Ленин был определен в гостиницу «Националь» – на углу Тверской и Моховой.

Гостиницу назвали первым домом Советов. У Ленина на втором этаже были две комнаты, как подчеркивала Крупская, с ванной. «Была весна, светило московское солнце. Около “Националя” начинался Охотный ряд – базар, где шла уличная торговля; старая Москва с ее охотнорядскими лавочниками, резавшими когда-то студентов, красовалась вовсю». Все попадавшие тогда из Петрограда в Москву удивлялись, что в последней еще оставалось продовольствие, теплилась богемная жизнь, работали многочисленные, хотя в основном уже подпольные кафе.

Это большевики быстро исправят: скоро торговать станет нечем. Впрочем, оставались некоторые военные припасы. «Нас в “Национале” кормили английскими мясными консервами, которыми англичане кормили своих солдат на фронтах… В “Национале” жили мы все же на бивуаках. Ильичу хотелось поскорее обосноваться, чтобы начать работать, и он торопил с устройством. Правительственные учреждения и главных членов правительства решено было поселить в Кремле»¹³⁸⁷.

Но жить там было негде. «Надо было приготовить Кремль, неотопленный, необорудованный, с разбитыми стеклами, для размещения правительственных учреждений, для заседаний и для квартир, – вспоминал командовавший Московским военным округом Николай Иванович Муралов. – Это дело поручено было архитектору тов. Малиновскому. Мы начали обходить здания. Ильич потребовал конкретного доклада Малиновского, что, как и когда будет сделано. В этот раз Ильич был очень раздражителен: бесхозяйственность, расхлябанность, отсутствие реального плана ремонта, неуверенность в сроке ремонта возмущали Ильича»¹³⁸⁸.

Пока же Ленин руководил из «Националя», в суете решал текущие вопросы. Первыми среди них оставались мир с Германией и армия.

IV Чрезвычайный съезд Советов, которому предстояло ратифицировать Брестский мир, проходил 14–16 марта. Зарубежного вмешательства на съезде было почти незаметно – посольства в Вологде, дипломаты, остававшиеся в Питере, за небольшим исключением еще оттуда не приехали. «Все эти дни в залах и кулуарах съезда маячила знакомая фигура полковника Робинса», – замечал Вильямс. Самым существенным актом вмешательства стало неожиданная телеграмма, которую направил съезду президент Вильсон и передал Ленину Робинс. «Делегаты рабочих и крестьян всей России – от Одессы до Мурманска, от Владивостока и Иркутска до западных границ страны – спокойно выслушали короткое послание президента, – зафиксировал Вильямс. – Единственные слова, имевшие для них какой-либо смысл – а в этом они очень быстро разобрались, – были: “Правительство Соединенных Штатов в настоящий момент, к сожалению, не в состоянии оказать прямую и эффективную помощь, которую оно желало бы оказать…” Все остальные фразы о возможной помощи в будущем, о восстановлении “великой роли” России среди других народов и т. д. оставили их совершенно равнодушными»¹³⁸⁹.

Если Вильсон хотел убедить Россию не ратифицировать Брестский мир и приступить к решительным военным действиям против Германии, то он явно в этом не преуспел. Ответ Ленина не был верхом любезности: «Ставши нейтральной страной, Российская Советская республика пользуется обращением к ней президента Вильсона, чтобы выразить всем народам, гибнущим и страдающим от ужасов империалистической войны, свое горячее сочувствие и твердую уверенность, что недалеко то счастливое время, когда трудящиеся массы всех буржуазных стран свергнут иго капитала и установят социалистическое устройство общества, единственно способное обеспечить прочный и справедливый мир, а равно культуру и благосостояние всех трудящихся»¹³⁹⁰. Но по пути на трибуну Ленин в последний раз поинтересовался у Робинса, можно ли рассчитывать на помощь Антанты для противостояния Германии. Тот развел руками.

Ленин выдержал очередной бой с левыми коммунистами и с левыми эсерами, по-прежнему призывавшими к революционной войне с немцами. Камков дважды назвал большевиков «приказчиками германского империализма». На оборонческих позициях оставались меньшевики, призывавшие «создать новую власть, которая могла бы найти за собой достаточно сил чтобы и возможностей, чтобы сорвать этот мир»¹³⁹¹. Ленин тоже был резок:

– Когда они только кричат: похабный мир, ни слова не говоря о том, кто довел армию до этого положения, я вполне понимаю, что это буржуазия с делонародовцами, меньшевиками-церетелевцами, черновцами и их подголосками (аплодисменты), я вполне понимаю, что это буржуазия кричит о революционной войне… Это понятно от людей, которые, с одной стороны, наполняют страницы своих газет контрреволюционными писаниями…

– Закрыли все, – несется с мест левых эсеров.

– Еще, к сожалению, не все, но закроем все¹³⁹², – обнадежил Ленин. Бурные аплодисменты.

Мировой пролетариат уже спешит на помощь, «эпоха победы мировой социалистической революции» не за горами. Поздно ночью 15 марта за «разбойничий мир» проголосовали 784 человека, против – 261, воздержались – 115. Среди воздержавшихся был Бухарин и другие сторонники революционной войны.

