Глава 19

О срыве

Что такое срыв? Ответить на этот вопрос не так просто. В момент появления анонимных групп зависимых людей срыв рассматривался как возврат к употреблению алкоголя или наркотиков. Позже было доказано, что для выздоровления требуется намного больше, чем просто не употреблять вещества. Только в первом шаге на пути к выздоровлению в группах анонимных алкоголиков упоминается алкоголь. В остальных одиннадцати шагах говорится о том, как нужно трезво жить. Программы «AA» и «Эней» направлены на создание хороших условий жизни в трезвости, в них нет советов, как не употреблять. Существуют определенные симптомы, по которым можно понять, что срыв уже начался. Их довольно много, но я опишу те, которые обнаружила у себя самой. Все произошло довольно быстро, и я не успела их отследить и обезвредить.

1. Проявление стресса. Агрессивная среда подбросила мне множество факторов, которые толкали к срыву. Постоянные съемки, скандальные ток-шоу, невозможность нормально пообщаться с дочерью, неприязнь с ее стороны. Плохой сон, так как я не могла перестроиться на московское время. Усталость и стресс стали быстро накапливаться. Я начала чувствовать нарастающее напряжение.

2. Изменение чувств. Появились неприятные ощущения. Например, эйфория при получении крупного гонорара за съемку. Мне казалось, что все круто, идет, как задумано. Хотя в глубине души я понимала, что это далеко не так. Эйфория тут же сменялась депрессией.

3. Изменения в поведении. Я начала по-другому себя вести… Окружающим казалось, что у меня все хорошо. Но в глубине души я понимала, что забыла о выздоровлении, не работаю по программе, не следую ни одной из рекомендаций.

Раньше я упоминала, что практически сразу после возвращения (а точнее – еще и за месяц до него) я позволила себе нарушить двадцать первую рекомендацию – «не заводить романтических отношений». Но в моей жизни появился Ваня. Мы познакомились после выхода в эфир программы «На самом деле. Детектор лжи», которую показывали два дня подряд в прайм-тайм на Первом канале. Это была та самая программа, в которой я выясняла отношения с мамой и упрекала ее в том, что она дала мне первое в моей жизни вещество. Съемка состоялась в октябре, я прилетела на пять дней в Москву, а после этого вернулась на Самуи на седьмой дополнительный месяц реабилитации.

Мне рассказали, что рейтинг программы был настолько сумасшедшим, что люди в фитнес-залах прекращали бегать на беговых дорожках и бежали к монитору с просьбой прибавить звук. Ваня как раз именно таким образом увидел меня на экране и тут же влюбился. Ему было сорок, он был на год младше меня. Он был разведен и имел сына-первоклассника от первого брака. При разводе с женой Ваня оставил ей дом на Рублевке и полностью обеспечил бывшую супругу и маленького сына. Сам он жил в уютной «холостяцкой берлоге» недалеко от моего дома. На следующий день, после того как Ваня посмотрел передачу, он раздобыл мой номер телефона. Потом мне доставили от него огромный букет белых роз.

Я жила на тот момент с подругой Аней в гостинице на Волоколамке. Аня на неделю моего пребывания в Москве переехала из своей квартиры в мой гостиничный номер, чтобы мне было веселее. Я понимала, что она меня оберегала от срывов. Встретиться в этот приезд мы с Ваней так и не смогли, у меня не выдалось ни одной свободной минуты.

Мы списывались и набирали друг друга по нескольку раз в день. О да, он был спортсмен, занимался боксом, судя по фото, у него была красивая подкачанная фигура. Ваня был верующий, духовный человек, что было особенно важно для меня. О чем еще можно мечтать? Завидный вариант. Но я умудрилась познакомиться с ним до окончания курса реабилитации. Честно ему призналась, что придется улететь на месяц на Самуи, но это его не испугало. Он пообещал, что подождет и будет общаться со мной по телефону, тем более что сам он тоже был постоянно в разъездах. Ваня работал финансовым консультантом.

Я вернулась на Самуи, телефон у меня оставался в свободном доступе. Мы продолжали общаться, я заочно влюбилась, а он, как я поняла, оказался довольно темпераментным мужчиной. Увидев у меня на шее синяк, когда мы разговаривали по видеосвязи, он устроил мне сцену ревности и стал пытать, нет ли у меня кого-то другого.

