Шоу уродов. Деконструируем жуть

О клоунах, злом смехе и психической болезни

Порой мы используем слова, которые приписывают негативные качества людям, которых мы вообще-то не знаем. Этот парень жутковатый. Какой-то чудик. Она меня пугает. Мы применяем характеристики странности, чудаковатости, жутковатости, подразумевая, что это неотъемлемые черты человека, а не результат поведения в той иной ситуации. Но что, если остановиться и задуматься, что же такое жуть? Знают ли жутковатые люди, что они таковы? И не жутковаты ли вы сами?

До недавнего времени не существовало науки, которая помогла бы нам понять жутковатость. Только в 2016 году Фрэнсис Макэндрю и Сара Кёнке опубликовали первое эмпирическое исследование на эту тему. Авторы хотели осмыслить расплывчатое понятие жутковатости. Как они написали: «Учитывая его распространенность в повседневной социальной жизни, удивительно, что еще никто не изучал его с научной точки зрения».

Итак, что происходит, когда нам кажется, что кто-то — жутковатый? Макэндрю и Кёнке утверждают, что ощущение жути возникает в результате работы встроенного детектора угрозы. Этот детектор дает нам знать, что что-то не так, вызывая чувства замешательства и неприязни, когда по телу начинают бегать мурашки. Но описать ощущение жути мало. Исследователи задались вопросом: если это детектор угрозы, о чем он нас предупреждает? Они решили, что жуть «не может быть всего лишь четким сигналом физической или социальной опасности. Грабитель, который тычет вам пистолетом в лицо и требует денег, определенно угрожает и пугает. Но большинство людей не использовали бы в подобной ситуации определение “жутковатый”».

Итак, они решили узнать, что мы описываем словом «жутковатый». Первым делом специалисты попросили 1341 участника исследования сделать следующее: «Подумайте о близком друге, чьему мнению вы доверяете. Представьте, что этот друг говорит, что встретил какого-то человека, мужчину или женщину, и этот человек “жутковатый”».

Затем участников попросили оценить вероятность того, как этот человек мог себя вести или какие у него были физические особенности — всего 44 показателя. Ученые обнаружили, что почти все (95,3% людей) утверждали, что мужчины скорее окажутся жутковатыми, чем женщины. Они также узнали несколько «жутковатых» характеристик и манер поведения, которые тесно связаны между собой и, возможно, составляют суть жутковатости. Добровольцы выделили следующие наиболее вероятные приметы такого человека:

1. Этот человек стоял слишком близко к другу добровольца.
2. У человека были сальные волосы.
3. У человека была странная улыбка.
4. У человека были выпученные глаза.
5. У человека были длинные пальцы.
6. У человека были нечесаные волосы.
7. У человека была очень бледная кожа.
8. У человека были мешки под глазами.
9. Этот человек был странно одет.
10. Человек часто облизывал губы.
11. На человеке была грязная одежда.
12. Человек смеялся не к месту.
13. Человек вел себя так, что друг добровольца практически не мог закончить разговор, не показавшись грубым.
14. Человек неуклонно сводил беседу к одной теме.

С жутковатостью был также связан и ряд других особенностей: крайняя худоба, нежелание смотреть другу в глаза, просьба сфотографировать друга, наблюдение за другом до начала взаимодействия, выспрашивание подробностей личной жизни друга, психическая болезнь, беседа о своей личной жизни, проявление неуместных эмоций, старший возраст и сведение беседы к теме секса. Очень много факторов, из-за которых человек, особенно мужчина, может показаться жутковатым.

Чем жутковатые люди зарабатывают на жизнь? Очевидно, самые жутковатые профессии (именно в таком порядке): клоун, таксидермист, владелец секс-шопа и организатор похорон. Наименее жутковатая профессия? Метеоролог.

Помимо всего прочего, обычно считается, что жутковатые люди не понимают собственной жутковатости. Точнее, 59,4% участников заявили, что жутковатые люди не знают, что они таковы. Более того, большинство считали, что подобные индивиды не способны измениться.

Что же это значит? Специалисты спросили участников исследования, в чем заключаются базовые особенности жутковатых людей, и большинство описаний свелось к трем факторам: мы испытываем по отношению к ним тревогу или страх; жутковатость рассматривается как черта личности, а не как стиль поведения; мы думаем, что эти люди испытывают к нам сексуальный интерес.

Далее ученые объясняют, что «хотя эти люди могут не угрожать нам явно, но, демонстрируя необычное невербальное поведение, неожиданные эмоциональные реакции или просто обладая физическими особенностями, которые выходят за пределы нормы, они по определению оказываются непредсказуемыми. Это может активировать наш “детектор угрозы” и усилить нашу бдительность, когда мы пытаемся определить, нужно ли опасаться этого человека». Характеристики из списка предполагают, что жутковатая личность, с которой общается ваш друг, труднопредсказуема. Оказывается, ощущение, что кто-то жутковат, — это скорее наша реакция на ситуацию, когда мы не знаем, стоит ли нам его бояться.

Но для начала давайте установим, насколько точны эти поверхностные оценки. Сумеем ли мы сказать после короткой беседы, является ли человек достойным доверия или же способен нам навредить? Как часто эти оценки оказываются ошибочными и какими могут быть последствия? Оказывается, мы принимаем интуитивные решения о надежности человека за 39 миллисекунд — всего лишь взглянув на его фото. Тогда начнем отсюда.

