Глава 44
27 апреля
Грейс выписала няне чек, когда возвратилась домой после третьего дня дознания. Свою няню, Хульету, она нашла через волонтерскую организацию, которая помогала в поиске работы женщинам-иммигранткам. Хульета была примерно такого же возраста, как и Грейс. У нее было двое детей и сносный уровень владения английским. Хотя вряд ли Грейс могла судить об этом, поскольку ни разу не слышала, чтобы Хульета когда-нибудь говорила по-испански. Выписывая сумму, которую она задолжала за неделю, Грейс почувствовала привычный приступ вины. Предполагалось, что женщинам вроде нее хочется уделять больше времени своим материнским обязанностям, а таким, как Хульета, – больше денег. И примерно из тех же соображений. Эти отношения казались более симбиотическими, чем на самом деле…
Хульета ушла, и, пока Лайам не вернулся с работы, в доме царила тишина. Эмма Кейт лежала на спине и, дергая ножками, разглядывала потолочный вентилятор. Телевизор был выключен, потому что Грейс заставила Хульету подписать документ, который подруги Грейс называли «контрактом няни». По-видимому, это абсолютно необходимо, если только вы не хотите, чтобы, пока находитесь на работе, нянька плавила мозг вашего дитя телевизионными волнами или запихивала в его беззубый ротик печенье. У Грейс в доме было четыре видеокамеры стоимостью почти двести долларов каждая, а также месячная подписка, которая позволяла ей ежедневно просматривать записи, чтобы убедиться, что Хульета не тискала ее дочь и не целовала ее ротик. Правда, Грейс ни разу не проверяла записи. Раз уж на то пошло, она верила, что Хульета выполняет все требования: включает классическую музыку не менее чем на пятнадцать минут в день, читает книжку перед тем, как уложить ребенка спать, никогда не подогревает грудное молоко в микроволновой печи, стерилизует бутылки, планирует не менее двух часов для того, чтобы укладывать девочку на животик, показывает ей черно-белые картинки.
Грейс по-прежнему считала себя ужасной матерью…
Она опустилась на диван и сразу же включила телевизор. Эмма Кейт наклонила головку, ее глазки ловили мелькающие на экране образы, а Грейс мысленно процитировала важную мысль из брошюры доктора Танаки: Никакого телевизора до двух часов!
Если б кто-нибудь спросил, она соврала бы.
Что, если мы скучаем по прежней жизни? Лайам спросил об этом, когда Грейс была на пятом месяце. Она никак не думала, что станет скучать по вечерним прогулкам по окрестностям, по той сладостной свободе, которую они ей давали. «Что, если я люблю свою работу так же, как своего ребенка?» – должна была она спросить тогда.
Несколько минут Грейс сидела со стеклянными глазами перед очередной серией «Друзей». Она смотрела сериал не в первый раз и могла наизусть повторить многие фразы. Мысленно повторяла себе, что через несколько месяцев, когда Эмма Кейт немного подрастет, она прекратит это делать. Улеглась поудобнее, опустила голову на подушку, уперев босые ноги в кожаный пуфик, который недавно купила за тысячу долларов.
И тут же вспомнила о том, что нужно открыть для Эммы Кейт отдельный счет для последующего обучения в школе.
Реклама зазвучала вдвое громче обычного. Чисто технически, это было нарушение, которое, по мнению Грейс, заслуживало намного более строгих мер, чем те, которые предусмотрены законом Додда-Фрэнка. Она приглушила звук и, встав с дивана, подошла к детскому манежу. Эмма Кейт, высунув язык, поглядывала на мать. Весь рот малышки был в слюне. Среди прочих вещей, которые Грейс обожала в своей дочери, было ее невероятно приятное дыхание. Опустившись на колени, она прижала нос к лицу Эммы Кейт. Дочь задрыгала ножками и улыбнулась.
Эмма Кейт была похожа на Лайама. Все так говорили. В одном из заумных пособий для молодых родителей Грейс прочитала, что это эволюционная адаптация. Отец должен всецело осознавать, что перед ним – его ребенок. Поэтому Грейс решила не принимать это слишком близко к сердцу.
К ее черному платью прилипло несколько волокон от коврика. Если б она носила штаны, то уже наверняка переоделась бы. Эмма Кейт, казалось, испытала неожиданный прилив энергии: она весело крутилась на спине, закидывала ногу на ногу, размахивала ручками; всматриваясь в склонившуюся над ней мать, морщила личико и пускала слюни.
