Глава 23

– Я ее себе представлял иначе… – Артем держал в руках небольшую серебряную чашку, с неровными краями, без каких-либо узоров и рисунков на выщербленной временем поверхности.

– Корей был по тем временам богатым человеком, поэтому она серебряная. Медные кадильницы, как я и сказал, были раскатаны в листы, – пояснил Кони. – Десять сиклей серебра!

Заметив непонимание в глазах Артема, Кони улыбнулся и пояснил:

– В сикле – 3 золотника, значит, примерно четверть фунта. Ну или 120 граммов, если вам так удобнее.

– Я ее себе представлял иначе, – повторил Артем, продолжая держать в руках артефакт и боясь его уронить.

Сквозь черноту внутренней округлости чаши на него смотрело само время. Артем всем телом почувствовал его дыхание. Навстречу капле пота, стартовавшей с затылка, вверх по спине побежали мурашки.

– Вы, наверное, представляли этакий золотой ажурный сосуд, как у Боттичелли в «Сикстинской капелле»? От горящих углей которого уворачивается Корей?

– Что-то такое… – хрипло сказал Артем.

Кони вздохнул:

– Ваш нательный крест, коллега, тоже весьма далек от того, на котором был распят Иисус.

– Ну, все-таки это же предмет культа, – робко возразил Артем. – А они всегда чем-то украшены…

– Время было такое… Но, кстати, даже по тем временам это выглядело впечатляюще. Не забывайте, серебро – это дорого, по тем временам целое состояние…

– Как это работает? – спросил Артем. Осознав глупость своего вопроса еще до того, как Кони удивленно приподнял бровь, Артем поправился: – Я хотел спросить, как это устроено, что обычный серебряный предмет является символом… Точнее, даже не символом, скорее источником силы и власти?

– Вопрос веры и Божьих законов. Законов природы, если хотите. Скажем, огонь – явление физическое? А на Пасху в Храме Гроба Господня в Иерусалиме его зажигает вера! – торжественно сказал Кони.

Артем продолжал держать кадильницу в руках, не в силах ее ни повернуть, ни тем более возвратить Кони. Капли пота, стекающие с головы Артема, струились за ворот нательной рубахи, так что Артем ощущал их маршрут до самых пяток. Такого состояния он не переживал никогда. Нечто отдаленно похожее произошло с Артемом лет десять назад. Ближе к полуночи, накануне праздника Пасхи, к Артему домой заскочил школьный приятель. Он служил в охране важной государственной персоны и должен был вместе с шефом быть на Божественной праздничной литургии в Храме Христа Спасителя. Но шеф внезапно заболел, и приглашение, подписанное Патриархом Всея Руси, было предложено Артему. Недолго думая, Каховский тогда быстро оделся и пошел к храму, где с таким пропускным документом можно было попасть внутрь, а не просто ждать в толпе верующих снаружи выноса священного огня.

Несмотря на вип-приглашение в руках, Артем оказался далеко не самым почетным гостем. Когда он попал в храм, внутри уже было яблоку негде упасть – тысячи вип-прихожан с такими же вип-приглашениями старались занять места поближе к алтарю, где должно было состояться священнодействие с благодатным огнем, прибывшим из Иерусалима. Настоящие випы, серьезные «ключевые» министры в галстуках и их жены в платочках, стояли почти прямо у алтаря, не хватало только президента и премьера, которые должны были вот-вот появиться.

Артему удалось протиснуться поближе к центру стоящей в огромном храмовом зале толпы, имея шанс лишь издали увидеть священный огонь. Когда началось действо, лично для Артема случилось небольшое чудо: храмовые священники протиснулись сквозь толпу и выстроились в две шеренги, раздвинув прихожан и создав коридор для проноса лампады с огнем. Получилось так, что Артем оказался в первой шеренге, рядом со священником, и понял, что неминуемо благодатный огонь пронесут мимо него! На этом чудеса не кончились. Святой огонь медленно вплыл в храм в руках одного из высших священнослужителей и остановился рядом с Артемом. При желании можно было дотянуться и потрогать праздничную одежду носителя огня; да и само пламя, защищенное стеклом лампады и бросавшее скромные блики на благоговейно молчащих людей, было на расстоянии всего лишь одного шага. Вот тогда, как и сейчас, струйки пота и мурашки бежали наперегонки по спине Артема, правда, сейчас к этой гонке прибавились еще онемение рук и дрожь в коленях.

– Нервничаете, коллега? – участливо спросил Кони.

– Есть немного, – опять прохрипел Артем и аккуратно кашлянул, как будто боялся нарушить какой-то священный ритуал, в котором сейчас принимал участие.

– Ну-ну, привыкнете, – Кони протянул руки к кадильнице.

Артем аккуратно разжал онемевшие пальцы и передал священный сосуд в руки его нынешнего хранителя. Кони прикоснулся к кадильнице лбом и затем положил ее в шкатулку, прикрыв куском красного выцветшего бархата. Вернув артефакт в хранилище, Кони закрыл его картиной, так что ничего более не напоминало о произошедшем только что событии.

