В какой-то из дней июня Эвви настолько увлеклась чтением дневника работницы текстильной фабрики в Массачусетсе, где в 1912 году случилась забастовка, что даже отложила приготовление ужина. Неожиданно она услышала, как, шурша гравием подъездной дорожки, к дому подкатил грузовик Дина. Не закрывая книгу, Эвви подняла взгляд на окно, но на самом деле она ждала, когда услышит поворот ключа в двери. Она очень хорошо знала, сколько времени это займет у Дина, как, наверное, знают время всплытия те, кто уходит под воду. И когда она ничего не услышала, то подошла к окну и выглянула наружу. Дин сидел в грузовике, положив обе руки на руль. Эвви видела, что он сидел почти неподвижно. Она чувствовала себя очень неловко, вторгаясь в его грезы, но время шло. Наконец она вышла за дверь в сухое, теплое начало лета.
Подходя к грузовику, она старалась не думать о том, что могло случиться, но мысли все равно обуревали ее. «Кто-то умер. Кто-то ему звонил. Он встретил другую. Он уходит. Что бы это ни было, я достала его». Когда Эвви подошла к окну, он увидел ее и жестом предложил ей зайти с другой стороны. Когда она скользнула на переднее сиденье рядом с Дином, то не заметила на его лице черт отчаяния и поняла, что он пребывал в состоянии обычного недоверия.
– Что происходит? – спросила она, закрывая пассажирскую дверь.
– Помнишь, я рассказывал тебе о своем приятеле Данте, который так ревновал, что у меня был автомат для игры в пинбол?
– Тот, с двумя нарисованными подружками на боку?
– Да.
– Конечно, – ответила Эвви.
– Он прислал мне сегодня сообщение прямо перед тем, как я вышел из школы.
Эвви была уверена, что Данте теперь играл за «Филлис». Или за «Нэшионалс». Их униформы были в чем-то похожи.
– Что он сказал, в смысле написал?
Дин старался говорить ровным голосом:
– Их тренер по питчингу – Алекс Ларами – раньше был в «Янкиз». И Данте сказал, что Алекс видел мою запись на «Весенних танцах» и что я просто обязан позвонить ему.
Наконец Дин посмотрел на нее.
– И что же?
Он смотрел прямо перед собой, не снимая рук с руля:
– И поэтому я сразу позвонил Алексу. Он хочет, чтобы я приехал в их клинику в штате Коннектикут. У них уже есть несколько случаев спортивных травм, и они отчаянно нуждаются в «материале». Алекс пытается выяснить, есть ли что-то такое со мной.
– Ты хочешь сказать, что он желает узнать, умеешь ли ты подавать. Он хочет дать тебе шанс опять выполнять подачи в Главной лиге бейсбола. Это ведь предложение только для игроков Главной лиги бейсбола?
– Эвви, это просто чтобы посмотреть на меня. Он хочет посмотреть, как я выгляжу, привести других тренеров, понять, что со мной происходит… в спортивном плане.
– Я знаю, в чем дело. – Она ткнула его в бок. – Ситуация такова, что ты сам желаешь возвратиться в спорт и снова подавать. Хочу отметить, что я всегда знала, что так будет.
– Да, это так, – признал Дин. Наконец он снял руки с руля и положил их на затылок. – Это очень интересно, и поэтому я немного волнуюсь.
– У тебя должно быть больше веры в себя. Я же в тебя верю.
Дин протянул руку и положил на ее затылок, под волосы. Легко поцеловав ее, он отстранился:
– Нам не нужно целоваться в машине. Мне уже не шестнадцать. Я могу поцеловать тебя в доме.
– Можешь, – подтвердила она. – Это верно.
Хотя кабина была очень тесной, Эвви удалось дерзко упереть руку в бок.
– Хочешь посмотреть мою комнату? Там в органайзерах я храню свою старую коллекцию плакатов и прочее.
– Конечно.
Они вышли из грузовика и встретились у его двери в дом – так было ближе. Там она снова поцеловала его. На земле лежали неровные серые булыжники, которые Тим выбрал в качестве «украшения» их ландшафтного проекта, сказав Эвви, что красные терракотовые кирпичи выглядят «слишком обыденно». Вот ступеньки, которые Тим перестраивал с приятелем в сокрушительную летнюю жару. Тогда их ландшафтный проект находился на том этапе, что времени было достаточно и абсолютно с нуля, даже не представляя, как сделать прямой угол, Тим взялся за дело.