Одно из моих любимых исследований (хоть оно и небольшое) посвящено тому, можем ли мы верно судить о человеке по его портрету. Оно было описано в статье Стивена Портера и его коллег и опубликовано в Канаде в 2008 году. Ученые провели эксперимент, в рамках которого просили участников оценить 34 портретные фотографии взрослых мужчин. На половине из них были изображены благонадежные люди, на другой половине — нет. Портреты из этих двух групп были «уравнены» по национальности, выражениям лиц и степени небритости. Участникам предложили оценить каждого человека по уровню благонадежности, доброты и агрессивности, опираясь только на портрет.

Откуда исследователям было знать, что люди на фото благонадежны? Ну, тут начинается самое интересное. Благонадежные люди «получили либо Нобелевскую премию мира, либо Орден Канады и были признаны образцом приверженности ценностям гуманизма, мира и общества». А другую половину набрали из числа наиболее разыскиваемых преступников Америки: тех, кто скрывался от правосудия и обвинялся в особо тяжких преступлениях. То есть это были действительно благонадежные и очень неблагонадежные люди, по крайней мере в отношении их заслуг перед человечеством.

В заключение статьи авторы написали, что «в маловероятном случае», если бы участник эксперимента узнал чье-либо лицо, ему следовало сообщить об этом, но «ни один из 34 портретов никем не был узнан». И хотя исследователи были этому рады, меня это огорчает. Не узнали никого. Очевидно, фотографии со стендов «Разыскивается» вышли из моды. А также большинство из нас не знает (как минимум в лицо) величайших людей в мире. Как жаль. Вероятно, нам стоит снять реалити-шоу о нобелевских лауреатах. Может, тогда жизни умнейших начнут интересовать более широкую аудиторию.

Итак, как вы думаете, у вас получится отличить нобелевского лауреата от жестокого преступника всего лишь по портрету? С таким же успехом участники эксперимента могли бы подбрасывать монетку: они верно определили всего 49% разыскиваемых преступников как неблагонадежных. Им чуть лучше удавалось угадать, когда их спрашивали о нобелевских лауреатах: 63% попаданий. Авторы заключили, что, судя по принципу ранжирования, люди искали признаки доброты и агрессивности в лицах, которые оценивали; помимо этого, «интуиция дает определенное преимущество при оценке благонадежности на основе внешности, но ошибки часты».

Это напоминает мне историю Джереми Микса. Он прославился как «привлекательный преступник» после того, как его полицейский снимок быстро распространился в интернете. Мужчину арестовали по обвинению в нелегальном владении огнестрельным оружием, в ношении заряженного оружия в общественных местах и участии в банде. Но публика в сети отреагировала лишь на пристальный взгляд голубых глаз, идеальную кожу и точеные черты лица. Он привлек столько внимания, что даже получил контракт модели. Из этого следует: когда перед нами оказывается кто-то, кто выглядит как парень или девушка мечты, наша способность к разумным суждениям отказывает, и это может привести к возникновению опасных ситуаций.

Чтобы логически связать исследования о жутковатости и нобелевских лауреатах, я представлю вам еще одну группу канадских ученых. В 2017 году Марго Уотт и коллеги опубликовали исследование, в котором снова обнаружили, что жутковатыми людьми обычно считают худощавых мужчин, плохо следящих за собой и неуклюжих. Специалисты также использовали 15 фотографий из исследования Портера и соавторов о нобелевских лауреатах. Ученые хотели узнать чуть больше о том, что еще влияет на оценку благонадежности. И обнаружили, что в этом отношении крайне важна привлекательность. Привлекательные люди считались благонадежными, будь то нобелевские лауреаты или преступники.

Так происходит в романтических комедиях. Горячий красавчик стоит под окном со старым кассетным магнитофоном — это ведь так романтично. Но если вместо него встанет непривлекательный мальчишка? Он психопат. Некто красивый определенно выводит из строя наш радар жутковатости. Мы принимаем самые неудачные решения, когда дело касается красивых людей. Это связано с так называемым эффектом ореола, который возникает, когда мы приравниваем красивую внешность к положительным человеческим качествам. Это предубеждение укоренилось настолько глубоко, что мы как общество полагаем, будто более привлекательные люди благонадежнее, амбициознее, здоровее и… в целом великолепны.

Но есть и обратная сторона медали. Эффект дьявола вынуждает нас верить, что люди, которые неприятны в одном аспекте, неприятны и во всех остальных тоже. Все становится еще хуже, когда человек своим поведением нарушает правила, например совершая преступление. Отрицание норм может привести к двойному эффекту дьявола: когда человека считают злодеем, потому что он выглядит плохо и плохо себя ведет. От такого ярлыка трудно избавиться.

В самом деле, исследования показывают, что люди, которые в целом непривлекательны, реже получают хорошую работу, медицинскую помощь (врачи тоже бывают предвзяты!) и с ними обходятся менее доброжелательно. Результаты исследования, проведенного мной в 2015 году вместе с коллегами из Университета Британской Колумбии, показали, что непривлекательные и неблагонадежно выглядящие люди имели больше шансов оказаться обвиненными в преступлениях экспериментальным (то есть сформированным в рамках этого исследования) судом присяжных при отсутствии достаточных улик, и им было труднее восстановить свою репутацию, когда улики доказывали их невиновность. Другие ученые получили схожие результаты, показав: если у вас «неблагонадежное» лицо, вероятность того, что вас приговорят к более суровому наказанию, в том числе к смертной казни, повышается.

