Глава 19

В пятницу днем Эвви читала в гостиной, когда получила сообщение от Энди: «Придется отменить завт. встречу. Вых. планы с М. Перенесем на след. сбт.?»

С минуту она смотрела на экран телефона, а затем нажала кнопку ответить и напечатала: «Конечно, веселись». Затем задумалась и добавила: «от души».

«Ну, это выглядит чересчур саркастично», – подумала она и убрала приписку, поставив восклицательный знак. «Конечно, веселись!» смотрелось куда лучше.

На следующее утро она возилась на кухне, мыла посуду, когда услышала характерный звон и стук пинбольного автомата. Она заглянула в квартиру:

– Можно посмотреть?

– Можно, только не смейся надо мной, – проговорил он, не отрывая взгляда от игры. – Подожди, сегодня же суббота, – спохватился он сквозь перезвон колокольчика. – Разве ты не должна быть с Энди?

– Он отменил встречу, – пояснила она, подходя к машине и наклоняясь к ней. – Планы, подружки.

– О, другая женщина, – понимающе произнес Дин. – Как ты к этому относишься?

– Ну, это означает, что я должна сама печь блины, а это очень тяжело.

– Я имел в виду немного другое.

– Я поняла. Просто я счастлива, что он счастлив. Жаль, что ему пришлось отменить встречу, но я его не виню. Все равно будет или она, или кто там еще. Если бы лично я встречалась с ним, я бы не стала требовать от него постоянных свиданий каждое субботнее утро. Я бы дала ему свободу, чтобы он мог прийти, уйти или… остаться дома. Или что-нибудь еще.

– Или что-нибудь еще, – задумчиво повторил Дин. – С вами все в порядке, ребята?

– Только не надо этого!

– Не надо чего? – спросил Дин и тут же тихо выругался, упустив серебряный шарик.

– Не жди, что я буду ревновать. Я не сторонница этого штампа. Эта женщина далеко не первая, с которой он встречается за последние четыре года. Просто она продержалась дольше других.

– Я подумал, может, она тебе просто не нравится.

– Я не очень хорошо ее знаю. В смысле, я знакома с ней и она даже была на его дне рождения в феврале, но я практически с ней не общалась.

– Она, наверное, в ужасе? – предположил Дин, слегка ударив машину бедром.

– Я думаю, что это жульничество, если ты так стучишь по ней, – заметила Эвви. – А чего ей бояться?

– Она, наверное, боится тебя.

– С чего бы ей бояться меня?

– Серьезно не понимаешь? Эвви, как ты думаешь, с тех пор как она начала встречаться с Эндрю, сколько людей сказали ей, что они думают о его встречах с тобой? Или ты думаешь, что они ждут встречи с тобой? Ты живешь здесь и лучше меня знаешь все эти скучные сплетни. Я понимаю вас обоих. Ты думаешь о чем-то вроде: если бы я была Моникой, с которой встречается Энди, то подумала бы, что ты это… какая-то сумасшедшая комбинация его матери, бывшей жены, старшей сестры, а также его менеджера с работы. Ну, ты должна признать, что понимаешь, о чем я?

– Не понимаю, о чем это?

– Частота встреч.

– Ну, я не думаю, что ей придется часто видеть меня в ближайшее время, так что думать так – это только ее дело. И что ты имел в виду, говоря, что ты вроде того, вроде сего?

– Я имел в виду необычность ситуации.

– Что тут необычного?

– Роль этакой платонической родственной души, которую ты играешь, сильно отличается от того, что делают большинство людей в жизни.

– Вовсе нет, я знаю. – Тревожное чувство кольнуло Эвви. – Так получилось, понимаешь?

– Судьба?

– Домашняя необходимость, – уточнила она. – Когда он развелся, Лилли была совсем маленькой, а Роуз только училась ходить. А Лори в этот момент сделала… пуф.

Эвви воспроизвела руками движение, словно фокусник перед магическим исчезновением.

– А ты разве не знала, что она забрала из дома все ложки? По какой-то причине, когда она переехала на новое место, ей захотелось больше ложек. Энди хотел, чтобы все побыстрее закончилось, и поэтому сказал ей «бери все, что хочешь». Лично я не советовал бы ему говорить эту фразу.

– Значит, это она забрала все ложки из кухни! – воскликнула Эвви. – Однажды утром, через неделю после того, как Лори съехала, я зашла к ним и увидела, что Роуз пыталась есть хлопья пластиковой вилкой.

– Разве Келл не заказала для него пять комплектов? – удивился Дин.

