Мы вполне могли бы пропустить мыс Степпер, срезав угол и пойдя напрямик к скале Ганвер. Но наши ноги сами собой следовали тропе: нас тянула на запад пыльная пуповина, позволявшая нам существовать вдали от чужих глаз в этой узкой полоске ничьей земли. Впереди показался мыс Тревоз, а в сторону юга уходили, теряясь в дымке, бесчисленные каменные мысы, которые нам еще только предстояло преодолеть.

Здесь буйствовал тамариск, которым были усажены местные каменные изгороди; его пушистые ветви ласково гладили воздух. Тамариск мягче, нежнее и приветливей, чем дрок и папоротники, которые мы видели к востоку отсюда, и тем не менее это стойкий и выносливый кустик, одинаково гибкий и в бриз, и в бурю. Его ветви укрывали скамейку, на которой лежала груда лохмотьев, а рядом стояли магазинные тележки, полные пожитков, и над ними роились мухи.

Это был старик – а с ним и вся его жизнь, упакованная в полиэтиленовые пакеты.

Он не шевелился. Как кролик в живой изгороди, разодранный воронами, окруженный роем мух, полный вылупившихся опарышей, высосанный изнутри и вернувшийся в жизненный цикл. Мы стояли возле тела, лежавшего на скамейке, ощущая свое место рядом с ним, свое место в жизненном цикле, одной ногой в зарослях гниения.

– Отвалите. – Похоже, он все же не мертвый.

– Приятель, тебе что-нибудь нужно? У меня есть хлеб.

– Отвалите.

– Может, шоколадный батончик?

– Оставьте на скамейке и отвалите.

Мот выложил на скамейку у лохмотьев половину наших продовольственных запасов, и мы ушли, усилием воли заставив себя повернуться спиной к мухам. Это не наша участь – пока еще не наша. Но кто знает, что могло бы случиться, если бы мы остановились и задержались чуть дольше нужного?

Мы выпросили немного воды у спасателей в заливе Харлин. Они приезжали из Южной Африки и Австралии, чтобы летом следить за незадачливыми отдыхающими на пенопластовых буги-бордах, а зимой, как гуси, возвращались на юг. Вот бы и нам отправиться куда-то в теплые края, прежде чем наступит зимний холод и темнота. Мы ушли от спасателей, завидуя их легкой жизни, и пересекли широкую полосу светлого песка, добравшись до пласта каменистой породы по другую сторону залива. Сложив свою вонючую грязную одежду в полную воды каменную выбоину, мы оставили ее отмокать, а сами с визгом прыгнули в пенистые волны и долго плескались в них, отмываясь дочиста, покрываясь солью. Оазис ясности: прозрачная вода, волнистый после отлива песок, свобода от времени.

Улегшись на камнях, разложив вокруг одежду, высохшие на ветру, просоленные, мы проспали до середины дня. Проснувшись, мы обнаружили, что прилив отрезал нас от суши, причем в компании большого семейства. Пока мы вместе взбирались на скалу высотой метров двадцать, дедушка рассказывал, что у них традиция – приезжать в Харлин и жить тут в туристическом автоприцепе. Эта традиция зародилась, еще когда его дети были такими же маленькими, как сейчас внуки. Наверху они прошли через широкие железные ворота на организованную стоянку для автотуристов и растворились в этой огромной, забетонированной и ярко освещенной парковке. Спали они, конечно, в концентрационном лагере, но хотя бы дни проводили на пляже. Мы повернули направо – берег звал нас вперед.

Маяк Тревоз ослепительно сиял в свете вечернего солнца, невыносимо яркий на синем фоне. Лежа в сухой траве, обдирая с носа шелушащуюся кожу, я чувствовала, как большинство моих потребностей куда-то ускользают. Меньше хотелось пить и есть, меньше хотелось всего на свете. Мы крепко проспали до вечера, а разбуженные прохладным ветром двинулись дальше, вниз, к идеальному пляжу, окруженному песчаными дюнами в зарослях высокой травы. Мы поставили палатку на траве, надеясь, что она защитит нас от холода, и открыли двери настежь, чтобы ветер высушил промокшую ткань.