РКП(б) с трудом, но сохранила единство, поскольку левые коммунисты смирили гордыню. Совершенно иначе обстояло дело с левыми эсерами. Хрупкий союз с ними не выдержал Бреста. В знак протеста левые эсеры покинули Совнарком и перешли к крайним методам борьбы и против мирного договора, и против ленинского правительства. А для Антанты большевики стали еще и людьми, предавшими союзнические обязательства России.

Как оценивать брестскую эпопею Ленина? Конечно, невозможно просчитать все альтернативы и точно оценить, кто был прав – Ленин или его оппоненты. И все же на ум приходит известное высказывание Уинстона Черчилля о том, что когда выбор стоит между войной и позором и ты выбираешь позор, то в итоге получаешь и то, и другое. Брестский мир, по-моему, как раз тот случай. Большевики получили беспрецедентно позорный мир. И получат войну.

IV съезд Советов 17 марта принял уже официальное постановление о переносе столицы из Петрограда в Москву. Но опасения по поводу безопасности столиц сохранялись. А потому, как подтверждал Муралов, «на всякий случай Ильич признавал необходимым часть государственных ценностей увезти не только из Петрограда, но даже и из Москвы подальше в глубь России…»¹³⁹³. Назад они уже не вернутся.

Наконец Свердлов и Бонч-Бруевич повели Ленина в Сенатский корпус смотреть будущую квартиру. Свидетельствовала Крупская: «По старой каменной лестнице, ступеньки которой были вытоптаны ногами посетителей, посещавших это здание десятки лет, поднялись мы в третий этаж, где помещалась раньше квартира прокурора судебной палаты. Планировали дать нам кухню и три комнаты, к ней прилегавшие, куда был отдельный ход. Дальше комнаты отводились под помещение Управления Совнаркомом. Самая большая комната отводилась под зал заседаний. К ним примыкал кабинет ВИ, ближе всего помещавшийся к парадному входу, через который должны были входить к нему посетители. Было очень удобно. Но во всем здании была невероятная грязь, печи были поломаны, потолки протекали. Особенная грязь царила в нашей будущей квартире, где жили сторожа. Требовался ремонт. Временно нас поселили в Кремле в так называемых «кавалерийских покоях», дали две чистые комнаты»¹³⁹⁴. Кухню и столовую пришлось делить с семьей Троцкого.

В апреле отремонтировали квартиру в Сенате (нынешний Президентский корпус, где работает и Путин). Ленин заселился туда с супругой, сестрой Маняшей, домработницей и котом. Общая площадь квартиры была более 300 м². Для Ленина позднее сделают два лифта – один в квартиру, а другой – на крышу, где организуют террасу для прогулок. У квартиры Ленина была установлена сдвоенная караульная служба: один сотрудник в штатском – от его личной охраны из чекистов, другой – часовой в военной форме из курсантов военной школы ВЦИК¹³⁹⁵. За семьей закрепили машины из бывшего императорского гаража: французские «Тюрат-Мери» и «Рено» и английский «Роллс-Ройс».

Теперь Ленин гулял под защитой кремлевских стен, предпочитая тротуар «напротив Большого дворца, здесь было глазу где погулять, а потом любил ходить внизу вдоль стены, где была зелень и мало народу… Около здания “судебных установлений” стоял окрашенный в розовую краску Чудов монастырь, с маленькими решетчатыми окнами; у обрыва стоял памятник Александру II; внизу ютилась у стены какая-то стародревняя церковь»¹³⁹⁶. Им недолго оставалось стоять и ютиться. Это был еще старый Кремль, не тронутый рукой большевиков, которая изменит сердце России до неузнаваемости.

Когда Брестский мир уже стал реальностью, а государственные структуры еще перебирались в Москву, Ленин задумался о том, какую же все-таки политику ему проводить и как соотносить ее со «штурмом неба». Программа среднесрочных преобразований была сформулирована им в «Очередных задачах Советской власти», набросках к ним и ряде выступлений в марте – апреле 1918 года. Это был уже не совсем тот Ленин, который писал «Государство и революцию». Или даже совсем не тот. Никаких даже намеков на отмирание государства в «Очередных задачах» обнаружить нельзя. Ленин с весны 1918 года стал проповедником… государственного капитализма! На заседании ВЦИК 29 апреля он однозначно заявит:

– Мы имеем образец государственного капитализма в Германии. Мы знаем, что она оказалась выше нас. Но если вы подумаете хоть сколько-нибудь над тем, что бы значило в России, Советской России обеспечение основ такого государственного капитализма, то всякий не сошедший с ума человек и не забивший себе голову обрывками книжных истин должен был бы сказать, что государственный капитализм для нас спасение». В Германии в тот момент существовала исключительно жесткая мобилизационная модель, позволявшая выжимать последние ресурсы для поддержания фронта и прокорма голодающего населения.

Ленин утверждал, что главной задачей является «работа налажения чрезвычайно сложной и тонкой сети новых организационных отношений, охватывающих планомерное производство и распределение продуктов, необходимых для существования десятков миллионов людей». Для этого нужно для начала восстановить управляемость страной. «Мы, партия большевиков, Россию убедили. Мы Россию отвоевали. Мы должны теперь Россией управлять».