Вот парадная дверь, которую она тогда не смогла открыть без смеха. Ее принесли в самый последний день завершения проекта. Потом деревянный пол, который она однажды поцарапала колесиком чемодана, за что Тимоти назвал ее «чертовски небрежной». Здесь была широкая дверь в кухню, где однажды Тим поцеловал ее с неожиданной настойчивостью, просунув руку ей под рубашку, в то время как она пыталась почесать его плечо, чтобы доказать, что она тоже отвечает страстью. Вот кухонный стол, где они договорились, что, если у них будет ребенок, они его непременно сохранят. Это было ужасной ложью, поскольку Тим сам каждый раз смеялся над ее бессмертной шуткой «Рейнчек» после каждой ночи. Вот раковина, откуда она однажды со злости выбросила подаренную накануне Тимом розу в мусоропровод. Слишком поздно в тот день пришел с работы Тим. Правда, на следующий день он все наверстал, заказав дюжину свежих роз, которые ему доставили на дом.
Вот лестница, на которой она поскользнулась за две недели до смерти Тима и отделалась большим синяком на бедре. Она упала сама – спешила вниз по лестнице в носках по пути к своему убежищу, не желая слушать крики Тимоти: «Я же говорил тебе!»
А в спальне стоял комод, который они с большим трудом протащили через дверь. Позже он сыграет центральную роль в первом из боев, которые, как она была уверена, станут самым худшим для нее. Они ругались до тех пор, пока Тим не доказывал ей свою правоту.
– Почему я расстроена? Да потому, что ты толкнул меня прямо на комод, Тим.
– Я абсолютно не делал этого.
– Ты двинул меня плечом, а потом толкнул меня на комод. У меня будет синяк. Хочешь посмотреть его завтра?
– Я выйду из комнаты, чтобы ты могла успокоиться. И зачем ты только встала передо мной?
– Я не вставала.
– Эвви, не надо так драматизировать, ладно? Нам нужно идти. Мои родители будут удивляться, почему мы опаздываем.
Это было через шесть месяцев после того, как они переехали в свой большой дом. На следующий день у нее действительно был синяк на спине, на месте, которым она упала. «Упала» в том смысле, что Тим приложил ее к углу комода. Эвви никому ничего не сказала, а Тим, заметив через пару дней синяк на ее спине, когда она раздевалась в спальне, удивленно спросил: «Ой, где ты посадила это?» Она не была уверена, что он действительно не знал, но сказала: «Играла во фриз-таг». И хотя ей показалось, что это прозвучало достаточно саркастично, чтобы не пропустить мимо ушей, Тим просто кивнул и продолжал смотреть на свой телефон.
А здесь была кровать, на которой они занимались сексом, но не очень часто, не очень хорошо и не очень долго. Она почти никогда не жалела о том, что ее лучшей «подругой» был мужчина, Энди, но часть ее существа оплакивала тот факт, что она никогда не чувствовала себя комфортно, объясняя Энди, как это можно вообще начать и закончить за девять минут. Скажем, если бы они начали в 9:51, то Эвви могла бы успеть к началу «Коридоров власти», и что она никогда еще не пропускала начало серии.
И вот теперь Дин, высокий, широкоплечий и немного медлительный, лежал рядом с ней в одних джинсах, уже успев снять носки. От него пахло свежескошенной травой, и она совсем не была уверена, было ли это от того, что он мыл волосы особым шампунем, или от того, что он проводил так много времени на бейсбольных полях. Ведь и омар пахнет океаном. Хотя возможно, что омары пахли океаном лишь в бурном воображении Эвелет. Но она не могла надышаться этим новым запахом, понимая, что поменяй он сейчас позу, и магия аромата исчезнет.
Все же было что-то в том, чтобы дурачиться в одежде, но едва ли это было лучше секса. Все эти новые открытия и разочарования взволновали Эвви. Это было похоже на то, как будто они охотились друг на друга в собственном доме, падали на кровать и толкали друг друга. Но в конце концов Эвви устала. Она села и стянула рубашку через голову. Пальцы Дина отбрасывали тень на ее бледную кожу в солнечном свете через окно спальни.
Позже они задремали, так и не доведя до конца планы спуститься вниз и что-нибудь съесть. Проснувшись, она сказала:
– Я так волнуюсь. Хочешь, я поеду с тобой в Коннектикут?
– Нет, ты не можешь, – возразил он. – Это по работе. Они собираются проверить меня, попробовать что-то, поставить меня в игровую ситуацию и посмотреть, что произойдет.
– Тогда я дам тебе прядь своих волос на счастье, – сказала она, сбрасывая пальцами волосы со лба.
– Я буду вполне доволен, если встречу тебя здесь, когда вернусь, – признался он, обнимая Эвелет и прижимаясь к ней.