Вернемся к исследованию Уотт, в котором жутковатыми людьми считались худощавые грязнули. Специалисты также обнаружили следующее: большинство людей (72%) утверждали, что оценивали, является ли кто-то жутковатым, «мгновенно». Это соответствует нашим знаниям о том, как в целом судят о личности незнакомцев: мы навешиваем ярлык на человека моментально, интуитивно, и наши первые впечатления бывает трудно изменить. По сути, это настолько автоматический процесс, что в него вовлекается преимущественно только та часть мозга, что отвечает за эмоции, — миндалевидное тело — и все происходит быстрее, чем нам удается об этом подумать.

И последствия этого отбора оказываются серьезными и несправедливыми, лишают людей преимуществ из-за одного внешнего вида.

Инаковость

Но оставим первые впечатления в стороне: порой у нас бывает больше времени. Иногда нам выпадает шанс пообщаться с человеком, а не просто посмотреть на его фотографию. Влияет ли на точность нашей оценки то, как мы взаимодействуем с незнакомцем? В обзоре за 2017 год Жан-Франсуа Боннефон и его коллеги решили выяснить, как люди определяют благонадежных партнеров (в исследовании их назвали «сотрудничающими»). Ученые сравнили результаты экспериментов, участникам которых удавалось длительно взаимодействовать друг с другом, с экспериментами, где участникам предлагались только фотографии других людей. Распознать, насколько сотрудничающими в последующей игре будут их собеседники, у участников получалось хорошо, но, если решение приходилось принимать по фото, угадать было трудно. «Люди могли выявить готовность к сотрудничеству с некоторой точностью, когда им давали возможность пообщаться или посмотреть видеоклипы с другими участниками», но результаты показали, что «угадать эту характеристику по портрету было гораздо труднее». Это показывает: то, как другой человек движется и преподносит себя, дает подсказки, можно ли ему доверять, а фотографии не столь информативны. Но даже просмотр снимков чуть эффективнее свидетельствует о благонадежности, чем попытка действовать вслепую.

На что же люди обращают внимание? 84% участников исследования Макэндрю и Кёнке (оно упоминалось в начале главы) указали, что «жутковатость» можно определить по лицу, а 80% заявили, что все видно по глазам.

Данный прием часто используют в фильмах ужасов. У злодеев в таких картинах (допустим, героями овладели злые духи или они стали вампирами или зомби) часто пустые черные, или белые, или кроваво-красные глаза. Пытаясь понять, «нормален» ли человек, мы в первую очередь смотрим в глаза. Далее, поддерживая идею, что нас пугают люди, которые выглядят или действуют необычно, авторы исследования заключают, что «определение жутковатости пересекалось с темой инаковости».

Это также соответствует идее, что то, что выглядит хорошим, таковым и является. Но как нам сопоставить два результата: «привлекательные» и «обыкновенные» лица кажутся наиболее благонадежными? Разве привлекательное лицо не является необычным? Не обязательно. В 1990 году Джудит Ланглуа и Лори Роггман одни из первых показали, что «привлекательны лишь средние лица». Они взяли фотографии, оцифровали их и создали портреты, обобщившие черты всех людей на отобранных снимках. Ученые создали несуществующий образ прототипического человека из этой группы. И обнаружили, что чем больше портретов они вводили в базу данных, уточняя усредненный образ, тем привлекательнее он становился.

Неясно, почему это так работает, но, возможно, существует связь с естественным тяготением мозга к абстракции. Мозг любит создавать прототипы, и, вероятно, потому, что большинство людей, с которыми мы взаимодействуем, ведут себя (по счастью) благонадежно, усредненные черты их лиц начинают казаться нам знакомыми и безопасными. К тому же мы можем связать «нормальное» лицо с хорошим здоровьем, что также считается безопасным и привлекательным.

Но вспомним, что есть люди столь великолепные, что их черты лица значительно лучше усредненного образа. Именно в таких случаях, судя по исследованию Кармела Софера и его коллег, отношения между привлекательностью и благонадежностью оказываются запутаннее. По мере того как лица становятся более привлекательными и близкими к усредненному лицу, уровень благонадежности повышается. Но, если красота превосходит усредненный образец, степень благонадежности снижается. Это значит, что крайняя привлекательность может сделать кого-то менее благонадежным. Если человек слишком сексуален, он тоже становится особенным. А люди не доверяют особенным, иным.

Раз мы уже заговорили о привлекательности, возможно, вы слышали, что привлекательные лица симметричны. Это верно, но лишь до определенной степени. По данным систематического обзора статей по лицевой хирургии, выполненного Тимом Ваном и коллегами, было обнаружено, что хотя «симметрия лица тесно коррелирует с привлекательностью… идеальная лицевая симметрия сбивает с толку, и некоторый уровень лицевой асимметрии считается нормальным». Подтверждая идею, что жутковатость распознается по глазам, авторы этого исследования обнаружили, что «асимметрия век в состоянии покоя — самая важная характеристика лица». Это значит, что, если у человека слишком симметричные или слишком асимметричные глаза, мы распознáем это как нечто тревожное. Опять-таки, слишком сильное проявление признака в ту или иную сторону воспринимается негативно. У вас несимметричное обвисшее веко? Жутковато. Веки полностью симметричны? Тоже жутковато.

Действительно, добавление чего-то к лицу или изменение, меняющее усредненную человекоподобность, делает его жутковатым. Человек мог родиться с определенной особенностью внешности или же приобрести ее в результате травмы или неудачной пластической хирургии — едва ли кто-то выбирает жутковатое лицо. И все же из-за таких изъянов на нас с большей вероятностью будут пялиться на улицах или дискриминировать на работе. Даже что-то столь безобидное, как акне, может повлиять на оценку благонадежности. В 2016 году Елена Цанкова и Арвид Каппас опубликовали исследование, в котором показали, что гладкость кожи (то есть отсутствие акне) влияет на оценку благонадежности, компетентности, привлекательности и здоровья. Даже принятие незначительных решений, например сделать себе татуировку близко к лицу, может лишить нас преимуществ. Одно из исследований показало, что люди с такими татуировками кажутся другим преступниками.