Начался прилив, и безупречные волны одна за другой покатились на пляж. И тут появились они. Затянутые в неопрен фигурки, у каждой под мышкой доска для серфинга – они бежали с дороги, с тропы, из-за дюн, отовсюду, неуклюже раскачиваясь, когда порывы ветра ударяли им в доски. Оказавшись в воде, они выгребли за волнорез, сбившись вместе, как косяк черных рыб. Затем пришли волны, и от общей массы по одной стали отделяться стройные фигурки: каждая поднималась во весь рост, становясь единой с поднимающейся и опускающейся волной, элегантно катясь до самого мелководья. Люди, превратившиеся в морских танцоров.

Мы сидели у входа в палатку, завернувшись в спальные мешки, пока не стемнело и не исчезли последние сёрферы. Отлив уводил воду всё дальше от берега, и пока море медлило перед возвращением, на пустой пляж спустились птицы. Теперь он принадлежал только им, и они всю ночь бегали, перекрикиваясь, по обнажившейся полоске между пляжем и водой.

Наутро вся наша палатка вновь покрылась влагой, но на этот раз мы решили дождаться, пока она высохнет, попивая чай и глядя на собачников и первых утренних сёрферов. Затем Мот спокойно выбрался из палатки безо всякой помощи, и мы убрали ее. Голод никуда не делся, но теперь мы скорее наблюдали его, чем ощущали, так же как ноющие суставы и твердеющие мозоли.

С запада продолжали нестись порывы прохладного ветра, взбивавшие море в пену там, где оно бросалось на крошечные каменистые островки у самого берега. Островки становились всё больше, пока не превратились в легендарные Бедрутан Степс, камни, по которым ходил сказочный гигант Бедрутан. Никто точно не знает, кто придумал эту легенду: древние жители Корнуолла или же Национальный фонд объектов исторического интереса, который теперь успешно продает мало чем примечательное скопление камней множеству туристов. Среди местных мы слышали недовольные высказывания в адрес Национального фонда, который владеет третью с лишним береговой линии Девона и Корнуолла – их выкупила организация Проект Нептун, чтобы уберечь береговую линию от застройки. Жаловались на то, что Фонд вводит слишком много ограничений и не понимает потребностей местного населения, которому нужно как-то зарабатывать на жизнь. Я знаю, что такое зарабатывать на жизнь сельским хозяйством, и это нелегко. Мне также случалось бывать в заливе Мазер-Айви, где построили туристический парк, и берег абсолютно точно нуждается в защите от подобной участи. Но проходя мимо переполненного кемпинга для автотуристов, каменных дорожек и кассовых аппаратов, я невольно думала о двойных стандартах.

– Если свернете вглубь полуострова и подниметесь в долину, увидите маленький кемпинг. Странноватый, зато дешевый как грязь, – посоветовала нам девушка, укрывшаяся, как и мы, от начавшегося дождя под навесом пляжной кабинки.

– Ну что, сходим туда, приценимся? Если окажется слишком дорого, мы всегда можем поставить палатку вон в том лесочке – там лучше прятаться от дождя, чем среди скал.

Вместе с дождем усилился и ветер, и мысль об укрытии казалась соблазнительной.

По пути к кемпингу мы прошли фургон для перевозки лошадей, скотовоз и зерновой элеватор, поросшие высокой травой; казалось, что к ним не прикасались все лето. Деревья расступились, открыв взгляду горстку дощатых домиков, луг со свиньями, двух осликов и большой шатер. Из-за одного домика вышел мужчина в драном свитере, с лохматой кудрявой бородой. В руках он держал ведерко и швабру. Пять фунтов за ночь в палатке и холодный душ. Дождь не прекращался, и мы согласились.

Мы прошли мимо шатра, пробрались сквозь сарай, в котором стояло несколько продавленных диванов и стиральная машина, мимо деревянных хибарок, каменных хибарок, мимо еще одного фургона для лошадей, пока наконец не добрались до поля, окруженного деревьями.

