернии при Колчаке были расстреляны более 25 тысяч человек.

Ленин не сильно преувеличивал, когда писал: «Расстрелы десятков тысяч рабочих. Расстрелы даже меньшевиков и эсеров. Порка крестьян целыми уездами. Публичная порка женщин. Полный разгул власти офицеров, помещичьих сынков. Грабеж без конца. Такова правда о Колчаке и Деникине»¹⁵⁷⁰. Нобелевский лауреат Борис Пастернак в «Докторе Живаго» был предельно точен: «Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их перемножали. От крови тошнило, она подступала к горлу и бросалась в голову, ею заплывали глаза»¹⁵⁷¹.

Красный террор помог создать относительно боеспособную Красную Армию (как белый террор помогал создавать белую).

В отсутствие раненого Ленина постановлением ВЦИК от 2 сентября о превращении Советской Республики в военный лагерь был создан Революционный Военный Совет Республики (РВСР) как высший коллегиальный орган управления и политического руководства Вооруженными силами РСФСР. Под руководством Троцкого и его заместителя врача Склянского РВСР принял командование над всеми военными делами. Оперативное руководство операциями было возложено на штаб Реввоенсовета во главе с военспецами-генералами. Общее руководство осуществлялось Троцким из штабного поезда, на котором он возил с собой автомобили, службы связи, типографию, трибунал, санитарную команду, специалистов по военной инженерии, снабжению, артиллерии, уличным боям.

Троцкий в Свияжске уже 7 сентября получил телеграмму от Ленина: «Выздоровление идет превосходно. Уверен, что подавление казанских чехов и белогвардейцев, а равно поддерживающих их кулаков-кровопийцев будет образцово-беспощадное»¹⁵⁷². Троцкий разделял ленинский подход. «Надо было решиться на суровые меры. Я издал приказ, напечатанный в типографии моего поезда и оглашенный во всех частях армии: “Предупреждаю: если какая-либо часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар части, вторым – командир. Мужественные храбрые солдаты будут поставлены на командные посты. Трусы, шкурники и предатели не уйдут от пули”»¹⁵⁷³. По приговорам полевых трибуналов расстреливались не только командиры и комиссары, но и рядовые бойцы.

Ленин же считал, что Троцкий проявлял недопустимую мягкость и укорял его 10 сентября: «Удивлен и встревожен замедлением операции против Казани, особенно если верно сообщенное мне, что вы имеете полную возможность артиллерией уничтожить противника. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дольше, ибо необходимо беспощадное истребление, раз только верно, что Казань в железном кольце»¹⁵⁷⁴. Ленин зря беспокоился. В тот день Казань была освобождена Красной Армией.

«Сочетанием агитации, организации, революционного примера и репрессий был в течение нескольких недель достигнут необходимый перелом, – писал Троцкий. – Из зыбкой, неустойчивой, рассыпающейся массы создавалась действительная армия»¹⁵⁷⁵. Железная дивизия Гая 12 сентября освободила Симбирск. Ленину видятся светлые перспективы, и он пишет Троцкому: «Приветствую с взятием Симбирска. По-моему, надо напрячь максимальные силы для ускорения очистки Сибири. Не жалейте денег на премии. Телеграфируйте, спасено ли и сколько ценностей Казани. Я уже завтра начинаю заниматься делами». «Взятие Симбирска – моего родного города, – уверял Ленин, – есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил»¹⁵⁷⁶. А Вацетис вместо ранее предлагавшегося Лениным расстрела получил вновь созданную должность главнокомандующего Вооруженными силами РСФСР.

Сталин старался не отставать. Из Царицына он «железной, беспощадной метлой» прочищал тыл, самолично назначая и меняя командиров и комиссаров, чем приводил Троцкого в бешенство: «Категорически настаиваю на отозвании Сталина… У нас успехи во всех армиях, кроме Южной, в особенности Царицынской, где у нас колоссальное превосходство сил, но полная анархия в верхах», – писал Троцкий Ленину 4 октября. Сталин и Ворошилов обвиняли Троцкого в развале фронта и третировании «виднейших членов партии в угоду предателям из военных специалистов… Наша новая армия строится благодаря тому, что рядом с новыми солдатами рождаются новые революционные командиры. Навязывать им заведомых предателей… – это значит расстраивать весь фронт»¹⁵⁷⁷. Столкновение двух железных воль вновь высекало искры конфликта, в который Ленину пришлось вмешиваться. В споре о военспецах верх остался за Троцким. В октябре Сталина отозвали из Царицына. Но конфликт продолжится, и он будет иметь серьезные последствия как для судеб всех его участников, так и Вооруженных сил.

Красная Армия перешла в наступление, но была все еще слаба. Член Реввоенсовета 1-й армии Сергей Павлович Медведев писал Ленину о положении в борьбе с чехословаками: «Я убедился, что у нас есть толпы вооруженных людей, а не крепкие воинские части… Большая часть из них состоит из добровольцев. Никакой военной выучке они не подвергались, и поэтому слишком трудно совершать с ними военные операции. Они могут совершить партизанский набег, но чуть только попадут под военный, а не партизанский огонь – они обнаруживают всю слабость свою и панически бегут от жалкой горстки опытного противника»¹⁵⁷⁸.