Ленин оптимистично настроен по поводу предстоящего мирного периода развития: «На очередь дня выдвигается восстановление разрушенных войной и хозяйничаньем буржуазии производительных сил; излечение ран, нанесенных войной, поражением в войне, спекуляцией и попытками буржуазии восстановить свергнутую власть эксплуататоров; экономический подъем страны; прочная охрана элементарного порядка». Обеспечить порядок должны строгие учет и контроль. «Веди аккуратно и добросовестно счет денег, хозяйничай экономно, не лодырничай, не воруй».

Особую и неожиданную роль для борца с капиталом Ленин теперь отводил банкам. «Чтобы продолжать дальше национализацию банков и идти неуклонно к превращению банков в узловые пункты общественного счетоводства при социализме, надо прежде всего и больше всего достигнуть реальных успехов в увеличении числа отделений Народного банка, в привлечении вкладов, в облегчении для публики операций внесения и выдачи денег, в устранении “хвостов”, в поимке и расстреле взяточников и жуликов и т. д.».

Любопытно, что «государственный капитализм» в ленинском умственном хозяйстве мирно уживался с доведением до конца дела экспроприации экспроприаторов и изживания капиталистов. «На очередь дня выдвигается поэтому новая, высшая форма борьбы с буржуазией, переход от простейшей задачи дальнейшего экспроприирования капиталистов к гораздо более сложной задаче создания таких условий, при которых бы не могла ни существовать, ни возникать вновь буржуазия». Отвечая критикам вброшенного им лозунга «грабь награбленное», Ленин утверждал:

– Как я к нему ни присматриваюсь, я не могу не найти в нем что-нибудь неправильное. Если выступает на сцену история. Если мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то – почему же здесь нельзя обойтись без латинских слов?

Ленин предлагал ужесточить диктатуру пролетариата, напротив, считал он, «наша власть – непомерно мягкая, сплошь и рядом больше похожая на кисель, чем на железо»¹³⁹⁷.

Вместе с тем к весне 1918 года Ленин сообразил, что просто изгоняя представителей «эксплуататорских классов», к которым относили и интеллигенцию, и научно-технический персонал, и офицерство, большевики остаются с одними пролетариями, не сильно способными к управлению производством или чем-то еще. Отсюда революционная (точнее, совершенно контрреволюционная) идея привлечения «буржуазных специалистов», особенно тех, «кто был занят практической работой организации крупнейшего производства в капиталистических рамках, и значит в первую голову – организацией синдикатов, картелей и трестов… Прежние вожди промышленности, прежние начальники и эксплуататоры, должны занять место технических экспертов, руководителей, консультантов, советчиков». Но долго полагаться на спецов нельзя, надо готовить собственную производственную элиту, чтобы избавиться «от всякой “дани” этим специалистам».

Некоей панацеей Ленину тогда виделась и американская система Тейлора! «Надо создать в России изучение и преподавание системы Тейлора, систематическое испытание и приспособление ее». Но все эти буржуазные и американские штучки сработают только в сочетании с жесткими мерами для укрепления трудовой дисциплины. На президиуме ВСНХ 1 апреля Ленин утверждал:

– При капиталистическом строе увольнение было нарушением трудовой сделки. Теперь же при нарушении трудовой дисциплины, особенно при введении трудовой повинности, свершается уже уголовное преступление, и за это должна быть наложена определенная кара.

А как насчет позитивных стимулов повышения производительности труда? Организация соревнования, которое должно было стать заменой капиталистической конкуренции и «занять видное место среди задач Советской власти в экономической области». Плюс к этому распространение передового опыта с помощью средств массовой информации.

При демократизме советских процедур – жесткое единоначалие, «беспрекословного повиновения масс единой воле руководителей трудового процесса». И одновременно Ленин отстаивал переход управления производством в руки огосударствленных профсоюзов, что было мало совместимо с предложениями сделать управление более квалифицированным и централизованным. «Профессиональные союзы становятся и должны стать государственными организациями, на которые в первую очередь ложится ответственность за реорганизацию всей хозяйственной жизни на началах социализма».

Вывод: «Железная дисциплина и до конца проведенная диктатура пролетариата против мелкобуржуазных шатаний – таков общий и итоговый лозунг момента… Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата»¹³⁹⁸. Вот, собственно, и все.

Ленин в 1921 году самокритично оценит первоначальную логику экономической политики:

– Тогда предполагалось осуществление непосредственного перехода к социализму без предварительного периода, приспособляющего старую экономику к экономике социалистической. Мы предполагали, что, создав государственное производство и государственное распределение, мы этим самым непосредственно вступили в другую, по сравнению с предыдущей, экономическую систему производства и распределения… Это мы говорили в марте и апреле 1918 г., но мы совершенно не ставили вопроса о том, в каком соотношении окажется наша экономика к рынку, к торговле¹³⁹⁹.

