ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

– Задание! – орал, надсаживаясь, чей-то голос. – Твое задание!

«Господи, ну и кошмар же мне приснился! Все, пора в отпуск! – подумал Гусев, мучительно пытаясь выбраться из тупого сонного остолбенения. – А почему суставы так крутит? Погода, что ли, меняется?»

– Твое задание, сука!

«Нет, это не только суставы. Это просто все болит. Везде. Как бы глаза открыть... И где я?»

– Значит, ты у нас герой. Ладненько...

Бац!

– А-а-а!!!

Бац!

– У-у-у!!!

«Похоже, бьют кого-то. Интересно, за что».

– Леха, ты плоскогубцы не забыл?

– Обижаешь, начальник. Вот.

Хрустнуло.

– Ва-а-а-а-у!!!

– Да перестаньте вы шуметь! – попросил Гусев. Ему показалось, что он произнес эти слова громко и отчетливо, на самом деле – едва выдавил. Язык еле ворочался, губы шевелились плохо и как бы сами по себе.

– Что он говорит? Пэ! Ничего, мой хороший, все будет нормально. Попробуйте ему водички дать, только осторожно.

– Сейчас, Паша, мы тебя унесем.

Гусев разлепил-таки один глаз, огляделся и ничего не понял. Он лежал на полу в каком-то незнакомом помещении, над ним склонился улыбающийся Валюшок. На лбу у ведомого красовалась здоровая ссадина.

– Привет, – сказал Валюшок. – А я машину разбил. Представляешь, только что. На парковку тут заезжал, сунулся в «бардачок» за сигаретами. Высунулся, гляжу – столб... Капот дыбом, фара – на фиг. И спойлер мой треснутый вообще отвалился. Вот так...

Рядом опять кто-то дико взвыл.

Гусев с трудом повернул голову. В комнате ярко горела лампа, и в ее луче сидели два незнакомых голых мужика, намертво привязанные к стульям. Тот, что слева, был с ног до головы в кровище – это он сейчас кричал. Правый выглядел невредимым, только очень расстроенным. Казалось, он вот-вот заплачет.

Перед мужиками свирепо прохаживался туда-сюда Данилов с пассатижами в руках. Он тоже, наверное, куда-то врезался, потому что голова у него оказалась забинтована.

– Живой? – спросил он. Гусев слабо кивнул в ответ.

– Ну и отлично. Расслабься, бывает... Главное – живой. А второстепенное мы сейчас выясним.

С этими словами Данилов вытащил из кобуры свой любимый «ПСМ» и почти не глядя выстрелил окровавленному мужику в голову. Тот коротко вякнул.

– Надо же, промазал! – удивился Данилов. – Может, еще попробовать? Что скажешь, одноухий? Или ты у нас к тому же одноглазый?

– Су-у-ка... – провыл одноухий.

– Нет, глаз потом вырву. А пока что ты будешь... Гомозиготный! Знаешь, что такое?

– Паша, – Валюшок снова наклонился над Гусевым, – ты, наверное, не понимаешь, что происходит. Это нормально, не беспокойся. Сейчас ребята там наверху закончат, и мы тебя вытащим. Ты в порядке, только лицо разбито немного. Ерунда, заживет...

– Гомозиготный – это однояйцовый! – провозгласил Данилов.

– Все равно вам хана, людоеды... – прошипел «гомозиготный». – Все на каторгу пойдете, кого не убьют...

– Это ты, мил друг, на каторгу пойдешь. Ох и повеселятся же там! Ухо одно, яйцо одно, глаз тоже один – насчет глаза я не забыл, не думай... Ты, милашка, будешь главный прикол инвалидного барака! А что касается людоедов...

– А-а-а!!! А-а-а!!! У-у-у!!!

– Это тебе за Гусева, палач недоделанный!

– О-о-о...

– Повторяю вопрос. Задание. Ну?!

Раздался топот, как будто спускались по лестнице. В поле зрения появились несколько человек из группы Данилова. Старший оглянулся и вопросительно двинул подбородком.

– Умер Семецкий, – сказали ему. – Так что потери вчистую – девять. И раненых – десять.

– Меня-то зачем считать?

– Да нет, без тебя. Оказалось, Лопух с пулей в ноге бегал. Только сейчас заметил.

– М-да, бывает... Хорошо. Раненых грузите – и в больницу. От шефа есть что-нибудь?

