Глава 18

(Господа, интересующиеся исключительно развитием детективного сюжета, могут сию главу при чтении пропустить.)

– Вы очень интересно мыслите, Петр Демьянович! Вас послушаешь, и самому хочется окунуться в изучение всех наук, чтобы понять, как это все устроено.

Кони сидел напротив Успенского в большом кресле, обтянутом дорогим индийским сукном, и прихлебывал чай из изящной фарфоровой чашки с изображением веселых пастухов и полных пастушек.

Артем (или в этой компании – Сергей Аркадьевич Андреевский) сидел, закутавшись в обещанный египетский халат, и внимательно слушал беседу Кони с Успенским, этим двадцатидевятилетним ученым, поражающим своей эрудицией и нестандартным для своего времени мышлением.

Успенский, читающий лекции в Москве и Петербурге, в этот раз оказался недалеко от дачи Кони и с удовольствием принял его приглашение побеседовать за ужином. Для экспедиции в Гималаи в поисках чудесной страны требовались средства, так что приглашение члена Государственного совета и сенатора не только было для Успенского лестным, но и сулило перспективу решения некоторых финансовых вопросов.

– Я никак не пойму, Петр Демьянович, вы отрицаете существование Бога? Ведь то, о чем вы говорите, очень материально. Церковь говорит вполне конкретно о Боге, о Его посланниках, о райском саде с деревом познания, все это вполне понятно. Вы же говорите о нас – людях, – как о существах, которые не видят дальше собственного носа, будучи трехмерными животными! Вас записали бы в еретики, родись вы не в том месте и не в то время! – Кони засмеялся.

Успенский улыбнулся в ответ.

– Повезло мне родиться в просвещенный век. Вы правы, Анатолий Федорович, вероятнее всего, меня бы сожгли на костре за ересь. Но мои воззрения никак не противоречат доктрине существования Создателя. Ведь та же живая клетка никак не могла быть создана путем случайного смешения аминокислот в первичном бульоне. Вероятность такого события равна десяти в минус пятидесятой степени, а это означает абсолютную невероятность. Так что да, можно сказать, что я верю в Бога-Создателя. Ибо верить в то, что случайно могла образоваться живая клетка, способная делиться и размножаться, это все равно, что верить, что в результате взрыва в типографии разлетевшиеся литеры напечатают орфографический словарь.

Кони засмеялся еще громче.

– Послушайте, голубчик, вы просто гений. Так образно преподносить сложные вещи – вам бы перед присяжными выступать, да, Сергей Аркадьевич? – Кони обратился к Артему, давая понять, что тому тоже стоило бы принять участие в разговоре.

– Да… Перед присяжными, – Артем старался подобрать слова, чтобы не показаться ни слишком глупым, ни слишком умным для собеседников 1907 года.

Он поежился, потерся щекой об атласный ворот халата. На всякий случай в очередной раз ущипнул себя за бедро, пытаясь проснуться. Посмотрел на собеседников, явно ожидающих от него какого-то вопроса.

– А… Да… Можете на простом примере, Петр Демьянович? Чем завлечь в своей речи присяжных? Чтобы просто о сложном? – решился Артем на вопрос, который в последнее время часто слетал с его языка.

Успенский потянулся за чаем, взял чашку, на которой был изображен сюжет с пастушками и овечками, повертел ее перед глазами, вглядываясь в картинку, и сказал:

– Похожий вопрос мне часто задают на лекциях. Отвечу просто: если смысл вашей речи сложно найти, то присяжные скорее придут к абсурду в своем решении. Послушайте, раз я переезжал на лодке через Неву с одним моим приятелем. Мы что-то говорили, и около крепости оба замолчали, смотря на стены и думая, вероятно, приблизительно одно и то же. «…Тут же и фабричные трубы!» – сказал мой друг. Из-за крепости действительно высовывались какие-то кирпичные закоптелые верхом трубы. И когда он это сказал, я вдруг ярко, точно толчком или электрическим ударом, ощутил разницу фабричных труб и тюремных стен. Я ощутил разницу самих кирпичей. И мне показалось, что мой друг тоже ощутил это.