Это был первый в истории человечества опыт отказа от рыночной экономики и ее замены… Чем? Ленин и сам точно не знал. Чем-то похожим на то, о чем за полвека до этого писали Маркс и Энгельс с добавлением эклектичного набора новых творческих идей, прямо противоречивших друг другу. Последствия были не менее катастрофическими, чем от набора экономических новаций, реализованных из Смольного.

Статья об «Очередных задачах» вышла в «Известиях» 28 апреля, а на следующий день Ленин озвучил изложенные там идеи на заседании ВЦИК. «Чтобы дать возможность рабочему активу услышать доклад Ильича, доклад этот делался в Политехническом музее. Ильича встретили бурной овацией, слушали с громадным вниманием…»¹⁴⁰⁰. Критики тоже не заставили себя ждать. Идеи Ленина вызывали полное непонимание левых эсеров и левых коммунистов, которые совсем не так представляли себе царство свободы, точно не как заимствование опыта немецкого империализма и государственный капитализм при Советской власти. Поэтому в мае – ненадолго – Ленин приступает к борьбе с «левым ребячеством». «Вчера гвоздем текущего момента было то, чтобы как можно решительнее национализировать, конфисковать, бить и добивать буржуазию, ломать саботаж, – писал он. – Сегодня только слепые не видят, что мы больше нанационализировали, наконфисковали, набили и наломали, чем успели подсчитать»¹⁴⁰¹.

Не оправдались и расчеты Ленина на мирную передышку.

С начала I Мировой войны Ленин неустанно выступал за превращение империалистической войны в гражданскую – для свержения императора и буржуазии. Но Ленину совершенно не нужна была гражданская война для свержения его самого. Но – бойтесь своих желаний.

У Гражданской войны имелся глубокий внутрироссийский контекст. Борис Савинков справедливо замечал: «Но не следует забывать, что в наших боях русские деревни горели, зажженные русскими снарядами, что над нашими головами свистели русские пули, и что русские расстреливали русских и что русские рубили саблями русских»¹⁴⁰².

Трагедия гражданской войны (описанная в этом отрывке из Максимилиана Волошина), в огне которой сгорели миллионы россиян, и ее жестокость объяснялись тем, что все стороны решали вопросы физического выживания. Проигравшего ждала смерть или, в лучшем случае, изгнание. Большевики вовсе не хотели, чтобы их «задушили в колыбели». Ничуть не больше желали собственной гибели люди, зачисленные большевиками в подлежащую экспроприации и подавлению «буржуазию», в чьи ряды оказались зачислены те, кто никогда и близко не стоял к этой социальной группе. «Истребление буржуазного класса шло самыми разнообразными путями: отнятием собственности, выселением из жилища, голодным пайком, трудовой повинностью, лишением свободы; наконец, казнями без конца, без счета»¹⁴⁰⁴, – описывал Деникин причины роста рядов белого воинства.

Михаил Васильевич Фрунзе объяснял ожесточение войны самой ее природой: «В случае национальной войны государства, стремясь к полному разгрому, на худой конец могут примириться с половинчатыми результатами… Совсем не то при войне классовой, при войне гражданской, – исходом ее может быть только полный разгром одной стороны, половинчатые решения, раз война началась, невозможны… Здесь нельзя было остановиться на полпути. Нужно было победить полно и всеобъемлюще»¹⁴⁰⁵. Для этого нужна была армия, которой все еще не было.

Основные оргвыводы по результатам Бреста были сделаны в постановлении СНК от 13 марта: «Тов. Троцкого назначить членом Высшего военного совета и исполняющим обязанности председателя этого совета… Товарища Подвойского согласно его ходатайству от должности военного комиссара по военным делам освободить. Народным комиссаром по военным делам назначить тов. Троцкого. Должность главнокомандующего согласно предложению, сделанному товарищем Крыленко Совету Народных Комиссаров, упраздняется»¹⁴⁰⁶. Троцкий не имел вообще никакого военного опыта, поскольку, как и все большевистские лидеры, уклонился от призыва.

Военный совет на своем поезде тоже приехал в Москву. Михаил Бонч-Бруевич «ознакомился вполне с действительным положением немецкого фронта и об этом по приезде в Москву доложил Ленину. Та разведывательная завеса, которая была организована нами вокруг Петрограда, к этому времени дотянулась до Витебска, очертив определенный фронт… Московский период моей работы должен быть охарактеризован как период подготовки будущей Красной Армии. Я неоднократно по всевозможным вопросам военной практики беседовал с тов. Лениным. Этот период наших бесед подготовил почву для формирования будущей армии на началах принудительности и отказа от выборности командного состава»¹⁴⁰⁷. Однако первые результаты будут видны не скоро.

Даже первомайский военный парад был сорван, о чем рассказывал Муралов: «1 мая войска должны были прийти для парада на Ходынку в определенный час. Аккуратно прибыл один латышский полк, другой запаздывал, еще более запаздывали части из районов… В ожидании прихода войск мы вместе с Л. Д. Троцким расположились в здании бывшего Петровского дворца. Парадом командовал начдив латышской тов. Вацетис. У меня “скребло” на сердце, нервничал и Лев Давыдович. Вдруг прибегает связист и сообщает, что на Ходынку приехал ВИ. Ну, совсем дело плохо. Лев Давыдович и я поспешили на поле, стали обходить войска; видим, действительно тихим ходом на автомобиле объезжает группы рабочих тов. Ленин. Сгорая от стыда, я подошел к Ильичу. Поздоровавшись, Ильич сказал:

– Ну что, товарищ Муралов, кажется, наши войска не совсем аккуратны?

