35

Роскошный прощальный подарок

В расположение авиаполка на аэродроме Бладиау мы прибыли 30 апреля. С собой привезли фуражку с пятью подполковничьими нашивками для майора Дельфино. А нас с Альбером произвели в капитаны еще во Франции.

«Как же вас тут не хватало, парни! При таком количестве бошей вы бы стали Героями по второму разу!» – встречают нас возгласами однополчане и тотчас принимаются забрасывать вопросами о жизни в Париже.

– Вы ничего не потеряли, – объясняет Марсель Альбер. – Не очень-то там весело. Горечь да ненависть, страна разобщена как никогда. Людей бросают в тюрьму и расстреливают за то, за что достаточно пинка под зад. Черный рынок разрастается… Обед в ресторане стоит две тысячи франков, а у рабочих зарплата три шестьсот. Ужас, одним словом…

Наши товарищи знают, что у Альбера есть склонность к преувеличениям, но всё же они слегка разочарованы. Каждый из них горит нетерпением вернуться во Францию, и каждый этого заслуживает. Со дня нашего отъезда они потрудились на славу: вместе с советскими войсками участвовали в штурме Кенигсберга, а затем брали цитадель Пиллау.

Жорж Анри 12 апреля подвел черту в перечне воздушных побед «Нормандии», вписав туда 273-й сбитый самолет противника. Увы, как следует порадоваться этой чести ему не довелось. Всего через несколько минут после триумфального возвращения на базу кандидат в офицеры Анри оказался в зоне немецкой бомбардировки. Крошечный осколок снаряда, ударивший ему в затылок, вызвал смертельное кровоизлияние в мозг. Ровно через два года, день вдень после смерти Бизьена, Познанского и Дервиля, Жорж Анри стал 42-м и последним погибшим летчиком «Нормандии».

Бои уже закончились, мы ждем официального объявления о прекращении военных действий и проводим время, собравшись вокруг радиоприемника – всем не терпится услышать хорошую новость. И она приходит несколько дней спустя, когда мы перебазировались на аэродром в Хайлигенбайле.

В 16 часов 8 мая 1945 года мы бросаемся обниматься, поздравляем друг друга, кричим от радости еще громче, чем в день освобождения Парижа, делим на три десятка человек последнюю бутылку шампанского.

К нашему величайшему удивлению, советские механики не принимают участия в этом ликовании. Пока французские и британские радиостанции без умолку повторяют новость о победе в сопровождении Те Deum и государственных гимнов стран-победительниц, советское радио молчит, оно еще не объявило о безоговорочной капитуляции Германии, подписанной гроссадмиралом Дёницем. Мы слегка разочарованы, конечно, но этого мало, чтобы испортить нам радость. Праздник продолжится в следующие дни, и вот тогда уже русские друзья будут вместе с нами пить водку.

В начале июня мы отправляемся в Москву на «Дакоте», оставив наши «яки» и огорченных механиков. На Введенском кладбище возлагаем цветы на могилы соратников. Я думаю о Жуаре и Бурдьё, одновременно погибших под Тулой, и о Марселе Лефевре – нормандце, умершем в день высадки союзников на его родине.

Очередная торжественная церемония проходит в Доме Красной Армии – Жак Андре и Марсель Лефевр посмертно удостоены звания Героев Советского Союза. Как и в прошлом декабре, награды сыплются дождем: орден Александра Невского, орден Красного Знамени, орден Отечественной войны…

На банкете, последовавшем за церемонией награждения, де Жоффра подзывает к себе маршал Новиков:

– Это ведь вы тот летчик с Балтийского моря? Выпьем за героя Балтики!

И у Барона в руке оказывается не рюмка, а стакан с водкой, такой же огромный, как у тостующего.

– Залпом!

Де Жоффр повинуется – спорить с командующим советскими ВВС было бы неуместно. Но даже для натренированного Барона такое количество водки за столь малый промежуток времени – чересчур.

Пятого июня приходит еще одна невероятная новость: нас отпускают во Францию вместе с «яками». Сталин принял такое решение в благодарность за заслуги французов в боях на стороне СССР.

Альбер потрясен:

– Ну ничего себе! Да ведь эти аппараты стоят миллионы…

– «Такси» могут пригодиться, если однажды кому-нибудь придет в голову снять фильм о наших приключениях, – замечает Соваж.