– Он ей ничего не сказал, – объяснила Эвви. – Но сказал мне. Поэтому я принесла им несколько ложек и купила ему поваренную книгу. Я оставалась с ними в ту ночь, когда Лори позвонила и сказала, что ее мама умерла, и я гладила Роуз по спине, пока она не заснула. Я учила Энди… точнее, пыталась научить заплетать им косички.

– Мне он сказал, что ты спасла ему жизнь, – прервал ее Дин.

– Он рассказал об этом?

– Да. Дин пристально следил за шариком. Серебристый шарик наконец скатился вниз, и Дин пристально посмотрел на Эвви. – Еще раз повторю, вся эта история становится навязчивой. У него есть дети, мать, бывшая жена и, наконец, друзья. И еще у него есть ты, совершенно безобидная платоническая подруга, о которой он всем говорит, что она спасла ему жизнь.

Он потянулся к ближайшему журнальному столику, взял чашку и сделал большой глоток кофе.

– Все, что я хочу сказать, – это уже зашкаливает.

– Я поняла. Ты действительно слишком много общался с психологами. Итак, чем ты сегодня занимаешься кроме этого? – она кивком показала на пинбол.

– Ну, есть кое-какие подготовительные занятия с командой, а потом я должен поговорить с репортером.

Увидев ее удивленный взгляд, он кивнул и вбросил в игру новый мяч.

– Я понимаю твое удивление. Этот журналист мне нравится. Он хочет написать о том, что эти парни будут делать после того, как закончат карьеру. Он сказал, что хочет понять образ мысли человека, который ушел на пенсию далеко не добровольно. Да, именно так он выразился. Короче, ушел на пенсию не по своей воле. Это чертовски вежливый способ сказать: «Разбился так сильно, что оставил кратер, а потом на месте этого кратера сделали плавательный бассейн».

– И ты уверен, что хочешь говорить с ним на эту тему?

– Я бы не сказал, что слишком уверен, вовсе нет. Но когда-нибудь мне все же следует понять, чем же я занимаюсь, кроме того, что живу в твоем доме и бездельничаю с кучей старшеклассников. В конце концов мне придется высунуть из норы голову хотя бы для того, чтобы посмотреть, будет ли там еще шесть недель зимы или что.

– Мм, боюсь, День сурка ты уже пропустил.

– Ну, тогда на День святого Патрика я высуну голову и посмотрю, не будет ли еще шесть недель праздника, на котором идиотов, ирландцы не в счет, рвет на тротуаре.

Зрелище того, как Дин пытается играть в пинбол, оказалось довольно приличным способом испортить настроение на все выходные. К тому же она скучала по кофе и бекону, по тому, что напротив тебя сидит старый знакомый и в который раз рассказывает, как он искал няню на этот уик-энд, чтобы они могли посидеть здесь и поговорить непонятно о чем.

В следующий четверг Энди написал ей: «Не могу в суб. Давай в вск.? Просто сумасшедший викенд с М & Лил & Ро».

Она ответила: «Занята. Давай перенесем на следующие выходные». Затем удалила текст, который заранее набросала и сохранила, но так и не отправила: «Не могу дождаться, чтобы увидеть тебя в субботу. Прости, я тоже скучала по тебе, надеюсь, мы сможем поговорить».

Статья на основе интервью Дина появилась во вторую неделю марта, когда уже открылся сезон весенних тренировок. Это первая за одиннадцать лет весенняя тренировка, которую пропустил Дин. Статью предполагалось опубликовать в Интернете во вторник в десять часов утра, как раз когда в штате Мэн шел дождь, а в городе Тампа, штат Флорида, стояла великолепная погода. Зная это, Дин остался в квартире с айпадом, кофе и рогаликом. Наверху за ноутбуком Эвви периодически обновляла сайт и параллельно посматривала трейлеры к новым фильмам – она не была в кино почти два года. Зная, что Дин ждет внизу, она тоже ждала. 10:00. 10:02. 10:05. Ничего нового. Но в 10:07 она увидела его имя в верхней части колонки историй «После бейсбола». Восемь игроков теперь имеют много свободного времени. Шестеро из них ушли на пенсию после долгой карьеры, а один ушел относительно молодым, полностью сосредоточившись на своей семье. А еще был Дин, которого журналист назвал «на первый взгляд, пожалуй, самым известным олицетворением неудач в спорте XXI века».

