Я сидела у палатки в нежном, влажном утреннем свете и кипятила чай, чтобы выпить его с последними печеньками. Под свежеобрезанными шортами ужасно чесались ноги – наверное, из-за стирки в соленой воде.

– Мот, выходи, я приготовила чай. – Ноги чесались все сильнее.

– Ого, посмотри на свои ноги, это что-то невероятное. – Кажется, он все еще не в себе. Ноги у меня нормальные, но невероятными их еще никто не называл. – Да смотри же, божьи коровки!

Действительно, мои ноги были покрыты вовсе не солью пополам с потом, а божьими коровками. Поднявшись, я увидела, что вся ими кишу. Более того, присмотревшись, мы увидели божьих коровок везде – на палатке, на горелке и на Моте. Крошечные лапки несли их вверх, как можно ближе к небу, и они торопились взлететь с наших протянутых рук, чтобы отправиться на поиски завтрака. Прожив всю жизнь в окружении природы, я знала, что божьи коровки откладывают сотни яичек в местности, где обитает много тли, чтобы их дети, вылупившись, могли сразу же подкрепиться. Но я не могла поверить в такое банальное объяснение: коровок было слишком много, они были слишком красными и блестящими, их появление должно было что-то означать! В свете раннего утра мы стояли и любовались, как сотни крошечных существ впервые расправляют крылышки и взмывают в воздух прямо с наших пальцев. Нет, я просто не могла объяснить это чудо научными фактами, и решила верить в то, что божьи коровки приносят удачу. Глядя, как над Мотом взмывает розовое облачко, я усиленно старалась поверить в чудо.

– Знаешь, а я сегодня неплохо себя чувствую.

– Это из-за божьих коровок?

– Нет. Я думаю, это потому, что я перестал пить эти таблетки; у меня будто туман в голове рассеялся. Конечно, всё болит, но я решил посмотреть, как дальше пойдет без них. Обычное обезболивающее выпью, но я уже чувствую себя по-другому, куда яснее. Пойдем в Кловелли, съедим что-нибудь. Умираю от голода.

– Я все равно считаю, что все дело в божьих коровках.

Погода быстро менялась, и вскоре сквозь ветви деревьев на нас хлынул дождь. Посыпанная гравием дорожка Хобби-Драйв выписывала бесконечные петли, но никак не приводила нас к Кловелли. Всё, что попадалось нам на глаза, напоминало о том, как мы проголодались, – даже стайки молодых фазанов, клевавших зерно из контейнеров на опушке леса. Мы жили впроголодь уже неделю, но теперь я почувствовала настоящие спазмы в желудке; голова у меня слегка кружилась. Что, если нам сварить птичий корм?

Кловелли когда-то был одним большим имением. Все дома в нем принадлежат одной управляющей компании, которая сдает их в аренду; эту компанию уже почти триста лет контролирует одна семья. Городок известен прежде всего своей центральной улицей: крутая, мощенная булыжником, она бежит к гавани мимо хорошеньких коттеджей, идеальных, как с картинки. Однако сколько мы ни шли, городок не появлялся, вокруг был только лес с фазанами.

– Здесь живет актер из того фильма. У него еще жена умерла от болезни двигательных нейронов.

– Как печально. Какой актер?

– Помнишь тот фильм про человека, который прошел от Лендс-Энда до Джон-о’Гротса? Только они, в отличие от нас, жили с сиделками и в нормальном доме, а не на тропе. Я не хочу умереть в палатке.

– Ты не умрешь в палатке. Как думаешь, он на самом деле прошел весь маршрут или только сделал вид для фильма? – Я вдруг поняла, что немного завидую этому актеру. Не тому, конечно, что он потерял любимую женщину, а тому, что у него остался дом, полный воспоминаний об их совместной жизни. Закрыв глаза, он сможет представить, что она читает в своем любимом кресле или смотрит из окна. А что останется мне?

– Как ты думаешь, это просто мазохистский способ притворяться, что мы на самом деле не бездомные? Что у нас все еще есть смысл в жизни? – Из-под ног разбегались в стороны фазаны, вновь собираясь в стайку позади нас. Есть хотелось мучительно, до головной боли.

– Да, конечно. – Мот остановился, удивленный открывшимся ему зрелищем. – А это еще что такое? Скажи мне, что ты тоже это видишь.

– Вижу: это здоровенная индюшка.

– Что громадная индюшка делает в лесу вместе с фазанами?