– Он в Кремле надолго застрял, непонятно, когда освободится. Говорит, сами пока разбирайтесь. Да, Корней звонил. Он вызвал отдыхающую смену, так никто не пришел.

– Чего и следовало ожидать. По домам тепленькими взяли. Главное – чтобы именно взяли. Тогда вернут. Ладно, хватит трепаться, берите Гусева. И вот что, Миша, пока будешь ехать, пробейся на «вертушку», найди кого-нибудь, чтобы отцу его передал...

Дальше Гусев ничего не услышал, потому что расслабился и то ли снова потерял сознание, то ли заснул.

– Ну, ты здоров дрыхнуть! – сказал Валюшок, присаживаясь рядом с кроватью, игравшей роль больничной койки. – Проспал революцию и контрреволюцию. Между прочим, тебя к ордену представили.

– «Беретту» мою принес? – спросил Гусев невнятно. Прошло уже три дня, а сплошная опухоль, в которую превратилось его лицо, едва-едва начала спадать.

– Извини, не нашли. – Валюшок горестно развел руками. – Может, потом объявится.

– Как же, объявится... Дознаватель какой-нибудь прикарманит. Жалко пушку, я из-за нее человека убил.

– Знаю я, как ты убил. Мне Данилов все расписал в красках.

– Наврал, конечно.

– Может быть. А знаешь, я ведь «браунингом» разжился. Все как положено, в бою взял. Когда тебя вытаскивали.

– Поздравляю. Машину-то чинишь?

– Некогда. Успею еще. Я пока на «двадцать седьмой». Колоритный аппарат, весь в пробоинах. Знаешь, как чайники на дороге шарахаются? Прямо жаль заделывать.

– Что в отделении?

– Не поверишь. Укомплектовано заново теми самыми мудаками, которые нас убивать приходили. И главное – наглые такие... А знаешь, кто теперь начальник? Твой приятель Корней. Шеф на повышение уходит, чуть ли не директором.

Гусев тяжело вздохнул.

– Я действительно все проспал, – сказал он. – Слушай, Леха, строго между нами. Где бутылка, салабон?!

Валюшок от души рассмеялся.

– Я все ждал, насколько у тебя выдержки хватит. Вот. – Он воровато оглянулся, как будто в палате еще кто-то был, и добыл из-за пазухи литровую бутыль «Джек Дэниелс». – Нормально? А тут, в пакете, я кока-колу принес, если захочешь разбавить. Там еще апельсины всякие, шоколад...

– Спасибо, – выдохнул Гусев и так вцепился в бутылку, словно это был эликсир молодости.

– Не за что. Долго тебе здесь?

– Да хоть сейчас выписывайся. Я просто не хочу, честно говоря. Надо перележать недельку-другую. Да и... Старшие товарищи советуют.

– Охрана у тебя просто зверская. Такие лоси у дверей сидят... Представляешь, с ног до головы обыскали. Думал, все – отнимут пузырь. А они только оружие забрали. Козлы. Будто я не выбраковщик!

– Ты выбраковщик, Лешка, – сказал Гусев серьезно. – Ты настоящий суперагент с лицензией на убийство. Если бы не ты... По большому счету, из-за тебя одного все получилось так, как... Ну, как оно сейчас есть.

– Да ладно...

– Ничего не ладно. Спасибо тебе.

– Мне тоже орден пообещали, – заявил Валюшок без всякой ложной скромности. Видно было, что он своими подвигами гордится. – Да всем достанется. Шефу – Героя, остальным по Красной Звезде. Говорят, даже Корнееву что-то обломится. За проявленное мужество. Я все думал – как это называется, когда тебе в рыло сапогом двинут!

– Не обижай Корнея. Не такое уж он дерьмо. У него, оказывается, дочь больная под браком ходит. Вот он и рвет на службе жилы. Видишь – дорвался...

– Угу. Ты извини, мне пора. Да, ближе к вечеру Данилов подъедет. Ты не прикончи бутылку сразу, он намекнул, что хочет с тобой о чем-то серьезно поговорить.

– Мне сейчас пара глотков – и глаза на лоб, – сказал Гусев печально. – Алкоголь с обезболивающим... Ломовая смесь. А он не сказал конкретнее, в чем дело?

– Мне кажется, он тех уродов все-таки расколол, которые тебя допрашивали. Очень уж у него вид был загадочный.

– Какой там допрос... Так – глумления и издевательства. Знаешь, я ведь почти ничего не помню.

– А это разве плохо? – удивился Валюшок.

