18

Иваново, мрачная равнина…

Первое впечатление от городка Иваново не слишком-то воодушевляет. Небо невозмутимо глядит на нас голубым глазом, но все дома вокруг – серые, а до самого горизонта тянется унылый заснеженный ландшафт, и эту белую плоскость нарушают лишь елки, березы да заводы.

Преодолев многие тысячи километров в немыслимых условиях, мы надеялись приземлиться в местечке посимпатичнее, чем эта учебная база подготовки летчиков-истребителей в семи километрах от города, вернее, городка с полумилионным населением, где все до единого заняты в текстильной промышленности.

К счастью, градус атмосферы приема, оказанного нам местными властями, неизмеримо выше минусовой температуры воздуха, из-за которой мы все время притопываем на снегу, пытаясь согреться. А после приветственной речи от городского совета выясняется, что командир воинской части полковник Шумов определил нас на особое положение. Пилотов «Нормандии» размещают в одном из офицерских домов – здесь комнаты с тремя-четырьмя кроватями и есть отопление. Конечно, столбик термометра не поднимается выше отметок 8–9 °C, но когда за окном все минус 20 °C, это роскошь.

Впрочем, первый же обед в столовой напоминает нам о том, что дни светских раутов в Тегеране канули в прошлое. Икра, шампанское и птифуры остались в прежней жизни. После борща нам предстоит знакомство с еще одним незаменимым блюдом из рациона советских бойцов – кашей.

– Смахивает на суп из птичьего корма, – с отвращением комментирует кто-то из наших.

На следующий день при виде официанток, несущих нам эту бурду из обваренного кипятком проса, мы дружно изображаем птичек: хлопаем крылышками и кричим «ко-ко-ко!».

– Французы, французы… – качают головой женщины, но не могут сдержать улыбку.

Еще нам приходится привыкать к черному хлебу, кислому на вкус и такому липкому, что после обеда мы поджариваем его на листе железа над огнем. А что уж говорить о чае — то есть скорее о воде, едва подкрашенной коричневым, к которой полагается всего один кусочек сахара? Или о компоте – его и компотом-то не назовешь, потому что он представляет собой подслащенную воду с плавающей в ней парочкой ягод…

Тем не менее долго жаловаться на скудный рацион мы себе не позволяем. Достаточно сравнить его с тем, что достается нашим механикам и остальному техническому персоналу авиабазы, чтобы понять: мы в этой стране, где всего не хватает, на привилегированном положении. В военное время в СССР по-разному относятся к фронтовикам и к тем, кто не принимает участия в боевых действиях: первым полагается двойной рацион (а по нормальным меркам его можно назвать тройным), вторым – минимальный. Эта разница еще больше увеличивается от того, что всех нас, французских пилотов, произвели в офицеры в соответствии с правилами, действующими в советских ВВС, тогда как наши механики – унтер-офицерский состав – остались при своих прежних званиях.

В расположении учебно-боевой воинской части пилоты «Нормандии» выделяются не только грубоватыми шуточками и мятежным духом. Наша «гибридная» униформа с первых дней привлекает любопытные взгляды. Летные куртки у нас французские, темно-синие, зато галифе, кирзовые сапоги с войлочными стельками и меховые шапки с «ушами» – типично русские. На серых шапках красуются кокарды с триколором, лотарингским крестом, звездой и золочеными «крыльями» – эмблема ВВС «Свободной Франции».

Кроме того, каждому летчику выданы кожаный планшет и советская офицерская сумка с карандашами, бритвой, компасом и сигнальным свистком. К этому добавлен уставной пистолет ТТ калибра 7,65 мм.

В обмундирование также входит специальный комплект утепленной зимней одежды с учетом суровости климата и летных требований: толстая кожаная куртка, капот (который мы немедленно переименовываем в «парик») – это меховая накидка на голову, прикрывающая затылок и плечи; еще в комплекте есть меховые перчатки, мольтоновые подштанники, шерстяной подшлемник с шелковой подкладкой, зимний шлемофон… И конечно, внушительные сапоги из собачьих шкур с длинной шерстью – унты на толстой войлочной подошве и с ремешками-застежками, снабженными медными пряжками.

Впервые выйдя на улицу в таком громоздком наряде, мы сразу начинаем хохотать друг над другом. Со стороны укутанные с ног до головы летчики-истребители, наверное, похожи на семейство полярных медведей, разгуливающее по льдинам. Выглядим мы и правда не слишком элегантно, зато вскоре нам представляется возможность удостовериться, что эта одежда чертовски эффективна в борьбе с минусовыми температурами долгой русской зимы.