– Ох, мы с коллегой Сергеем Аркадьевичем постоянно ощущаем эту разницу и глубоко уверены в ее реальности, – Кони подмигнул Артему. – Только наша ученость уверяет нас, что камень есть камень и больше ничего. А какая-нибудь простая деревенская баба или ребенок прекрасно знают, что камень из стены церкви или камень из стены тюрьмы – это две разные вещи.

– Вот вам и объяснение, – улыбнулся Успенский. – Не усложняйте свою речь для деревенской бабы. Она и без вас знает, откуда камень. Вы просто должны знать то же самое и уметь это доказать.

Артем задумался на секунду и тут же решился на второй вопрос:

– Я не уверен, что мои мысли о мироздании и мироустройстве верны, но очевидно, что мир совсем иной, нежели мы его отражаем в своем сознании. И традиционным способом понять, как устроен мир, то есть таким способом, которым это принято в науке, я думаю, нереально. Объясните простой бабе, как он устроен?

Успенский вынул свои карманные часы и открыл крышку циферблата.

– Представим себе дикаря, «изучающего» карманные часы. Представим себе, что это умный дикарь и хитрый. Он разобрал часы и сосчитал все колесики и винтики, сосчитал число зубчиков на каждом колесике, знает часы вдоль и поперек. Единственное, чего не знает, – зачем они существуют. И не знает, что стрелка обходит циферблат в половину суток, то есть что по часам можно узнать время.

Кони улыбнулся. Ему тоже захотелось поучаствовать в сочинении примеров для мысли, излагаемой Успенским, но он сдержался.

Артем снова задумался. Несмотря на то что он продолжал считать себя находящимся в состоянии бреда, беседа с Успенским заронила сомнение в том, что происходящее с ним нереально. В конце концов, что есть реальность? Буквально на днях он рассуждал о «ключевой фразе», молитвах и устройстве мира из цифрового кода ноликов и единичек. Он сам на полном серьезе вынашивал в голове идею, что Всевышний создал наш мир по Своему образу и подобию, но просто прорисовал его в виде цифр в своем божественном компьютере. И компьютерные существа, вдруг осознавшие себя, через какое-то время стали сами творить себе подобных, наделяя их и их мир качествами, присущими себе и окружающему миру.

Почему бы в таком случае ему – Артему Каховскому – не оказаться в той же самой компьютерной игре «Цивилизация» на 100 лет раньше и в образе давно умершего адвоката Сергея Андреевского? Если не существует времени, а есть только цифровой код, тогда то, что произошло с ним, вполне реально, его сознание каким-то образом оказалось в другом файле.

– Вы что-то сказали про время, коллега? – обратился к Артему Кони.

– Я? – Артем покраснел. – Вроде нет, или… Может, мысли вслух…

– Сергей Аркадьевич только что из больницы, можно сказать, сейчас у нас с вами, Петр Демьянович, он проходит курс лечения. Вчера мы поели «свежайших» устриц, и Сергей Аркадьевич неудачно упал. Вернее сказать, сначала отравился, а потом упал – и сегодня не в лучшей форме.

– Так, может, вам надо отдохнуть? – Успенский сделал попытку встать.

– Нет-нет, не беспокойтесь, – Артем запротестовал. Ему как раз хотелось сформулировать мысль, которую он вынашивал в последнее время, чтобы правильно задать вопрос этому интересному человеку. Артем не мог понять, как можно объяснить Успенскому в начале ХХ века то, что человек придумал к веку ХХI, особенно применительно к компьютерным технологиям. Само понятие «компьютер» Артем как ни силился, не мог бы объяснить. Привычка обращаться с вещами, не вдаваясь в особенности их устройства, – это то, что может привести к гибели целой цивилизации. Если завтра во всем мире сломаются все электростанции, а в живых по какому-то недоразумению не останется ни одного электрика, то пройдут десятилетия, прежде чем снова включится свет в квартирах.

