ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Гусева сцапали в шестнадцать десять, прямо на дороге. Он как раз ехал на диагностику – чрезмерно форсированный двигатель «двадцать седьмой» был капризен, и за ним полагалось внимательно следить. Гусев беззаботно курил, стоя на светофоре, когда с трех сторон его блокировали угрюмые черные джипы.

Гусев еще толком не понял, что случилось, а рука его уже дернула под сиденьем чеку аварийного маяка. Почуяв неладное и оценив расклад сил, выбраковщик повел себя единственно верным образом – не стал хвататься за оружие и вообще нарываться на стрельбу по себе, драгоценному, а просто метнул в эфир сигнал тревоги и сдался на милость победителя. Его выволокли из машины, уперли ствол в висок, сковали руки за спиной и небрежно швырнули в багажник.

«Вдесятером на одного – что за чертовщина?!» – только и успел подумать Гусев, когда его тюкнули по затылку и сознание отключилось.

Джипы взвыли сиренами, включили мигалки и бешено рванули с перекрестка, чуть не переехав высунувшийся слева под «стрелку» вишневый «Порше». Один из нападавших запрыгнул в «двадцать седьмую», бросил на заднее сиденье объемистый чемодан и умчался следом.

Ошарашенный Валюшок протер глаза – ему показалось, что он сходит с ума. Они с Гусевым должны были встретиться в ста метрах отсюда, под загадочной, но от того приметной вывеской: «Православное братство священномученика Епидифора. Оптовый склад». Гусев пообещал договориться на аэсбэшной станции техобслуживания, чтобы Валюшку по-фирменному заклеили треснувший передний спойлер.

Пожалуй, не случись у похитителей такой накладки, Гусеву в этот день пришлось бы хуже некуда.

Гусев очнулся в незнакомом помещении, явно подвальном, намертво привязанный к стулу и совершенно ничего не понимающий. В глаза била ослепительная лампа, вокруг сновали какие-то незнакомые люди.

«Это не наши, – сообразил Гусев, мучительно стараясь припомнить, каким ветром его сюда занесло. – В наших допросных обстановка скорее медицинская. Ой-ей-ей. Наверное, бить станут».

– Очухался? – спросил его некто, прячущийся за режуще ярким лучом. – Ну, привет. Фамилия?

– Где я?

– Фамилия!

– Пошел на х...й, – ответил Гусев с надлежащим реплике высокомерным достоинством. Нет, он не помнил, как его взяли. Помнил, как проснулся, как созвонился с Валюшком, как сел в машину... Дальше шли только неясные обрывки. «Наверное, удар по голове. Вот сволочи!»

Собеседник усмехнулся, и тут же Гусеву кто-то такой же невидимый так звезданул в ухо, что даже вскрикнуть не получилось. Будто кувалдой врезали – тяжелый мощный тупой шлепок. С пострадавшей стороны наступила глубокая и неприятно мягкая по ощущениям тишина.

Гусев осторожно поднял голову с плеча, на которое ее обрушил удар. Он не расстроился и даже не разозлился. Ему просто стало мучительно обидно.

«За что?! Вы хотя бы скажите, гады, – за что?!»

– За что? – выдавил он.

– Фамилия!

Невольно Гусев припомнил свой недавний разговор с покойником по кличке Писец. И, сам того не ожидая, в очень похожей манере ответил:

– Может, тебе еще и пое...ть завернуть?

«Вот в такие моменты и понимаешь, что ты – носитель великой русской культуры». Гусев почувствовал, что его потихоньку разбирает нервный смех.

На этот раз бить его не стали, просто затушили сигарету о кисть руки. Оказалось вполне терпимо, но еще обиднее, чем раньше. Гусев зашипел, как очень большая гадюка в брачный период, и метко плюнул в обидчика, плечистого мужика в дорогом костюме.

Мужик, похоже, рассердился, потому что двинул Гусеву в глаз. Поле зрения мгновенно сократилось, в голове зазвенело. Мужик пропал – наверное, утираться пошел.

– Фамилия! – орал невидимка.

