Глава 20
Комедиант

Имоджен проснулась на мамином диване оттого, что одна из многочисленных кошек начала лизать подбородок. Днем несносные создания даже близко не подходили – возможно, знали, что отлетят в противоположный конец комнаты, причем от удара ногой. Имоджен прогнала кошку и инстинктивно подняла руку к подбородку, чтобы стереть влажный след. Терпеть не могла кошек и начинала думать, что ненавидит всех вокруг. К маминому ужасу, животных любила еще меньше, чем людей, причем в обеих антипатиях винила маму. Подростком, однажды придя из школы, обнаружила в своей комнате спящего бездомного, и была вынуждена довольствоваться полом в гостиной. Мама выгнала жильца только после того, как собственными глазами увидела, что он позволяет себе распускать руки в общении с девочкой.

Сегодня Имоджен пряталась от старшего детектива-инспектора Стэнтона. Как можно было переспать с женатым мужчиной? Неужели она становилась такой же, как мама? А ведь обещала себе никогда этого не делать. Многие стороны безобразного поступка вызывали горькое сожаление. Имоджен помнила, как находила письма, написанные мамой отцу – человеку, которого никогда не смогла бы заполучить. Человеку, в чьем существовании Имоджен усомнилась бы, если бы не видела в зеркале подтверждение этого союза. Она не хотела стать женщиной, принимающей у себя дома мужчину, способного изменить той, кого обязался любить, – собственной жене.

Завтракать в маминой квартире решительно не хотелось. Гигиена явно не относилась к числу талантов Айрин Грей. А ведь она действительно была талантливой художницей, хотя уже прошли годы с тех пор, когда в последний раз прикоснулась карандашом к бумаге и кистью к холсту. Но для дочери навсегда осталась мастером. Если в детстве Имоджен чем-то и гордилась, то только мамиными работами. Любимая картина и сейчас висела в ее гостиной, над диваном. Это было абстрактное изображение старого сада: глядя на него, Имоджен словно возвращалась в детство. Пейзаж напоминал о другом времени, когда еще не звучали заумные термины «маниакально-депрессивный синдром» и «биполярное расстройство». Иногда, рассматривая картину, начинала безутешно плакать. Слезы ручьями текли по щекам. Трудно было понять, о ком она горюет: о себе или о маме. Мамы очень не хватало. Отца Имоджен не знала, а потому Айрин всегда была единственной в ее жизни. Они обе были единственными друг для друга.

Айрин еще спала, а Имоджен встала, чтобы поскорее уехать на работу. Не хотелось нарываться на очередную ссору. Вечером принесет готовую еду, и они вместе посмотрят повторение какой-нибудь интеллектуальной викторины. Может получиться очень мило.

Имоджен вошла в отделение полиции и увидела на своем столе букет. Сердце оборвалось; взглянула на кабинет Стэнтона. Дэвида еще не было. Имоджен глубоко вздохнула и улыбнулась Сэму, который смущенно подошел с чашкой кофе из соседнего итальянского кафе.

– Не стоило этого делать. – Она приняла чашку.

– Был идиотом. Прости.

– Да, был. Принимаю извинение.

– Вряд ли станешь сама присылать себе цветы, так что вынужден поверить, что парень у тебя есть. Впрочем, это действительно не мое дело.

– Значит, букет не от тебя?

– Нет. Не знаю, от кого. Не видел карточку. Но цветы дорогие, так что кто-то любит.

– Точно не сама себе прислала.

Имоджен взяла букет, отнесла на кухню и принялась искать какое-нибудь подобие вазы. Нашла пластиковый кувшин для пикника и налила воды. Когда развернула букет, выпала карточка:

В течение нескольких последних недель после проведенной вместе ночи она старалась не оставаться наедине со Стэнтоном. Держалась сухо, деловито и разговаривала исключительно о работе. Как только слышала намек на какую-нибудь постороннюю тему, сразу извинялась и уходила. Неужели он хотел продолжения? Букет означал это? Нет, она не могла согласиться и мучительно страдала от раскаянья и неловкости. Возникло желание выбросить цветы в мусорный бак, но они были по-настоящему прекрасны и ни в чем не виноваты, а потому Имоджен поставила кувшин на стол в кухне и вернулась на рабочее место.