– Пойдемте вернемся в гостиную. Должен прийти Петр Демьянович. Мы не договорили с ним. Точнее, вы не договорили, – Кони хитро улыбнулся.

– Он… тоже хранитель? – спросил Артем, уже ничему не удивляясь.

– Нет, он просто очень образованный молодой человек. Он очень много понимает, а любому хранителю нужны помощники. Этого требует безопасность предмета, который мы обязаны хранить. Мало ли что случится… Вот Сергей Аркадьевич, в теле которого вы так бесцеремонно оказались, тоже является, можно сказать, помощником хранителя.

– Кто выбирает помощников? – спросил Артем. – По каким критериям? Если я в будущем стану хранителем… Правда, я до сих пор не могу понять, как и что с этим делать… Я должен знать.

– Вы сами себе выбираете помощников. Людей, которым вы доверяете. Причем в большей степени полагаясь на интуицию, чем на логику. Казалось бы логичным посвятить во все членов своей семьи, ан нет! Бывали случаи, когда… ну, сами понимаете, чуть было не теряли то, что обязаны хранить. Не всегда наши кровные родственники – следы одного и того же существа с нами. Наоборот, вроде посторонний человек оказывается именно тем, которого принято называть «родственной душой». Семьи ведь рождаются именно по такому принципу: две половинки находят друг друга, мужчина и женщина из разных родов вдруг оказываются семьей, то есть одним целым.

Собеседники замолчали. Артем переваривал услышанное, Кони задумчиво смотрел сквозь него. Заметив отсутствующий взгляд Анатолия Федоровича, Артем вспомнил вопрос о ключевой фразе, который крепко засел в его голове, и, несмотря на всю странность положения, в котором он сейчас находился, периодически всплывал из памяти, казалось бы, безо всякой связи с происходящим, как навязчивая мелодия.

– Анатолий Федорович, – сказал Артем. – Вы, как хранитель того, что я сегодня держал в руках, наверняка знаете ответ на один вопрос, который меня мучает.

Взгляд Кони вернулся к собеседнику. Заметив это, Артем продолжил:

– Существует ли ключевая фраза в речи, которая может воздействовать на присяжных так, чтобы они вынесли нужный вам вердикт? Как заклинание?

Кони расхохотался. Смеялся он долго, так что Артем успел и сконфузиться, и прийти в себя от этого.

Утерев обильно оросившие его щеки и бороду слезы, продолжая кряхтеть вырывающимися приступами смеха, Кони сказал:

– В 1867 году я, тогда еще молодой заместитель прокурора окружного суда, обвинял в процессе подсудимого в растлении тринадцатилетней девочки. Тот отрицал свою вину, а эксперты не могли прийти к единодушному заключению о его причастности к преступлению. Я между тем обратил внимание, что во время допроса пострадавшей и ее матери подсудимый улыбался во весь рот. Ну, думаю, каков наглец! Защитник ссылался на свидетельства соседей о скромности, добром поведении и богобоязненности подсудимого. И – да, я применил эту самую ключевую фразу, о которой вы спрашиваете. Она была поставлена мной в той части обвинительной речи, где говорилось о том, что черты добропорядочности, приписываемые подсудимому защитой, не подтверждаются его поведением на суде, где страдания матери и дочери не вызывают у него ничего, кроме смеха.

Когда же присяжные ушли совещаться, один из членов суда сообщил мне, что у подсудимого от природы или вследствие травмы в минуты волнения начинаются судороги мышц лица, напоминающие смех.

Я подошел ближе к подсудимому и убедился, что тот на самом деле плачет. Но отзывать присяжных из комнаты совещаний уже было нельзя! И тогда я твердо решил уйти в отставку, если коллегия вынесет обвинительный вердикт. Однако…

Кони сделал паузу, вновь погладил бороду и закончил рассказ:

– Присяжные не учли моей ремарки о бездушности подсудимого и провозгласили: «Нет, не виновен».

– Это означает, что ключевой фразы не существует? – несколько разочарованно произнес Артем.

– Это означает, что ее нельзя употреблять к несправедливому, неверному тезису. Фраза не сработает, как не сработает фитиль для взрыва пороховой бочки, если в бочке вместо пороха – песок.

Артем хотел было спросить о конкретных словах, из которых состоит ключевая фраза, но не смог. Кони, сидящий в кресле напротив, вдруг начал отдаляться. Как будто кресло двинулось – вместе с полом, узорами на ковре и всем остальным, устремляясь к какой-то далекой точке.

– Что-о-о-о-о-о с ва-а-а-а-а-ми-и-и-и-и-и-и-и, ко-о-о-о-олле-е-е-е-га-а-а-а-а-а? Ва-а-а-а-а-а-ам пло-хо-о-о-о-о-о-о-о?

Голос Кони Артем узнал только по этому особому звучанию слова «коллега».

Через секунду он ничего более не слышал и не видел.