«А то ты не знаешь! Черт, нужно было в свое время слушать шефа внимательнее, он же рассказывал, как строится классический допрос... Ладно, справимся. Главное – идти вразрез их тактике. Если я сейчас честно отвечу, мне будет легче раскалываться дальше. А я, мать-перемать, не отвечу, и все тут. Болтать согласен, поддаваться нет. Конечно, интересно, чего им от меня надо. Только вот гораздо интереснее, успели менты сесть им на хвост или нет. А если они сами – менты?!»

– Отвечать! Как фамилия?!

– Name's Bond. James Bond.

Комбидресс с Гусева не сняли, и это придавало наглости. Все-таки ему, кажется, не собирались прищемить дверью яйца или вырезать на груди неприличное слово. Как минимум – пока не собирались.

Действительно, ему всего лишь снова засветили по тому же глазу, выбив из глотки короткий задушенный всхлип. «Спешат. Через пару минут получилось бы куда больнее. Суки, окосею ведь. Но то, что спешат, – хороший знак. Кто же это?»

– Послушай, чего ты добиваешься? – спросил невидимка. – Отвечай, и мы тебя, может быть, не убьем. Может быть.

Гусев вслепую плюнул на голос, но, кажется, промахнулся.

– Да я застрелю его сейчас! – рявкнул мучитель, и Гусеву в зубы, основательно раскровенив губу, воткнулся ствол пистолета. Клацнул, вставая на боевой взвод, курок. Во рту стало неприятно сладко.

– Не спеши, – попросил невидимка. – Он же умный, он будет говорить. Правда? Ты будешь говорить, и мы тебя, может быть, отпустим.

– Ни хера мы его не отпустим!

– Спокойно. Я здесь командую. Эй ты, скажи мне что-нибудь! Например, имя, фамилию, звание.

– Страшный прапорщик Хуев, отдельный десантно-мародерский батальон! – отрапортовал Гусев. Он все отчетливее чувствовал приближение серьезной и неодолимой истерики. «Наверное, так будет даже лучше. Черта с два они от меня чего-нибудь добьются, если я сорвусь и начну визжать, брызгая слюной. Только уж очень это будет... Недостойно как-то».

Ему несколько раз дали по зубам и, кажется, порвали щеку. Лицо теряло чувствительность, перед глазами все плыло, сознание туманилось. Гусев извивался и шипел – реакция на уровне инстинкта, с ней он просто не мог справиться, – но не издал ни одного сколько-нибудь отчетливого крика. Примерно так же с ним было, когда его в армии колошматили «деды». Он чувствовал такое бешеное моральное превосходство над этими сирыми и убогими, что просто не мог показывать им, как ему больно и страшно. Позднее Гусеву самому не раз приходилось ломать клиентов о колено, и он только утвердился во мнении, что по-настоящему сильная личность никогда не станет мучить слабого и беспомощного. Она его просто запугает. Или перехитрит. Но опускаться до пыток...

Без психотропного допроса, исключающего всякое насилие по определению, АСБ превратилось бы просто в еще одну грязную охранку наподобие гаитянских тонтон-макутов или родного НКВД. Одним из ключевых пунктов легендарного «Меморандума Птицына» была поправка к Уголовному кодексу, допускающая, что свидетельство против себя может считаться доказательством вины. Исключительно – свидетельство, полученное под воздействием психотропных средств, протестированных и одобренных Минздравом.

Раздался треск, кольнуло ногу. Гусев шевельнул здоровым глазом и увидел, что ему распороли ножом брючину. Появился, кровожадно улыбаясь, и присел рядом на корточки давешний мучитель. В одной руке он держал кружку, из которой что-то прихлебывал, в другой – конец электрического шнура с двумя оголенными концами.

Гусев набрал побольше воздуха и смачно харкнул кровью, разукрасив физиономию палача вплоть до полной неузнаваемости. Тот от неожиданности повалился на спину, облился водой из кружки и чуть было не уронил на себя провод. Гусев довольно захохотал.

Ему снова надавали по морде, на этот раз – от души, с воплями и матом. Надо было позволить голове мотаться, демпфируя удар, но у Гусева уже пару минут назад что-то нехорошо хрустнуло в шее, и он боялся смещения позвонков. И так уже натерпелся после того, как несколько лет назад задержанный беспредельщик Кумар попробовал оторвать ему башку. С тех пор Гусев ни одного клиента не взял без предварительной обездвижки – боялся. Разве что вполне безобидного развратника Юрина неудобным оказалось сразу подстрелить. Что тут же повлекло за собой неприятности.

