Глава 10

Каховский, стоя у окна своего кабинета, наблюдал за происходящим перед зданием. Весна уже давно вступала в свои права, хотя затянула с приходом прилично: еще в середине апреля, после вполне себе весеннего тепла, вдруг пошел снег. Так что природа в этот год удивляла сама себя, то победно кряхтя набухшими почками деревьев, то съеживаясь от северного ветра до желтизны листвы, то вновь вывешивая зеленый флаг победы. Не удивлялись только москвичи, привыкшие винить в капризах природы жилищно-коммунальные службы, МЧС и градоначальника.

Артем любил весну именно в это время, когда уже почти лето, когда можно забыть о почерневших островках снега на зеленых газонах, не очищенных от собачьих испражнений заботливыми гастарбайтерами. Он повернулся к помощнице.

– Я вот, Тина, думаю, какое домашнее животное завести?

– Жениться вам надо, барин, – произнесла Тина, ставя на стол стакан в серебряном подстаканнике, подаренном Артему на какой-то день рождения. – Хотя… Я вам давно говорила: заведите себе ханурика. Кошка для вас слишком ленива, собака слишком глупа, змей вы не любите, ханурик в самый раз.

– Ханорик, наверное, – поправил адвокат. – Ты ж говорила, что это смесь хорька и норки? Ханорик, значит?

– Ханорик, ханурик, какая разница, хоть канарейку! Быстрее домой будете уходить, а не сидеть допоздна. Животное кормить надо.

Тина лихо развернулась, тряхнула рыжей копной волос и с гордым видом удалилась, цокая шпильками и понимая, что последняя фраза за ней, а значит, хоть в чем-то она своего начальника сделала.

– Канарейку, – Каховский опять посмотрел в окно, где в толще ветвей деревьев наверняка обосновались невидимые птицы. – Канарейка – это мысль неплохая.

В детстве у Артема в комнате жил кенар. Пел отчаянно, ухода требовал мало, главное было – вовремя корм подкладывать и не давать поилке иссыхать. Первый кенар благополучно сдох от жажды, когда маленький Артем оставил его на выходных, не проверив поилку, а сам с родителями укатил на дачу. Дело было в жару, птица не простила такого отношения, в связи с чем Артем долго плакал и хоронил ее со всеми почестями, о которых в то время знал.

О втором кенаре Артем заботился по книгам, поэтому тот прожил дольше первого, но все равно сдох от какой-то болезни после того, как потерял почти все перья.

Артем решительно надел пиджак, висевший на спинке кресла. Времени до конца рабочего дня оставалось немного, хотя его уход все равно никто бы не контролировал, в чем, кстати, и заключается главная прелесть работы адвоката.

Каховский знал, где находится переехавший недавно птичий рынок. В зоомагазин он идти не хотел, несмотря на то что тот был в двух кварталах от офиса адвоката. В зоомагазине нет духа, присущего птичьему рынку. Звери, рыбы и птицы в зоомагазине – товар на прилавках, хотя, возможно, и хорошего качества. На птичьем рынке можно взять бракованный товар, но там есть атмосфера, которая присуща только рынку. Рынок – это не только купи-продай. Это общение.

На рынок Каховский вошел, помаявшись перед этим в городских пробках и несколько раз передумав заводить пернатого друга.

Он прошел по торговым рядам с аквариумными рыбками, противно пахнущими рыбьим кормом, потом повернул к шумным птичьим стеллажам и, замедлив шаг, стал присматриваться. В клетках, стоявших на прилавках и висевших над головами, сновали беспокойные птицы разных пород и расцветок, издавая различные звуки, среди которых Артем пытался уловить знакомые нотки, ранее слышанные в детстве. Он помнил, что не все канарейки поют, точнее, поют самцы, да и то лишь те, кто умеют.