Лорану сейчас не до того. С тех пор как снова встретился с девушкой Ритой, любовью всей своей жизни, он может думать только об одном: позволят ли ему жениться на ней перед возвращением во Францию.

В итоге все закончилось хорошо: бракосочетание состоялось утром в день нашего отлета из Москвы. Я преподнес Рите свадебные подарки – букет маргариток, которые нарвал на пустыре, и стаканчик ванильного мороженого, купленный у бродячей торговки, – со словами: «Прости, ничего лучшего не нашел…»

Благодаря вмешательству госпожи Катру, супруги французского посла, спустя несколько месяцев Рита получила разрешение уехать к мужу во Францию.

36

Финал и апофеоз

Эльбинг, 15 июня 1945 года.

На этот раз мы точно летим: скоро посадка, пора прощаться с братьями по оружию. Русские нас обнимают, вручают подарки. Я, как и другие пилоты, получаю крепкие дружеские объятия и уменьшенную модель «яка» в красивой деревянной шкатулке. Простой и трогательный сувенир – на память о двух долгих годах, когда плечом к плечу с этими людьми мы почти каждый день бросали вызов смерти.

После прощания мы садимся в кабины самолетов – настоящих, не игрушечных. С перехваченным горлом благодарим в последний раз наших механиков, тех, что остаются. Мой верный Капралов летит во Францию, к нашей общей с ним безграничной радости.

Уже 13.00. Бледный как смерть генерал Захаров в парадной униформе опускает с серьезным и торжественным видом красный флажок. Идет на взлет 1-я эскадрилья, ведомая Марселем Альбером, асом «Нормандии – Неман»; на борту его «яка» двадцать три белых креста. Затем настает черед 2-й эскадрильи под командованием Риссо. Я возглавляю 3-ю. Троим ветеранам «Нормандии» оказана эта честь. После нас отрываются от земли две «Дакоты» с сопровождающим «яки» советским техническим персоналом.

Спустя несколько минут, взволнованно попрощавшись, Захаров отпускает самолет Дельфино, а когда в небо взмывает последний «як», уносящий его старого друга Пуйада, командир 303-й авиационной дивизии уже с трудом сдерживает слезы.

Все четырнадцать Як-3 уже исчезли в небе, но старший радист Луничкин еще продолжает какое-то время получать «До свидания, товарищи!» с разных передатчиков. Это последние слова на частоте «Райак», принадлежавшей французам из «Нормандии – Неман».

Через 45 минут полета мы приземляемся в Познани, на территории Польши, успеваем там пообедать и снова отправляемся в путь. Еще час спустя совершаем посадку в Праге – и на душе становится тепло, когда мы видим два развевающихся на летном поле флага: советский и французский. Там же, в аэропорту Рузине, я впервые увидел реактивный самолет «Мессершмитт-262» среди множества других аппаратов, брошенных немцами. Перед вылетом из Праги очередной сюрприз: в аэропорт явился советский офицер и вручил каждому из нас по 500 долларов от своего правительства за верную и преданную службу.

В Штутгарте нам устраивают грандиозный прием. Блистательный генерал де Латтр де Тассиньи со всем своим марокканским табором при полном параде встречает нас как глав государств, не меньше. В рядах офицеров из окружения главнокомандующего 1-й французской армией я вдруг замечаю знакомое лицо. Это же наш приятель Кюффо, для своих Кюф, оставшийся на службе в министерстве авиации, когда мы все вернулись в СССР!

– Организация церемонии встречи в Ле-Бурже поручена мне, – с гордостью сообщает он нам, сияя от счастья при виде старых товарищей.

Помимо солдат де Латтра, на этой базе, расположенной километрах в пятнадцати от Штутгарта, находится 1-я истребительная авиационная бригада. Мы уже целую вечность не видели других французских летчиков, кроме своих соратников из «Нормандии», и они тоже разглядывают нас во все глаза с огромным любопытством, заинтригованные иностранными орденами и еще больше – нашими Як-3, которые, должно быть, кажутся им маленькими и топорными по сравнению с их собственными британскими аппаратами из металла.

– Не спешите нос воротить, парни, – говорю я. – Сначала посмотрите, что у них под фюзеляжем.

И Марши, лучший акробат полка, взлетает, чтобы продемонстрировать чудеса высшего пилотажа коллегам, привыкшим к «спитфайрам». Они еще долго будут вспоминать это зрелище.