«Наверное, меня захватили прямо в машине. Успел я включить маяк? Должен был успеть, это рефлекс. Засекли маяк или нет? – размышлял Гусев, стараясь гнать подальше мысли о том, какой в программе допроса следующий номер. – Кто меня взял? Не бандиты, это точно. Контрразведка? Охрана какого-нибудь гада из правительства? Может быть. В любом случае они знают о маяке. Как его нейтрализовать? Допустим, я бы посадил в “двадцать седьмую” человека с помехопостановщиком и угнал ее к черту на рога. Сколько же мне тогда держаться?! Я помню – когда солнцевские захватили по дурости Баранова... Нет, какой, к черту, Баранов, это был Овчинников по прозвищу Бедная Овечка. Героический мужик, случайно оказался свидетелем ограбления банка и один попер на шестерых. Только он сразу чеку сорвал, знал, на что идет. Ненормальный. Так вот, Овечку нашли через полтора часа. Вернее – то, что от него осталось. А что от меня останется через полтора часа? А через два с половиной?»

– Чего ты добиваешься? – спросил невидимка почти ласково.

– А ты? – промычал Гусев.

– Я всего лишь хочу задать тебе несколько вопросов. И чтобы ты не валял дурака, а ответил. Честное слово, мне совсем не в радость смотреть, как тебя уродуют, но ты сам заставляешь это делать. Не понимаю – зачем?

– А я не понимаю, зачем меня уродовать, когда есть пентотал-натрий. Один укольчик, и все, что у меня в голове, – твое.

– Долго ждать, пока сработает. Мы надеялись на сотрудничество. Признаться, не ожидал, что ты настолько глуп.

– Я очень глупый, – согласился Гусев. – Я просто тупица.

– Значит, ты вынудишь применить к тебе серьезные меры. Поверь, мне очень жаль.

– А мне-то! – Гусев выпятил губу, прицеливаясь, но понял, что невидимка стоит за пределами эффективной зоны поражения. Так что он миролюбиво харкнул себе под ноги. Крови у него во рту хватило бы, чтобы переплюнуть матерого верблюда.

Страшно по-прежнему не было. Только стыдно, противно и унизительно. Почему-то казалось неприличным предстать в таком чудовищном виде перед теми, кто явится на выручку.

Если, конечно, явится.

А так... «Конечно, у меня, как у любого, есть предел. Скоро он наступит. Очень интересно – разговорюсь я все-таки или вконец обезумею? Мне и так уже порядочно свернуло башню. Ишь как уперся! Действительно – что они могут со мной сотворить? Лицо раскурочили – так не мое ведь это лицо, я так и не полюбил его по-настоящему. Зубы выбьют? Все равно половина вставных с той самой автокатастрофы. А всерьез меня калечить у них, похоже, нет приказа. Вот тут-то ваша слабина, подонки. Кому-то я очень нужен живой. Непонятно только, почему меня не схватили утром, дома, пока я спал. Допустим, замок мой вскрывается очень непросто, да и сигнализация тут же оповестит ментовку. Но этим, наверное, с милицией договориться – раз плюнуть. Так чего они ждали? Проклятье, совершенно не помню, как и где именно прошел захват».

На оголенное бедро пролилось что-то жидкое. Гусев склонил голову посмотреть, увидел капельки воды и тут же – те самые оголенные провода. Успел только внутренне сжаться.

Это было как ожог и ударило прямо в душу. Снова хрустнула шея. Гусев невероятным образом изогнулся, ничего уже не понимая и не чувствуя. Его швырнуло куда-то в такую бездну, откуда непросто выкарабкаться, когда боль пройдет.

По-настоящему больно. Чересчур.

Настолько чересчур, что Гусев опять не закричал. Он ждал от себя какой угодно реакции, но то, что произошло, его просто напугало.

Гусев дико, безумно, оглушительно захохотал.