– Мое счастье, – вырвалось у Грейс.
Она с удовольствием наблюдала, как ее ребенок крутится и извивается, пытаясь заставить свое тело проделывать невообразимые вещи. Как это трудно, наверное, когда тебя почти никто не контролирует…
Грейс ухватилась за ковер, осознавая, что что-то мешает ей включиться в веселую игру с дочерью. Ей хотелось потормошить Эмму Кейт, еще раз поцеловать. Но она почему-то не могла. Не потому, что не хотела, а потому, что боялась потревожить этого замечательного маленького человечка в мгновения его крошечного триумфа…
Ползунки запутались. Эмма Кейт медленно перевернулась на животик, и Грейс хлопнула в ладоши. Это вышло спонтанно. Она аплодировала Эмме Кейт, которая выглядела весьма довольной собой, а затем подхватила дочь на руки и, вскочив, закружилась с ней по комнате.
– У тебя получилось! Ты – чемпионка! – произнесла она полушепотом, который, как ей казалось, был ненамного противнее того приторного тона, которым мамаши обычно разговаривали со своими детьми. – Нет, нет, моя дорогая, это украшения! Они только для глаз, но никак не для рук… А ну-ка, дай пять! – И Грейс прижала свою ладонь к крошечной ладони ребенка. Нет, она не хотела сглазить, но подумала, что сейчас они вдвоем с дочерью как раз и переживают тот самый… «момент». Наверное, момент счастья…
Уже без привычного чувства вины Грейс сделала погромче звук телевизора и снова опустилась на диван досматривать «Друзей». На этот раз в обнимку с Эммой Кейт.
Зазвонил дверной звонок. Положив ребенка, она босиком бросилась к двери. На пороге стояли детективы Мартин и Диас. У обоих были какие-то унылые лица, будто такое выражение являлось стандартом в местном отделении полиции.
«Если вспомните что-то еще, позвоните», – попросила ее детектив Мартин.
Что ж, кое-что Грейс вспомнила. И потом долго размышляла над этим.
Детектив Мартин моргнула. Ее веки были покрыты голубой пудрой. Каштановые волосы выпирали из-за затылка, словно сахарная вата.
– Вы сказали, что вспомнили что-то важное, мисс Стентон…
Выдержка из показаний Грейс Стентон
Часть первая (B)
27 апреля
Присутствовали:
Детектив Малика Мартин
Детектив Оскар Диас
Детектив Мартин: Мисс Стентон, вы вызвали нас, потому что вспомнили о том, что может быть как-то связано со смертью Эймса Гарретта. Можете для отчета повторить то, что нам сказали?
Мисс Стентон: Непосредственно перед тем, как умер Эймс, ко мне в кабинет пришла Кэтрин и сказала, что он хотел с ней поговорить.
Детектив Мартин: Вам известно, о чем мистер Гарретт хотел с ней поговорить?
Мисс Стентон: Не совсем. Но она намекала, что это связано с их недавним разладом, когда, насколько я поняла, она отвергла его ухаживания.
Детектив Мартин: Кэтрин утверждает, что никаких ухаживаний не было. Вы в курсе?
Мисс Стентон: Она лжет.
Детектив Мартин: То есть вы полагаете, что она говорит неправду и что Эймс Гарретт все-таки совершал по отношению к ней сексуальные домогательства?
Мисс Стентон: Я считаю, что одному из нас она лжет. Либо она лгала нам тогда, либо говорит неправду вам сейчас. Что, по-вашему, более вероятно? Особенно учитывая тот факт, что Эймс помог оплатить ее гостиничный номер в «Прескотте». Об этом она, случайно, не рассказывала? Более того, в кошельке у Эймса я заметила ключ от номера в «Прескотте». Не уверена, правда, был ли там ключ, когда он… когда он умер. Но все-таки…
Детектив Мартин: Почему вы не рассказали об этом во время нашей первой беседы?
Мисс Стентон: Потому что сама только что вспомнила. Слишком много событий, суеты… Не могла собраться с мыслями. Я рассказала об этом своему адвокату. Недавно. По крайней мере о том, что Эймс заплатил за номер Кэтрин в отеле.
Детектив Мартин: То есть вы считаете, что выбор времени не имеет никакого отношения к тому, что Кэтрин приняла сторону вашего работодателя и дает показания в качестве свидетеля, находясь в прямой оппозиции к иску, который подали вы и ваши коллеги?
Мисс Стентон: Нет, конечно, нет.
Детектив Мартин: Грейс, вы курите?
