Девушка ниоткуда

Сегодня она самая популярная женщина во всём Индокитае. О ней написаны десятки очерков на десятках языков, её фотографии появились в «Таймс» и «Гардиан», в день к ней наезжают по четыре репортёра, первым из русских был специальный корреспондент «Собеседника» Дмитрий Быков.

Снова загадка века

Мир уже знает, как она выглядит. Ни одной живой душе не известно, как её зовут, сколько ей лет, откуда она родом и где скрывалась до сих пор. За неполный месяц её жизни среди людей о ней успели наворочать больше лжи, чем о любом другом современнике. Но до правды до сих пор не докопался никто. Мне случалось ездить в командировки по загадочным поводам и посещать глухие места. Но никогда ещё я не бывал в такой труднодоступной глуши, а главное – никогда ещё не возвращался с редакционного задания в такой растерянности. Я действительно ничего не понимаю, совсем ничего. И если среди читателей «Собеседника» найдётся человек, готовый раскусить эту новообретённую загадку века, – мы доставим его туда, где состоялась главная сенсация нового года. Лишь бы в истории так называемой Роттом Пнгиен хоть что-то встало на свои места. Впрочем, по порядку.

Не сорока-воровка, а человеческий детёныш

Ее поймали 13 января этого года. В прессе появлялись впоследствии сообщения, что нашли ее якобы какие-то строители, расчищавшие джунгли под новые хижины ближайшей деревни, – это неправда, нашел её Ра Ма Го, местный знахарь. Дело было в провинции Раттанакири, самом отдалённом от столицы районе Камбоджи. Вытянутый в сторону Вьетнама узкий рог на северо-востоке страны со столицей Банлонг, состоящей, по сути, из четырёх улиц; горы, поросшие мелким кустарником, джунгли на вьетнамо-камбоджийской границе, несколько водопадов. Туристы редки – ездят сюда в основном экстремалы, любители безлюдья. Безлюдья тут сколько угодно. В джунглях, по слухам, до сих пор скрывается население нескольких деревень, бежавшее либо от красных кхмеров в 1976 году, либо от вьетнамцев-освободителей тремя годами позже. На границу джунглей регулярно выходил этот самый знахарь, собиравший в лесу всякие целебные травы. У него там и хижина была поставлена, маленькая, на столбах, и в ней он хранил припасы – рис, сухую рыбу. В один из дней эти припасы исчезли. И в другой раз исчезли. А провинция Раттанакири, надо вам знать, – место очень бедное. И не сказать чтобы у местного знахаря, промышлявшего сбором трав и сдачей их государству, было так уж много риса и сухой рыбы. Обезьяна не станет воровать рис, другой зверь не заберётся в хижину по лесенке. Знахарь засел в кустах близ хижины, более всего напоминавшей скворечник, и стал выжидать.

И дождался.

«Это моя дочь!»

…Он поймал её не без труда – вырывалась. Дело было вечером, темнеет в Камбодже быстро, – Ра Ма Го заметил странный полусогнутый силуэт, выпрыгнул из кустов и ринулся к лесенке. Он схватил похитительницу за руку. Перед ним была абсолютно голая женщина с грязными, свалявшимися волосами. Впоследствии один американский репортёр написал, что глаза у неё в темноте светились, как у тигра. Ничего они не светились, это в деревне потом досочинили и до сих пор всем рассказывают. Глаза как глаза.

Похитительница вырывалась, но Ра Ма Го не выпускал добычу. Он никогда не видел ничего подобного. За руку он дотащил её до своей деревни, что в паре километров от джунглей, и оттуда послал гонца (другой связи нет) в посёлок Оядао, где проживает местный полицейский Сан Ло. По-нашему это участковый, который тут один на пятьдесят километров гор и перелесков. Да и не случается тут ничего – народ тихий, крестьянский, живёт рыболовством и возделыванием огородов, на которых растут главным образом бобы и сладкий картофель батат.

– Это моя дочь! – вскричал Сан Ло. – Я знал, что она найдётся!

…За эту версию он ухватился сразу.

– Посмотрите на неё! – призывал он нас. – Ну одно же лицо со мной!

– Ничего общего, – кисло сказал мне фотограф, оценив натуру профессиональным взглядом, но попросив гида не переводить эту, в общем, правдивую фразу. Общего действительно ничего – ни с самим сорокапятилетним Сан Ло, ни с его сорокалетней женой Роттом Ччон, ни с их семью детьми, которые с лёгкой руки корреспондента «Гардиан» превратились в пятнадцать. Несколько детей Сан Ло действительно умерли в младенчестве, в камбоджийских деревнях это случай нередкий, медицинское обслуживание часто попросту не добирается до этой глуши – в Оядао не всякая машина проедет; джип, выделенный нам в пномпеньском турбюро, преодолевал 38 километров, отделяющих Банлонг от Оядао, за два с полтиной часа. За это время водитель, гид, фотограф и сам я успели неоднократно проклясть мою любознательность. Потому что дорога из Пномпеня до Банлонга занимает десять часов, последние три часа – по просёлку, с непрерывной тряской и клубами красной пыли (не зря эти земли назывались у французских колонизаторов Terres Rouge); но по сравнению с глинистой дорогой в горы, по которой надо добираться до нового местожительства камбоджийской девочки-маугли, этот просёлок кажется Бродвеем.

Таинственные шрамы

– Это Пнгиен! – воскликнул Сан Ло, чья семилетняя дочь, первый ребёнок в семье, пропала ровно двадцать лет назад. Ее отпустили пасти буйвола. Буйвол вернулся, а она нет. То ли заблудилась, то ли похитили. И все эти двадцать лет Сан Ло о ней помнил, и искал, и ничего не находил, но теперь девочка вышла из лесу, и он твёрдо уверился, что это именно она.

Вообще-то сомнения начались сразу. Едва эта новость просочилась в пномпеньские газеты, а оттуда разлетелась по информагентствам всего мира, скептики принялись морщиться: не бывает, чтобы человек прожил в джунглях в одиночку 20 лет. Вдобавок попав туда беспомощным ребёнком. Ну пять, ну семь – ещё туда-сюда, но дожить среди зверей до двадцати семи?! Один англичанин тут же припомнил русского мальчика Ивана Мишукова из Реутова, якобы сделавшегося главарём в стае бродячих собак и наводившего ужас на московские улицы (на самом деле сын реутовской алкоголички действительно дружил с пёсьей стаей, но возглавлять её – это уж, знаете, полный Киплинг; сейчас, насколько я знаю, он в интернате). Вообще же, если уж живёшь с волками и по-волчьи воешь, высок шанс приобрести мозоли на коленях и локтях, обрасти, а девочка, вышедшая из джунглей, не обладала никакими мозолями. Свидетельствую: руки у нее мягкие, детские, и пальцы на ногах не расставлены широко, как у людей, привыкших обходиться без обуви, а вполне себе плотно сжаты, как у нас с вами. Зато количество шрамов у нее на коже поражает воображение. На левой руке – кольцеобразный глубокий шрам, явно от наручника – верёвка так глубоко не вдавится и такого ровного следа не оставит; на левой ноге ожог; а шрам на левой руке – от ножа, с которым она якобы играла в детстве, – почти незаметен, хотя вроде бы именно по этому шраму её опознал отец. Откуда все эти отметины на её теле – непонятно. Дело в том, что она не говорит ничего. Хотя…