С самого начала летной подготовки майор Тюлан требует присутствия на аэродроме всего личного состава во время тренировочных полетов. В ожидании своей очереди сесть в кабину мы согреваемся как можем на огромном летном поле, продуваемом ветрами вдоль и поперек. Сражения в снежки и турниры по борьбе без правил шумно комментируются всеми участниками, и эта бодрая атмосфера напоминает о переменках в наших летных школах.

Программа переподготовки была разработана французским командованием в сотрудничестве с капитаном Павлом Друзенковым – этому инструктору поручено обеспечить боеготовность нашей группы. С самого начала между нами и Друзенковым, человеком молодым и приятным в общении, к тому же отлично знающим французский, сложились дружеские отношения.

Мы учимся прилежно, с самоотдачей, но обстановка непринужденная. После ознакомительных полетов на бипланах УТ-2 пересаживаемся в кабины Як-7УТИ (двухместных учебно-тренировочных истребителей). Первый же одиночный полет заставляет меня осознать еще одну вещь: мы попали в совершенно новый и незнакомый мир. Внизу не видно ни шоссе, ни деревни, ни железной дороги – ничего, что могло бы послужить ориентиром. Повсюду, насколько хватает глаз, лежат снега, надежно скрывшие любые метки на земли, необходимые для воздушной навигации.

По счастью, наметанный глаз летчика-истребителя постепенно привыкает к океану белизны. Совладав с паникой, я в конце концов различаю под собой березовую рощицу, несколько избушек, электрический столб, намек на дорогу, укатанную грузовиками. Все это я уже видел и запомнил во время полетов с инструктором, сидевшим позади, и теперь могу найти обратный путь на авиабазу.

Всего через несколько минут я уже с облегчением смотрю на мрачные трехэтажные здания, окружившие летное поле. Теперь главная задача – хорошенько разглядеть указатели, потому что здесь утрамбована только взлетно-посадочная полоса. Если приземлиться слишком рано или слишком поздно, можно перевернуться в рыхлом снегу. Во Франции и в Великобритании с этим было проще. А тут, помимо прочего, еще и достаются в награду насмешки от приятелей и выговоры от Тюлана с Литольфом – они куда менее снисходительны, чем капитан Друзенков, по отношению к олухам, которые то и дело сносят деревья или вспахивают винтом обледеневшую почву.

Советский инструктор оказался хорошим педагогом и даже нашел замену отсутствующей в некоторых секторах радиосвязи для общения во время парных полетов. Поскольку мы не говорим по-русски, Друзенков разработал сигнальный код для учеников: к примеру, если инструктор хотел передать им управление самолетом, он двигал рукоятку слева направо, а если хотел вернуть – сверху вниз. Просто, но эффективно. За два месяца тренировочных полетов у нас не случилось ни одной серьезной аварии.

Переподготовка французских механиков была не такой опасной, зато куда тяжелее. Их набрали в основном из авиаподразделений, базировавшихся на Ближнем Востоке, и, прибыв сюда под командованием инженер-лейтенанта Алекса Мишеля, они оказались в условиях, которые и вообразить себе раньше не могли. Каждый день, с 7.20 до 16.00 механики работают с самолетами на морозе, под открытым небом. Толстые перчатки затрудняют движения, но если их снять, пальцы мгновенно примерзают к ледяному металлу.

К счастью для этих ребят, «яки», порученные их заботам, – аппараты довольно простые, бесхитростные, похожие на истребители «Девуатин-205», которые им уже не раз приходилось ремонтировать. В техническом плане переход от французских самолетов к их русским собратьям происходит без особых усилий.

И потом, каждый день мы видим, как местные женщины и подростки расчищают и утрамбовывают тяжелыми лопатами снег на взлетно-посадочной полосе. Их присутствие не дает нам, французским пилотам и механикам, забывать о том, кому здесь приходится тяжелее всех.

В Иванове мы начинаем мало-помалу понимать, что такое война для русских. Убеждаемся, во время редких увольнительных выбираясь в город, что весь народ жертвует собой ради общего дела. На двух фабриках, где мы побывали с экскурсией, люди работают по 12–15 часов, чтобы обеспечить армию сукном. Трудятся здесь в основном женщины, и движения у них какие-то механические, как будто, кроме работы, они и не знают другой жизни.