– Отлучусь на некоторое время, Сэм. Не возражаешь?

– Постараюсь справиться, – улыбнулся напарник. Он сидел с растерянным видом человека, тонущего в бюрократическом кошмаре рутинной бумажной работы.

Имоджен предположила, что застанет Дина Кинкейда в баре «Афродита». Хотелось поговорить с глазу на глаз, без ребячливого наблюдения Сэма. Для ночного клуба дневная жизнь показалась чрезвычайно активной. Едва открыв дверь, она сразу услышала музыку и смех. Вокруг покерного стола в окружении пустых пивных бутылок сидели четверо мужчин. Дина среди них не было.

– Рановато выпадать в осадок, не кажется? – направляясь через зал к столу, Имоджен подняла полицейское удостоверение.

– Здравствуйте, офицер. Для стриптиза тоже рановато, – ответил один из мужчин. Все засмеялись. Акцент показался греческим.

– Вы, должно быть, комедиант, – заметила она небрежно.

– Точно. – Не сводя глаз с ее груди, грек снова рассмеялся.

– Это действительно так, – не поднимая глаз, подтвердил сидевший ближе всех запыленный светловолосый человек.

Комедиант встал и подошел, по пути поправляя ширинку. Остальные перестали играть и с интересом повернулись. Комедиант протянул руку и дотронулся до застежки блузки. Имоджен смахнула ладонь. Все, кроме блондина, быстро встали.

– Хотите сказать, что действительно из полиции? – Комедиант улыбнулся, взял в руки жетон и внимательно рассмотрел. – Где же вы были, когда меня в последний раз арестовали? Лапал какой-то потный лысый мужик. Предпочел бы видеть на его месте вас.

– Понимаю, почему вам приходится увеличивать доход за счет азартных игр, – заметила Имоджен. Мужчины засмеялись, а солнечное настроение комедианта заметно омрачилось.

– Что вам нужно?

– Ищу Дина Кинкейда.

– Его здесь нет.

– Вижу.

– В таком случае можете удалиться. От вас атмосфера портится. – Он притворно нахмурился.

– Не позволите ли взглянуть на удостоверения личности? Все вы, – попросила Имоджен и в ответ услышала приглушенные стоны. Мужчины полезли за бумажниками. Она прочитала имя комедианта: Васос Канелос.

Подошла к столу и по очереди изучила все удостоверения. Джаннис Караламбос, Микалис Антониос и, наконец, Элиас Папас. Имоджен посмотрела на блондина. Вот, оказывается, каков таинственный владелец клуба, якобы уехавший за границу.

– Мистер Папас, вас очень трудно застать.

– Не подозревал, что кто-то меня ищет.

– Мы уже несколько раз сюда заходили, но услышали, что вы уехали в Грецию: решили навестить родственников.

– Так и есть. Вернулся только вчера, потому и встречаюсь с друзьями.

Имоджен посмотрела на стол: все покерные фишки лежали перед ним. Интересно, действительно гениально играет или остальные позволяют хозяину так думать? Элиас Папас был высоким, со светло-ореховыми глазами и походил на древнего грека. С выгоревшими на солнце волосами и крепким загаром казался человеком состоятельным, проводившим много времени на яхте. Распахнутые навстречу всем ветрам глаза смотрели с добротой, в которую трудно было поверить. От него даже пахло пляжем. В белой полотняной рубашке с закатанными рукавами Папас выглядел великолепно, хотя никак не мог быть моложе пятидесяти лет. Имоджен заметила на запястье «Ролекс»; интуиция подсказала, что это не подделка. Папас взглянул на часы, чтобы уточнить время.

– Есть ли у вас ко мне конкретные вопросы? – Он засунул руки в карманы. – Дело в том, что провел ночь без сна и очень устал.

– Представляю, насколько устали. Есть пара вопросов относительно двух смертей. Две девушки скончались после значительной передозировки наркотиков. У обеих на руках оказалось клеймо вашего клуба.