Но в данном опусе Дин со странной нежностью отзывался о городе, в котором сейчас живет. Город он не назвал, сказав лишь, что это «полная противоположность Нью-Йорка почти во всех отношениях». Также Дин «рассказывал» и о мальчиках из команд, которые он тренировал. Дословно это выглядело: «Стали бы вы скучать по куче придурков, от которых можно ожидать любой пакости? Слава богу, я недолго был у них тренером». Журнальная версия этой статьи о Дине легко могла бы стать источником штампов, типа «команда сделала все, чтобы попытаться помочь мне», «иногда вы должны знать, что больше не являетесь активом» и, конечно, «я был бы довольно неблагодарным, если бы жаловался на свои одиннадцать сезонов в профессиональном бейсболе и целых три выступления в Мировой серии» и «все же мне повезло, удача все еще со мной». Он сообщил в статье о поездке в Бостон за автоматом для игры в пинбол, который, похоже, даже показал репортеру совсем без ведома Эвви. Репортер же поговорил с Биллом Сомервилем, утверждавшим, что Дин был «хорошим парнем из Нью-Йорк янкиз».

Но Дин ничего не сказал репортеру, что иногда тайком пробирается на поле местной лиги, чтобы в два часа ночи тренировать подачу, лязгая мячом по секции забора, окруженной фонарями. Он не описывал, как швырял сосновые шишки в ее забор, пока они не разлетались в труху. Он не сказал репортеру, что чувствовал себя так, будто у него чья-то чужая рука. Вместо этого он показал репортеру человека с хорошим настроением. Чего стоит одна фраза: «В честь меня неофициально назвали один из удушающих приемов борьбы, у меня в жизни все великолепно». Этакий Кинг-оф-Чилл.

Затем в конце статьи репортер написал следующее: «Иногда Тенни протягивает левую руку, чтобы потереть правое плечо, как будто он все еще использует его каждый день. В какой-то момент я спросил, беспокоит ли оно его. «Я просто скрипучий старик, – ответил он мне. – Хотя может быть, что это моя рука велит мне вставать с дивана и делать свою работу. – И с улыбкой добавил: – В смысле, ее работу». Кстати, я не уверен, что он шутит».

Эвви добралась до конца статьи и уставилась на фотографию Дина, авторство которой приписывалось штатному фотографу ресурса. На ней Дин, одетый в теплое пальто и бейсболку «Нью-Йорк янкиз», сидел на груде ящиков из-под омаров, сваленных в лодке. На борту этой лодки красовалось название «Второй шанс», и по этой детали Эвви поняла, что эта лодка принадлежит одному из друзей ее отца. Дин смотрел не в камеру, а куда-то вбок, и его слегка потрепанное жизнью лицо говорило о трудных временах. Эвви это лицо вдруг показалось необычайно сексуальным, хотя, как она подозревала, это видела только она.

Она могла себе представить, как обрадовался фотограф, когда нашел для Дина Тенни лодку под названием «Второй шанс». Эта метафора, как и лодка, буквально плавала на поверхности. Кажется, это Энди говорил, что когда-нибудь пресса будет жаждать, чтобы Дин вернулся обратно в спорт. Они захотят простить его, но не потому, что милосердны. Это случится потому, что вкус ненависти к нему исчезнет, как быстро выветривается аромат дешевой жвачки, и тогда им нужно будет попробовать что-то другое.

Она закрыла ноутбук и спустилась на кухню, где приготовила чай и стала ждать. Когда чайник засвистел, появился Дин.

– Привет, – сказала она, бросая пакетик в чашку. – Статья очень хорошая.

– Он хороший парень, – отозвался Дин, стоя в дверях и опираясь плечом на один из косяков. – Написал честно. Я сам себя узнал.

– Забавно было с твоей рукой, – заметила она. – Тот момент, когда ты сказал, что, возможно, твоя рука хочет сделать подачу.

Не оборачиваясь, она почувствовала, что он скептически склонил голову набок, словно не имел ни малейшего представления, о чем она говорит. Будто и не читал статью вовсе.

– Я не утверждал, что моя рука хочет подавать.

Она даже не обернулась:

– Ты сказал «может быть». Ты сказал, что, возможно, твое плечо болит, потому что рука хочет делать свою работу.

– Я пошутил, – признался Дин.

– Значит, ты не хочешь возвращаться к подачам и бейсболу? – удивилась она. Затем повернулась, села, сунула ногу под стол и выдвинула стул из-под стола.

Дин охотно присел.

– Я не понимаю вопроса. Ты же сама знаешь, что произошло. Вопрос не в том, чего я хочу. Вопрос в том, что происходит сейчас, и я уже научился уживаться с этим.

Она побарабанила по краю чашки пальцами:

– Почему ты идешь посреди ночи выполнять подачи даже в мороз? Почему ты швыряешь что-то в забор, как сумасшедший? Я сама это видела! Почему? Что ты там делал?