– Заглядывайте попозже в сарай, ребята придут, у них обычно есть пиво.

Ребята? Вокруг не было видно ни души.

Я начала было раздеваться в сарайчике, где размещались две душевые кабинки и стул, но схватилась за полотенце, заметив, что я не одна. Из угла комнаты на меня смотрела женщина: волосы как воронье гнездо, лицо загорелое, с обгоревшим красным носом, ступни в мозолях, ноги худые и подтянутые, а сквозь провисшую кожу видны ребра. Продолжая глядеть в зеркало, я провела рукой по грудной клетке. Она показалась мне чужой – я не видела ее такой уже много лет. Под струей холодной воды я попыталась расчесать волосы, но ничего не вышло, поэтому я быстро вытерлась и натянула на голову шляпу. В холодный день принимать холодный душ – все равно что заниматься виртуальным приемом пищи. После него стоит надеть тоненькую флисовую кофту, и тебе кажется, что это пуховая куртка, но это ощущение быстро проходит, и холод возвращается еще острее прежнего. Чем трястись в своей палатке, мы решили сходить в сарай.

Когда мы проходили мимо фургона для перевозки лошадей, дверца открылась и оттуда выпрыгнул загорелый молодой парень со светлыми волосами. Из других сарайчиков и шалашей тоже появились молодые загорелые ребята, а когда мы добрались до сарая, из каменной хибарки вышла парочка с дредами. Мы попытались упасть на диван с той же ленивой грацией, что и они, но безуспешно.

– Что вы все тут делаете? Мы и не думали, что тут кто-то есть. Вы на каникулах? – чувствуя себя очень старыми и неуместными, мы с трудом подбирали слова.

– Нет, мы тут живем. И работаем: Курт пускает нас пожить к себе, а мы помогаем ему по хозяйству. А зимой мы уезжаем.

– Так вы живете в этих сараях, а не просто остановились переночевать? А где работаете?

– Большинство из нас спасатели, есть пара официанток, но все мы сёрферы. Никто из нас не потянул бы снимать нормальное жилье – цены просто безумные. Так что сарайчики нас устраивают. Сам я тут третий год, но следующим летом возьму выше: переселюсь в лошадиный фургон.

– А каменная хибарка?

– Ну нет, в каменную хибарку попадают только избранные.

Услышав это, парень с растаманской прической, стоявший у стиральной машинки, повернулся и уставился на парня на диване.

– Дятел, пойди пива принеси. Так что, стариканы, как вас занесло в наш сарай?

Мот глянул на меня и пожал плечами. Врать не было никакой нужды.

– Мы бездомные. Мы потеряли свой дом, бизнес, все, на что работали всю жизнь, остались без копейки денег, к тому же я умираю, и мы подумали: какого хрена, пойдем-ка мы в поход. Мы пришли из Майнхеда, пока идем на запад, а дальше – кто знает.

– Ого. Ты гонишь, да?

– Нет.

– Ни хрена себе.

– Да, ни хрена себе.

– Ну ничего, чувак, ты как волна.

– Волна?

– Да, зацени, качество волны зависит от того, что делает природа. Волна зарождается, когда ветер дует на воду, далеко в открытом море, а потом всё зависит от того, насколько сильный дует ветер и как долго, ну и какой путь проходит волна – мы называем его фетч. Сильный ветер, долгий фетч, годный отрезок берега – и вот всё супер, ты катишься в трубе. Но ты – ты зародился от гребаного урагана, чувак, и твой фетч еще не закончился, тебя несет прямиком к огромной, чистейшей трубе. Ты разве не видишь сам? Тебя вынесет на берег по-королевски! Курт, Курт, они свои, отпирай заначку.

Бородатый отпер дверь бытовки, которая оказалась под завязку набита любым алкоголем, какой только можно себе вообразить. Мальчики перетащили коробки к тому, что мы сначала приняли за стойло в углу сарая, но, когда дверь распахнулась, внутри мы увидели Курта за встроенной барной стойкой. Он расставлял бутылки по полкам.

