Книга екатеринбуржца Алексея Сальникова - редчайший в отечественной практике случай явления совершенно готового, не нуждающегося ни в каких скидках на молодость и нехватку опыта писателя буквально из ниоткуда (хотя на самом деле, конечно, из богатейшей екатеринбургской литературной традиции и собственного поэтического бэкграунда автора).

Главный герой романа - собственно, автослесарь Петров - за пару дней до Нового года едет в троллейбусе с работы, чувствует, что заболевает, мечтает о сигарете, холодной газировке и теплой постели, однако вместо всего этого почему-то сначала оказывается в катафалке, где прямо над гробом быстро выпивает много водки со случайно встреченным случайным знакомым, а после продолжает загул где-то в ближнем пригороде в обществе очень странного преподавателя философии. После череды полупьяных-полутемпературных приключений Петров всё же добирается до дома, где его ждут такие же гриппозные жена-библиотекарь (вообще-то они в разводе, но живут вместе) и сын. Все вместе они то сбивают температуру парацетамолом, то ссорятся, то полощут горло, то пытаются всё же подготовиться к празднику -в общем, занимаются делами сугубо прозаическими.

Поначалу роман Сальникова кажется ужасающе многословным - так, если герой заходит в подъезд, то описание его пути до квартиры может занять добрый десяток страниц. Каждая поездка в общественном транспорте (к Петрову почему-то постоянно липнут разного рода психи), каждый поход в аптеку или супермаркет обрастают бесконечными деталями и подробностями. Впрочем, подробности эти не особо утомляют, поскольку пишет Сальников как, пожалуй, никто другой сегодня. Словно бы специально поставив себе задачу нигде, ни единого раза не употребить хоть сколько-нибудь затертый, привычный оборот, Сальников в любое типовое словосочетание, в самое проходное и неважное предложение ухитряется воткнуть совершенно не то слово, которого ожидает читатель. На каждом шаге он выбивает у него почву из-под ног, расшатывает натренированный многолетним чтением «нормальных» книг вестибулярный аппарат и заставляет улыбаться там, где улыбаться, вроде бы, вовсе нечему.

И вот в тот самый момент, когда ты уже начинаешь верить, что эти смешные спотыкания, эти восхитительно-неловкие ритмические сбои и есть то, ради чего писался роман, в нем неожиданно обнаруживается сюжет - да еще какой. Все случайные знаки, встреченные Петровыми в их болезненном полубреду, все неприметные символы - от просроченной таблетки аспирина, завалявшейся в кармане штанов, до странной девочки в троллейбусе, -внезапно собираются в стройную конструкцию без единой лишней детали. А из всех конструктивных отверстий начинает переть и сочиться такая развеселая хтонь и инфернальная жуть, что Мамлеев с Горчевым дружно пускаются в пляс на небесах, а Гоголь с Булгаковым аплодируют.

Восхитительный, единственный в своем роде язык, заземленный и осязаемый материальный мир, удивительным образом не исключающий летучей фантазии, и по-настоящему волшебная мерцающая неоднозначность (то ли всё происходящее в романе - гриппозные галлюцинации трех Петровых, то ли и правда обнажилась на мгновение колдовская изнанка мира), - как ни посмотри, выдающийся текст и настоящий читательский праздник.

Второй роман - всегда серьезное испытание для автора, но Алексею Сальникову удалось проскочить этот неприятный рубеж практически незаметно. Нашумевшие «Петровы в гриппе и вокруг него», превратившие малоизвестного екатеринбургского поэта в полноразмерную литературную звезду общероссийского масштаба, - в действительности второй роман Сальникова. И знать это, конечно, большое облегчение: читая «Отдел» -первый прозаический опыт писателя, - можно не сравнивать ревниво, не тревожиться «сдулся - не сдулся» и просто получать удовольствие от процесса, наперед зная, что продолжение последует, и экзамен на писательскую состоятельность Алексей Сальников уже сдал и сдал, блестяще.

Однако поскольку сравнения в любом случае неизбежны, стоит всё же предуведомить читателя: при всех своих немалых достоинствах, «Отдел» -именно дебют, и многое из того, что в «Петровых» разгорится ярким пламенем, здесь прослеживается в виде едва намеченного мерцания.