Провода уже оторвались от его тела, а Гусев все подпрыгивал вместе со стулом, мотал головой и страшно ржал, брызгая кровавыми слюнями. Потом он начал отдуваться.

А потом заплывшими, но все равно округлившимися глазами уставился в направлении луча, который уже не слепил, потому что смотреть было почти нечем, и произнес:

– Ну вы... даете!!!

– Еще хочешь? – услужливо спросил невидимка.

– Конечно! – заорал Гусев. – Конечно, хочу! Почему двести двадцать?! Триста восемьдесят сюда!!!

Его прижгли снова, и он мгновенно вырубился.

Переворот, названный позже «вторым октябрьским путчем», начался в пять вечера субботы. Не самое удобное время для масштабных операций по всему городу, но у путчистов были вполне определенные задачи. Семнадцать часов – пересменка у АСБ, когда в отделения подтягивается максимум выбраковщиков и их можно брать оптом. Брать легко – дневная смена устала, а ночная еще толком не проснулась.

Такого расклада не предполагал даже Гусев со всей своей хваленой тревожностью. Настоящего дворцового переворота он вообще не ждал. И того, что выбраковщиков назначат главными козлами отпущения, – тоже. Ему-то казалось, что «плохих» уполномоченных просто сменят на «хороших», и все. Придут с оружием, скажут лечь на пол... Ему просто в голову не приходило, каким страшным жупелом стала выбраковка в масштабах Союза и как удобно продемонстрировать силу всей стране, учинив в очагах вселенского зла – отделениях – массовый разгром.

Нападавшие появились в лучших традициях Агентства – словно из-под земли. Крепкие молодые парни, натасканные на штурмовку зданий и подгоняемые мыслью о том, что расчищают место для себя, вваливались в офисы и с порога кричали: «АСБ! Вы арестованы, сдайте оружие!» К их великому удивлению, в ответ, как правило, немедленно летела пуля, слава богу – не бронебойная, но все равно очень злая. Тем не менее молодые без особых помех одолели Восточное, Южное, Северо-Западное и Северо-Восточное отделения и почти всех там поубивали. На западе атакующим пришлось туго – идущая с маршрута тройка засекла подозрительные автобусы, стягивавшиеся к офису, и дала сигнал общей тревоги. Но численный перевес сыграл роль – отделение продержалось от силы минут десять.

Юго-запад в полном составе вышел на улицу с поднятыми руками и накидал во дворе гору оружия. Сдавшихся погрузили в автобусы, на которых подкатил штурмовой отряд, и куда-то увезли. Юговосточников, сидевших в отдельно стоящем здании с хорошо простреливаемой территорией вокруг, пришлось выковыривать целых полчаса, и из этого отделения не уцелел никто.

И только в Центральном нападавших ждал неприятный сюрприз. В окнах горел свет, двор битком забили машины – все указывало на то, что здесь полно клиентов. Но внутри офис был совершенно пуст. Только в вестибюле сидела небольшая компания и смотрела по телевизору, как диктор читает обращение к нации.

– Дежурный по отделению старший уполномоченный Корнеев, – бросил через плечо один из зрителей бряцающей оружием толпе. – Не шумите вы так, детишки, я не слышу ни хера, что он там бормочет...

Как известно, на президентские дворцы и прочие крепости, в которых размещается власть, нападают только в двух случаях – либо приезжает на танках собственная армия, которой надоело бездельничать, либо на машине таранит ворота сумасшедший идейный террорист со взрывным устройством в багажнике. Все остальные почему-то считают, что эти объекты слишком хорошо охраняются, и поэтому захватывать нужно в первую очередь банки, телевидение и нервные узлы энергетической системы, прикрытые не в пример хуже.

Той же точки зрения придерживаются и лица, непосредственно отвечающие за государственную безопасность. Традиционно их усилия направлены в основном на выявление потенциальных маньяков-бомбистов и раскрытие антиправительственных заговоров в силовых министерствах. Непосредственной охране зданий и территорий внимания уделяется куда меньше – это системы настолько отлаженные, что в них уже просто нечего подправить. Вроде бы.