Лицо Элиаса вспыхнуло гневом; он с яростью посмотрел на товарищей, а те сразу потупились. Если бы у Имоджен оставались сомнения относительно того, кто здесь главный, то в эту минуту они наверняка бы рассеялись. Все его боялись, хотя каждый выглядел значительно больше, сильнее и моложе.

– Обязательно выясню, что и как произошло, – наконец произнес Папас. – Как я уже сказал, находился в отъезде и ничего не знал. Не терплю в своем заведении ни употребления, ни распространения наркотиков. Судя по всему, в мое отсутствие кто-то позволил себе нарушить закон.

К сожалению, этим словам хотелось верить. Элиас выглядел человеком, если и замешанным в чем-то неблаговидном, то державшимся в стороне. Имоджен посмотрела в сторону бара. «Может быть, дилером был Джордж? Где он сейчас?»

– Благодарю за сотрудничество, мистер Папас.

– Как вас зовут, детектив?

– Имоджен Грей.

Элиас поднял глаза. Взгляд и прежде останавливался на ней слишком часто, словно хозяин изучал лицо. Он встал и протянул руку. Имоджен пожала теплую ладонь, чувствуя, что контакт продлился чуть дольше, чем было необходимо. Этот человек привык властвовать.

– Боюсь, сейчас действительно должен уйти, мисс Грей. – Элиас Папас оставил фишки на столе и вышел из клуба. По пути достал телефон и заговорил о чем-то по-гречески.

– Играете в покер, детектив? – осведомился комедиант. Он явно занимал второе по значимости место. Как только Элиас Папас ушел, все выпятили грудь, пытаясь восстановить важный вид, однако Имоджен знала, что после ее ухода им всерьез достанется за то, что расслабились в отсутствие босса. Ему это определенно не понравилось.

– Не хочу забирать ваши деньги, ребята, – ответила она.

Комедиант снова вытянул руку. Имоджен попыталась оттолкнуть, однако другой рукой он крепко сжал запястье, а один из сообщников схватил свободную руку и заломил за спину. Она изо всех сил постаралась скрыть боль. Младший из мужчин, Джаннис, лишь неподвижно наблюдал за происходящим. Комедиант обладал недюжинной силой: еще чуть-чуть, и мог что-нибудь сломать. Он продолжал крепко ее держать и водить толстыми пальцами по застежке блузки. Имоджен чувствовала, как рука скользит вниз, и сжалась, в то время как он с полуулыбкой ждал, чтобы она вскрикнула или хотя бы что-нибудь сказала – проявила слабость. Пальцы добрались до пояса брюк, прошлись по нему и вернулись к центру. Имоджен понимала, к чему клонит этот человек, и впервые за сегодняшний день обрадовалась – тому, что брюки немного узки и он не сможет запустить внутрь свои мерзкие пальцы – во всяком случае, без борьбы. Комедиант исследовал край пояса и попытался засунуть руку внутрь. Она ощутила, как пальцы коснулись кромки трусов, и окаменела.

– Эй, Васос! – послышался голос Дина Кинкейда. Очевидно, он только что появился. Имоджен не могла пошевелиться.

– Дино! Зачем ты здесь? Сейчас неподходящее время. – Рука комедианта оставалась в брюках.

– Только что позвонил Элиас и поручил с вами поговорить.

– Видишь ли, сейчас мы немного заняты, зайди попозже.

– Элиас дал понять, что откладывать нельзя, – возразил Дин ледяным тоном.

Имоджен слышала, что он подходит, и не понимала, что ее ждет. Станет еще хуже? Взглянула в лицо и увидела, как взгляд опустился и застыл на руке комедианта. В глазах вспыхнул гнев.

Комедиант повернулся и недовольно посмотрел на Дина.

– Я же сказал, что мы заняты… – не успел он договорить, как Кинкейд шагнул вперед и схватил за ухо.

– Отпустите леди! – приказал Дин. Васос и сообщник немедленно повиновались. Имоджен выдохнула и едва не расплакалась от облегчения.