Ненавязчивое остроумие на уровне фразы, во втором романе сгустившееся до почти критической плотности, здесь тоже присутствует но в куда более низкой концентрации: неосознанно и блаженно улыбаться тому, как именно составлены слова в предложении, вы тоже будете, но заметно реже. Сюжет «Отдела» вновь в причудливой пропорции сочетает самую что ни на есть приземленную, бытовую жизнь с ледяной иррациональной жутью, однако конструкция его куда более прямолинейна и не оставляет особого простора для интерпретаций, толкований и догадок. Пожалуй, единственное, что перекочевало из «Петровых» в «Отдел» (или, если угодно, наоборот) без изменений, - это общее ощущение пронизывающего текст теплого и живого обаяния, практически не объяснимого в рациональных терминах и определенно не раскладывающегося на формальные составляющие.

Главного героя Игоря выперли из милиции с волчьим билетом за неуместное правдолюбство, и единственное место, куда ему в результате удается устроиться: - это странный Отдел, расположенный в здании полузаброшенной котельной. Вместе с другими такими же бедолагами, изгнанными из разных силовых структур за крупные и мелкие прегрешения, Игорь будет бороться с бытовым дискомфортом, возиться с бумажками, торчать в курилке, потихоньку подворовывать кофе у прижимистого завхоза, а пару раз в месяц, по ночам, допрашивать и после этого убивать совершенно случайных людей - мужчин, женщин и даже детей. Драматизм происходящего усугубляется его полнейшей абсурдностью: ни сам Игорь, ни кто-либо из его товарищей (славных, в общем, ребят) не понимают толком, что они делают и в чем провинились перед отчизной симпатичный студент, средних лет пьянчужка или, допустим, молодая задерганная мамаша в офисном костюме.

Поначалу история совестливых душегубов, искренне страдающих из-за того, что им приходится творить, читается как очередная - и весьма изобретательная - вариация на тему «банальности зла». С первых страниц наблюдая за работой Отдела глазами Игоря и его коллег, мы в какой-то момент обнаруживаем, что внутренне мы на их стороне и сочувствуем им куда больше, чем их жертвам: шутка ли - убивать ни в чем не повинных людей, это ж какой стресс, а нервы-то не железные. Однако стоит нам должным образом ужаснуться той легкости, с которой и герои, и мы сами переходим, по сути дела, на сторону тьмы, как за первым слоем сальниковской истории вскроется второй: деятельность Отдела обернется универсальной метафорой любой борьбы с абстрактным и неперсонифицированным врагом вроде «террористов» или «предателей». Но и тут расслабляться не следует: под самый конец, когда мы уже практически перестанем ждать, Сальников всё же выложит на стол объяснение того, чем занимается и с чем борется Отдел на самом деле: заставив нас еще раз - уже по третьему кругу - переосмыслить прочитанное.

Словом, «Отдел» - роман сюжетно изобретательный, остроумно написанный и небанальный по мысли - заслуживал бы самого пристального и благосклонного внимания читателя даже вне контекста громкого успеха «Петровых в гриппе и вокруг него». Однако особенно всё же радует зазор в качестве между первой и второй книгами Сальникова: он позволяет прочертить крайне обнадеживающую траекторию его писательской эволюции и дает основания надеяться на столь же впечатляющее продолжение.

За прошедшие два года после выхода «Петровых в гриппе и вокруг него» Алексей Сальников превратился в одного из тех сравнительно немногочисленных российских писателей, от которых читатель в самом деле ждет нового романа. «Петровы», как многие помнят, проделали сложный путь, сначала появившись в толстом журнале, потом в виде бесплатной книги на сервисе Bookmate, и только потом в виде книги бумажной (суммарный тираж которой, к слову сказать, к концу 2019-го достиг 56 000 экземпляров). Второй (а на самом деле, первый) роман Сальникова «Отдел» немного срезал угол: после толстожурнальной публикации он почти сразу материализовался в бумаге. «Опосредованно» приближается к нам тем же маршрутом: осенью 2018-го он был опубликован в журнале «Волга» (и, соответственно, в сети), и полгода спустя, претерпев довольно радикальную редакторскую инвазию, вышел книгой.