Итак, бо́льшая часть этих вещей вне нашего контроля и не соответствует нашим психологическим характеристикам, но общество все равно склонно недооценивать нас, если наше лицо «жутковатое». Это подводит к теме человеческой жестокости. Люди с давних времен психологически и физически притесняют тех, кто выглядит иначе. С самого детства мы обращаем внимание на лица, особенно если они не соответствуют нашим ожиданиям — и обычно в плохом смысле. Дети жестоки к тем, кто отличается внешне. Людей с изъянами внешности часто дразнят и публично высмеивают.

Почему мы так жестоки? Во-первых, существует базовый эволюционный аргумент, что асимметрия и уродства могут быть признаками генетических заболеваний и умственной отсталости. Нас отталкивают болезни, и это отторжение отчасти помогает нам выжить. Следовательно, признаки болезни представляются нам плохими. Нас притягивают люди, которые выглядят фертильными и здоровыми, и мы избегаем тех, кто таковым не кажется, тех, кто может нас заразить. Это позволяет объяснить, почему мы избегаем определенных людей, но не обосновывает нашу жестокость по отношению к ним.

Аргумент, который я нахожу особенно убедительным в вопросе жестокости, касается нашего восприятия «разбитого лица». В 2017 году Катрина Финчер и ее коллеги опубликовали статью, где сказано, что особенность нашего восприятия лиц может приводить к дегуманизации. Если мы видим лицо, в котором ничего не выделяется, то считываем его полностью. Находим его цельным. Человеческим.

Однако, как только появляется то, что привлекает наше внимание своей анормальностью, мы начинаем деконструировать лицо, а вместе с ним и человека. Мы замечаем изъяны, близко посаженные глаза, смешной нос, прыщи, татуировки — и перестаем видеть человеческое лицо как единое целое. Авторы утверждают, что это «предполагает сдвиг от целостного восприятия к восприятию отдельных черт». Это, считают ученые, «допускает возможность причинения вреда, например суровых наказаний». Так же как Гитлер был способен на жестокость, потому что перестал видеть в людях людей, так и наше восприятие может сыграть с нами злую шутку и привести к «перцептивной дегуманизации».

Единственный способ побороть это — знать, что такое может случиться, остановиться и подумать, когда возникает желание назвать кого-то «жутковатым». Попробуйте поболтать с человеком с татуировкой на шее. Наймите на работу женщину, у которой есть акне. И научите своих детей не пялиться на людей с изъянами на лице.

Мы с трудом принимаем непохожих внешне, но гораздо труднее нам принять непохожих по духу. Психические заболевания часто ассоциируют с жутковатостью, злом и преступностью.

Посиди со мной

Почему я боюсь темноты: я не знаю, что или кто в ней скрывается, а раз увидеть не удается, значит, там может быть кто угодно. Непредсказуемость. И точно так же мы гадаем, как поступят те люди, которые мыслят иначе. Мы не можем понять ход их рассуждений. Наши предсказания насчет их поведения не срабатывают. Люди не любят такого рода неопределенность. Порядок и контроль безопасны. А непредсказуемость потенциально опасна. И воспринимается таковой.

То, что стигматизация психически больных людей существует, — не откровение, и она по-прежнему остается разрушительным предубеждением. Одна из наиболее заметных предвзятых реакций, которая возникает, когда мы замечаем, что кто-то психически болен, — наша дистанция с человеком. Мы отстраняемся от него социально и физически.

Один из аспектов этой скрытой предвзятости продемонстрировал эксперимент 2010 года, который провел Росс Норман с коллегами: они выявили, что мы интуитивно связываем жестокость и психическую болезнь. Ученые попросили участников эксперимента расположиться в зале ожидания и дождаться встречи с молодой женщиной, страдающей шизофренией. В комнате вдоль стены стояли семь стульев. На одном из них лежали вещи — папка и свитер, и участников предупредили, что этот стул занят той самой больной девушкой, которая скоро вернется. Так как ее не было в комнате, участники не знали, ни как она выглядит, ни в чем проявляется ее заболевание.

Конечно, в ходе эксперимента изучали поведение участников. Специалисты хотели знать, куда сядут добровольцы. И обнаружили, что люди располагались в двух-трех стульях от места девушки (среднее значение 2,44, если уж совсем точно). В целом не так уж и плохо, но исследователи утверждают: это показывает, что информация о том, что человек страдает от психического заболевания, может влиять на социальное взаимодействие с ним. Как думаете, сели бы вы ближе к человеку, если он не болен шизофренией? Возможно.

Всякий раз, когда вы размышляете об этом, учтите, что это особенно верно, если у больного шизофренией наблюдается «продуктивная» симптоматика: например, он говорит с воображаемым другом или реагирует на галлюцинации. Данные симптомы называются продуктивными не потому, что они хорошие, а потому, что дополняют личную реальность, становятся психической продукцией. Это такая «Реальность+». Люди, страдающие шизофренией, видят и слышат то, чего нет. Эти симптомы противоположны негативной симптоматике — уплощенным эмоциям.