Он сделал ударение на “наши”. Я готов был провалиться сквозь землю»¹⁴⁰⁸.

В мае штаб Красной Армии был переведен в Муром. «В это время тов. Ленин уже не принимал непосредственного участия в военных делах, предоставляя это дело главным образом тов. Троцкому и Подвойскому. Но зато, когда на юге началось алексеевское и корниловское движение, тов. Ленин снова возвращается к непосредственному руководству нашими операциями по борьбе с южными армиями»¹⁴⁰⁹.

Справедливости ради, армии весной 1918 года не существовало и у противников режима. «В начале марта 1918 года, кроме небольшой Добровольческой армии, в России не было никакой организованной силы, способной бороться против большевиков… Казалось, что страна подчинилась большевикам, несмотря на унижение Брест-Литовского мира»¹⁴¹⁰, – замечал Савинков. Но после Бреста «неорганизованное сопротивление захватчикам власти быстро стало превращаться в широкое, активное движение народных масс»¹⁴¹¹, – констатировал Керенский.

При осаде Екатеринодара 31 марта Корнилов погиб от осколка снаряда. Командование Добровольческой армией принял на себя Деникин. Он снял осаду с Екатеринодара и вернулся на Дон. «Но вот Терек и Кубань стали наводняться бросившей Кавказский фронт армией… и в середине апреля Северный Кавказ оказался насыщенным оседавшими по станциям солдатами распавшейся царской армии. Тогда и иногородние, работавшие у казаков и нанимавшие у них землю, подняли голову и начали передел земли. Советская власть закрыла базары и стала отбирать излишки продуктов, и совершилось “чудо”. Идея “отечества”, не находившая до сих пор отклика в массах, вдруг стала понятна зажиточному казачеству настолько, что для организации отрядов не приходилось уже агитировать, а станицы сами присылали за офицерами и выступали “конно, людно и оружно”»¹⁴¹², – замечал генерал Слащёв.

На Северный Кавказ, пройдя Украину, вступили немцы. Добровольцы Деникина были категорически против сотрудничества с ними, считая их захватчиками. В этих условиях «Деникин избрал политическое непредрешенчество в вопросе будущей формы правления в России и выступил за союз с государствами Согласия, продолжая считать Германию противником России»¹⁴¹³. Но в Новочеркасске Круг спасения Дона избрал атаманом генерала Краснова, вступившего с немцами в партнерские отношения. Деникин и Краснов не смогли договориться о координации действий. В новый поход Добровольческая армия, насчитывавшая 9 тысяч штыков и сабель, вышла в одиночестве.

В столицах и крупных городах плодились разного рода антибольшевистские группы.

Политическая оппозиция – эсеров и меньшевиков – после разгона Учредительного собрания и до начала широкомасштабной Гражданской войны действовала более или менее легально. В мае меньшевики провели в Москве Всероссийское партийное совещание, призвавшее к «замене Советской власти властью, сплачивающей силы всей демократии». Тогда же прошел 8-й съезд партии эсеров, принявший решение о «ликвидации большевистской власти». Анархисты разрывались между симпатиями к большевикам и борьбой с ними. Те же политические силы, но вместе с монархистами, составляли ядро и быстро плодившихся подпольных организаций. И все они находились в тесном контакте с дипмиссиями стран Антанты и их спецслужбами.

В Москве действовала французская разведка под руководством капитана 2-го ранга Анри Вертамона. Миссия Соединенных Штатов работала через «информационное бюро», которое создал американский бизнесмен русско-греческих кровей Ксенофонт Каламатиано. Британской миссией и одновременно спецслужбами в Москве руководил Локкарт. Впрочем, заметную самостоятельность проявлял и Сидней Рейли, одесский авантюрист высокого полета, официально – ирландец, в марте 1918 года принятый на службу в разведке Его Британского Величества.

Керенский в мае перебрался в Москву из Петрограда и установил контакты с двумя крупными подпольными организациями: «Союз возрождения России», который объединял активных эсеров, меньшевиков, энесов; и «Всероссийский Национальный центр», включавший кадетов, октябристов, офицеров. Было достигнуто соглашение между «Союзом возрождения» и французским послом в Москве, который, по его словам, представлял всех союзников. Предполагалось, что в одном из освобожденных городов России соберутся наличные члены Учредительного собрания и провозгласят всероссийское демократическое правительство. «Это новое правительство вместе с западными союзниками России возобновит войну с Германией. А союзники будут продолжать оказывать России всю возможную помощь вооружением и войсками… Для начала движения внутри России была выбрана Самара. Туда с весны стали съезжаться члены Учредительного собрания»¹⁴¹⁴. Сам же Керенский сбежит за границу с полученным от Локкарта сербским паспортом.