Внимание Артема привлекла одна птица – ярко-желтый кенар, явно старавшийся взять несколько звуковых октав. Кенар выглядел молодо и в перерывах между трелями чистил клюв о загаженную пометом жердочку. Артем наблюдал за ним минут пять, такая длительная остановка потенциального покупателя не смогла не привлечь внимания продавца. Мужчина – продавец птиц, с полуседой всклокоченной бородой, одетый не по сезону в ужасную ватную фуфайку защитного цвета, имел облик партизана, сошедшего с плакатов времен Второй мировой войны. Его голубые глаза, окруженные сетью морщин человека еще не старого, но явно никогда не носившего солнцезащитных очков, внимательно разглядывали Каховского.

Артем заметил взгляд продавца, подумав про себя, что сейчас тот будет предлагать купить какой-нибудь поющий экземпляр. Адвокат уже представил, какой запах будет источать этот человек, как только заговорит. Весь внешний облик орнитолога – от заправленных в кирзовые сапоги старых джинсов до уже упомянутого ватника – свидетельствовал о его деревенском алкогольном образе жизни.

К удивлению Артема, продавец не приставал с вопросами, продолжая молчать, но выражая взглядом готовность откликнуться на любую просьбу покупателя.

Артем, показывая на приглянувшуюся птицу, спросил:

– Кенар?

Мужчина, давно уже понявший, о какой конкретно птице его будут спрашивать, кратко ответил:

– Кенар.

Артем удивился немногословности продавца и решил задать еще вопрос:

– Молодой?

Мужчина в ватнике, не колеблясь, сообщил:

– Как сказать. Петь уже умеет. Больше года ему. Семь октав берет.

Артем еще подумал немного и спросил:

– А сколько они живут вообще? Канарейки…

Будучи человеком практичным, Артем понимал, что птиц он часто покупать не будет, поэтому и спросил.

Продавец, абсолютно серьезно глядя в глаза адвокату, произнес:

– Сколько живут? Как люди! Сегодня живем, завтра сдохнем.

Столь философского ответа от деревенского алкаша в ватнике и кирзачах Артем никак ожидать не мог и только моргнул от удивления, не найдя, что сказать.

Продавец, довольный произведенным эффектом от своих слов, добавил:

– Но я знал одного кенара, который пел семнадцать лет.

Каховский внимательно посмотрел на бородатого философа и понял, что покупать кенара не хочет. Он для порядка прошелся еще по торговым рядам, но через десять минут повернул к выходу.

– Сегодня живем, завтра сдохнем. Как канарейки. Умеешь ты петь или нет, – размышлял адвокат, садясь в машину. – Надо же… Деревенский философ. И откуда такие берутся? Небось, беглый интеллигент…

Артем представил себе, как он, уставший от судебных баталий и вечных споров с прокурорами и следователями, уезжает в деревню и начинает разводить птиц. Примерно так поступил один из его приятелей, журналист, которому стукнуло шестьдесят. Продав квартиру в подмосковном городке, он купил домик в Курской области и поселился там.

– Что будешь делать-то на пенсии, товарищ? – провожая разговором по телефону этого беглеца от цивилизации, спросил Артем. – Ты же активный такой вроде. По свету катаешься, статьи пишешь… Куда ж ты в деревню-то? Ты ж даже не пьешь!

– Мне пить не обязательно, меня и так «накрывает», – пошутил в ответ пенсионер. – Надоело все. Вообще все. Ничего не хочу. Я даже телевизор себе не купил в новый дом. Идут они все к чертям…

Артем тогда не стал спрашивать, кто эти «они», которые должны пойти к чертям. Это и так было понятно. Его приятель-журналист работал в разных изданиях, но почти всю свою жизнь провел «под погоном» в системе исполнения наказаний, освещая на страницах ведомственной газеты успехи в воспитании осужденных и повышении качества их содержания.

Как понятно, к пенсии его уже тошнило от вида колючей проволоки, камер, заключенных и надзирателей, тем более что по первому своему высшему образованию он значился как «учитель французского языка и французской литературы».

– Вот такой же небось профессор, читающий Монтеня в оригинале, канареек продает, – подумал Артем.

В это время писком некупленной канарейки напомнил о себе телефон, принявший текстовое сообщение. Николай опять настаивал на встрече, напоминая о чем-то важном по делу Вульф.

«Черт, забыл спросить у нее, кто это такой и что ему нужно», – расстроенно подумал Артем и решил пока повременить с ответом.