Но все же выздоравливавший Ленин был уже преисполнен оптимизма. 3 октября он уверенно утверждал: «Мы решили иметь армию в 1 000 000 человек к весне, нам нужна теперь армия в три миллиона человек. Мы можем ее иметь. И мы будем ее иметь». Разворачивалась система Всевобуча. И 23 октября Ленин радовался, что «прошел тот период, когда мы были бессильны. И мы пошли вперед гигантскими шагами; прошел период, когда у нас не было армии, когда не было дисциплины; создалась новая дисциплина, и в армию пошли новые люди, которые тысячами отдают жизнь». Создаваемая армия рассматривалась Лениным уже не только как инструмент обороны, но и как ударный отряд мировой революции. «Мы должны победить не только белогвардейцев, но и всемирный империализм… Для этого Красная Армия нужна более всего»¹⁵⁷⁹. Численность армии вырастет с 360 тысяч человек в июле до 800 тысяч в ноябре 1918 года¹⁵⁸⁰.

Красная Армия начала одерживать первые победы и по причине относительной слабости противника. Наиболее существенное той осенью: началось разложение чехословацких частей, и они оказались в конфликте в белыми соединениями. Генерал Сахаров свидетельствовал о белочехах: «Ясно, что из массы военнопленных-шкурников не могли образоваться крепкие воинские части… Как только встретили опасность, столкнулись с крепкими красными частями, то повернули назад. Отступление чехов с их “военной добычей” легло теперь всей тяжестью на русское многострадальное офицерство и добровольцев; плохо снабженные, полуголодные, недостаточно даже вооруженные, эти истинные герои прикрывали чешские эшелоны, наполненные здоровыми, сильными людьми, с обилием всяких запасов. Естественно, что чувства русских начали меняться и, вместо прежних иллюзий восхищения освободителями и братьями, стало нарождаться чувство возмущения и презрения к жадным и трусливым чужакам, нашим же военнопленным». Белых офицеров особенно возмущало в чехословаках, помимо трусости и мародерства, еще и то, что они «самым беззастенчивым образом поддерживали партию эсеров, добывали для нее власть над русскими массами»¹⁵⁸¹.

На Государственном совещании антибольшевистских сил в Уфе 23 сентября – из самарского Комуча и омского Временного сибирского правительства – было создано Временное Всероссийское правительство – Директория во главе с правым эсером Авксентьевым. Директория заявила, что «впредь до созыва Всероссийского Учредительного Собрания является единственным носителем верховной власти на всем пространстве Государства Российского». Но оттолкнула от себя значительную часть белого воинства и стратегов Антанты, увидевших в Директории признаки «керенщины». Возник запрос на новые фигуры. Ключевой из них стал адмирал Колчак. Еще летом 1918 года он был доставлен из США в Японию, где поправлял здоровье вместе с возлюбленной Анной Васильевной Тимирёвой на курорте в окрестностях Иокогамы. Там его разыскал глава русского отдела британского военного министерства Альфред Нокс, который писал начальству: «Нет никакого сомнения в том, что он является лучшим русским для осуществления наших планов на Дальнем Востоке».

Девятого октября Временное всероссийское правительство переместилось из Уфы, к которой приближалась Красная Армия, в Омск. А уже 13 октября чехословаками был доставлен в Омск и Колчак. Был создан исполнительный орган Директории – Всероссийский Совет министров во главе с экс-депутатом Госдумы от партии прогрессистов (между кадетами и октябристами) Петром Васильевичем Вологодским. Пост военного и морского министра Директории получил Колчак.

В сопровождении английского Мидлсекского батальона Колчак отправился в штаб Сибирской армии в Екатеринбург и начал знакомиться с фронтовыми частями, которыми командовали чешские генералы Гайда и Сыровой. Был разработан план прорыва красного фронта в направлении Пермь – Вятка – Котлас – на север-запад. Почему столь странное направление главного удара? «Сторонниками этой идеи были англичане, стремившиеся заменить протяженный путь снабжения сибирских войск через Владивосток более короткой северной коммуникацией через Архангельск»¹⁵⁸².

В это время – в предсмертной агонии – активизировались турки и 15 сентября заняли Баку. Москва в ответ 20 сентября заявила об аннулировании Брестского договора в части, касающейся Турции, и не признала аннексию Турцией Батума, Карса и Ардагана. Тогда турецкие части заняли Дербент, 23 октября – Тимур-хан-шуру (Буйнакск) и пробивались в Порт-Петровск (Махачкала). Однако на большее Турции не хватило. В сентябре англичане разбили турок у Наблуса в Палестине и открыли себе путь к Дамаску, Халепу (Алеппо) и к границам Турции с юга. Прорыв войсками Антанты Балканского фронта привел к уничтожению или пленению германских и болгарских частей. Болгария капитулировала 29 сентября. Турция лишалась коммуникации с Германией и Австро-Венгрией, и для англо-французских армий открылась дорога на Стамбул»¹⁵⁸³.

Эти последние всполохи Первой мировой войны сопровождали возвращение Ленина в Кремль.

Зал заседаний Совнаркома подвергся по этому случаю чистке и мытью. Появились цветы. «Все наличные члены Совнаркома и лица, имеющие право присутствовать на заседании, были налицо… На всем и на всех лежала печать праздничного настроения. Некоторые члены Совнаркома, беззаботные по части костюмов, приводили свои туалеты в порядок. Был приглашен фотограф и полученные изображения в виде открыток были пущены в широкую продажу»¹⁵⁸⁴. Их раскупали, как горячие пирожки.

Ленин впервые «живьем» предстал перед общественностью 22 октября – под «шумные, нескончаемые аплодисменты и крики “ура” – и выступил на объединенном заседании ВЦИК, Московского Совета, фабзавкомов и профсоюзов¹⁵⁸⁵.

Популярность Ленина после покушения и стремительного выздоровления зашкаливала.