Однако через несколько дней я получил возможность убедиться, что они вовсе не роботы и что теплые чувства русских к французам, их симпатия к нам, которую мы с каждым днем ощущаем все сильнее, вызвана не только тем, что мы летчики.

У окраины города начинается еловый лес. Там, на опушке, в снегу раскинул свой шатер цирк-шапито. Поскольку нам редко удается выбраться с авиабазы, мы все с удовольствием приняли приглашение одного советского офицера сходить на представление, тем более что нам объяснили, как сильно в СССР любят цирк.

С самого начала мы были удивлены радостным настроением, царившим в толпе зрителей, и особенно нарядами женщин – они очень тщательно подготовились к этому выходу в свет, хотя место было более чем скромное. Мы даже не сразу узнали среди них тихих и угрюмых тружениц ткацкой фабрики. Затейливое французско-советское обмундирование немедленно привлекло любопытные взгляды к двум рядам, зарезервированным для нас. «Французы, французы…» — пронесся шепоток.

Неожиданно один из цирковых артистов подошел к нам с листом бумаги в руке и начал читать на превосходном французском стихотворное приветствие, в котором были такие слова: «Вы, верные бойцы де Голля за независимость и волю». Потом то же стихотворение прозвучало на русском, и публика так долго и с такой искренней радостью аплодировала, что мы с трудом сдерживали слезы. Для моих товарищей, так же, как и для меня, тот вечер стал одним из самых волнительных моментов нашего пребывания в СССР.

Майор Тюлан иногда отпускает нас на учебные стрельбы из пистолета и лыжные пробежки; других развлечений на авиабазе у нас практически нет. А поскольку сумерки начинают сгущаться уже в три часа дня, после тренировочных полетов мы обычно возвращаемся в свои плохо натопленные комнаты, где даже невозможно почитать книгу при тусклом свете слабеньких лампочек. Впрочем, в Иванове нет ни книг, ни газет…

Чтобы хоть как-то согреться, мы с ностальгией вспоминаем комфортные казармы на британских авиабазах и вкус пива в теплых пабах, где было куда веселее, чем в ивановской столовой. Ночами мне снятся иногда французские поля и рощи, и пение зяблика заставляет забыть о нескончаемой русской зиме. Еще в своих снах я ловлю лосося в реке Алье или гуляю ласковым летним вечером по тенистым аллеям парка, что раскинулся вокруг нашего фамильного замка в Мозе.

По счастью, у нас есть покер. В офицерских спальнях в него играют часами напролет, с яростным азартом, вкладывая в эти сражения всю энергию, которая не находит другого выхода в силу обстоятельств. Те, у кого заканчиваются деньги, ставят на кон самые дорогие личные вещи. Фотоаппараты и часы за одну партию множество раз переходят из рук в руки.

Недели тянутся одна за другой, и покер становится главным противоядием от хандры. В течение всего пребывания в СССР это будет наше любимое времяпрепровождение. В жарко натопленных избах и в березовых рощах, на деревянных столах и на мягкой траве, нигде и никогда мы не откажемся от игры, требующей смелости, умения блефовать и везения – в точности как полная риска и доблести повседневная жизнь летчиков-истребителей, брошенных в самую гущу схватки.

Несмотря на холод, разлуку с близкими и хандру, итог нашего пребывания в Иванове можно назвать положительным. Именно здесь зимой 1942/43 годов и родилось боевое братство под названием «Нормандия». И здесь первое Рождество, отпразднованное на русской земле, подарило французам удивительное чувство солидарности – оно накрепко свяжет нас с советскими бойцами до самого конца войны.

В сочельник нас навестили французский пресс-атташе по фамилии Шампенуа и знаменитый советский писатель Илья Эренбург – лауреат Сталинской премии и большой друг Франции, где он неоднократно бывал. Мы говорили о нашей стране, вместе пели французские песни, и война, которая нас сюда привела и продолжала бушевать вокруг, не омрачила веселья. Вечер прошел прекрасно за крепкими напитками; бурные эмоции сменялись смехом, смех – легкой печалью, и дальше по кругу. Удивительное дело – капитан Литольф, далеко не главный весельчак среди нас, да и вообще не любитель застолий, так напился, что тубибу Лебединскому, главному врачу эскадрильи «Нормандия», пришлось тащить его на своем горбу до койки.