– Какого черта? – Комедиант пытался сохранить самообладание, однако из уха уже текла кровь, а Дин продолжал с силой выкручивать.

Имоджен отступила в сторону и увидела, что кожа надорвана. Надо было бы остановить Кинкейда, однако мысленно она умоляла продолжить пытку. Комедиант упал на колени и взвыл от боли, ни разу не попытавшись отбиться. Приятели стояли и молча наблюдали, хотя каждый вполне мог оказаться следующим в очереди на расправу. Сразу стало ясно, что за человек Дин Кинкейд: всем присутствующим он внушал страх. Значит, или уже творил над ними расправу, или они видели, что произошло от его рук с кем-то другим. В любом случае, весельчаки сразу настолько испугались, что предпочли не вмешиваться.

– Ты оскорбил леди, Васос. Немедленно извинись.

– Прошу прощения. Прошу прощения, только отпусти, ладно?

Дин убрал руку. Комедиант схватился за ухо и зарыдал: наполовину оторванное, оно висело, истекая кровью. Имоджен едва не потеряла сознание: всегда плохо переносила вид свежих ран.

– Слушайте меня внимательно, вы все. – Дин вытянул руку, чтобы помочь комедианту встать. – Эта женщина неприкосновенна.

Комедиант посмотрел на предложенную руку и неохотно сжал ее ладонью, которая недавно побывала в брюках Имоджен. Дин перехватил ладонь за запястье и шлепнул ее на стол. Достал из кармана складной нож и нажал на кнопку. Выскочило лезвие.

Окровавленный комедиант умоляюще посмотрел на Имоджен. Попытался освободиться, но безуспешно: Дину ничего не стоило удержать ладонь на столе. Нож угрожающе завис.

– Да, Васос, наказания не избежать, – невозмутимо проговорил Кинкейд. – Полагаю, очаровательный детектив примет справедливое решение. Мисс Грей, что посоветуете отрезать: мизинец или большой палец? Если отрежу большой, он никогда больше не сможет складывать судоку, в котором и сейчас не разбирается. И будет вынужден научиться писать левой рукой. Если же отрежу мизинец, жизнь продолжится почти нормально. Просто лишится маленького кусочка.

– Сделайте что-нибудь! – умоляюще воскликнул комедиант.

Имоджен понимала, что должна остановить расправу. Но вместо этого задумалась о предложении Дина, с удовольствием представив собственную власть над подонком: тот с ужасом ждал следующих слов.

– Мне необходимо закурить, – холодно произнесла она.

Васос заскулил.

Еще оставалось время, чтобы пресечь жестокое намерение Дина, но она этого не сделала. Направляясь к двери, услышала, как зазубренное лезвие пилит кость. Васос дико орал. Так кричат только от невыносимой, нечеловеческой боли. Хотелось обернуться и увидеть, что происходит, но Имоджен этого не сделала. Наконец Васос зарыдал. Этот звук ей понравился больше.

За порогом клуба Имоджен закурила. Следовало бы устыдиться недавнего поступка: того, что позволила свершиться жестокому самосуду. Но в действительности сожаление вызвала лишь собственная трусость: посмотреть не хватило мужества. Из клуба по-прежнему доносились громкие голоса, но ей было безразлично, что там происходит. Больше того, после пережитого несколько минут назад унижения и страха она не расстроилась бы, если бы все, кто над ней издевался, остались без мизинцев и больших пальцев.

Дверь открылась; вышел Дин. Имоджен заметила, что на манжету попала кровь – правда, совсем немного. Протянула пачку сигарет, но он не обратил внимания, а вынул сигарету из ее губ. Взгляд невольно остановился на его губах: вот он глубоко затянулся, а потом медленно выпустил дым и облизнул губы. Только когда Дин вернул сигарету на место, Имоджен осознала, что не дышит.

– Эти парни больше никогда вас не побеспокоят: поняли, что держать ответ придется передо мной.

– Значит, вы палач? Выполняете за Элиаса грязную работу?