На самом же деле гарнизон любой крепости подсознательно чувствует себя припертым к стенке. В случае нападения извне гарнизону просто некуда отступить – только откатываться все глубже внутрь. Да, атакующих обычно гибнет втрое, а то и впятеро больше, чем обороняющихся. Но если в атаку идут настоящие мастера, ситуация иногда меняется с точностью до наоборот. Удивительно, но после того, как легендарная «Альфа» раскурочила неприступный дворец Амина, ни у кого в голове соответствующий звоночек не прозвенел.

В Центральном отделении АСБ города Москвы особенных специалистов по штурмовым операциям не водилось. Большинство уполномоченных имели, разумеется, боевой опыт, но воевали они давно и успели с тех пор обрасти жирком как в прямом, так и в переносном смысле. Отдел внутренней безопасности Агентства располагал по этим людям исчерпывающими данными и незадолго до путча выдал наверх соответствующий прогноз. Разумеется, в докладной не было сказано, что, когда некоторых сотрудников как следует прижмет, они могут повести себя, будто нажравшиеся мухоморов викинги. И тем более никто не учитывал давно известный факт – в критической ситуации, когда нужно бросаться на амбразуру, психи и отморозки могут сработать не хуже самых продвинутых мастеров.

Не ждал эксцессов и один из ведущих заговорщиков – нынешний директор АСБ, лично курировавший подготовительные работы по выбраковке своих подчиненных «старой формации». Длительное планомерное давление на психику, осуществлявшееся на протяжении всего последнего года, должно было подготовить выбраковщиков к тому, чтобы они заранее смирились с печальной участью отставников и как следует ослабли духом. Служили в Агентстве люди негибкие, зачастую откровенно туповатые. Уполномоченные не должны были догадываться, что их всех ждет силовой захват, а потом – если выживут – обвинение в массовом терроре и геноциде русского народа.

Директор просто не знал, что такое лично выбраковывать собственных напарников и какие после этого интересные мысли намертво застревают в голове.

Что полтораста человек, немолодых уже, много курящих и пьющих, могут броситься на Кремль, путчисты не предполагали. Это как-то не укладывалось в их план захвата власти, да и в схему мышления вообще.

Временное правительство собралось в опустевшем по случаю выходного кремлевском «Первом корпусе» и, слегка нервничая, но очень довольное собой, внимало проникновенному голосу диктора, который уже перечислил страшные прегрешения старой власти и теперь зачитывал поименно состав кабинета, вырвавшего Союз из лап негодяев, коррупционеров и предателей.

Все шло как по маслу.

И действительно – в городе перекрыто движение, милиция на посту, армия готова подавить беспорядки, спецслужбы бдят, Агентство «самоочищается». По сообщениям из краев и областей, там состав АСБ уже полностью заменен, региональные лидеры готовы присягать на верность – им самим надоел до чертиков этот дамоклов меч, – а трудовые коллективы подписывают верноподданнические телеграммы. Какие могут быть случайности?

Только когда охрана испуганно сообщила, что через Боровицкие ворота бегут какие-то сумасшедшие, директор сообразил – Центральное-то отсюда меньше чем в километре и преспокойно может дойти пешком, не привлекая лишнего внимания.

Что оно и сделало. Как только сработал аварийный маяк Гусева, а Валюшок срывающимся голосом сообщил, что, похоже, его ведущего захватила какая-то спецслужба, у шефа сдали нервы. Он решил, что уже все – предсказанная заваруха началась. Поэтому Центральное, само того не зная, опередило путчистов на верных полчаса. Вслед за Валюшком, который осторожно сел похитителям на хвост, послали группу Данилова. На месте оставили Корнеева и еще человек десять с задачей «побольше мельтешить и суетиться» перед глазами трех наблюдателей вероятного противника, которых засекли еще с утра. А само отделение дружно кинулось в подвал и по давно разведанным «на всякий пожарный» теплотрассам уползло аж до Кропоткинской. Некоторые от такой адской физкультуры чуть не отдали богу душу. Потрепанные и очень грязные, но зато донельзя злые, аэсбэшники скрытно выбрались на поверхность через внутренние дворы, отряхнулись и небольшими группками пошли воевать. Заложили крюк, выскочили из-под Большого Каменного моста, растоптали милиционеров-«вратарей», подорвали динамитом бронированную калитку и оказались внутри главной крепости страны, в которой со времен достопамятного «январского путча» сидели все основные властные структуры.

