20

Великий день настал

Двадцать второго марта 1943 года у нас масштабная передислокация на авиабазу у поселка под названием Полотняный Завод – он находится в двухстах километрах к юго-западу от Москвы и менее чем в сотне километров от линии фронта. Это первый для нас сектор боевых действий. Летят все, кроме меня. Мой самолет в ремонте, и я остаюсь в Иванове вместе с Жаном де Панжем, нашим пилотом-связным.

Через три дня наступает и мой черед – я наконец могу подняться в воздух и следую за легким бомбардировщиком Пе-2, который будет служить мне проводником в долгом полете почти на пятьсот километров без радиосвязи над бескрайней заснеженной русской равниной.

Мы делаем промежуточную посадку на крупной авиабазе советских ВВС под Москвой, где находятся сотни летчиков. Моя полуфранцузская-полусоветская униформа производит здесь сенсацию: ловлю на себе оторопелые взгляды коллег из Красной Армии и думаю, что на меня смотрят так, будто я прилетел с другой планеты. Наверное, явление Гагарина марсианам произвело бы не меньший фурор…

Я с радостью встречаю Жана де Панжа и Михаила Шика, догнавших меня на «кукурузнике» – маленьком биплане У-2, оснащенном звездообразным двигателем и лыжами вместо шасси. За три часа полета в открытой кабине при температуре воздуха минус 10 °C мои товарищи совсем окоченели, едва шевелят руками-ногами. Мы все вместе с удовольствием пьем обжигающий чай в столовой, а русские летчики тем временем бомбардируют нашего переводчика вопросами о чудных французах, решивших сражаться бок о бок с ними.

На следующий день я наконец совершаю посадку у Полотняного Завода. Три недели назад немцы, отступая, сожгли этот поселок – выгорела половина домов, и почти все жители его покинули.

Нам отвели несколько уцелевших изб, и, оглядевшись на новом месте, мы понимаем, что на этот раз война уже не просто рядом, она здесь. Забросив вещмешок на кровать, я думаю об огромном расстоянии, отделяющем меня от Англии, и о том, что, по сравнению с нынешними условиями жизни, та война была светской прогулкой, «войной в кружевах».

Аэродром в двух километрах от поселка представляет собой занесенную снегом полосу на опушке березовой рощи; капониры для самолетов сооружены из бревен и веток. Неподалеку деревянная мельница, удивительным образом оставшаяся целой и невредимой, машет крыльями небу – символ мира на русской земле, опустошенной вражеской армией.

Не успел У-2 приземлиться в сугробах, а Жану де Панжу уже снова пора в полет – у него первое задание. Майор Тюлан отправляет его на поиски моего друга Марселя Альбера – тот совершил вынужденную посадку в поле к юго-западу от Калуги из-за поломки мотора.

Через час полета де Панж заметил Як-1, уткнувшийся носом в землю посреди лощины. Но пилота поблизости не наблюдалось. Сев на поле, маленький биплан де Панжа по самую ось увяз в грязи, и Жану пришлось брести, согнувшись в три погибели и руками вытягивая каждую ногу из раскисшей весенней почвы. Приметив вдалеке избы у подножия холма и добравшись до колхоза, стоящего на отшибе, он, к своему удивлению, обнаружил там в окружении женщин, стариков и детишек Марселя Альбера с улыбкой от уха до уха.

А наш Бебер, увидев, кто пожаловал, чуть было не набросился на пилота-связного «Нормандии» с кулаками за то, что тот слишком быстро его нашел. На этом неприятности бедняги де Панжа не закончились. Когда У-2 с помощью трактора вызволили из грязи, в которой он увяз, и наши пилоты пустились в обратный путь, Жан на высоте пятидесяти метров над землей вдруг с ужасом услышал, как мотор резко заглох. Он уже приготовился совершить аварийную посадку в еловом лесу, но тут у него за спиной, с заднего сиденья, раздался хохот, и тотчас мотор заработал снова, как ни в чем не бывало.

– Не нервничай, маркиз, я просто разъединил контакты! – радостно пояснил шутник Бебер, довольный своей местью товарищу, на чьем счету было всего-то три с половиной летных часа.

Что до истребителя Марселя Альбера, он сильно пострадал от посадки на размокшую почву, не подлежал ремонту, и его пришлось бросить.

Для участия в боевых действиях на фронте «Нормандия» была включена в состав 1-й воздушной армии под командованием генерал-лейтенанта Худякова. И он посчитал необходимым лично явиться в расположение нашей эскадрильи у поселка Полотняный Завод, чтобы показать, насколько важна для СССР горстка французских летчиков, прибывших сюда издалека. После традиционных слов приветствия Худяков сказал, что, как только «Нормандия» освоится на местности, ее основными задачами станут сопровождение над оккупированной врагом территорией самолетов Пе-2 из 261-го бомбардировочного авиационного полка 204-й бомбардировочной авиационной дивизии, а также перехват вражеских самолетов-разведчиков над нашей территорией.