– Да. Доводилось слышать, что мне свойственна естественная склонность к жестокости. Говорят, если на работе занимаешься любимым делом, то не работаешь вовсе. – Дин Кинкейд широко улыбнулся.

– Родители, должно быть, гордятся.

– У меня нет родителей. Элиас – единственное напоминание о семье. Однако признайтесь, Имоджен: увидев меня сегодня, вы немного обрадовались. Приехали, чтобы пригласить на обед?

– Нет. Приехала, чтобы доставить на допрос по приказу начальства.

– У вас есть мой телефонный номер; могли бы позвонить.

– Решила, что лучше прийти самой. Вся ваша компания в последнее время стала неуловимой. Трудно было поверить, что ответите на звонок.

– Всегда к вашим услугам.

Знакомая фраза напомнила о цветах на столе. Неужели «Д.» – это Дин? Имоджен залилась краской.

– Значит, букет прислали вы? – Чтобы удержаться от улыбки, пришлось с силой сжать зубы. Как хорошо, что цветы не от Стэнтона!

– Боялся, что сразу выбросите. – Не отводя глаз от ее лица, он попятился к припаркованной перед ее «Гранадой» машине. – Немедленно еду в отделение.

– Не следовало присылать цветы. Это неправильно.

Имоджен знала, что вовсе не выглядит в должной мере недовольной. Хотелось, чтобы Кинкейд хотя бы на миг посмотрел в сторону: тогда можно было бы прервать невыносимый сеанс гипноза.

– А что было бы правильно? – спросил Дин, прежде чем сесть за руль и уехать, оставив ее возле клуба без малейшего намека на ответ.

Имоджен сидела в кабинете Стэнтона в ожидании возвращения начальника. Встречаться с Дином было строго-настрого запрещено. Она немного жалела Кинкейда, попавшего в общество братьев по тестостерону Брауна и Стэнтона: слишком много защитной мужской энергии на него вылилось. Сквозь стекло был виден рабочий стол, а на нем цветы, которые Имоджен принесла из кухни после возвращения из клуба, прежде чем получила приказ держаться в стороне.

Стэнтон ворвался в кабинет; по выражению лица сразу стало ясно, что усилия оказались напрасными.

– Все в порядке? – неизвестно зачем спросила Имоджен. Понятно, что никакого порядка не было.

– Мерзавец отказывается говорить с кем-либо, кроме тебя.

– Но хотя бы что-нибудь знает?

– Я навел справки. Должен признаться: странно, что этот человек так долго оставался для нас невидимым.

– О чем ты?

– Полагаю, он по-настоящему опасен, но каким-то образом умудрялся нас избегать. В послужном списке закрытое подростковое дело, пара штрафов за превышение скорости, арест по подозрению в убийстве в возрасте двадцати лет. Расследование прекращено из-за ненадежности свидетельских показаний.

– Но ведь он действительно мог оказаться невиновным.

– Имоджен, мне все известно из собственных источников. Кинкейд жесток в принципе. Склонен к насилию. Знаменит безумными поступками.

– И что же такого страшного он успел натворить? – вспомнились дикие вопли Васоса.

– Например, закалывал ножом, снимал скальп, кастрировал, бесследно убирал свидетелей, проводил ампутацию. Кинкейд – тот человек, которого зовут, когда требуется безжалостная расправа. Своего рода свободный художник.

– Разве кастрация не относится к ампутации? Он не похож на криминального гения.

– Он не гений, но, несомненно, отличный солдат: исполняет приказы, какими бы они ни оказались. Не делает скидок на возраст и пол. Ходят слухи, что после него люди исчезают бесследно, раз и навсегда.

– Звучит слегка преувеличенно, – заметила Имоджен. Почему-то хотелось защитить Дина, что казалось странным, учитывая, что несколькими часами раньше она собственными ушами слышала, как он отрезает человеку палец – после того, как оторвал ухо.

– Вся надежда на тебя, Имоджен. Он наверняка что-то знает, и ты должна это выяснить.

Детектив Грей направилась в комнату допросов. Как только вошла и села напротив, лицо Дина расплылось в улыбке.