Данилов приехал очень поздно и застал Гусева весьма и весьма навеселе. Тем не менее он тоже вытащил бутылку и сунул ее больному под кровать.

– Охрана у тебя педерастическая, – сказал он. – Расстреливать таких охранников. Видят же – идет выбраковщик. Нет, все равно ноги врозь, руки на стену... Где они были, спрашивается, когда тебя сцапали?

– Да плюнь ты!

– Спасибо, выпивку не отняли. И то: «А не много ли будет?» Я говорю – вам точно мало не покажется, когда сюда все Центральное придет! В Кремле никому мало не показалось... Блин, жалею страшно, что не участвовал.

– Ну, извини.

– Ерунда, бывает...

– Я, между прочим, тоже не участвовал.

– Ха-ха! Пэ, если бы не ты... По большому счету, из-за тебя одного все так удачно сложилось.

– Это не из-за меня, – слабо возразил Гусев. – Это Валюшок постарался. И на месте оказался вовремя, и с хвоста его не стряхнули. Умеет ездить парень. Ну, рассказывай, как там вообще.

– Да погано. Бардак. В целом по стране накрылось семьдесят процентов личного состава АСБ. В Москве самые маленькие потери у Юго-Западного, которое сразу лапки кверху сделало, ну и мы второе место держим.

– А сколько у нас?

– Больше половины. Убитыми – сто восемьдесят семь. Из них в Кремле – девяносто. Всех к Герою посмертно. Даже тех, кого по домам перестреляли.

– Много им с этого радости... Особенно семьям. Накатим по одной за помин невинно убиенных?

– Давай, – согласился Данилов, подхватывая с тумбочки стакан.

– Живи, Данила.

– Живи, Пэ.

Гусев пил осторожно, но все равно ему прижгло разбитую губу, и он поморщился.

– Ты обалденно вел себя на допросе, – заметил Данилов.

– Это как? – не понял Гусев.

– Достойно. Так довести этих козлов до белого каления...

– Да ты-то откуда знаешь?!

– Они все писали на видео. С самого начала.

– Черт побери! – Гусев аж подскочил на кровати. – И где пленка?

– Забрали. Приехал человек от некоего Гусева и забрал. Что, не надо было отдавать?

Гусев на миг задумался.

– Ну, отчего же... – сказал он. – Может, так даже к лучшему. Пусть ознакомится. А я там ничего такого... В смысле, уболтали они меня или нет?

– Нет, успокойся.

– Ты видел?

– Не видел, они сказали. Точнее, один из них. Я все по науке сделал – давил того, который посильнее. И второй сломался. Правда, не раньше, чем я первого убил. Все-таки удивительное существо человек! Знает ведь, что это старый метод армейских разведгрупп и второго «языка» тоже обязательно кончат! Но все равно начинает говорить.

– Данила. – Гусев лег на бок, поворачиваясь к Данилову лицом. Против ожидания, тот не отшатнулся. Гусев на его месте не выдержал бы – пару часов назад он добрел до ванной и опасливо посмотрел в зеркало. После чего зарекся это делать на месяц вперед. – Слушай, дружище... Ты же выяснил, чего они от меня хотели?

– Да... Кажется, выяснил. Странная история, Пэ. Только учти – что бы я такого ни узнал, мое отношение к тебе не изменилось. И никогда не изменится. Усек?

– Этот «язык» сказал тебе, что я по утрам пью кровь христианских младенцев?

– Приблизительно.

– То есть? – насторожился Гусев.

– Понимаешь... Так странно... У них было две задачи. Первая – как следует тебя помучить. Наверное, хотели потом отослать пленку туда, куда она в конечном итоге и попала. Чтобы твой старик был посговорчивее.

– Это-то очень хорошо, – сообщил Гусев.

Данилов покачал головой и что-то неразборчиво промычал.

– Чего еще? – спросил Гусев. – Всякие малявки будут учить меня, как устраивать семейные дела?

– Ни в коем случае. Прости. Я только подумал – не было бы инфаркта...

– Этот старый хрыч сделан из железобетона. Скорее у тебя инфаркт будет. Ну и что дальше?

– А дальше... А дальше им было приказано узнать, кто настоящий автор «Меморандума Птицына».

– А я-то тут при чем? – автоматически спросил Гусев.

– Ну... Не знаю, – замялся Данилов.

– Нет, ты скажи, при чем тут я?