– Понятия не имею.

– Чувствуешь, бензином пахнет? Мы, наверное, пришли.

Стороной обойдя знак, гласивший, что вход в город стоит пятьдесят фунтов с человека, мы зашагали по мощеной центральной улице Кловелли, подгоняемые весом рюкзаков. Местный магазин оказался на самом деле не магазином, а крошечной лавкой со сладостями и мороженым для туристов.

– За едой вам придется пойти в паб или в туристический центр.

Мы спустились к набережной и немного посидели под остатками дождя.

– Может быть, если в пабе мы возьмем порцию картошки фри на двоих, они помогут нам снять денег с карточки.

Мимо каменной арки, выходившей на гавань, шел прыщавый юноша в черном, вероятно официант, и ел громадный местный пирог – слоеный, с мясом и овощами. Я так проголодалась, что чуть не протянула руку за крошками, падавшими на землю. Он всего лишь мальчик, он будет не против.

– Приятель, а где ты купил этот пирог? В магазине ничего не продают.

Он, казалось, чуть удивился, что с ним заговорила немолодая и немытая бездомная женщина, но остановился, дожевывая и разглядывая нас.

– Их продают в туристическом центре.

– Мы думали заглянуть в паб. Как там цены, приемлемые?

– Нет. Я работаю в этом пабе, там на все бешеные цены. Мне скидка не полагается, поэтому перед работой я каждый раз иду в туристический центр, купить пирог с мясом. Ну и еще чтобы повидать девчонку с розовыми волосами, которая ими торгует, – он улыбнулся.

– Сочувствую, приятель. Спасибо за совет! Нелегко оказалось тут найти недорогой паб.

Парень, казалось, узнал в нас родственные души, и присел на скамейку рядом.

– Мне-то можете об этом не рассказывать. Я лично лучше удавлюсь, но ни пенса не отдам местному высшему классу. У них и так денег полно. Так уж тут устроена жизнь. Все принадлежит Ему – тому, который живет на холме.

– Так тебе тут не нравится? Я думала, тут чудесное местечко для жизни.

– В этой пафосной деревне, где всё втридорога? Я сюда не вписываюсь. Скоро в армию пойду, чтоб отсюда убраться.

– Нет, ну наверняка здесь много и хорошего тоже? Во-первых, тут безумно красиво, во-вторых, та девушка с розовыми волосами.

– Нет, она все равно на меня внимания не обращает. А вот на охоту ходить я люблю – вспугиваю дичь для местных богатых парней; с ними ничего, весело.

– А, так тогда ты, наверное, знаешь, откуда тут индюшки?

– Какие, в лесу? Их мало кто замечает. Их держат, чтоб они приманивали фазанов есть из кормушек. Потом на рождественской охоте тот, кто застрелит индюшку, получает бонус. Мало того, что добыл собственный ужин, так еще и бутылку виски за это получаешь! А я за целый день беготни по лесу получаю всего пять фунтов. Ну ладно, мне пора. Хорошей вам тропы.

– Удачи в армии.

Я боялась, что, не успев вырваться из одной иерархии, он угодит прямиком в другую, но жизнь, казалось, наделила его достаточным упрямством, чтобы с этим справиться.

На вершину холма, где стоял туристический центр, мы вползли практически на четвереньках. Я за весь день съела одну-единственную печеньку, и меня пошатывало.

Большой ресторан выглядел многообещающе, а у нас как раз были деньги на карточке. Мы повесили непромокаемые куртки сохнуть на стулья, поставили телефон на зарядку и выбрали самое дешевое, что было в меню. Девушка с розовыми волосами посмотрела на нас сочувственно и объяснила, что они пять минут как закрылись и она ничего не может нам продать.

– Ну можно нам хотя бы чайник кипятку?

– Ой, не знаю, – она взглянула через плечо. – Ну давайте, и киньте что-нибудь в банку для чаевых.

– А нельзя нам просто купить два пирога? Мы туристы, идем по береговой тропе, и у нас кончилась вся еда. Мы думали что-нибудь купить в вашем магазине…

– Ох нет, там еда не продается. Да и я ничего не могу продавать после закрытия. Пойдите сядьте за столик. Я вам принесу воду.

Мы сидели и ждали, а от нашей одежды валил пар.

– И что мы будем делать? Нам нужно где-то добыть еды.