У мужчин и женщин, молодых и старых — у многих из нас есть мощный «детектор жутковатости». И предположение, что нас пугают психологически неблагополучные люди, подтвердилось и в исследовании Паркера Мэджина и его коллег. Его результат: почти 30% опрошенных сказали, что им было бы некомфортно находиться в приемной больницы с больным шизофренией. Еще 12% объявили, что им будет неуютно с депрессивным человеком. Некоторые ученые полагают, что стигматизация людей с психическими заболеваниями может считаться «второй болезнью». Ведь из-за подобного отношения у них повышается тревожность, уровень стресса, снижается качество жизни.

Даже детей могут считать опасными, если они особенные. В 2007 году социолог Бернис Пескосолидо и ее коллеги опубликовали результаты исследования, призванного изучить отношение к детям с психическими отклонениями. В эксперименте участвовали 1152 человека, которых просили оценить степень опасности детей, исходя из коротких рассказов о них. Обнаружилось, что «ребенка с депрессией будут считать в два раза опаснее для окружающих и в десять раз опаснее для самого себя», чем детей с другими проблемами со здоровьем. Исследователи также наблюдали схожую картину для детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ): «По сравнению с ребенком, у которого “порой бывают проблемы”, ребенок с СДВГ воспринимался почти в два раза опаснее для окружающих и для себя». Дети с депрессией и СДВГ кажутся людям опасными.

Но оправданно ли это? Действительно ли они опаснее других?

«Невинно выглядящие, но на самом деле опасные дети» — это обычный сюжет для триллеров и видеоигр. Один из первых ужастиков, который я посмотрела (и я была для него слишком мала), рассказывал о том, как группа детей завладела городом, контролируя мысли его жителей. Это были мстительные дети-садисты. Но не все упирается в художественный вымысел. СМИ также поднимают вопрос о психическом здоровье детей, которые отыгрывают свои фантазии, особенно тех, кто совершает общественно опасные действия. А что более опасного для общества может совершить агрессивный ребенок, чем расстрел одноклассников?

Попытки понять убийства в школах спровоцировали досужие домыслы со стороны общества, отчаянно пытающегося объяснить себе, как невинные детки могут быть столь испорчены в таком юном возрасте. Это также побудило крупные институты провести подробные изыскания. Одной из инициатив стало глубокое исследование Марка Мура и его коллег, частично спонсированное Национальным исследовательским советом США. Главный вывод этой масштабной работы: «Серьезные проблемы в сфере психического здоровья, включая шизофрению, клиническую депрессию и личностные расстройства, были выявлены у большинства стрелков после стрельбы, причем все они были мальчиками».

Ученые также заключили, что присутствовал набор и других факторов, но ни один из них не представлялся особенно критичным. «Взрослые не включали большинство стрелков в группу высокого риска и не ожидали поведения подобного рода». Хотя родители и учителя были рядом, они не воспринимали этих детей как опасных, несмотря на ужасающие действия, которые те в итоге совершили.

Хотя школьная стрельба случается слишком часто, особенно в США, статистически это редкое событие. Поэтому его трудно изучать, и сложно понять, что именно привело детей к таким страшным решениям. Но, судя по результатам исследований, едва ли психическая болезнь сама по себе может стать причиной таких срывов; скорее, виной сложное сочетание факторов. В их число входят социальная изоляция, травля, недостаток родительской поддержки, злоупотребление алкоголем и наркотиками, легкий доступ к огнестрельному оружию.

Итак, приняв во внимание этот факт, давайте вернемся к главному вопросу: действительно ли мы отстраняемся от психически больных, потому что интуитивно чувствуем подлинную опасность? Что ж, ответ будет: «Все сложно». Джулия Совисло и ее коллеги высказывают следующее мнение: «Эти впечатления предвзяты: невзирая на то, что потенциальный риск насилия все же существует, он мал, и большинство людей с психическими болезнями не совершают насильственных действий». Даже если мы примем во внимание совсем незначительный риск и удвоим и даже утроим его, все равно получим очень низкий показатель.

Что это значит? Прежде всего многое зависит от поставленного диагноза. В 2014 году Джиллиан Петерсон вместе с коллегами провела исследование, посвященное психически больным нарушителям. Из его результатов следовало, что из 429 рассмотренных преступлений 4% были напрямую связаны с психозом (включая симптомы шизофрении), 3% — с депрессией и 10% — с биполярным расстройством. Это значит, что корреляция между психическим расстройством и преступлением существует лишь в контексте очень небольшого набора диагнозов, а именно шизофрении, депрессии и биполярного расстройства.

Авторы заключают: «Психиатрические симптомы слабо связаны с преступным поведением». Похоже, что, даже если человек душевно болен и у него наблюдаются самые «рискованные» симптомы, он очень редко проявляет агрессию только из-за них. Напротив, зачастую те же самые обстоятельства, которые в целом провоцируют насилие в обществе, оказывают влияние и на психически больных людей.

Так откуда же берется связь между преступлением и психической болезнью? Похоже, она вызвана другими факторами: алкогольной и наркотической зависимостями. Человек с шизофренией или депрессией чаще, чем среднестатистический, склонен принимать наркотики или злоупотреблять алкоголем. Например, согласно исследованию 2015 года Рагнара Несвога и его коллег, злоупотребление психоактивными веществами было диагностировано у 25,1% людей с шизофренией, 20,1% людей с биполярным расстройством и 10,9% людей с депрессией. Специалисты выявили, что «пациенты с шизофренией, биполярным расстройством и депрессией в десять раз больше подвержены риску злоупотребления ПАВ (психоактивными веществами) по сравнению с людьми из общей популяции». Употребление алкоголя и наркотиков в таких обстоятельствах может быть попыткой самолечения или бегства от тяжелых симптомов болезни, а порой результатом неверных решений плохо функционирующего мозга.