B 10 часов 20 июня, после трех дней празднований и немалого количества распитых бутылок, мы снова поднимаемся в воздух; наша одиссея подходит к завершению.

Предпоследнюю посадку мы совершаем в Сен-Дизье, где нас встречают очень важные персоны. Генерал Буска, командующий французскими ВВС, специально приехал поприветствовать «доблестных летчиков Восточного фронта». Мы обедаем с ним, а к вечеру снова собираемся в путь, взволнованные оттого, что конечный пункт назначения уже совсем близко. В спешке два самолета сталкиваются на земле и остаются в Сен-Дизье. Третьему приходится вернуться на аэродром из-за технических проблем с двигателем. В итоге курс на Ле-Бурже берут только 37 пилотов. Время 17 часов 50 минут.

Мы пролетаем над Mo. Через несколько минут мое сердце сжимается – я вижу шпиль собора Нотр-Дам, Сену и, конечно, Эйфелеву башню. По радиосвязи слышу голос парижского уличного мальчишки, говорит мой приятель Альбер:

– Эй, парни! Как же здорово снова увидеть эту железяку!

Чертов Бебер! Все-таки у него талант находить точные формулировки – он, по обыкновению, лучше всех выразил то, что ветераны чувствуют в этот момент.

Крыло к крылу, словно спаянные, мы проходим над Елисейскими Полями парадным строем на малой высоте. Летим так низко, что из кокпитов видны машины на улицах и прохожие на тротуарах. В моих наушниках звучат радостные возгласы.

Над Триумфальной аркой три эскадрильи расходятся веером, затем перегруппировываются. Мы прибываем в Ле-Бурже. Снова парадным строем проходим над аэровокзалом, где черным-черно от собравшихся людей, и парами начинаем снижаться. Возглавить авиаполк на взлете было доверено ветеранам, честь вести его на посадку принадлежит командирам. Первым садится Дельфино на своем Як-3 с бортовым знаком «дубль зеро» – двумя соединенными нулями. За ним следуют Матра и Пуйад. Марши – ну кто же, как не он! – развлекает огромную толпу фигурами высшего пилотажа.

Ступив на землю, я шатаюсь как пьяный. В жизни не видел столько народа! Люди теснятся за ограждениями, машут нам с балконов аэровокзала. Передо мной плещется человеческое море, дышит, волнуется, ходит ходуном и радостно шумит. Взоры устремлены к небу – все восхищаются непревзойденным мастерством Марши.

Горечь и разочарование, испытанные нами здесь прошлой зимой, позабыты. Париж, тот самый Париж, который мы так любим и который воплощает в себе всю Францию, приготовил нам самую невероятную, фантастическую и горячую встречу. Мы и мечтать ни о чем подобном не могли! Сопровождающие нас советские механики ошеломлены и взволнованы еще больше. Они тоже не ожидали такого грандиозного приема.

Я еще плохо соображаю, что происходит, а весь авиаполк уже выстраивается на смотр перед полковником Суффле, представителем де Голля.

Публика требует продолжения шоу, и неутомимый Марши дает новый сеанс высшего пилотажа. Все задирают головы и, выкручивая шеи, пытаются уследить за ним в вечереющем и сказочно прекрасном июньском небе.

Сеанс окончен, начинаются торжественные речи. Шарль Тийон, министр авиации, и посол Богомолов воздают нам почести и единодушно прославляют франко-советскую дружбу.

Эмоции достигают пика, когда Шарль Тийон зачитывает список летчиков «Нормандии – Неман», погибших в боях. Сорок два человека из девяносто шести. Сорок два имени одно за другим раздаются в полнейшей тишине, не менее поразительной, чем радостный многоголосый гул, предшествовавший ей.

Когда церемония заканчивается, к нашей веселой компании подходит пожилая дама в черном.

– Скажите, все летчики уже здесь? – спрашивает она. – Я ищу сына, его зовут Жорж Анри. Возможно, он в эскадрилье, которая еще не приземлилась?

Мы молча переглядываемся. Как ей сказать, что других эскадрилий нет? И что 12 апреля 1945 года ее мальчик, жертва наземной бомбардировки аэродрома Бладиау в Восточной Пруссии, стал последним погибшим пилотом из авиаполка «Нормандия – Неман»?..