Из-за соседнего столика встала семья, оставив нетронутыми громадные тарелки салата. Я уже собиралась с духом, чтобы переставить две из них на наш столик, когда девушка с розовыми волосами вернулась.

– Подождите, пока уйдет мой начальник, и я заверну вам с собой пирогов. Если к концу рабочего дня что-то не продалось, я должна всё выбросить, но так стыдно выбрасывать еду, я лучше отдам ее вам. Да и как я вас отпущу, не накормив? Все равно что дать своей бабуле умереть от голода под кустом. Неправильно это.

Бабуле? Похоже, я сегодня выгляжу особенно плохо.

– Большое вам спасибо за доброту. – Может быть, я тоже что-то смогу для нее сделать? – Мы, кстати, тут у вас познакомились с несколькими прекрасными людьми. Вот, например, молодой человек, тот, что работает в пабе и ходит сюда покупать пироги, – такой приятный, разговорчивый парень.

– Да, я знаю, но он уходит добровольцем в армию. Я бы предпочла, чтобы он остался.

– Может, стоит ему об этом сказать? Кажется, вы ему нравитесь.

– Думаете?

– Определенно.

Мы ушли с пакетом пирогов, а в маленьком магазинчике прикупили конфет и бутылку местного грушевого сидра, да к тому же сняли наличных.

Парень с набережной никак не шел у меня из головы. Я прекрасно понимала, как общество может делиться на «нас» и «их». Я и сама выросла на территории огромного загородного поместья, где мой отец был простым арендатором, поэтому мне даже не нужно было переспрашивать, кого парень назвал «он». Ребенком я не раз видела, с каким рабским благоговением деревенские жители обращаются с землевладельцем и его родными, так что презрительное отношение нашего нового знакомого мне было знакомо. Именно оно когда-то подталкивало меня участвовать в социалистических митингах, протестах против подушевого налога, протестах против испытаний американских ядерных боеголовок на базе Гринэм-Коммон, да практически в любых протестах. Когда родители попытались выдать меня замуж за сына владельца нашей фермы, меня охватила такая ненависть к номенклатуре и вообще к чужому контролю, что я сломя голову кинулась в объятия Мота, верившего, что свобода – главное право любого человека. Мама до самой смерти не могла простить мне отказ выйти замуж за землевладельца и прожить жизнь в достатке и спокойствии. Она так и не приняла Мота. В сумерках бредя через лес, вдыхая влажный кислый запах мокрых кустов, я представляла, как она сейчас потешается надо мной.

«Наверняка теперь-то жалеешь о своем решении, девочка моя». Нет, мама. Нет, не жалею.

Тропа шла краем леса, пока не уперлась в большое зеленое поле. По защитной сетке вокруг молодых деревьев мы поняли, что попали в олений парк. Вдали виднелись огни поместья.

– Как думаешь, Он там сейчас переодевается к ужину? – Я представила себе жаркий огонь в камине и сухую одежду.

– Ты просто завидуешь.

– Нет, честное слово. Давай заночуем здесь – тут идеально.

– Не надо. Наверняка с утра нас прогонит отсюда какой-нибудь сторож на большом джипе.

– А мы встанем пораньше.

В лесу всю ночь демонстративно угукали совы, никак не давая мне уснуть. Я попыталась пересчитать их, получилось четыре или пять, но, может быть, это была одна сова, летавшая кругами. Несмотря на весь уют, Ему в стенах особняка не было слышно, как сова задевает крыльями ветви дуба или как ее когти царапают кору букового дерева. Кладя голову на подушку, Он не вдыхал ни сладкий запах крапивы, ни резкий аромат дрока. Правда, у Него была подушка.

Когда я наконец проснулась, Мот уже не спал. Он что-то царапал ручкой на клочке бумаги.

– Что ты делаешь?

– Пишу благодарственную записку, а ты что подумала?

Я отыскала очки и прочла на измятом листке: «Уважаемый сэр, спасибо за ту прекрасную ночь, которую мы провели в палатке в вашем оленьем парке. Я с радостью расскажу друзьям о вашем гостеприимстве».

– Я суну ее в горлышко бутылки из-под сидра и прикреплю к проволочной сетке. Они ее наверняка найдут.

– А как насчет золотого правила? «Не оставлять следов»?

– Это же не мусор, а благодарственная записка.

Восемь тридцать – так рано мы еще ни разу не вставали. Выгнав из палатки божьих коровок, мы отправились в путь.