И вот тут мы получаем связь: психическая болезнь — это фактор риска злоупотребления ПАВ, который, в свою очередь, повышает риск насилия. По результатам системного обзора научной литературы, посвященной шизофрении и насилию (опубликован в 2009 году Синой Фазелем и его коллегами), «шизофрения и другие психотические расстройства ассоциируют с насилием и насильственными преступлениями, особенно с убийством. Однако в большинстве случаях риск опосредован коморбидными расстройствами, вызванными употреблением психоактивных веществ». Иными словами, почти всегда повышенный риск возникает, когда человек, больной шизофренией, выпивает или принимает наркотики. Более того, риск повышается у любого человека, который выпивает или принимает наркотики: «Риск таких пациентов с коморбидностью схож с риском при злоупотреблении ПАВ без психотических расстройств». Похоже, ключевым звеном тут является именно злоупотребление ПАВ, а не непосредственно психическое заболевание. Психическое расстройство само по себе — плохой показатель насильственных тенденций.

Эмоциональная и физическая дистанция, которую мы держим с психически больными людьми, ничем не обоснована и имеет катастрофические последствия. Большинство стран прошли долгий путь и уже не запирают людей с психическими заболеваниями в средневековых домах сумасшедших с бесчеловечными условиями, не изгоняют из них злых духов и не подвергают публичным насмешкам и оскорблениям — но нам еще есть к чему стремиться. Нам нужно побороть ошибки «детекторов жутковатости». Люди с психическими заболеваниями могут казаться непредсказуемыми, но непредсказуемость не означает жестокость. Общайтесь с особенными людьми, не бойтесь их. Сядьте рядом с незнакомцем, который ведет себя странно. Но только если он не пьян и не под кайфом.

Давайте менять отношение общества к людям с психическими заболеваниями.

Удары током

Возможно, вы слышали о классическом эксперименте в области подчинения авторитету, проведенном в 1963 году Стэнли Милгрэмом. Его участникам предлагали взять на себя роль «учителя» и бить током «ученика», когда тот ошибался, вспоминая слова из списка. «Ученик», который в действительности был в сговоре с исследователем, сидел в соседней комнате. Экспериментатор требовал, чтобы «учитель» усиливал силу тока всякий раз, когда «ученик» допускал ошибку: он должен был начать с 15 вольт и дойти до 450; последний рычаг был помечен знаком «Опасность: высокий разряд».

В какой-то момент «ученик» начинал выступать против повышения разряда. В оригинальной статье написано: «Когда подается разряд 300 вольт, “ученик” стучит по стене комнаты, в которой сидит привязанным к электрическому стулу. Испытуемый слышит стук. Начиная с этого момента, “ученик” больше не отвечает… Он повторно стучит после разряда 315 вольт, а потом его уже не слышно». Очевидно, экспериментальная процедура вынуждает «учителя» поверить, что тот убивает «ученика». Несмотря на это, только 14 из 40 мужчин, принявших участие в эксперименте, прервали его, не достигнув самого сильного разряда. Это была невероятная иллюстрация тезиса, что кто-то из нас будет следовать командам авторитетного лица, которое требует действовать против нашей совести, даже в такой невинной ситуации, как психологический эксперимент. Мы вернемся к теме подчинения авторитетам в другой главе, а здесь я хочу обсудить эмоциональный ответ участников эксперимента на собственное поведение.

Как и ожидалось, большинство участников испытывали крайний стресс. Они пытались возразить экспериментатору: «Не думаю, что это гуманно. Какой-то адский эксперимент… Это безумие». И после того как эксперимент заканчивался, послушные участники «вытирали пот со лба, терли глаза пальцами или нервно вертели в руках сигареты». Но одну необычную реакцию на стресс Милгрэм нашел особенно любопытной. Это был нервный смех.

Одним из признаков напряжения были частые приступы нервного смеха. 14 из 40 участников демонстрировали отчетливые признаки нервного смеха или улыбки. Смех казался совершенно неуместным, даже странным. Полномасштабные, неконтролируемые приступы смеха наблюдались у трех участников. В одном случае мы наблюдали настолько сильные конвульсии, что пришлось приостановить эксперимент. Участник, 46-летний продавец энциклопедий, был сильно смущен своим неуместным и неуправляемым поведением.

Почему они смеялись? Конечно же, их не радовала перспектива убить током незнакомца? Нет, похоже, они смеялись по какой-то иной причине и при этом стеснялись ее.

Смех и улыбку часто связывают со злодейством. Мы представляем, как гогочет злая ведьма, смеется серийный убийца, ухмыляется дьявол. Хотя это может быть автоматическая реакция лица на стресс и неопределенность, она представляется в этих обстоятельствах выражением садистского удовольствия. И добровольцы хорошо знали об этом: «В интервью после эксперимента участники всячески пытались объяснить, что они не садисты и что смех не означал, будто им нравилось бить жертву током».

Мы уже говорили о противоречивых эмоциях, когда обсуждали милую агрессию, и, скорее всего, они носят защитный характер. Мозг предотвращает своеобразное «короткое замыкание», когда переживает слишком сильные эмоции, и вынуждает нас испытать противоположные чувства. Мы готовы принять, что можем нервно хихикнуть, когда делаем то, что нас пугает, или улыбнуться во время похорон, или почувствовать желание причинить боль любимому домашнему питомцу. Но все же нам неприятно замечать сходство своего (неуместного) выражения лица во время жестоких действий с выражением лица в других ситуациях. Мы считаем, что люди, которые демонстрируют неподходящие эмоции невовремя, странные.