И вот наступил момент встречи. Мы встретились в галерее «Времена года». Все было очень красиво, как мы себе и представляли. Во-первых, Ваня за свой счет устроил мне обследование у терапевта и пульмонолога. Из-за резкой смены климата я простудилась, меня изводил сильный кашель, который отчасти был психосоматический – от волнения перед новой жизнью. Я кашляла, не переставая. Ваня оплатил мне лекарства и врачей, контролировал лечение, чтобы восстановить мое физическое здоровье. Также он взял на себя мое питание, мы заезжали в дорогой супермаркет, где между полками я бродила в стеснении, а Ваня злился и просил покупать все самое лучшее. Мы ходили по самым модным ресторанам, в одном из них Ваня даже согласился пообедать втроем с моей подругой, которой представился «моим мужчиной». Он изредка пил коньяк или шампанское, но никогда не делал этого при мне. Ваня очень поддерживал меня в моей трезвости и старался уберечь от соблазнов.

Не знаю, в какой момент все пошло не так. В интимном плане у нас все было великолепно. Но я случайно повела отношения по старой, заученной схеме, Ване это не понравилось, и он оставил меня.

Во-первых, я зачем-то стала давать ему поводы для ревности. Я всегда так делала раньше и почему-то считала, что это отличное средство для разогрева чувств мужчины. Я стала вести разговоры о том, что один на меня посмотрел, а другой, из старой жизни, умоляет меня о свидании… В общем, я вела себя не лучшим образом. В какой-то момент я повисла на нем, как в той же истории с мужем-наркоманом. «Приходи, приезжай. Почему не перезвонил? Ой, мне грустно!» – говорила я в трубку. Я наделала много глупостей. Иван испарился со скандалом. У него была привычка разговаривать матом с друзьями, а иногда даже со мной. Я провела последние семь месяцев в чистой и стерильной среде, нецензурно выражаться в реабилитационном центре – преступление, как и курение в тайных местах. Несколько недель я терпела и не говорила Ване о том, что такие разговоры мне неприятны. Зависимому человеку терпеть нельзя – этому нас учит программа. Нужно обязательно выговориться и поставить границу, я поступила так, как требовали законы чести моей новой сущности.

Мы ехали в машине. Ваня по громкой связи материл какого-то своего помощника-прокурора, я несколько минут слушала, но мне было дискомфортно и неприятно, я аж побледнела и стала кашлять. Наконец, собралась с духом и сказала: «Я больше так не могу! Не ругайся». Помощник прокурора на той стороне замолчал, а потом спросил: «Это еще кто?» Ваня ответил ему, что перезвонит, а потом остановил машину прямо посреди дороги на Рублевке, до Москвы было еще прилично. «Выходи, ты меня достала», – сказал он. Я вышла, и с тех пор наше общение прекратилось.

Можете представить, как меня эмоционально качнуло. Мне Ваня очень нравился, я чувствовала опору… И вот так неожиданно и грустно все закончилось. Мне было очень больно. Еще один мощный фактор моего срыва.

4. Самозащита. Я снова стремилась к изоляции. Бежала скорее домой в свою квартиру, старалась избегать всех, кто заставлял признать, что изменились мои чувства и поведение. Если мне пытались указать на это, я оборонялась и не слушала. Перестала созваниваться с Маратом и Никитой, так как думала, что они все знают обо мне, и от этого мне становилось еще тоскливее.

5. Вера в то, что я никогда не сорвусь. Я убеждала себя в том, что мне не нужно тратить много сил и энергии на программу выздоровления. Я не спешила говорить об этом людям, которые участвовали в моем выздоровлении, поскольку знала, что такие разговоры были мне неприятны.

6. Одиночество. Я начала проводить все больше времени наедине с собой. С другими мне было неуютно, я находила причины, чтобы ограничить общение с людьми. Я начала чувствовать себя одиноко в этом большом городе. Вместо преодоления одиночества я стала больше вещей делать самостоятельно.

7. Нерегулярное питание – это еще один симптом срыва. Я начинала либо переедать, либо, напротив, теряла аппетит. Могла вовсе отказаться от еды.