Ни мощная и хорошо вооруженная Служба охраны, ни Кремлевский полк к такому выкрутасу не были готовы. Охрана по большей части оказалась в разгоне, отлавливая записанных во враги народа депутатов Верховного Совета и министров на загородных дачах. А военные, как ни старались, задержать взбесившихся аэсбэшников не успели. И милиция, державшая оборону по периметру, тоже вынуждена была не отбивать атаку, а в основном догонять.

А главное – все, кому следовало встать нерушимой стеной на пути выбраковщиков, довольно смутно представляли, кто сейчас в стране хозяин, и не были уверены в том, что поступают разумно. В частности, новый комендант, явившийся принимать дела у старого и одновременно его арестовывать, первым делом выставил на стол бутылку коньяка.

Так или иначе, но под огонь попал только самый хвост толпы, почти уже целиком втянувшейся в здание правительственной резиденции. Задние, как и положено выбраковщикам, телами прикрыли авангард, а тот, оказавшись внутри, принялся с диким энтузиазмом убивать всех кого ни попадя, не обращая внимания на возраст и пол.

Когда полсотни окровавленных и взмыленных головорезов ввалилось в зал совещаний, где следили за развитием событий путчисты, телевизионный диктор еще не успел до конца рассказать народу, как его только что осчастливили.

Лица самих благодетелей оказались не особенно радостными – до них только что дошло, как по-дурацки они сами заперли себя в ловушке. Судя по тому, какие гости к ним нагрянули, – ловушке смертельной.

– В чем дело?! – во главе стола поднялся бывший региональный барон, а теперь – премьер Временного правительства. – Что это значит?!

Он уже понимал, что это значит, но положено ведь говорить нечто патетическое в таких случаях.

– Караул устал! – рявкнули из толпы.

Шефа Центрального в зал доставили волоком – ходить он уже не мог.

Мышкин, радостно осклабившись, прицелился в директора АСБ.

– Этого не трогать... – выдавил шеф. – Пригодится еще. Другого какого-нибудь замочи...

Путчисты, в большинстве своем ровесники выбраковщиков, «молодые выдвиженцы», начали, как в хорошей комедии, зеленеть.

– Кто тут у вас, так сказать, главный, пидарасы?! – осведомился Мышкин.

– Я председатель Временного правительства! – начал премьер. – И я не позволю...

Мышкин нажал на спуск. Он целился в верхнюю часть туловища, но у него дрогнула от усталости рука, и очередь эффектно разнесла самозванцу голову в мелкие клочки.

– А кто теперь, значит, главный?! – спросил Мышкин снова, дождавшись, пока в зале не наступит относительная тишина. Слышно было, как в глубине здания отстреливается из трофейных автоматов от преследователей куцый и еле живой арьергард. Не знай путчисты, с кем имеют дело, они могли бы и потянуть время, дожидаясь помощи. Но к ним пришли смертники, а с такими шутки плохи. Тщательно продуманная схема переустройства власти в стране оказалась раздавлена простейшим человеческим желанием хотя бы немного пожить.

– Каковы ваши условия? – холодно произнес директор АСБ.

– Полный назад... – пропыхтел шеф. – Тех наших, которые целы еще, – отдайте. И вообще, все, что успеете, – назад... Можете даже сказать людям, что ваш переворот удался. Но на самом деле – вы меня понимаете... Сумеете договориться с прежним составом – они и будут разбираться, как вам дальше жить и жить ли вообще. Прямо сейчас организуем каждому из вас личную охрану. И не дай бог... Ясно?! Теперь – немедленно приказ козлам прекратить стрельбу.

– Это все не так-то просто... – сказал один из путчистов, утирая с лица ошметки мозгов своего бывшего предводителя. Во главу стола никто старался не смотреть. Некоторых здесь уже стошнило.

– Мышкин! Забракуй еще кого-нибудь! – распорядился шеф.

– Которого вам?

– На твой вкус.

– Секундочку! – попросил директор АСБ и потянулся к телефону.