По мнению Роя Баумайстера и Кита Кэмпбелла, смех может быть таким пугающим, потому что жертвы и их мучители различаются в восприятии и переживании вреда. Это связано с тем, что Баумайстер назвал «несовпадение масштабов». «Суть несовпадения масштабов в том, что жертва теряет больше, чем получает мучитель», — объясняет автор термина. Например, когда вор крадет что-то, замена украденного обычно обходится жертве дороже суммы, за которую вор может продать эту вещь. Насильник может почувствовать свою власть на короткое время, но жертва страдает потом долгие годы. Убийца забирает жизнь, а семья жертвы испытывает боль и страдание от потери, ни в коей мере не сравнимой с выгодой, которую получает преступник.

Этот дисбаланс крайне важен. Из-за несовпадения масштабов жертвы часто описывают действия мучителей как беспричинные. «Жертва может отмечать, что действия мучителя не имели никакой причины или… что он действовал из чистой злобы». Баумайстер и Кэмпбелл пишут: «Масштаб действия может казаться мучителю гораздо меньшим, чем жертве, и потому, чтобы понять психологию мучителей, нам следует отстраниться от точки зрения жертвы». Когда мы говорим о зле, обычно мы стоим на стороне жертвы и видим вред с ее позиции.

Например, жертвы могут запомнить смех мучителя, а те о нем едва вспомнят. Более того: «Жертвы принимают смех мучителя как убедительный знак, что преступник испытывал наслаждение, то есть как признак злобного, садистского удовольствия». Мы можем простить жертвам насилия неспособность тонко различать и верно интерпретировать смех своих мучителей. Быть жертвой насилия и без того очень тяжело. Если преступник действительно наслаждается происходящим, как представляется жертве, тогда несовпадение масштабов превращается в пропасть, а соотношение потери и прибыли так велико, что их невозможно примирить. Это мы и зовем злодейством. «Злобный смех» — отличительный признак жути, поскольку это крайнее проявление несовпадения масштабов.

Давайте обратимся к другому атрибуту жути. Помните исследование, которое я приводила в начале этой главы? В нем описывались разные признаки, считающиеся нами жутковатыми: профессия клоуна или таксидермиста, длинные пальцы или несоблюдение личной дистанции. В этой работе также изучался и еще один аспект жутковатости: хобби жутковатых людей.

Во главе этого жуткого списка очевидно оказываются коллекционеры. Как пишут Макэндрю и Кёнке: «Наиболее часто упоминаемое жуткое хобби — собирательство разных предметов. Особенно жутким считалось коллекционирование кукол, насекомых, рептилий, частей тела (зубов, костей, ногтей)». Да, разумеется.

Корпорация убийц

На мой взгляд, самое странное, что могут коллекционировать люди, — это murderabilia. В 2009 году американская адвокатесса и писательница Эллен Хёрли определила это понятие как «любые предметы, предлагаемые на продажу, которые были созданы убийцей или находились в его владении, а также предметы, связанные с громким преступлением, которые использовал или не использовал преступник». Некоторые коллекционеры считают, что сам термин murderabilia имеет пренебрежительный оттенок, но давайте взглянем на это увлечение непредвзято и без осуждения.

Порой такие «сувениры» продаются самими убийцами, отбывающими наказание в тюрьме. Например, Джон Уэйн Гейси, американский серийный убийца, который изнасиловал, пытал и убил как минимум 33 молодых парней в 1970-х. Он заглядывал на соседские вечеринки наряженный как «клоун Пого». Во время отбывания тюремного срока он писал и продавал жутковатые картины, изображавшие клоунов в окружении гномов и детей. Был еще и Герберт Маллин, убивший 13 человек: он якобы полагал, что это помогало предотвращать землетрясения. Мужчина, утверждавший, что убивать ему приказывали голоса в голове, начал рисовать в тюрьме красивые горные хребты.

По мнению Мэттью Вегнера, который в свое время был редактором журнала Law Review в Университете Цинциннати, «понятие murderabilia, с одной стороны, включает в себя прославление знаменитостей и истории, а с другой — увлечение оккультными и чудовищными преступлениями». Он утверждает, что продажи особенно выросли с появлением интернет-сервисов, «перенеся торговлю murderabilia с неофициальных аукционов на полноценный рынок». Возможно также, что бизнес процветает благодаря тому, что в интернете покупателям удается сохранить анонимность.

Как вы можете догадаться, юристы высказываются на эту тему, потому что с момента появления подобных сувениров рынок раздирают противоречия. Также возникает вопрос, допустимо ли, чтобы преступники наживались на своих злодеяниях. Нарушители, которые продают такие вещи, часто навлекают на себя праведный гнев жертв и общества в целом. В США недовольство даже вылилось в создание так называемых законов Сына Сэма. Как пишет Вегнер, они были «названы в честь соответствующего закона, принятого штатом Нью-Йорк», задачей которого было «помешать серийному убийце Дэвиду Берковицу заработать на продаже СМИ прав на свою историю» в ответ на предположения, что Берковиц продаст права на съемку фильма о себе — хотя сам он никогда не проявлял к этому интереса. Закон был принят превентивно, чтобы не позволить преступникам наживаться на таких предложениях. Однако поддерживать соблюдение подобных законов крайне сложно, так как они обычно нарушают право на свободу слова, по крайней мере в США.