Данилов поднял на Гусева честные-пречестные глаза и очень тихо сказал:

– Вот и я думаю – при чем здесь ты, Гусев?

– Что это значит – «настоящий автор»? Я же тебе рассказывал...

– Заткнись, Пэ, – ласково попросил Данилов. – Думаешь, я тебе не верю?

– Подозреваю.

– А вот я хочу тебе верить, – произнес Данилов с нажимом. – Раньше верил и дальше хочу. И что бы ты мне ни сказал теперь – я буду верить.

– А тебе очень хочется знать правду? – спросил Гусев агрессивно.

– Наверное. Может быть. Все-таки интересно, кто это придумал. Это ведь не была коллективная идея, что бы там ни говорили. Такое мог придумать именно один человек.

Гусев почувствовал, что охватившая его внезапно злоба прошла.

– А какой это был человек, как по-твоему? – спросил он мягко.

– Очень несчастный, – сказал Данилов уверенно. – И обозленный на весь мир.

– Совершенно неспособный принимать действительность такой, какая она есть... – подхватил Гусев.

– Да-да. Вот именно. Он хотел все изменить.

– Хотел сделать мир чистым и справедливым. Хотя бы в одной стране. Хотел создать единое общество, не разорванное, как обычно, на бандитов и людей, а цельное. Уничтожить основу преступности – ее воспроизводство. Дело ведь не в экономике, Данила, не в уровне жизни.

– Понятное дело, не только в ней...

– Да, не только и не столько. Воровать начинают с голодухи. Но это не значит, что, когда жизнь выправится, человек, который таскал с поля в карманах пшеничные колосья, обязательно начнет подламывать хлебные ларьки. Многие готовы стянуть то, что плохо лежит, когда жизнь берет за глотку. Но они не становятся от этого закоренелыми преступниками. А вот если тебя с детства научили, что работать глупо, потому что можно отнять, украсть... Кто научил?

– Тот, кто всю жизнь только это и делал, – подсказал Данилов.

– Вот именно. Знаешь, меня всегда ужасала история так называемых ссученных воров, которые пошли воевать в штрафные батальоны. Оказалось, многие из них потом стали даже офицерами, вернулись домой в орденах. Но на гражданке выяснилось, что они как до войны ничего не умели делать, так и теперь не могут. Предмета тяжелее чужого «лопатника» в руки не брали никогда. Разве что оружие. И все они очень скоро опять занялись прежним ремеслом.

– Естественно. А мы с тобой чем всю жизнь занимаемся?

Гусев оторопело умолк.

– Ты не сбивай меня, – попросил он. – Хотя, конечно, да... Это-то и есть самое жуткое. Но мальчишки, которые видят нас с тобой на улице, вряд ли станут выбраковщиками. И никогда не станут ворами. А тогда пацаны смотрели на гадов и думали – почему я в дерьме живу, а урка по ресторанам гуляет? Так и родилось новое воровское поколение. Даже политические... Впрочем, не важно. Теперь вспомни, что здесь творилось в девяностые годы. То же самое. Нищая страна, толпы безработных – и мимо едут бандиты на «Мерседесах». Процесс нужно было остановить, понимаешь? Обрубить, пресечь, обрезать, переломить ситуацию в корне. И не только один Птицын думал – как? Многие думали. Но именно он построил и обосновал схему. Очень жестокую, но и очень справедливую. Далеко не идеальную. Но ведь она сработала?

– Конечно, – закивал Данилов. – Конечно, сработала.

– Мы это сделали?

– Ну разумеется.

– Так в чем проблема?

– Да ни в чем. Не заводись, Пэ.

– А я и не завожусь. – Гусев взял стакан и отхлебнул. – Просто обидно бывает иногда. Такие интонации звучат – как будто мы впустую работали.

– И вовсе даже не впустую! – обиделся за выбраковку Данилов.

– И на фига этим уродам знать, кто автор птицынских заметок?

– Это ведь контрразведка, Пэ. Мало ли чего они задумали. Может, хотели все на ЦРУ свалить. Найти разработчика и представить его как агента мирового империализма... Хотел бы я познакомиться с этим Птицыным. Хотя бы посмотреть, какой он был, – пробормотал Данилов, глядя под ноги. – Жалко, уже не получится.

– Его звали Лебедев, – сказал Гусев. – Лебедев Павел Леонидович. И ты прав, Данила. Этого человека больше нет.

Он перевернулся на спину и закрыл глаза.

– Бывает... – сообщил Данилов философски.