Еще одной крупной подпольной организацией стал “Союз защиты Родины и Свободы” Савинкова. С апреля Союз содержали государства Антанты и их спецслужбы, о чем Локкарт писал откровенно¹⁴¹⁵. «К концу мая мы насчитывали в Москве и в тридцати четырех провинциальных городах России до 5500 человек… В Петрограде члены Союза работали на флоте, чтобы привести корабли в негодность, если немцы войдут в Петроград. В Киеве они организовали партизанскую борьбу в тылу немцев. В Москве они подготовляли убийство Ленина и Троцкого и готовились к вооруженному выступлению…»¹⁴¹⁶.

Большевики чувствовали шаткость своих позиций. «К апрелю 1918 года даже кое-кто из большевиков, по крайней мере, из тех, с кем я беседовал на эту тему, в глубине души опасался, что их период власти будет коротким»¹⁴¹⁷.

Значительную часть страны Ленин никак не контролировал. После Бреста немцы определяли политику в западной части бывшей Российской империи, стремительно разбираясь с подаренным им в Бресте миллионом квадратных километров с 56-миллионным населением. «Право самоопределения предоставлялось Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, Русской Польше, Украине, Бессарабии и Кавказу; все эти вновь созданные государства должны были вести самостоятельную национальную жизнь под руководством победоносной Германии и совершенно независимо от разбитой коммунистической России»¹⁴¹⁸, – писал Черчилль.

Прибалтике немцы быстро организовали «свободные выборы». Курляндский ландтаг принял решение о воссоздании Курляндского герцогства с приглашением на трон самого германского императора Вильгельма II. Сочтя это недостаточным, 12 апреля в Риге собрали еще один ландтаг из представителей дворянства Курляндии, Лифляндии, Эстляндии и острова Эзель (Саарема), который продекларировал их отделение от России и создание на их территории Балтийского герцогства под скипетром брата кайзера Генриха Гогенцоллерна. Литовская тариба (Совет) во главе со А. Сметоной провозгласила Литву королевством и пригасила на престол вюртембергского принца Вильгельма фон Ураха под именем Миндаугаса XI.

В Минске 25 марта Белорусская Рада с согласия оккупационных властей провозгласила независимость Белоруссии и просила кайзера принять ее «под свое покровительство». Но тут Берлин выступил решительно против: белорусские земли должны были быть поделены между Польшей, Литвой и Украиной¹⁴¹⁹.

Ключевая роль отводилась немцами Украине, откуда намеревались получать продовольствие «в первую очередь для Австро-Венгрии, затем и для нашей Родины, а кроме того, сырье для нашей военной промышленности и нужд армии»¹⁴²⁰. Немецкая оккупация Украины – по железным дорогам – была стремительной, «сопротивление было повсюду сломлено, и наступление проведено по всей Украине до степей Донской области…»¹⁴²¹. Донецко-Криворожская Советская Республика, возникшая на Харьковщине и Екатеринославщине, сопротивлялась дольше других. Но немцы, не останавливаясь, катились дальше, заняв Ростов и Батайск и устремившись в Закавказье.

Украинская Рада вернулась в Киев в обозе немецких войск. Но Берлин сделал ставку на генерал-лейтенанта Скоропадского. Был в экстренном порядке созван 29 апреля съезд хлеборобов в Киеве с участием 9 тысяч человек, которым было предложено провозгласить его гетманом Украины. Ленин 6 мая шлет отчаянную радиограмму Сталину, который в Курске ждал для переговоров представителей Рады: «В Украине государственный переворот. Полное восстановление буржуазно-помещичьей власти. У нас происходит экстренное совещание ЦК партии обо всем этом. Ваша политика – изо всех сил ускорять заключение перемирия и мира, конечно, ценой новых аннексий». Российской земли – не жалеть! Но с кем вести переговоры? Немцы услужливо предложили партнером Скоропадского. Ленин де-факто признает его легитимность, написав 8 мая Чичерину: «А не послать ли нам все же тотчас делегацию в Киев? По-моему, послать. Неразумно ждать формальных гарантий от немцев, ибо фактически их заявление есть гарантия, а потеря времени вредна нам, полезна немцам»¹⁴²². Но Киеву уже не о чем было говорить с Лениным, судьбу Украины вершили в Берлине.

Меж тем немцы вошли в Крым и нацелились на базировавшийся в Севастополе Черноморский флот. Москва приняла решение его увести, и 29–30 апреля корабли перебазировались в Новороссийск. Немцы возмутились и потребовали флот вернуть на место, чтобы они могли им распорядиться, угрожая в противном оккупировать все Черноморское побережье. 11 мая в Кремле изваяли «Протест германскому правительству против оккупации Крыма». Но Ленин был не против сдать флот Германии при условии обеспечения ею мира Москвы с Украиной, Финляндией и Турцией и «не-аннексии Севастополя». В Берлине условия не приняли. Тогда Ленин не нашел ничего лучшего, как отдать 24 мая приказ: «Ввиду безысходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно»¹⁴²³. Чего там мелочиться! В июне дредноут «Свободная Россия» и восемь эскадренных миноносцев были затоплены у Новороссийска.

Столь же непринужденно Германия распорядилась судьбой Финляндии.