Действие «Опосредованно» разворачивается в параллельном мире, идентичном нашему во всём, кроме одной детали: стихи (или, как тут говорят, «стишки») здесь считаются наркотиком - «литрой». Они дарят четыре вида кайфа («скалам - восходящий и нисходящий, в зависимости от возникшего восторга, похожего на взлет или пикирование; будда, превращающий голову в спокойного наблюдателя за окружающим; ривер, делающий так, что мир втекает в тебя, как воздух: и тауматроп, необъяснимо и прекрасно совмещающий речь и ее изнанку в одну притягательную картину»), на них подсаживаются, их продают нелегально, за их сочинение и распространение сажают, с них почти невозможно слезть... Вообще, поэзия в этом мире живет на полулегальном положении - так, Пушкина здесь чтят как родоначальника авантюрного жанра (в юности, увы, баловавшегося «стишками»), Блок считается известным романистом, а Мандельштам погиб в лагере не просто так, а за рискованное распространение «литры».

Скучная девочка Лена из скучного города Нижний Тагил подсаживается на «стишки» на первом курсе пединститута едва ли не случайно - по большому счету, просто от скуки. Но стишки завладевают ею всерьез: теперь Лена ищет себе наставника, с которым сможет разделить свою страсть (конечно, все встреченные ею подпольные стихотворцы - деклассированные, опустившиеся унтерменши), она с головой уходит в сияющий мир стихотворного дурмана, пишет строки, обладающие почти магической силой, и умело таит свое подлинное «я» под маской сначала ничем не примечательной студентки, а после - заурядной школьной учительницы.

В какой-то момент Лена решает сменить антураж: переезжает из Тагила в Екатеринбург, выходит там замуж за обыкновенного, но, вроде бы, порядочного парня Володю, рожает девочек-двойняшек, и готовится комфортно скучать в роли жены, матери и педагога, лишь изредка сбегая в волшебную страну поэтических грез. И вот тут-то и начинается ее подлинная жизнь, которая - сюрприз! - лежит вовсе не в области криминального стихотворства, как думал читатель, а в сфере странного, неконвенционального, но в конечном счете вполне счастливого семьеустройства.

Роман о мире, в котором стихотворный текст обладает таким мощным воздействием, что его пришлось поставить вне закона, мог бы оказаться весьма интересным и созвучным, скажем, идеям Владимира Сорокина. Сюжет с внеположной всем традиционым нормам, но при всём том гармоничной и дружной семьей - тем более. Однако сведя оба эти сюжета в рамках одной книги, Сальников принял решение смелое, но не сказать, чтоб удачное. Двум историям очевидно некомфортно под одной обложкой, они отказываются срастаться, и даже главная героиня, по сути дела, разваливается на двух не слишком похожих друг на друга Лен - Лену-вдохновенную-поэтическую-наркоманку и Лену-мать: мачеху и жену. Словно пытаясь как-то сгладить, замазать разлом между двумя линиями повествования, автор наводняет пространство романа второстепенными героями, вставными новеллами и бытовыми подробностями - иногда просто непонятно зачем нужными, а иногда утомительно и раздражающе избыточными.

В принципе, при сравнительно небольшом усилии в «Опосредованно» можно «вчитать» множество актуальных смыслов и тем - начиная от успешной социализации наркоманов при условии контролируемого потребления ими наркотиков и заканчивая размыванием традиционной модели семьи. Более того, многие пассажи, касающиеся поэтического творчества, звучат обжигающе персонально и, очевидно, заключают в себе какие-то важные и интересные фрагменты собственного опыта автора (который, как известно, сам себя считает в первую очередь поэтом). Однако грустная правда состоит в том, что, будь на месте Алексея Сальникова любой другой писатель, едва ли кто-то стал бы вникать во все эти детали и выискивать мелкие жемчужины внутри очевидно сырого и рыхлого текста.

Иными словами, кредита читательского доверия, заработанного Сальниковым на «Петровых в гриппе», пока хватает на то, чтобы с некоторыми оговорками признать «Опосредованно» проходным для автора текстом, не лишенным, тем не менее, скромных достоинств. Однако принимаясь за следующую книгу автору очевидно следует проявить большую рачительность и, возможно, меньше торопиться: имеющийся в его распоряжении кредит велик, но не бесконечен.