Был ранний вечер, мы ничего не ели, так что наши голодные тела, несколько недель почти не прикасавшиеся к алкоголю, продержались недолго – все вокруг поплыло. Из динамиков, стоявших на стиральной машинке, доносился регги, и все казалось нам несущественным. Мы были среди лучших друзей, в самом любимом месте на целом свете.

– Так что с тобой не так, чувак, почему ты умираешь?

Мот танцевал – плавно, расслабленно, двигаясь в такт музыке, в руке – стакан с виски. Я и не знала, что он пьет виски, но нельзя, в конце концов, знать друг про друга все.

– Сначала у меня перестанут работать ноги, потом все остальные важные части тела, а потом я задохнусь.

– Вот засада.

– Да, засада.

– А знаешь, Курт занимается траволечением. Вдруг у него что-нибудь есть от этого?

– Курт. Его правда так зовут? Чем вы тут на самом деле занимаетесь, почему зависаете с ним?

– Ну, мы кормим свиней, косим траву – типа помогаем друг другу; и нам хорошо, и ему. А потом он едет с нами сёрфить в Коста-Рику, мы там носим его доски, водим фургон – короче помогаем друг другу. Он пускает нас жить в сарайчиках бесплатно. Всем хорошо.

Курт вышел из-за барной стойки.

– Да, меня правда так зовут. Вот, возьми, и сделай глубокую затяжку: вся боль просто исчезнет.

– Но я не курю.

– Закуришь, не парься.

Сарай наполнился чудесной дымкой счастья, и я свернулась на диване в полном блаженстве. Мот все еще танцевал, мир был прекрасен. На следующее утро я с трудом разомкнула веки, чтобы помахать паре спасателей, уезжавших на работу на своих велосипедах, но только ближе к полудню нам удалось собраться и на нетвердых ногах отправиться дальше.

– Возьми это с собой, мой друг, это лекарство. И если тебе понадобится где-то переночевать – ты знаешь, где нас найти.

– Спасибо, Курт.

Небо почти прояснилось, последние редкие облачка быстро скользили по синеве, а перед нами расстилался бесконечный залив Уотергейт. Мы шли прямо вдоль пляжа, слишком хрупкие сегодня, чтобы одолевать подъемы и спуски скалистого берега. За полоской ресторанов и кафе к воде уходил широкий песчаный берег, нетронутый и совершенно пустой. Нам встретился всего один человек – пожилой мужчина с парой спаниелей. Он остановился, чтобы поболтать.

– Вы идете по береговой тропе?

– Да, как минимум до Лендс-Энда.

– Я всегда хотел по ней пройти… Просто идти и идти день за днем.

– Сделайте это. Просто соберите рюкзак и отправляйтесь в путь прямо сейчас. Неизвестно, какой длины у кого будет фетч – тут все зависит от ветра.

Мы пошли дальше между скалами и морской пеной, и постепенно мужчина и его собаки превратились в точки далеко позади. Вода прибывала, и высокие волны, казалось, растягивают вертикальный горизонт, заворачивая нас в пространство между сушей и морем. Запертые, но освобожденные, на краю, но часть всего остального. Наш фетч еще продолжался, наша сила росла.

Ближе к острову Закриз скалы посинели от тысяч мидий. Мы набрали полную кастрюльку и сварили их, выковыривая толстые тельца из раковин перочинным ножом. Иногда мимо кто-то проходил, но мы понемногу превращались из участников происходящего в наблюдателей. В сыром воздухе каркали вороны; их беспокойные крики эхом отражались от каменных стен. Наш мир менялся по мере того, как путешествие вело нас все дальше между морем, небом и камнем. Мы становились едины с тем диким краем, где обитали, и соленая тропа, по которой мы шли, преображала наш фетч.

Расположившись на ночлег у форта Тревелг – впереди огни Ньюки, позади темнота Уотергейта, – мы были совершенно беззащитны перед Атлантическим океаном. Ветер усилился, а затем полил дождь стеной. Мы надели на себя всю свою одежду, накрыли спальники дождевиками и проспали двенадцать часов кряду, не просыпаясь.