Третьего апреля в Ханко высадилась немецкая дивизия под командованием генерал-майора фон дер Гольца, которая решила исход гражданской войны в Финляндии, действуя согласованно с частями Маннергейма. Гинденбург назвал это помощью Финляндии «в ее освободительной борьбе против российского деспотизма»¹⁴²⁴.

Сейм не только разорвал все отношения с Советской Россией, финское правительство объявило ей войну, имея в виду отторгнуть территории Южной и Восточной Карелии и Мурманского побережья.

Германия – и союзная ей Турция – вовсю хозяйничали и в Закавказье. Как только Троцкий хлопнул дверью в Брест-Литовске, турецкая армия начала наступление. За три недели армейская группировка «Кавказ» при поддержке иррегулярных курдских отрядов овладела ранее занятыми российскими войсками Эрзинджаном, Байбуртом, Трабзоном, Эрезуром и вышла на границу 1914 года. По Брестскому миру Турция присоединила к себе Батум, Карс, Ардаган – при условии проведения там референдума, при котором граждане сами определят, к какой державе относиться – в обмен на прекращение военных действий против России. Но аппетит у турок приходил во время еды, и они заняли уже всю Карсскую и Батумскую области.

Так называемый Закавказский Сейм 22 апреля провозгласил создание независимой Закавказской Демократической Федерации во главе с Гегечкори. Ленину оставалось возмущаться, что «дельцы Кавказской рады», несмотря на неоднократные запросы из Москвы, не удосужились сообщить, на какую территорию распространяют свою независимость. «От кого независимо правительство Гегечкори? От Советской республики оно независимо, но от немецкого империализма оно немножечко зависимо»¹⁴²⁵. От Закавказской Федерации немедленно отсоединилась Бакинская губерния, где власть оказалась у Совета народных комиссаров под руководством Степана Шаумяна. Взяв 15 мая Александрополь (Ленинакан, Гюмри), турки приступили к захвату Эриванской губернии, чем немедленно спровоцировали войну с армянами. 28 мая турецкие войска после ожесточенных боев с армянскими ополченцами взяли Караклис (Кировакан).

Турция в ультимативной форме потребовала роспуска Закавказской Федерации, которая распалась на три отдельных государства. В Грузии у власти оказались меньшевики, в Армении – дашнаки, в Азербайджане – мусаватисты. Каждая из республик теперь создавала свою собственную армию. Но ни одна из них не могла соперничать с турецкой. Солдат сохранявшихся в Закавказье частей российской армии разоружали, а то и расстреливали. С мая по октябрь 1918 года Закавказье оккупировали немцы и турки.

На Северном Кавказе Союз объединенных горцев Кавказа объявил о создании собственного независимого государства – от Черного моря до Каспийского, от Абхазии до Дагестана. Одновременно независимость провозгласил Юго-Восточный Союз, включавший Кубань, Ставрополье, Терскую и Дагестанскую области.

К лету 1918 года на территории бывшей Российской империи существовало как минимум 30 правительств.

Попытались немцы вести себя как хозяева и в Москве, но с меньшим успехом. Посол Германии граф Вильгельм фон Мирбах-Харфф приехал в Россию 26 апреля. Прием при вручении верительных грамот Свердлову по понятным причинам был холодный. Ленин принял Мирбаха только 16 мая. Отношения с немецкой дипмиссией были напряженными. «Но, считаясь постоянно с фактом нашего тяжелого положения и с необходимостью уступок, ВИ всегда следил за тем, чтобы достоинство нашего государства было соблюдено, и умел находить тот предел, за которым надо было проявлять твердость» ¹⁴²⁶, – утверждал Чичерин. Осложнились с появлением Мирбаха и отношения с Западом. Как замечал Локкарт, «момент для соглашения между большевиками и союзниками был, в сущности, упущен».

Но Ленин не оставлял попыток. Локкарт свидетельствовал, что весной 1918 года «мы с Робинсом пользовались особыми привилегиями. Мы без всякого труда добивались приема у любого из комиссаров»¹⁴²⁷. Он уверял, что в весенние месяцы делал все, чтобы подвигнуть Лондон к сотрудничеству с Москвой, дабы избежать дальнейшего российско-германского сближения. А инициативу резкого крена в антибольшевистскую сторону приписывал Франции.

Основания для надежды на Америку, хотя и иллюзорные, давала линия полковника Робинса, который продолжал пытаться наладить советско-американские отношения. Он «ежедневно связывался по телеграфу с Фрэнсисом, добиваясь предотвращения японской агрессии в Сибири, встречался с Лениным и разрабатывал вместе с ним план американо-советского экономического сотрудничества»¹⁴²⁸. Но позиции Робинса слабели на глазах, «и он в начале мая покинул Россию, чтобы иметь возможность развивать свои воззрения непосредственно президенту Вильсону…»¹⁴²⁹. И все же именно с США Ленин продолжал связывать возможность прорыва политической и экономической изоляции. 14 мая он предлагал отъезжавшему Робинсу «предварительный план наших экономических отношений с Америкой». Но тут же с Вильямсом послание «американским социалистам-интернационалистам»: «Я твердо верю, что в конце концов социальная революция победит во всех цивилизованных странах. Когда она наступит в Америке, она далеко превзойдет русскую революцию»¹⁴³⁰.