Первые несколько дней мы летаем в окрестностях линии фронта, от Сухиничей до Калуги. Вначале следуем всей группой за бомбардировщиком Пе-2, который служит нам штурманом – проводником. Цель этих полетов – запомнить все существующие ориентиры на местности: дороги, леса, дома, линии электропередачи и т. д. Впервые мы слышим в наушниках шлемофонов французскую речь, и это здорово. В память о Ливане нашим позывным выбрано название городка Райак, и оно останется таковым до конца войны – мы будем называть друг друга «райаками».

Далее «Нормандия» участвует в миссиях сопровождения бомбардировщиков на высоте 3500 метров в район Смоленска, Ельни, Витебска. Немцы летают еще выше. За время двухчасовых полетов, предельное для Як-1, мы то и дело видим в небе над собой конденсационные следы, выдающие присутствие других самолетов.

Порой на нас пикируют «мессершмитты», невидимые против солнца, и все происходит очень быстро: внезапно мы получаем по хвостам несколько очередей из трассирующих пуль, а когда нам удается сориентироваться – врага уже поминай как звали. Атака занимает всего несколько секунд.

Первые две недели в Полотняном Заводе проходят довольно однообразно, и в конце концов миссии сопровождения бомбардировщиков, не представляющие никакого интереса, нам наскучивают. «Мы летчики-истребители, а не пастушьи собаки», – возмущаются самые энергичные из нас.

А оттепель, уже явившая себя во всей красе и с каждым днем набирающая силу, не очень-то способствует тому, чтобы можно было воспрять духом. Вокруг все развезло, грязь такая глубокая, что порой приходится битый час выволакивать самолеты из капониров и выводить их на взлетную полосу.

Но русский народ, одержав победу над генеральшей по имени Зима, проявляет завидное упорство и в борьбе с оттепелью, ужасающей нас своими масштабами. Вместе с товарищами я потрясенно наблюдаю, как мужчины и женщины без возраста изо дня в день не покладая рук трудятся на аэродроме, превратившемся в трясину. С утра до вечера солдатскими котелками и консервными банками они вычерпывают и выливают в канавы воду на взлетной полосе. Точно так же другие люди в Иванове расчищали и утрамбовывали для нас снег.

Желая скрасить нам фронтовые будни, Киргизская ССР прислала на авиабазу несколько сотен молодых куропаток – видимо, там думали, что личный состав «Нормандии» куда многочисленнее. В итоге мы ели куропаток дважды в день. Поначалу, конечно, нарадоваться не могли – новое кушанье внесло разнообразие в рацион, состоявший из «птичьего корма». Но последние тушки, уже подпортившиеся, обеспечили нам несколько ночей, проведенных всей эскадрильей в полевых сортирах на двадцатиградусном морозе. И на врачебное искусство доктора Лебединского, хоть он и был нашим добрым товарищем, рассчитывать не приходилось – тубиб, как и мы, пострадал от провианта, а в его переметной суме с красным крестом можно было отыскать только бутылку с алкоголем на все случаи жизни, изрядно опустевшую стараниями и русских, и французов, да десяток сомнительных пилюль от всех болезней. Выручили нас только молодость и крепкое здоровье.

За Лебединским повсюду таскается странный персонаж – помогает доктору носить суму. Он вроде бы северный китаец, добрался до нас из Гонконга, одному богу ведомо как, но откликается на очень французскую фамилию Шабишу.

Наше привыкание к особым летным условиям в России не обходится без происшествий. Бывает, кто-нибудь возвращается с минимальным остатком топлива, не дотягивает до аэродрома и садится на проселочной дороге. Однажды Маэ и Альбер в подобной ситуации приземлились прямо перед взводом советских пехотинцев, и те немедленно взяли их на мушку. В конце концов нашим товарищам удалось убедить солдат, что они не шпионы, и продолжить путь пешком к авиабазе.

В другой раз у самолета Марселя Альбера случилась поломка в системе подачи масла, когда он сопровождал бомбардировщики над районом Ельни. Винт перестал вращаться высоко над вражескими укреплениями, и Альбер сделал короткое пике, чтобы набрать скорость и перезапустить мотор. Поскольку эта уловка не сработала, ему пришлось перейти на ручную подачу масла. Таким образом он больше часа удерживал самолет в воздухе и совершил удачную посадку на аэродроме. Издалека мы увидели, как Альбер выпрыгнул из кабины и шагает к нам, держась за плечо. «Парни, ну наконец-то я добрался, а то у меня уже судороги начались», – сказал он с неподражаемыми интонациями парижской босоты.

Мой приятель Марсель Альбер еще несколько дней восстанавливался после этого возвращения, потребовавшего столько физических усилий.