– Не собираетесь записывать на диктофон, для потомков?

– Вы не арестованы. Просто нам помогаете.

– Кто-то должен сказать это братьям Гримм.

– Если хотите, можно записать для вашей безопасности. Чтобы не исказили показания.

– Я вам верю.

– Итак, что можете сказать об Элиасе Папасе, вашем работодателе?

– Работодатель – слишком сильное слово. Он неплохой парень, всего лишь зарабатывает на жизнь.

– Не знаю, как вы, а я голодна и намерена когда-нибудь попасть домой и, наконец, поесть. Не хочу сидеть здесь; вы тоже не хотите сидеть здесь. Особенно не хочу сидеть здесь с вами.

– Всегда настроены так враждебно?

Имоджен положила на стол папку и достала фотографии Джейн Доу – первой из умерших от передозировки девушек. Кинкейд даже не моргнул. Быстро взглянул на снимок и снова в упор посмотрел на Имоджен.

– Знаете эту девушку? – спросила она.

– Знаю.

– Я уже показывала ее фотографию, и вы сказали, что не знаете.

– Показывали лицо, а не эти снимки.

– Узнали по какой-то особой примете?

– Посмотрите сюда, на красную метку на плече.

– Напоминает ожог.

– Это шрам от лазера. Раньше на этом месте была татуировка, поэтому и запомнил. Татуировка была плохой, но и после ликвидации остался след.

– Ее имя вам известно?

– Старался не связываться с этими девочками. Она была постоянной посетительницей. По-моему, поддерживала отношения с одним из сотрудников.

– Не с Джорджем, случайно?

– Не помню, с кем именно.

– Должна признаться, что удивилась, увидев там Элиаса. Когда вы сказали: «Вернулся в Грецию», – я решила, что это эвфемизм для чего-то более зловещего.

– Я не убийца, Имоджен, – возразил Кинкейд, поправляя испачканную кровью Васоса манжету.

– А я слышала другое.

– Люди любят посудачить. Всем нравятся истории про злодеев.

– Вы злодей?

– Давайте вместе поужинаем, и тогда увидите, кто я такой.

– Этого не будет.

Ей нравилось, как он произносит ее имя: как будто это было не просто слово; как будто он к ней прикасался. И все ее существо отвечало на призыв. Дин наклонился и положил на стол сжатые в кулаки руки. Имоджен посмотрела на сильные руки с просвечивающими сквозь тонкую кожу венами. Он медленно подвинул руки к ее рукам, и она спросила себя, наблюдает ли Стэнтон. Скорее всего, да. Но, может быть, не видит ее рук и того, что пальцы Дина замерли в миллиметре от ее пальцев.

– За нами следят? Кто сидит за этим зеркалом, Имоджен? – спросил Кинкейд, словно прочитав мысли.

Она не знала, пылает ли сама или от него пышет жаром, но очень хотелось, чтобы он продолжал, хотелось ощутить его кожу. Раздался звук открывающейся двери, и она быстро убрала руки. Дин улыбнулся. Детектив-сержант Грей обернулась и увидела старшего детектива-инспектора Стэнтона.

– Думаю, на сегодня достаточно, не так ли?

Кинкейд встал.

– Рад, что цветы вам понравились, Имоджен.

Он слегка поклонился и вышел. Явно понял, какие у них со Стэнтоном отношения. Она не сомневалась. Но если догадался Дин, то кто еще мог догадаться? Все остальные слепы или он чересчур проницателен? Положение тревожило, особенно если учесть, что коллеги носили гордое звание детективов. Имоджен посмотрела на Стэнтона: босс выглядел то ли злым, то ли ревнивым. Или и то и другое вместе. Подбородок чуть заметно дрожал: сжав зубы, он сверлил ядовитым взглядом. Имоджен встала и вышла из комнаты. Подобное поведение казалось невыносимым. Она ему не принадлежала, и он не имел права ревновать. Подумала о его жене и возненавидела себя за то, что сделала. Оправданий не существовало. Постоянно осуждала маму, а сама повторяла ее ошибки.