Хотя продажу трудно искоренить в зародыше, администрация интернет-магазинов вправе контролировать, что в них продается. Например, гиганты вроде Amazon запрещают продавать предметы, которые способны кого-либо оскорбить: включая человеческие останки и сувениры с нацистской символикой. Страны тоже могут регулировать продажу вещей, которые эксплуатируют чувство ненависти. Германия на законодательном уровне запретила распространение манифеста Гитлера Mein Kampf, пока в 2016 году не вышло аннотированное, научное, снабженное критикой издание. Возможно, Германия почувствовала, что дух времени вновь несет с собой расовую ненависть, и в назидание решила показать, как зарождался фашизм.

Однако создание и продажа нарушителями своих историй, а также поделок и даже ногтей с ног вполне законна. И я не думаю, что это неправильно. Если мы будем видеть историю только с точки зрения жертвы, мы рискуем воспринять проблему через фильтр несовпадения масштабов. Да, зачастую тюремного срока недостаточно для того, чтобы жертвы и их семьи почувствовали, что справедливость восстановлена, и мысль, что нарушитель может вновь обрести ощущение нормальной жизни и использовать свою историю для заработка, кажется кощунственной. Конечно, юристы знают крылатое выражение «Ex turpi causa non oritur actio», которое, по сути, означает, что мы не можем получить выгоду из собственных аморальных действий.

Но если мы избежим соблазна рассматривать проблему исключительно с позиции жертвы, то увидим тех, кто уже выплачивает долг обществу и правосудию. Никого не приговаривают «на четыре года в тюрьме плюс четыре года, во время которых вы не сможете зарабатывать на том, что вы сделали». Суровые приговоры и долгосрочное отторжение прав дегуманизируют огромное число людей. И ведь большинство нарушителей убивают не ради славы, не ради того, чтобы нажиться на своей истории. Слава и богатство — необычайно редкие, случайные последствия.

Но я увлеклась. Мы начали говорить о покупателях murderabilia, а не о продавцах. Итак, почему людей интересуют сувениры от злодеев? По мнению социолога Джека Денэма, «считается, что попытка сохранить что-либо в памяти при помощи “темного туризма” — болезненная форма развлечения, которая может рассматриваться как способ столкновения и совладания со смертью в современных обществах».

Особенно горько, что нарушители, выбранные в качестве объекта поклонения и имеющие немало фанатов, обычно воплощают и другие качества, ценимые обществом. Хотя их поступки глубоко преступны, их методами восхищаются. Серийный убийца, которого долго не получается вычислить, как правило, аккуратен, хорошо планирует и контролирует ситуацию. Более того, их можно считать бунтарями, играющими по собственным правилам. Они — воплощение контркультуры.

Уж кто действительно овладел этой наукой, так это Чарльз Мэнсон. Он был уверен, что грядет апокалиптическая расовая война — Helter Skelter, — и полагал, что, если организовать секту, поощряющую убийство людей, это поможет ей начаться. Когда его поймали и посадили под арест, Мэнсон стал своеобразным королем. Сидя в тюрьме, он продавал свою музыку, делал пауков из шерсти и писал психоделические картины. По мнению Денэма, «Мэнсон — кумир контркультуры, которому поклоняются, потребляя его продукцию». Фанаты серийных убийц и murderabilia, похоже, приписывают изуверским, извращенным поступкам сверхъестественные качества. Это больше, чем завороженность убийством, это восхищение знаменитостью, педантичностью и самой контркультурой, которую они представляют.

Пожалуй, нам все еще трудно осмыслить увлечение сувенирами от убийц, кажется, мы все еще считаем это жутковатым, но, может, нам удастся хоть чуть-чуть приблизиться к пониманию. А если вы хотите сформировать собственное мнение, то всегда можете заглянуть на сайты Serial Killers Ink, Murder Auction или Supernaught.

Помимо коллекционирования, есть еще и другие хобби, которые упоминались в исследовании Макэндрю и Кёнке. Считается жутковатым, когда людям нравится наблюдать за другими людьми, преследовать их или фотографировать. Также забавно, что сюда же включили и любителей наблюдать за птицами. Видимо, потому, что в этом случае все равно кто-то за кем-то наблюдает, хотя лично я не нахожу это жутковатым. Я просто представляю себе человека в твидовом костюме, который разглядывает деревья в бинокль. Увлечение таксидермией тоже часто называют жутковатым. Не знаю никого, кто делает чучела животных или коллекционирует их ради забавы, но соглашусь, что это может быть пугающим и вновь приводит нас к мыслям о смерти — они тесно связаны с жутью.

Наконец, в исследовании обнаружилось, что жутковатой называли «порнографию или экзотическую сексуальную активность». Учитывая тесную связь между нежелательным сексуальным интересом и жутковатостью, неудивительно, что в списке оказалось пристрастие к сексу с причудами.

Таким образом, похоже, что переживание жути — результат действия системы, задача которой — поддерживать нашу безопасность, но при этом она плохо откалибрована. Мы путаем нобелевских лауреатов с известными преступниками. Мы считаем, что люди странные, потому что они непривычно выглядят, необычно себя ведут, имеют редкие хобби и психически нездоровы. Вы можете принять эту информацию к сведению и попытаться стать менее пугливым, а можете просто ее проигнорировать.

Другая система, которая обычно поддерживает нашу безопасность, но порой все же не справляется, — это система технологий. Раз мы живем в мире, на который все больше влияет присутствие смартфонов, самолетов и интернета, мы можем задаться вопросом: как это воздействует на нас и как мы воздействуем на технологии? Далее мы рассмотрим, как и почему мы используем технику в темных делах и как сама техника может шалить.

Отправить