– Ну, ты видела все это потому, что следила за мной, – ответил Дин немного напряженным и размеренным тоном. – Ты заметила мой отъезд, в два часа ночи встала с постели в пижаме и поехала искать меня. Может, нам стоит поговорить об этом? Не хочешь объяснить, почему ты разъезжаешь среди ночи в поисках улик, как будто ты в сериале «Она написала убийство»?

– Я пытаюсь быть твоим другом. Я пытаюсь понять. Ты говоришь мне, что ты в порядке…

– Послушай, иногда приятно делать что-то нормальное. У тебя есть стадион, а у меня нет работы. Когда я приехал сюда, я никого не знал, кроме Энди. Мне нравятся поля. Это кажется знакомым, вот и все. Ты придаешь этому слишком большое значение. Я не собираюсь объяснять, каково это – понимать, что ты больше не можешь подавать, независимо от того, сколько раз тебя об этом спросят!

– А как насчет сосновых шишек? – поинтересовалась она. – Ты любишь сосновые шишки? Это знакомо?

И снова тот самый пристальный взгляд.

– О чем ты говоришь?

– Я видела, как ты поднимал с земли сосновую шишку и швырял ее в забор снова и снова, пока она не разлетелась. Ты делаешь это везде, где можно? Ты ходишь и все бросаешь? Именно поэтому ты потираешь плечо? Потому что ты не можешь перестать бросать, пока не повредишь плечо окончательно?

Дин ответил незамедлительно, но ответ его был не таким, как она ожидала:

– Что у тебя с Энди? Почему ты больше не встречаешься с ним по субботам?

Она покачала головой, как будто у нее в ухе была вода:

– Что ты – какое это имеет отношение к делу?

– Кто тебя знает.

Эвелет уставилась на него, чувствуя, что сейчас упадет в обморок.

– Что значит – кто тебя знает?

– Ты хочешь быть моим другом, ты хочешь расспрашивать меня о том, что я видел, а я не знаю, что ты подсматриваешь за мной, – возмутился Дин. – Я тебя не знаю. Энди не знает, твой отец не знает. Я думаю, что и твой муж не знал. Я живу в твоем доме, и ты говоришь, что мы друзья, но мне кажется, я все же не могу понять, что с тобой происходит. А ты хочешь расспросить меня о том, что происходит, посреди ночи? Забудь это. Ты хочешь, чтобы я разбирался со своими проблемами сам, понимаешь, что я говорю? Так что давай начнем с тебя.

Эвви почувствовала, как в голове что-то запульсировало, гулко отдаваясь в ухе. Она посмотрела на свою чашку и увидела, что пальцы, лежащие на ее ручке, дрожат. Она встала и подошла к верхнему ряду шкафов, распахнула один из них и достала одну из фарфоровых тарелок с маленькими желтыми цветочками. Тех, которые выглядели так, будто они из кукольного домика. Она повернулась к Дину и подняла ее, чтобы ему лучше было видно.

– Ну, тарелка. И что? – недоуменно спросил Дин.

Она приподняла тарелку так, что та оказалась почти на уровне ее лба, затем, не отрывая от нее взгляда, открыла ладонь и уронила ее. Казалось, время на мгновение остановилось, как слово застревает в горле, прежде чем его произносят. Но когда тарелка ударилась о пол, она разлетелась на тысячи кусочков.

Дин подскочил на месте:

– Какого черта?!

– Я здесь живу. Правильно? Я здесь живу. Это моя тарелка. Вот что ты мне сказал. Ты сказал, что если я не хочу их, я могу купить новые.

Тут она снова повернулась к шкафу и достала глубокую тарелку с нарисованными хлопьями. На этот раз она не уронила, а швырнула ее на кафельный пол, так что осколки разлетелись с еще большим звоном.

Дин молчал. Он просто смотрел.

Она взяла еще одну тарелку. На сей раз обеими руками. По какой-то причине она не разбилась, когда ударилась об пол. Эвви бросила ее еще раз. Тарелка приземлилась плашмя и снова выжила. Эвви наклонилась и подняла ее, все еще глядя на Дина.

– Я понял. Он поднимая руку. – Тебе не нужно их бить. Я все понял.

Она дернула рукой и стукнула тарелкой об угол кухонного стола. Кусок тарелки откололся, оставив ее с осколком в руке. Она бросила его на растущую кучу у своих ног.

– Эвелет, господи… – произнес Дин, вставая и отодвигая стул от стола.