Инициатива в определении общей линии западных дипмиссий в России, которая влияла и на позиции глав государств Антанты, находилась теперь в руках французского посла Нуланса, который публично пригрозил Москве интервенцией. НКИД потребовал его отзыва, заявив, что рассматривает его как частное лицо. Ленин «сейчас же вмешался, чтобы прекратить те излишние репрессалии, от которых можно было ожидать нежелательных результатов»¹⁴³¹. Но Нуланс не выражал своего частного мнения – позиция западных столиц стала резко склоняться в сторону решительного вмешательства. Как через поддержку сил внутренней оппозиции большевикам, так и прямую военную интервенцию. «Из лиц, стоявших во главе правительств, противником агрессивной политики являлся в ту пору один президент Вильсон. Французы были сторонниками военной поддержки врагов большевиков. Английское министерство иностранных дел – …военное министерство придерживалось, по-видимому, другой политики – выступало в защиту военного выступления с согласия Советов»¹⁴³². И следует заметить, что такой вариант, каким бы невозможным он ни казался, Ленин вовсе не отвергал с порога. Западная военная интервенция в Россию первоначально была именно «интервенцией по соглашению» с большевиками.

В Мурманск во время I Мировой войны была в рекордные сроки проложена железная дорога для доставки военных грузов от союзников. С грузами появился и военный персонал. После Октября он и не думал уходить, поскольку уже доставленные в порт военные материалы нужно было защищать якобы от немцев. Мурманский Совет 1 марта 1918 года обратился в Совнарком за инструкциями, «в каких формах может быть приемлема помощь живой и материальной силой» со стороны Запада. Троцкий был настолько увлечен идеей сотрудничества, что сразу прислал такой ответ: «Вы обязаны принять всякое содействие союзных миссий и противопоставить все препятствия против хищников»¹⁴³³. Председатель Совета Юрьев распоряжение выполнил, заключив уже на следующий день «словесное соглашение», на основании которого 6 марта в порт вошел британский крейсер «Глори» с десантом морской пехоты. Следующие партии были десантированы 14 марта с английского крейсера «Кокрейн», а 18 марта с французского крейсера «Адмирал Об». Это вызвало протесты Берлина, обвинившего Москву в нарушении нейтралитета, немцы решили усилить блокаду побережья с помощью подлодок.

Ленин и Сталин пишут 26 марта Юрьеву: «Нам кажется, что Вы немножечко попались. Теперь необходимо выпутаться. Наличность своих войск в Мурманском районе и оказанную Мурману фактическую поддержку, как военно-политический акт определенного характера, англичане могут использовать при дальнейшем осложнении международной конъюнктуры как основание для оккупации». Советовали предостеречь от оккупации. «Одновременно на днях посылаем Вам отряды вооруженных красногвардейцев». Девятого апреля Сталин, указывая на опасность со стороны белофиннов, информировал Юрьева об их с Лениным позиции: «Советуем принять помощь англичан»¹⁴³⁴. Однако чем дальше, тем больше присутствие англичан на Севере нервировало Москву.

Интервенция «без соглашения» началась на Дальнем Востоке. Еще 12 января на рейде Владивостока появился японский миноносец «Ивами». Через два дня в бухту Золотой Рог вошли английский крейсер «Суффолк» и японский крейсер «Асахи». Японский консул заверил местные власти, что суда прибыли для защиты японских подданных. В начале апреля кто-то убил во Владивостоке двоих японцев, после чего началась массовая высадка японских войск. Державы Антанты предпочли спонсировать и вооружать отряды атаманов Семенова, Калмыкова и Гамова, а не воевать самим. Ленин в мае отмечал, что «усилилось прямое наступление контрреволюционных войск (Семенов и др.) при помощи японцев на Дальнем Востоке, а в связи с этим ряд признаков указывают на возможность соглашения всей антигерманской империалистической коалиции на программе предъявления России ультиматума: либо воюй с Германией, либо нашествие японцев при нашей помощи». Угроза Японии воспринималась в Москве как исключительно серьезная. Ленин соглашался, что «она, имея миллионную армию, заведомо слабую Россию взять бы могла».

Пытались втянуть в интервенцию и Вильсона, но тот не горел желанием вмешиваться в дела за океаном и не был в восторге от массированного присутствия на Дальнем Востоке Японии. Так что Ленин не без оснований возлагал надежды на межимпериалистические противоречия и пророчески заявлял 14 мая об отношениях США и Японии:

– Экономическое развитие этих стран в течение нескольких десятилетий подготовило бездну горючего материала, делающего неизбежной отчаянную схватку этих держав за господство над Тихим океаном и его побережьем… Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России¹⁴³⁵.

Собственно, без Запада Гражданская война могла бы закончиться, едва начавшись, в первой половине 1918 года победой большевиков. Но такой исход явно не устраивал страны Антанты. Под влиянием союзников и решительно настроенных членов собственной администрации, Вильсон тоже дал добро на интервенцию.

И на мятеж чехословацкого корпуса, что явится началом уже полномасштабной Гражданской войны.