8. Неспокойный сон. Я не могла нормально спать. Мне трудно было заснуть, а когда это удавалось, то я видела странные тревожные сны. Часто просыпалась и не могла заснуть снова. Сон был прерывистым, и я просыпалась уставшей по утрам.

* * *

В Москву из Таиланда я вернулась обновленная, на позитиве и больше не плакала. Но мне еще предстоял суд по определению порядка общения с дочерью. Та сторона была по-прежнему непреклонна: общение всего два часа в неделю и только в их присутствии. Это упрямство надоело и мне, и судье, и опеке. Суд решил, что к делу нужно подключить психиатрическую экспертизу с участием родителей и ребенка, так как Полина была настроена против меня. Экспертизу назначили на июль, но, когда за нее прислали счет, я обомлела – 100 000 рублей! Это не какая-нибудь коммерческая, а официальная экспертиза в обычной больнице.

Тут в дело вмешалась Полина. Тринадцатого июня у меня был день рождения. Мы мечтали с дочкой, что вдвоем уедем заграницу, на Крит, до этого мы часто бывали только в Турции. На острове ведь столько достопримечательностей! Нас интересовал лабиринт Минотавра, пещера Зевса, оливки, масло и много чего еще. Денег на такую шикарную поездку у меня не было, но отдыхать, так отдыхать ни в чем себе не отказывая! Поэтому я взяла кредитную карту на 180 тысяч рублей и выкупила путевку на десять дней. Макс, конечно, был против. Полине нужно было подтянуть музыку и математику. Он хотел, чтобы дочь ходила все лето несколько раз в неделю в школу и подтягивала знания. Я приезжала в школу несколько раз и жаловалась учительнице, и завучу, и директору. Они мне пообещали: «Мы отправим вас на солнечный Крит без постороннего всевидящего ока».

«Мама, делай, что хочешь, но жить я останусь с тобой! Ты – моя мама!»

Мы уважали мнение друг друга, на отдыхе Полина советовалась со мной, в каком платье пойти на обед, бессовестно болтали обо всем на свете… Она успокоилась, потому что отдых был сказочным… Когда мы вернулись, она сказала: «Мама, делай, что хочешь, но жить я останусь с тобой. Ты моя мама». Макс уже начал звонить, угрожать заявлением в полицию о том, что Полина находится со мной. Мы съехали в двухзвездочную гостиницу, где вместе жили до того момента, как я купила новую квартиру. Полиция нас не отыскала.

Родители Максима перестали переписываться с Полиной. Делали вид, что не узнают ее, и перестали здороваться в магазине «Перекресток». Я же для них стала чистым дьяволом, помимо всего прочего, я продолжала платить им алименты ежемесячно по пятнадцать тысяч. Они даже не пришли на линейку первого сентября, чтобы подарить букет Полине и поздравить ее с началом года. Такое свинское поведение мне быстро надоело. Я нашла адвоката и начала процесс по определению места проживания Полины.

Решение приняли в первом же слушании, Макс предоставил документы, и его обязали платить те же 15 тысяч, но уже мне. Я нашла Полине репетитора на два дня в неделю, и мы стали жить в спокойствии и гармонии. У нее улучшилось настроение, она стала ходить на йогу…

Рядом с «Фили Градом» уже практически достраивался огромный жилой комплекс бизнес-класса «Only». Дело сдвинулось с мертвой точки только тогда, когда я продала мою квартиру на Кутузовском проспекте. Я продала ее относительно дешево, всего за двадцать миллионов рублей. Вот это была удача! Я закрыла свой кредит в банке «ВТБ», приобрела прекрасную квартиру с двумя комнатами и с двумя спальнями и сразу же из своей гостиницы переехала в эту квартиру, где Полина осталась уже со мной. Вначале мы спали с ней на голом матрасе, но это никак не отражалось на наших взаимоотношениях. Потом мы стали обживаться. Заказали дорогие, эксклюзивные итальянские шторы за 300 тысяч рублей (получили мы их, правда, только спустя полгода). На оставшиеся деньги купили мебель в квартиру. Впервые за двенадцать лет у дочки появилась своя уютная комната с собственной ванной…