– Прошу вас, Петр Демьянович, не уходите. Со мной правда все в порядке, я немного потерял память, но зато меня посетили странные сны, пока я мучился в бреду. И я бы хотел вам задать пару вопросов в этой связи.

– Интересно, коллега, а мне вы ничего не рассказали, – укоризненно сказал Кони.

– Простите меня, Анатолий Федорович. Вы же понимаете, я немного… того, – Артем постучал себя пальцем по голове.

Обращаясь к Успенскому, Артем продолжил:

– Это может показаться странным, но раз уж мы говорим о странных вещах, за которые в былые годы сожгли бы на костре, то я спрошу. Я оказался в вашем времени… Точнее, мне приснилось, что я – это как бы не я, а тоже адвокат, но оказавшийся в вашем сегодняшнем времени. А сам я из будущего, скажем, лет этак на сто впереди. И, честно говоря, вот как раз сейчас подумал, как глупо будет, если я буду рассказывать, как там у нас в будущем, потому что или вы посчитаете меня идиотом, или просто не поймете, о чем я. Поэтому… А как по-вашему, Петр Демьянович, вообще возможен перенос сознания от одного человека другому?

– Вы имеете в виду реинкарнацию? – спросил Кони.

– Да… реинкарнация, наверное… Ну, для людей будущего само слово «реинкарнация» – это уже архаизм. Но смысл тот же, да… как бы сознание одного человека записывается на… ну, скажем, куда-то в мозг другого человека как на носитель информации… компакт-диск… Ой, извините, на… Ну, на… На что в наше время записывают информацию? Кроме бумаги?

– На фонограф, – предположил Успенский и улыбнулся. – Я вас, кажется, понимаю. Несмотря на то что вы из будущего… Записать сознание, как на фонограф? Не знаю… Не думаю, что это возможно. Хотя… Мысли можно. Эмоцию вряд ли. Эмоцию как таковую нельзя видеть, так же как нельзя видеть стоимость монеты. Вы можете видеть, что написано на монете, но стоимость ее вы никогда не увидите. Мысль нельзя сфотографировать.

Кони странно подмигнул Артему.

– Я только хотел сказать, что в будущем, – продолжил Каховский, – ну, которое я видел во сне… путешествия по воздуху – обычное дело, по небу летают аэропланы, только не легкие, а тяжелые, многотонные. Но, главное, люди придумали такие умные машины, которые могут обрабатывать информацию. Как человеческий мозг. И изображение всего, что происходит в мозгу компью… этой умной машины, выводится на экран, как в синематографе, только экран может быть маленький, так что его можно положить в карман. А потом умная машина решила, что она – не машина.

– Ну, пока все понятно, – Кони улыбнулся. – Человек научился петь. Потом записал свой голос на фонографе. И теперь фонографы поют человеческим голосом. Но вдруг фонограф решит, что это он сам поет? Вы это имеете в виду?

Он почесал затылок и, прикрывая напавшую зевоту ладонью, произнес:

– Петр Демьянович, если вы еще в наших краях и никуда не спешите, может, заглянете завтра? Скажем, к завтраку? Очень интересная беседа у нас вышла, но мое сознание, до сих пор закованное в привычном ему материальном мозгу, меня скоро покинет, ибо мозг устал и требует сна.

– Я с удовольствием принимаю ваше приглашение. Тем более Сергей Аркадьевич еще должен нам рассказать о будущем. Я, честно говоря, верю в реинкарнацию и приду обязательно.

Мужчины встали. Провожая Успенского до дверей, Кони на минуту отлучился отдать распоряжение управляющему насчет завтрашнего.

Стоя на веранде и прощаясь с Артемом, Успенский взглянул ему в глаза и совершенно серьезно сказал:

– Вы ведь и правда оттуда, да? Можете не отвечать…