Она повернулась и взяла разом еще шесть тарелок, поставив стопку на кухонную стойку. Она разбивала их одну за другой о столешницу, прежде чем позволить им упасть на пол, а Дин стоял и смотрел, скрестив руки на груди. Бросая один из осколков, она вспоминала, как Тим назвал ее идиоткой, когда она не могла найти ключи. Осколки скользили по куче и залетали под холодильник и стоявшую рядом посудомоечную машину.

Когда все тарелки были разбиты вдребезги, Эвви остановилась. Она еще не забыла, как обедала на этих тарелках в девять тридцать вечера, так и не дождавшись возвращения Тима домой. Помнила, как ставила перед Тимом завтрак в день его рождения со свечой в стопке французских тостов. Ей было жарко, голова кружилась, сердце бешено колотилось, а Дин все молчал. Но затем он подошел к ней, откидывая ногами разбитую посуду и расчищая себе путь к тому месту, где она стояла. Он встал рядом с ней настолько близко, что она чувствовала запах его стирального порошка.

Он потянулся к ней через плечо, и она подумала, что сейчас почувствует его руку на своей шее. Но еще не успев закрыть глаза в надежде на поцелуй, она увидела, как он вытащил суповую чашку и прикончил ее одним щелчком запястья. Когда-то такой щелчок стоил много миллионов долларов в год.

Если бы это было кино, они бы смеялись и, может быть, даже щекотали друг друга. В этом была бы радость. Но в жизни они просто стояли у раковины, где было разбито восемь обеденных тарелок, восемь тарелок для второго и восемь тарелок для салата. Когда он протянул ей последнюю тарелку, она почти благоговейно вытянула руку прямо перед собой, а потом разжала пальцы, просто позволив ей упасть. Тарелка разбилась на такие маленькие кусочки, что перестала существовать. Звук эхом отразился на кухне и затих, а они остались вдвоем, стоя на маленьком черепичном островке в море разбитых желтых цветов. Она подняла левую руку, чтобы убрать прядь волос со своего порозовевшего лица, и Дин съежился:

– Да ты поранилась!

Неудивительно, что, окружив себя осколками разбитой посуды, она не смогла не получить маленькую, но очень неприятную ранку между пальцами. Странно, что, повертев руками, она почти не заметила крови. Она провела рукой под холодной водой и вымыла ее, а Дин взял чистое бумажное полотенце и прижал его к порезу.

– Я сама, – сказала Эвви, беря инициативу на себя, но он положил свою руку поверх ее руки.

– Не забудь прижимать ранку, – посоветовал он. – Это скоро прекратится.

Дин был высоким, и она должна была предвидеть размер его руки, но то, какими короткими смотрелись ее пальцы под его пальцами, заставило ее улыбнуться.

– У тебя лапы, как у щенка датского дога, – пробормотала она.

– Да. И ты знаешь, что некоторые вещи они все еще делают хорошо.

Она подняла на него взгляд. Над бровью у него был небольшой шрам. Почти наверняка, решила она, это результат удара мячом. Тут она почувствовала, как ее порез опять начил кровоточить. Хотя он и был маленьким, она начала лихорадочно щупать руку.

Дин заглянул под бумагу и осмотрел порез.

– Думаю, жить будешь.

Эвви продолжала смотреть на его руки, а затем скользнула взглядом по его руке к плечу. Где-то там. Где-то там был ответ.

– Ты должен научить меня подавать, – сказала она.

Он рассмеялся:

– Что?

– Ты должен научить меня подавать, – повторила она.

– Зачем?

– Чтобы я могла знать, каково это – подавать.

– Зачем? – снова удивился он.

Она пожала плечами:

– Чтобы я знала, каково это не подавать.

Он медленно кивнул:

– Но ты же знаешь, что я и сам не умею подавать. Ты знаешь, что это вроде как уже не мое дело.

– Я понимаю. Но ты можешь научить меня этому.

– Вопрос в том, насколько хорошо ты хочешь уметь это делать.

– Допустим… чтобы надо мной не смеялись в Малой лиге.

Дин прищурился:

– В какой возрастной группе?

Она на минуту задумалась:

– Двенадцать лет.

– К двенадцати годам они уже довольно хороши, – предупредил он. – Не переусердствуй.

– Я хочу научиться.

Он слегка улыбнулся:

– Окей. Хочешь начать прямо сейчас? Я думаю, ты права в том, что рука не будет проблемой.

– Нет, просто когда-нибудь. На сегодня у меня есть дела.

Он приподнял одну бровь:

– Какие?

Она облокотилась на раковину:

– Убраться на кухне и купить посуду.